ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Однако необходимо узнать, чего он добивается посред&ством повторения этих слов, т. е. искусство искусств и наука наук, ибо достаточно было бы сказать, что филосо&фия есть искусство и наука. И вот необходимо исследо&вать, почему он добавляет слова искусств и наук.
Следует сказать, что посредством первого удвоения, т. е. искусство искусств, он философию уподобляет царю, а при помощи второго удвоепня, т. е. наука наук, фило&софию уподобляет богу. Ибо когда мы говорим князь кня&зей — имеем в виду царя. Подобно этому, когда говорим искусство искусств, тем самым философию уподобляем царю. Когда же мы говорим царь царей — подразумеваем бога. Точно так же, говоря наука наук, мы философию уподобляем богу, ибо наука стоит выше, чем искусство, ибо наука дает исходные начала искусству.
Например, грамматик знает, что э и о по природе своей являются долгими звуками, хотя оп и пе знает по&чему и оставляет это на долю философа музыки57. И как царь пе марает себя непосредственным разговором с тол&пой, а назначает для этого князей, через которых опекает самых низких и самых подлых, так и философия выстав&ляет вперед искусства, с помощью которых познает их же объекты.
И как бог обладает какой-то невидимой силой, с по&мощью которой заботится о земных существах, так и фи&лософия выставляет вперед науки, дабы через них по&знать их же объекты.
Он определяет философию как искусство искусств и науку наук для того, чтобы показать, что искусства и науки точно так же относятся к философии, как и их объекты к ним самим.
Так, объектом врачевания является человеческое тело, а само врачевание является объектом философии.Точно так же объектом астрономии являются небес&ные тела, а сама астрономия является объектом филосо&фии. Оп определяет философию как искусство искусств и науку наук еще потому, что философия познает при&роду сущего, а его внешнюю сторону и [отдельные] про&явления оставляет на долю искусств и наук. Ибо фило&софия, согласно учению, берет материю и форму, выявляет основу всех вещей — четыре элемента, из них выделяет подобные части, а из подобных частей — орга&ническое и из органического — человеческое тело; а все привходящие свойства [человеческого] тела, т. е. болезни и здоровое состояние, предоставляет познавать врачева&нию, не потому, что сама не обладает зпанием — она знает и такие вещи, — а дабы самой не мараться, спуска&ясь до самых последних вещей.
Философия познает и природу звука, но отдельные свойства его, такие, как тонические ударения и знаки придыхания, предоставляет познавать грамматике. Фило&софия познает и природу линий, а все остальное, что ка&сается линий, предоставляет познавать геометрии. Он называет философию искусством искусств и наукой наук еще потому, что именно она дает исходные начала всем искусствам и наукам. Так, грамматика берет у филосо&фии положение о том, что а и о по природе своей явля&ются долгими звуками, причину чего знает философия, а грамматика уже без сомнений берет это у философии и украшает свое искусство.
Врачевание также знает, что человеческое тело со&стоит из четырех элементов, не зная, почему элементов [именно] четыре; но опо без сомнений заимствует это у философии и украшает свое искусство.
Так и риторика прибегает к [учению о] справедли&вости, т. е. политике, не зная природы справедливости, но без сомнений берет это у философии и совершенствует свое искусство. Вот поэтому и риторы, не зная природы справедливости, предпочитают совершать беззаконие, чем самим испытывать беззаконие, а философ, как знающий сущность справедливости, ни одно из них не удостаивает выбора; но если случится выбирать, то он предпочтет быть жертвой беззакония, чем совершать беззаконие.
Именно это имеют в виду, когда говорят: «Никто не мо&жет причинить вред чьей-нибудь душе. Он причинит этим вред только себе, творя неправедное и неблагопристойное дело». Ибо если кто-либо причиняет кому-нибудь вред, то он вредит либо телу, либо чему-нибудь внешнему, похи&щая имущество; душе он не может нанести вред, а вредит только ее инструменту, т. е. телу, как об этом говорят пифагорейцы: «Есмь я, мое и принадлежащее моему». Они называют я душу, так как мы обладаем существова&нием в душе. Моим они называют тело, как инструмент души. А принадлежащим моему они называют внешние пещи, т. е. имущество. И тот, кто вредит, вредит себе же, а другому нанести вреда не может.Необходимо знать также, что философия дает исход&ные начала не только разумным искусствам и наукам, но и неразумным, как, например, дает тетиву плотничьему ремеслу и огонь — кузнечному. Однако мы говорим не- разумные искусства, но не беспричинные, ибо искусство, не имеющее причин, есть ничто, хотя ремесленник может и не знать причин. Неразумными же они называются только потому, что им можно научиться, не проронив ни слова. Так, плотник безо всяких слов может изготовить стул.
Необходимо знать также, что философия может не только дать исходные начала всем искусствам и паукам, по еще и исправлять в них ошибочное. Так, например, грамматики, определяя звук, говорят, что звук есть со&трясение воздуха. А философ исправляет и говорит: ваше определение плохое, так как оно не обладает обрати&мостью, ибо то, что является звуком, есть сотрясение воз&духа, но не все то, что есть сотрясение воздуха, есть та,кже и звук. Ибо если кто-нибудь шерстью ударит по воздуху, не получит звука58. Совершенны же те опреде&ления, которые обратимы по отношепию к определяе&мому, как, например: все, что является разумным, смерт&ным, наделенным мышлением и знанием существом, есть человек, и то, что есть человек, есть существо разумное, смертное, наделенное мышлением и знанием. Вот поэтому и [голосовой] звук нужно определять следующим образом: [голосовой] звук есть исход нашего дыхания, проходящего через дыхательное горло и членоразделяемого посред&ством языка и язычка.
Итак, пеобходимо знать, что философию Аристотель называет искусством искусств и нау,кой наук потому, что все разумные искусства нуждаются в разделении, опреде&лении и доказательстве, матерью которых признана фи&лософия.
Такова с божьей помощью и данная глава.