ДЕКАРТ [ДЛЯ АРНО] 84 Париж, 29 июля 1648 г.  

1. Мне кажется, совершенно справедливо сказано, что ум, пока он соединен с телом, не может отрешиться от чувств, коль скоро он подвергается сильнейшему воздейст&вию их объектов, внешних или внутренних. Я добавляю еще, что он не может отрешиться, когда он связан с моз&гом либо слишком влажным и мягким, какой бывает у мла&денцев, либо по-иному плохо устроенным, какой бывает у больных сонной болезнью, у перенесших удар, у сума&сшедших, либо даже и с таким, какой обычно бывает у нас, когда мы спим крепчайшим сном; ибо всякий раз, когда мы видим во сне что-либо, о чем впоследствии вспо&минаем, мы спим некрепко.
2. Дабы мы вспомнили какую-либо вещь, недостаточно, чтобы эта вещь являлась нашему уму прежде и оставила в мозгу какие-то следы, по причине которых та же самая вещь опять представляется нашей мысли; но кроме того, требуется, чтобы мы признали, что, когда она представля&ется второй раз, это происходит потому, что она была вос&принята нами прежде. Так, поэтам часто приходят на ум какие-то стихи, относительно которых они не помнят, чита&ли ли они их когда-либо у других поэтов, и которые, однако, не пришли бы им на ум в таком виде, если бы они не читали их где-нибудь.

Отсюда явствует, что для воспоминания достаточны не какие угодно следы, оставленные в мозгу предшест&вующими мыслями, а лишь те, в отношении которых ум признает, что они были в нас не всегда, а когда-то возникли вновь.

3. Двусмысленность слова мышление я пытался устра&нить в § 63 и 64 первой части «Первоначал». Ведь как протяженность, составляющая природу тела, весьма отли&чается от различных фигур, или модусов протяженности, в которые она облекается, так мышление, или мыслящая природа, в которой, как я полагаю, заключена сущность человеческого ума, есть нечто совсем иное, нежели тот или другой акт мышления; и от ума самого по себе зависит то, что он производит те или другие акты мышления, но не то, что он есть мыслящая вещь, подобно тому как и от пламени самого по себе, как от производящей причины, зависит то, что оно вытягивается в ту или другую сторону, но не то, что оно есть протяженная вещь.
   Итак, под мышлением я разумею не что-то всеобщее, охватывающее все модусы мышления, а особую природу, которая восприемлет все эти модусы, подобно тому как и протяженность есть при&рода, которая восприемлет все фигуры.
4. Одно дело — сознавать наши мысли в то время, когда мы мыслим, и другое — вспоминать о них впоследствии; так, в своих снах мы не мыслим ни о чем без того, чтобы в то же самое мгновение не сознавать нашу мысль, хотя чаще всего мы тотчас же о ней забываем. Истинно и то, что мы не сознаем тот способ, каким наш ум посылает животные духи в те или другие нервы, ибо этот способ зависит не только от ума, но и от соединения ума с телом; тем не менее мы сознаем всякое действие, посредством которого ум возбуждает нервы, поскольку такое действие есть в уме, ведь оно в нем не что иное, как склонность воли к тому или другому движению; эта склонность воли сопровождается распространением духов в нервах и всем остальным, что требуется для данного движения; и проис&ходит это благодаря соответствующему расположению тела, которого ум может и не знать, а также благодаря соединению ума с телом, которое ум, конечно, сознает, ведь иначе он не склонял бы свою волю к тому, чтобы приводить в движение члены.

А то, что ум, который является бестелесным, может приводить в движение тело, ежедневно показывает нам не какое-либо рассуждение или сравнение, почерпнутое из других вещей, а достовернейший и очевиднейший опыт; ведь это одна из тех вещей, которые известны сами по себе и которые мы лишь затемняем, когда хотим объяс&нить их через другие вещи. Тем не менее воспользуюсь здесь одним сравнением. Многие философы, которые счи&тают тяжесть камня реальным качеством, отличным от камня, думают, что они достаточно хорошо понимают, каким образом это качество может двигать камень по на&правлению к центру Земли, ибо они считают, что отно&сительно этого они обладают достоверным опытом. Я же, убедившись в том, что нет никакого подобного качества в природе вещей и потому — никакой истинной идеи его в человеческом разуме, полагаю, что они пользуются имеющейся у них идеей бестелесной субстанции для того, чтобы представить себе эту тяжесть; так что нам не труд&нее понять, каким образом ум движет телом, нежели им — понять, каким образом такая тяжесть влечет камень вниз.

5. Я не понимаю последовательную длительность ве&щей, которые движутся, или даже самого движения, иначе, чем длительность неподвижных вещей; ведь «раньше» и «позже» всякой длительности становятся известными мне через «раньше» и «позже» последовательной длитель&ности, которую я обнаруживаю в моем мышлении, с коим другие вещи сосуществуют.
6. Трудность, состоящая в признании невозможности пустоты, возникает, кажется, прежде всего из-за того, что мы недостаточно учитываем, что у «ничто» не может быть никаких свойств (ибо в противном случае, видя, что в том пространстве, которое мы называем пустым, есть истинная протяженность и, следовательно, все свойства, кои тре&буются для природы тела, мы не говорили бы, что оно совершенно пусто, т. е. является чистым «ничто»), и, да&лее, из-за того, что мы прибегаем к божественному могуще&ству и, зная, что оно бесконечно, не замечаем, как припи&сываем ему действие, которое заключает противоречие в понятии, т. е. не может быть нами понято. Мне же кажется, что никогда не следует говорить о какой-либо вещи, что она не может быть произведена Богом; ведь, коль скоро всякое основание истинного и благого зависит от его всемогущества, я не отважился бы даже сказать, что Бог не может сделать так, чтобы гора была без долины, или так, чтобы один и два не составляли три, но лишь говорю, что он наделил меня таким умом, что я не в состоя&нии представить себе гору без долины или сумму одного и двух, которая не равнялась бы трем, и т. д., и говорю, что подобные вещи заключают в себе в моем понимании противоречие. Я полагаю, что это то же самое, что сказать о пространстве, что оно совершенно пусто, или о «ничто» — что оно протяженно, или о вселенной — что она ограни&ченна; ибо невозможно вообразить какую-либо границу мира, за которой бы я не помыслил протяженности; и я не могу также представить себе бочку настолько пустую, что в ее полости не было бы никакой протяженности и по&тому в ней не было бы и тела; ибо везде, где есть протяжен&ность, необходимо есть и тело.