2. Это доказывается на примере воспринимаемых чувствами вещей, а также на примере самих одушевленных существ
поэтому бесспорно также, что мы можем соста&вить суждение о какой-либо вещи только тогда, когда нам о ней что-либо говорят чувства.
Из этого, как мы уже видели, следует, что нужно всегда смотреть на чувства, как на какое-то верховное судилище и выс&ший критерий; так думал Аристотель. Но по-видимо&му, это слишком хорошо известно, чтобы об этом надо было говорить. На этом основаны наши суждения о том, что Солнце светит и восходит каждый день с во&стока, что огонь горяч и поднимается кверху, что вода холодна и течет вниз, что мед сладок и вырабатывается пчелами, что снег бел и рассеивает зрение, что расте&ния питаются соками, что они цветут и зеленеют вес&ной, что животные рождаются, получают способность чувствовать, растут, стареют, умирают. И о многом дру&гом узнаем мы подобным же образом, на основании сви&детельства наших чувств. Трудность прежде всего за&ключается в том, предстанут ли чувствам всех вообще людей одинаковым образом те предметы, о которых мы судим по их воздействию на наши чувства. Так, на&пример, если для любого взора снег кажется белым, то разумно, по-видимому, суждение, что снег бел. Но если бы одним он казался белым, а другим — иного цвета, то разве прав будет тот, кто біезоговорочно объявит, что снег бел? Разве не может он быть другого цвета, по&скольку белый для тебя снег кажется черным дру&гому человеку, а еще другой видит его красным, иной— зеленым? Впрочем, чтобы ясно установить, что разные люди по-разному воспринимают внешние образы ве&щей (мы переводим этими словами то, что греки назы&вают Fantasiae, и впредь будем употреблять его в ука&занном нами здесь смысле), мы возьмем те три пунк&та, которые Аристотель, хоть и ие в том порядке, указывает в восьмой главе четвертой книги «Мета&физики». Древние, как он напоминает, пришли к мне&нию, что у одного предмета бывают разные внешние образы. Во-первых, по-разному видят его различные живые существа; во-вторых, по-разному видят его и различные люди; в-третьих, даже один и тот же чело&век всякий раз рассматривает его по-особому. Чтобы усилить этот довод и целиком воспринять Пирронов метод, нужно прежде всего распространить это осново&положение и на другие живые существа, так как спо&собностью чувствовать обладают не одни люди, но и животные наряду с людьми видят, слышат, ощущают запахи, вкус, тепло, холод и прочие качестгл [вещей], воспринимаемые при соприкосновении. Мало того, как принято думать, кабан превосходит нас [тонкостью] слуха, рысь — остротою зрения, обезьяна — развитым вкусом, коршун — обонянием, паук — осязаниемі224. Поэтому, прежде чем произносить суждение о внеш&них образах чувственно воспринимаемых вещей, следует принять во внимание и прочих животных. Если бы о вкусе вина стали судить люди непьющие, а мне&ния людей, понимающих в нем толк, не стали бы спра&шивать вовсе, то мы бы вознегодовали; точно так же возмутительным показалось бы, если бы все люди до&веряли лишь своему собственному мнению о чувст&венных вещах, а к голосу бы остальных живых су&ществ не прислушивались. Что же получается? Мне&ние нескольких верховных судей в вопросах, ка&сающихся всех людей, не считается достаточным, а мнение немногих, одаренных чувством, окажется более надежным, хотя чувство — достояние всего чувствующего? Не подлежит сомнению, что как эти верховные судьи, которыми пренебрегли, могут пока&зать королевский диплом, дающий им право судить на&равне с прочими назначенными судьями, так и прочие живые существа имеют такие дипломы — их способно&сти чувствовать, которые дают им право наравне с на&ми исследовать предмет и судить о нем. И не утвер&ждай, что эти прочие живые существа менее разумны, [чем люди]. Ложность этого мнения мы докажем в своем месте. Сейчас нам достаточно того, что они на самом деле воспринимают чувственные объекты, отли&чают здоровое от вредного, выбирают хорошее и отвер&гают дурное и т. д. Можно поистине сказать, что жи&вотные имеют о чувственных вещах если и не осмыс&ленное суждение, то по крайней мере такое, какое подобает животным, — суждение если не интеллекта, то, во всяком случае, воображения, т. е. такое, которое соответствует внешним образам приятного и неприят- ного, красивого и уродливого, и т. д., иначе говоря, соответствуют тому, как вещи животными восприни&маются. Итак, давайте, по примеру ппрронистов, ис&следуем, в самом ли деле всем животным внешние образы одних и тех же вещей представляются одина&ково. Никто, полагаю, не станет отрицать, что у жи&вотных бывает самое различное устройство организма. Об этом говорят прежде всего столь различные и мно&гообразные способы их размножения. Одни появляют&ся на свет через совокупление, другие — без него. Сре&ди первых одни рождаются от животных одинаковой породы, например, быки, другие — от животных раз&ных пород, как, например, мулы. Одни при рождении уже имеют внешний вид взрослого животного, как ло&шади; другие, по рассказам, появляются па свет бес&форменными, как, например, медведи. У иных органы восприятия долго остаются бездеятельными,— напри&мер, у собак. Некоторые рождаются парами, как ов&цы; многие вылупляются из гнезда, как птицы. Встре&чаются и такие, которые считаются и живородящими и вместе с тем они одновременно яйценосны,—таковы змеи. Иные родятся из огня, как бабочки-огневки, ко&торых влечет к себе огонь, иные — из воды или про&кисшего вина, как мухи; иные — из земли, таковы черви, иные — из тины, таковы лягушки, иные — из растений (гусеницы), из пепла родителей, как, по рас&сказам, родится Феникс, из [других] живых существ — таковы вши, из трупов — таковы пчелы, возникающие Вторым доказательством [различия представлений] служит различие мест обитания: одни существа всегда' из трупов быков, осы (из трупов лошадей), тараканы (из трупов ослов), бабочки (из мертвых гусениц). живут в огне, как, например, бабочки-огневки, дру&гие — всегда в воздухе (такова птица, зовущаяся рай&ской); третьи то в воздухе, то на земле—таков лебедь; четвертые всегда в воде — таковы рыбы; пятые то в воде, то на земле — таковы крокодилы; шестые всегда на твердой земле — таковы козы; некоторые вечно на&ходятся под землей — таковы кроты; иные меняют кли&мат — таковы ласточки; а иные живут постоянно в од&них и тех же краях — таковы воробьи, и т. д. Сюда же относптся и очень большое разнообразие в их пище, ибо одни кормятся травой, другие — зернами, третьи — кореньями, молоком, кровью, мясом, четвертые же по&требляют многое из этих вещей одновременно, а иные — все сразу. В качестве третьего доказательства выступает несходство частей их тела, различия в их строении, большое разнообразие свойств, неодинаковая продолжительность жизни, наконец, враждебность мно&гих из них друг к другу. Но зачем мне дольше оста&навливаться па этом, поскольку ясно как день, что животные обладают различным строением организма? А если это строение у них столь различно, то неуже&ли, по-твоему, всем им одна и та же вещь кажется одинаковой? Разве не правдоподобно, что если челове&ку, у которого строение организма совсем немного из&меняется — от старости, от болезни или случайно — предметы, бывшие некогда вкусными и сладкими, ка&жутся вдруг невкусными и горькими, или вещи, ранее казавшиеся белыми, кажутся теперь желтыми и красными и т. д., то для разных животных, столь различно устроенных, одна и та же вещь оказывается разного цвета, вкуса и т. д.? Одно и то же дуновение производит разные звуки — низкие и высокие, в зави&симости от того, через какие трубы оно проходит; тот же самый дождь превращается то в реку, то в капу&сту, то в яблоко, то в платан, то в вишню, то в масли&ну, в зависимости от того, какое растение его впиты&вает; одна и та же пища, перевариваясь в желудке, превращается то в плоть, то в кости, то в вену, то в артерию, то в нерв, то в кожу, в зависимости от того, в какую часть тела она поступает. Так что же неве&роятного в том, что проявления одного и того же объ&екта, столь различно воспринимаемого через его так на&зываемые образы органами чувств столь различных по своему строению животных, влекут за собою такие бес&численные трудности? Разве не общеизвестно, что вся&кое восприятие зависит от воспринимающего? Как мо&жет случиться, чтобы при таком различии восприни&мающих органов образ одной и той же вещи не был воспринят ими по-разному, не был видоизменен сооб&разно различию в их строении, не принял бы надлежа- щую форму, не получил своеобразную окраску и как бы отметку?Эта мысль находит себе двойное подтверждение, и прежде всего — в разнообразии многочисленных орга&нов.
Возьмем к примеру глаза: вещь, которую мы счи&таем белой, больные желтухой назовут желтой, а те, у кого воспалены глаза, сочтут ее кроваво-красной. Глаза у животных бывают и белесые, и желтоватые, и нали&тые кровью, бывают и других оттенков: разве не по&кажутся им одни и те же предметы окрашенными в разные цвета? Если мы долго пристально смотрим на Солнце, а потом начинаем рассматривать книгу, бук&вы, раньше черные и неподвижные, начинают нам казаться золотыми и мерцающими. У некоторых жи&вотных глаза блестят и излучают свет, благодаря чему они видят даже в темноте: так разве мы не скажем, что одни и те же предметы являются им в ином свете, чем прочим? С другой стороны, для тех, кто расти&рает в порошок ржавчину, сухие чернила и другие по&добные вещи при свете лампы, цвет воздуха окажется окрашенным в ржавый, чернильный или в какой-либо иной цвет. Почему же если столь различные виды вла&ги воздействуют на глаза разных животных, видимо&сти объектов не окажутся для них различными? Ког&да мы смотрим на один и тот же предмет, имеющий од&нородную окраску, через цветные стекла, он кажется нам окрашенным в разные цвета. Не то же ли самое происходит прежде чем образ дойдет до хрусталика и сетчатки, когда предмет воспринимается глазами, обо&лочки и влажные части которых бывают разного цве&та и прозрачны, как стекло? Когда мы трем глаз или искусственно сужаем его, то видим предметы удлинен&ными, узкими, совсем иной, чем обычно, формы, вели&чины, числа. И у животных зрачок бывает то скошен&ным, то удлиненным, как, например, у козы и кошки. Так разве им предметы не станут казаться иной фор&мы, чем тем, кто имеет круглый зрачок или какой- нибудь еще? Зеркало, смотря по тому, какую форму оно имеет — вогнутую, выпуклую, удлиненную и т. д.— отражает предметы в увеличенном, уменьшенном или деформированном виде. Глаза у некоторых животных бывают выпуклые, впалые, плоские и иной формы — так разве не станут те же самые вещи вследствие это&го казаться одним из них большими, другим — малейь- кими и т. д.? Это касается и всех прочих органов чувств, и как раз об этом мы будем говорить. Ведь мы по-разному воспринимаем звук, смотря по тому, слы&шим ли мы его с заткнутыми или полузаткнутыми ушами,— так неужели животные не воспринимают его по-разному, если уши у них бывают и очень большие и совсем маленькие? Когда у нас насморк, когда нам холодно или мы больны, мы по-разному воспринима&ем запахи одних и тех же вещей. Разве мы не можем утверждать, что и с животными происходит то же са&мое, поскольку у одних из них излишек слизи в носу, у других излишек крови, у третьих излишек еще ка&кой-либо жидкости? Если один и тот же предмет бы&вает не одинаков на вкус, в зависимости от того, пере&сыхает ли наш язык от жары или он совсем влажный, то разве не может случиться, что один и тот же пред&мет разные животные по-разному ощущают на вкус, поскольку язык бывает у одних жестким и сухим, у других совершенно влажным? Что же касается ося&зания, то прикосновение действует на нас по-разному, смотря по тому, тепло нам или холодно, прикасаемся ли мы волосатой или гладкой, мозолистой или тонкой кожей. Неужели же и животные не будут ощущать прикосновение по-разному? Ведь они устроены неоди&наково: одни имеют гладкую кожу, другие покрыты шкурой, колючками, перьями, чешуей, раковинами.Во-вторых, это подтверждается разнообразными склонностями живых существ: то, что любят одни, не&навидят другие; того, к чему одни стремятся, другие избегают; приятное для одних бывает противно для других; то, что затрагивает одних,— на это другие не обращают внимания. Поэтому разве могут одни и те же вещи представляться всем в одинаковом свете? Рыбе приятна морская вода, человек находит ее от&вратительной — так скажи мне, разве эта вода обла&дает одним и тем же вкусом для рыбы и для человека? Приятный для человека запах бывает невыносим для жука: растительное масло полезно для нас и смертель-
НО для ос и пчел; мы не любим мутной воды, но ее любят свиньи и верблюды; многие животные питаются плодами бука, но у змеи прикосновение ветки бука вызывает судороги; то же происходит с летучей мышью, если она дотронется до листьев платана. Лев не вы&носит петуха (как говорят в народе), слои — барана, лошадь — верблюда, для тигра же невыносим звук тим&пана, которого, однако, не боятся другие звери. Цикуту, которая ядовита для нас, любят и едят перепелки и козы. Все это относится и к тысяче других вещей. И ты думаешь, что предмет, производящий на животных столь различное впечатление, является им одинаково, в одном и том же виде и качестве? Если бы это было так, то всем им нравилось бы одно и то же, и одно и то же было бы всем им противно. Но поскольку де&ло обстоит иначе, то разве не правилен вывод, что для разных существ существуют различные видимости од&ной и той же вещи?
Из всего этого можно заключить, что предмет, вос&принимаемый одними живыми существами как белый, другими как зеленый, третьими как сладкий, четвер&тыми как горький, иными как полезный, некоторыми же как вредный и т. п., не обладает этими свойствами по своей природе, т. е. сам по себе. Можно лишь в общем сказать, каким он кому представляется: напри&мер, на уже упомянутый вопрос: бел ли снег или нет? люди могут ответить, что он им кажется белым, но они не могут сказать наверняка, таков ли он от природы, поскольку вероятпо, что другим живым существам он представляется, по указанным выше причинам, друго&го цвета. Также и на вопрос: сладок или горек мед? можно лишь ответить, что нам он кажется сладким или что с пашей точки зрения он таков, но нельзя утверждать, что он таков сам по себе. Если бы он был таковым от природы, то оставался бы таким для всех животных, обладающих вкусом — для лошадей, быков и т. д. Дело же обстоит совершенно иначе. И на вопрос: ядовитая ли трава цикута или нет? можно ответить, что для человека она ядовита, для перепелок же нет. Назвать же ее абсолютно ядовитой или абсо&лютно целебной, как видишь, нельзя. Если бы она бы- ла ядовита сама по себе, то почему она не отравляет перепелок? Если она целебна, то почему не приносит людям здоровья? Если предмет таков по своей приро&де, то он безусловно таким и предстает для всех, сколь&ко бы ни было тех, кто его воспринимает. Именно так учит в «Этике» и сам Аристотель, говоря, что не суще&ствует ни законов, ни дел справедливых пли несправед&ливых от природы, потому что в разных странах пред&писывается разное; огонь же, по его словам, жжет и бывает горяч от природы, потому что и у нас, и у пер&сов он горит одинаково. Обосновывает же он все это с помощью следующего рассуждения: Природное,— говорит он,— неизменно и повсюду имеет одну и ту же силу. Ты скажешь теперь, что про огонь, по край&ней мере, можно сказать, что он горяч от природы. Отвечаю: я не настаиваю на этом, а лишь привожу аристотелевский пример. Огонь, конечно, горяч с на&шей точки зрения, мы не отрицаем этого, так как ощущаем, что он таков; но кто знает, от природы ли он таков? Ведь но для всех животных он горяч. Мно&гие животные рождаются и умирают среди пламени — об этом свидетельствует Гален по своим личным на&блюдениям над очагами на Кипре и Филон Иудейский, рассказывающий о том, что он видел в Македонии)225. Неужели ты думаешь, что с точки зрения тех существ огонь так же жарко горит, как и с нашей? Он в та&кой же мере горяч для них, в какой вода холодна для рыб. Ведь они не выскакивают из огня, чтобы остыть, как не выскакивают и рыбы из воды, чтобы согреться. Кроме того, существует еще множество вещей, кото&рые не боятся жара пламени и не плавятся от него. Ты скажешь, что во впадине луны есть огонь, который не оказывает никакого действия на соприкасающееся с ним небо. Но как раз это и служит доказательством того, что по природе своей огонь не должен называться ни горячим, ни холодным, и что по отношению к одним предметам он бывает горячим, а по отношению к дру&гим — нет. Но об огне я говорю лишь вскользь. Ты возразишь, может быть, что организм устроен у жи&вотных неправильно и потому не следует принимать во внимание то, как они воспринимают вещи и судят о них. Смехотворна эта увертка! В своем роде живот&ные совершенно здоровы и даже значительно здоро&вее людей. Скорее уж организм людей порочен, по&скольку животные употребляют лишь естественную пи&щу пли близкую к естественной, а люди постоянно ме&няют свою еду и очень часто употребляют в пищу то, что искусственно испорчено приготовлением и, как пра&вило, не подходит для них, не говоря уже о том, что они едят сверх меры, когда нет в том естественной не&обходимости. Но на этот довод у Аристотеля нет от&вета.