ІІ. Даже в само деление философии вносится неясность
В самом деле, добавлю я, окажи, читатель: какая мо&жет быть ясность в изложении частей, когда само под- разделение столь темно? Прежде всего, аристотелики делят философию на спекулятивную и практическую, против чего я вообще не возражаю. Спекулятивная же, говорят они, в свою очередь делится на физику, мате&матику и метафизику. Но как они это деление обосно&вывают? В предмете, говорят они, или в объекте любо&го познания следует различать две стороны: матери&альную и формальную. Кроме того, формальную сторо&ну необходимо подразделить на формальное отношение который и формальное отношение согласно которому (где формальное отношение «согласно которому» есть возможность абстрагироваться, или абстракция от пред&мета). А вот аристотелики говорят, что в одном слу&чае абстракция может быть от единичного, но не чув&ственного предмета и такая абстракция составляет предмет физики. В другом случае абстракция может быть от единичного и чувственного предмета, но не ре&альная, а мысленная и такая абстракция составляет предмет математики. И наконец, возможна абстракция от единичного и чувственного предмета, как реальная, так и мысленная, и такой абстракцией занимается ме&тафизика. Но так как существуют две наиболее извест&ные математические дисциплины, то одна из и их пред&ставляет собой абстракцию от единичного и чувствен&ного предмета, но не от умопостигаемого, например от непрерывной величины. Такая абстракция составляет предмет геометрии. Другая же — абстракция от единич&ного, чувственного и умопостигаемого предмета, но не реальная, а мыследная — составляет предмет арифме&тики. Но погляди только, ради бога, как они себя этим мучают, как нелепо измышляют эти темные наимено&вания, называя, например, непрерывную величину умопостигаемым предметом! Однако если мы и допу&стили бы без доказательств, что все эти абстракции правильны, т. е. что существует возможность такого абстрагирования, и что на основе некоторых абстракций такого рода должны строиться науки, если бы мы до&пустили, далее, что указанные выше наименования правильно применяются, то все же можно было бы спросить: откуда наши философы знают, что они сде&лали из всего этого законное применение? Ведь как может физика абстрагироваться от единичного предме&та в тех случаях, когда она рассматривает лишь это единичное Солнце или эту единичную Луну? Почему же не может она абстрагироваться от чувственного предмета, если с помощью чувства мы воспринимаем лишь единичные предметы, а не универсалии? И как может абстрагироваться от чувственного предмета ма&тематика? А арифметика — именно от умопостигаемо&го предмета? Ведь речь в ней часто идет о совершенно нематериальных предметах, например когда мы счи&таем ангелов п нх акциденции. И как может сама ме&тафизика абстрагироваться от единичного предмета, когда ее преимущественный объект — бог, предмет аб&солютно обособленный? Но как бы ни относиться ко всей этой чепухе, разве вследствие этого математиче&ские науки не окажутся скорее спекулятивными наука&ми, чем практическими? Однако разве геометрия не имеет наряду со спекулятивными теоремами также проблем, связанных с практикой? Разве вся арифмети&ка не сводится в конечном счете к подсчету? Разве слава музыки основана главным образом не на ее практике, т. е. на исполнении? То же относится и к другим дисциплинам, для которых наши филосо&фы до сих пор не сумели придумать никаких абст&ракций.