Затем следует обещание помочь различать истин&ное от ложного,— обещание, которое диалектики не должны были бы давать, ибо оно служит как бы при&манкой для нашего стремления узнать истину. Безу&словно, диалектику можно было бы назвать благосло&венной и бессмертной, если бы она привела нас к то&му, чего никогда не могли достигнуть мудрейшие из смертных. Но об этом потом. А пока разберем, чем именно диалектика помогает раскрыть истинную при&роду вещей. Я хочу, например, узнать, правильно или ложно, что созвучие, -называемое октавой, при удвое&нии сохраняется. Благодаря какому средству диа&лектика мне поможет это узнать? Правильно или лож&но, что монархическое правление превосходит все дру&гие формы государственной .власти? Каким образом может диалектика это доказать? Не отошлешь ли ты меня к музыкантам, политикам и другим знатокам скорее, чем к диалектикам, раз я ищу истину в таких вопросах? Почему нет? Разве другая какая-нибудь наука, кроме геометрии, докажет мне правильность то&го, что всякий треугольник имеет три угла, равных двум прямым, или неправильность того, что квадрат гипотенузы меньше суммы квадратов катетов? Имеет ли диалектика какое-нибудь правило, которое учит от&личать в этих вопросах истинное от ложного? А что, если бы спросили, существует ли огненная сфера иод выпуклой оболочкой Луны? Аристотелик утверждает, что она есть, я же не убежден. Но я не желаю пре&бывать 'в заблуждении, и если это утверждение аристо- телика іверно, то я охотно соглашусь с ним. Так пусть же диалектика откроет то свое орудие различения, при помощи которого можно выудить истину. Но что обще&го имеет диалектика с тем, есть ли там огонь или нет? Пусть она изречет свое пророчество, ибо я сомневаюсь, истинно это или ложно. Так помоги же мне, диалекти&ка, толковательница тайн, если у тебя есть что-нибудь, благодаря чему становится ясно, что истинно и что ложно. К чему, однако, долгие разговоры? Ведь и так совершенно очевидно, что, если я стремлюсь узнать ис&тину в каких-либо вопросах, надо прибегнуть к искус&ствам и наукам, которые этими вопросами занимаются специально, а не к диалектике. И в этом нет ничего удивительного, ибо каждая из этих наук обещает и имеет своей целью истину и, безусловно, так старает&ся осветить свой предмет, чтобы стало совершенно ясно, что он собой представляет. Предчувствую, что ты ответишь; ты, конечно, скажешь, что в обязанность диалектики но входит различать, правильно или ложно то или иное конкретное положение, но что она учит только какому-то общему методу, которым пользуют&ся затем все науки для различения истинного и лож&ного. Очевидно, это и есть та причина, в силу которой диалектику называют весами, гирями и стрелкой весов истины; почему ее называют мерилом, судьей и нор&мой искусств, преддверием, вратами и ключом наук, или, наконец, Солнцем, факелом и очами разума. Ка&кая мешанина, бессмертные боги! Но я спрашиваю тебя по чести, каков же, наконец, этот метод? Како&вы — я выберу хоть один из столь многих эпитетов,— те весы, которыми можно было бы взвесить все истин&ное и ложное? Ведь это то, чего я давно уже доби&ваюсь,— есть ли у тебя что-нибудь, что ты поставил бы рядом с этими прекрасными словами? Если бы ты сказал, что опыт — это весы, на которых должна взве&шиваться истинность чего-либо — горяч ли, например, огонь или нет, светлое ли Солнце или темное, — я не стал бы, разумеется, долго спорить. Это ведь средство для суждения, или, как говорят греки, критерий, ко&торый, очевидно, нужно выбрать из всего, что нам предложено. Но опыт относится к чувству, т. е. к естественной способности, а ие к диалектике, ты же предлагаешь нам другое, а именно: ты говоришь, что есть троякий способ познания или различения исти&ны — определение, расчленение, доказательство. Да, это было бы хорошо сказано, если бы речь шла о тройном канате, а еще лучше — о трехглавом Цербе&ре, но как можно вообразить трехчашечные весы? Однако допустим, что это так; о двух первых уже ска&зано, о последнем будет вскоре сказано, а пока я хочу сказать еще только вот что: я хочу знать, действитель&но ли Солнце — это раскаленный камень, или оно по&ристое и мягкое? Какую помощь мне окажет здесь вся диалектика со всеми ее правилами определения? Ведь еще известное анаксагоровскос определение содержит в себе родовое и (видовое отличие; то же заключается и в Эпикуровом определении 160. И то и другое выра&жены коротко и ясно. Так не считаешь ли ты, что, ес&ли бы я следовал тому или другому, я добился бы верного познания природы Солнца?
Я хочу знать, правда ли, что всякая душа принад&лежит либо человеку, либо животному? Каким обра&зом диалектика мне это раскроет своими правилами расчленения? И особенно раз стоики упорно отстаи&вают это распределение души? И если бы сказали, что Аристотель распределил душу иначе, это было бы тем более подозрительно. Но так как и те и другие следуют правилам разделения, истина, видимо, может быть добыта одним из этих двух способов деления души (тем более что платоники прибавляют еще Душу мира, и есть люди, которые считают, что и металлы и камни суть живые существа). Во всяком случае надо было бы подыскать какой-нибудь метод для того, чтобы судить, которое из всех этих делений более правильно и истинно, а диалектика, хоть она и много шумит, этого метода не дает.
Я хочу, наконец, узнать, правильно ли заключе&ние Арриана 161, что то, что сказал Христос, тому нужно верить. Но Христос сказал, что он не знает дня суда, следовательно, нужно верить, что Христос этого не знал. Я спрашиваю: разве это диалектическое дока&зательство? И далее, неужели я добьюсь истины при помощи аргументации такого рода, которая скорее может привести к тягчайшей ереси? Право, вовсе не подлинны такие способы познания истины, когда на нее либо совершенно не обращают внимания, либо даже запутывают ее. Но поверь мне, каждая наука так же, как она имеет собственную истину, которую нужно познать, имеет и собственные правила ее по&знания. У геометрии есть ее квадрат, у арифметики— расчеты, у физики — чувство, у теологии — открове&ние, у прочих наук — другие средства, исходя из ко&торых можно скорее, чем благодаря предписаниям диалектики, отличить истину от лжи. Все, что диа&лектика может различить, сводится к тому, существуют ли, по Аристотелю, всего четыре вида модальных предложений и всякое ли В есть то же, что С, исходя из того, что всякое А есть С и всякое В есть А; относится ли подстановка терминов скорее к трактату «Об истолковании», чем к «Опровержениям»; и бесчис&ленные прочие такие же пустяки, которые тщательно оберегаются 'в ірамках диалектики.
Вот в этих вопросах и по поводу их диалектики могут гордиться и хва&статься, но за этими пределами спорить по поводу ис&тинности вещей им не следует, да они этого и не мо&гут, так же как сапожник не может судить о том, что находится выше сапога. Я не могу здесь устоять про&тив желания заключить эту главу прекрасным местом из Цицерона. Ведь он неоднократно приписывал диа&лектике очень многое, особенно в своей ораторской и общественной деятельности, и все же в своем «Уче&нии академиков», где он излагает свое собственное по&нимание и принципы, он говорит: Вы утверждаете, что диалектика была изобретена как некий судья между истинным и ложным? Истинным и ложным в чем? И в какой области? Уж не решит ли диалектик, что имен&но истинно и ложно в геометрии? Или в литературе? Или в музыке? Но он в этом ничего не смыслит. Сле&довательно, в философии? Какова величина Солнца? Но какое он имеет к этому отношение? Или что есть высшее благо? Но чем он обладает, что позволило бы ему об этом судить? Так о чем же он будет судить? Какая связь и какое различие было бы верным? Ка&кое высказывание можно считать двусмысленным? Что соответствует каждой вещи? И что противоречит ей? Если диалектика судит об этом и подобных этим вопросаху то она судит о себе самой. Однако обещано было больше; ведь судить только об этом, в то время как в философии есть много других важных вопросов, во всяком случае недостаточно
Вот как говорит Цицерон.