6. Диалектика не может показать, что следует пли не следует из чего бы то ни было
Но о бесполезности искусства силлогистики будет сказано более подробно позже, в своем месте. Здесь я только предупреждаю тех, кто упорно придерживается известного аргумента Галена: следует или не следует что угодно пз чего угодно? Если следует, то это значит, что вывод «лебедь белый, ворон черный, а следователь- но, Эразнстрат глуп» правилен, а если не следует, то необходимо какое-то искусство, которое учило бы, что не следует и что следует из чего-либо другого,— и вот именно это [искусство] и есть диалектика. Повто&ряю, я напоминаю, что ответ на этот аргумент ясен из сказанного выше. Ибо что угодно не следует из чего угодно, а потому нет необходимости в каком-то осо&бом искусстве (т. е. в диалектике), которое учило бы всем и всяческим заключениям; таким образом, необхо&димы скорее различные искусства, из которых каждое учило бы своим собственным построениям. Или же сле&дует сделать вывод, что необходима какая-то прозор&ливость ума, приобретенная не благодаря искус&ству диалектики, но врожденная, которая показывала бы, каким образом одно другому противоречит или как оно из него следует. В противном случае, дети, люди необразованные и люди благородного звания, но не сведущие їв диалектике ни ib чем не видели бы совер&шенно никакой последовательности или не могли бы различать, следует ли действительно одно из другого или не следует; между тем они великолепно понимают самые разнообразные вещи. Однако, говоришь ты, диалектика процветает больше всего по той причи&не, что она единственная из всех искусств знает, как строить и как разбивать обманчивые и ложные построе&ния; и это в такой мерс, что диалектика — даже юно&шу — труднее поймать, чем старика, обезьяну или ли&сицу. Неужели ты и в самом деле так говоришь?
Возьмем для примера такое рассуждение: если из двух неравных величин большая постоянно н беско&нечно уменьшается, а меньшая постояппо и бесконеч&но увеличивается, в какой-то момент наступит равен&ство; но из двух углов — одного прямого, а другого, смежного с ним [острого] — больший может бесконечно уменьшаться, меньший бесконечно увеличиваться; сле&довательно, если это будет так, то в какой-то момент между ними наступит равенство. Или, если угодно, возьмем такой аргумент: две прямые линии, не парал&лельные, если их бесконечно продолжить, в конце кон&цов пересекутся с той стороны, где одна из них при&ближается к другой; следовательно, если случайно од- на только будет прямой, а другая кривой, и если их бесконечно продолжать, они пересекутся, разумеется, с той стороны, где кривая изгибается по направлению к прямой.
Так пусть диалектик, который точнейшим образом знает, как разоблачить всякий обман, допуска&емый либо в способе изложения, либо по существу, выберет любое из этих логических построений и дока&жет их порочность, если сможет; ведь они, бесспорно, ложны. Если же диалектик этого не может, зачем же он так кичится, будто он вправе присвоить себе то, что принадлежит каждому из отдельных искусств? Так пусть уж диалектика помалкивает в серьезных делах; пусть она, чванясь, упражняется, например, в таких пустяках: всякая собака лает, но некто Сид — собака, следовательно, Сид лает. Или так: то, что ты не поте&рял, ты имеешь, но рогов ты не лишился, следователь&но, рога у тебя есть. И еще: я — не ты, но я — человек, следовательно, ты — не человек. И т. д. Ведь все по&строения, которые диалектиками и составляются и раз&биваются, из одного и того же теста. Я назвал все это пустяками, подражая Сенеке, который сравнивает все это с сосудами и камешками фокусников, у которых сам обман доставляет удовольствие, хотя этот обман, говорит Сенека, и не вредит не понимающему его и не приносит пользы понимающему163. При этом жалобы Сенеки, относящиеся к ето времени, до такой степени могут быть отнесены и к нашему, что я не вижу, по&чему бы мне здесь не привести и следующее место из него: Мне стыдно, говорит он, что мы, старики, в таком серьезном деле забавляемся: мышь — слог, но мышь грызет сыр, следовательно, слог грызет сыр. Ты ду&маешь теперь, что я не могу объяснить, какая опас&ность угрожает мне из-за этой мысли? Какая неприят&ность? Без сомнения, следует опасаться, как бы я ког&да-нибудь не поймал слоги в мышеловку или как бы когда-нибудь, если я буду очень беспечным, эта книга не съела бы сыр. Разве не более остроумно следующее умозаключение: мышь — слог, но слог сыра не грызет. О, детские глупости! И в это мы погружаем свой взор? На этом мы становимся бородатыми? И это то, что мы изучаем, мрачные и бледные?Вот как он говорит! Но, скажешь ты, все-таки лю&ди, которые хотят открыть истину, должны быть обу&чены этому, чтобы они не были однажды обмануты по&добным крючкотворством.
Что же ты говоришь? Это&му должны обучаться те, кто стремится к истине, а вовсе не те, кто предается детским забавам? Конечно, те благородные умы, кому истина в самом деле доро&га, нисколько не будут поколеблены подобной пустой болтовней; и действительно, тот, кто сочиняет такого рода софизмы, делает это не ради истины,— это оче&видно. Но вообрази кого-либо, кто приблизился бы к нему из любви к истине! Если бы этот человек увидел, что тот заботится только о том, чтобы завлекать в эти сети, как он мог бы ие проклясть его и не убежать? Разве не стал бы он искать другого места, где он мог бы научиться серьезным вещам? Однако, говоришь ты, если бы я не был подготовлен, ты бы меня легко пой&мал. А что, если бы, предвидя твою хитрость, я со&вершенно ничего тебе не ответил? Неужели ты меня поймаешь даже молчащего? Конечно, ты обвинишь ме&ня в том, что я не могу ответить по своей глупости. Но я уличу тебя в пустословии и одновременно в коварст&ве, так как ты пе хочешь действовать чистосердечно, хотя мог бы, и своим молчанием я покажу, насколько я тебя нн во что ие ставлю. Но допустим, я буду тебе отвечать, тогда, верно, ты одержишь победу? Очевид&но, ты унесешь блестящую славу и богатую добычу, ибо меня, выступающего открыто и чистосердечно, во&преки установленным и принятым законам ты побе&дишь, таким образом, при помощи злого коварства. И все же, в каком состязании ты одержал верх! Безус&ловно, в пустых словах и софизмах, которых должен был бы стыдиться всякий порядочный человек. Но ка&ким образом тебе легко было бы одержать победу? Ведь во-первых, если бы я заставил тебя объяснить, что ты говоришь, до чего же ты в конце концов дошел бы? Я бы расспрашивал, что ты понимаешь под этими сло&вами — бык, мышь и им подобными. Я бы принудил тебя, чтобы ты мне объяснил точно, что нужно пони&мать под каждой отдельной посылкой. Неужели бы мне тогда было трудно победить тебя и сделать тебя смешным? Поверь мне, все подобного рода уловки — паутина; и в них не запутается никто, кроме разве не&мощных, как мошки, умов, над которыми торжество&вать победу неприлично. Что же касается умов более сильных, то они или разрывают эту паутину без вся&кого труда, если приблизятся к ней, или вообще счи&тают ниже своего достоинства к ней даже приближать&ся. Поэтому, если они иногда чувствуют, что запута&лись, те узлы, которые не могут распутать пальцами, они с пренебрежением рассекают ножом. Разве только часто бывает полезно воздать тем же, как было, напри&мер, когда диалектик Филоксен, беседуя с тираном Дионисием, сказал ему: «Я тебя побеждаю». «Да, но на словах,— подхватил тот,— а на деле я побеждаю тебя, ибо ты, оставив все свои дела, заботишься обо мне и о моих делах» 164.Но, спросишь ты, для чего я привожу это здесь? Всем известен крестьянин, который своего сына, возвратившегося после занятий диалектикой и желаю&щего испытать свое искусство, принял как должно и приказал ему приготовить шесть яиц всмятку: два се&бе, два матери и два ему. Тот приготовил только три. Когда отец спросил его, почему оп не сварил шесть, тот ответил: «Разве не сварено шесть?» «Почему же тогда,— сказал отец,— я вижу только три?» «Разве не получится,— продолжал юноша,— что счет яиц будет таков: один, два, три; а один, два и три, объединенные вместе, составляют шесть?» Тогда отец сказал: «Велико&лепно, сын, я, значит, возьму два, матери твоей доста&нется одно, остальными тремя пользуйся ты».