ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ НЕСКОЛЬКО ПРАВИЛ МОРАЛИ, ИЗВЛЕЧЕННЫХ ИЗ ЭТОГО МЕТОДА
Во-первых, повиноваться законам и обычаям моей стра&ны, неотступно придерживаясь религии, в которой, по ми&лости божией, я был воспитан с детства, и руководствуясь во всем остальном наиболее умеренными и чуждыми край&ностей мнениями, сообща выработанными самыми благо&разумными людьми, в кругу которых мне предстояло жить.
Не придавая с этого времени никакой цены собственным мнениям, так как я собирался их все подвергнуть провер&ке, я был убежден, что лучше всего следовать мнениям наи&более благоразумных людей. Несмотря на то что благора&зумные люди могут быть и среди персов, китайцев, так же как и между нами, мне казалось полезнее всего сообразо&ваться с поступками тех, среди которых я буду жить. А что&бы знать, каковы действительно их мнения, я должен был обращать больше внимания на то, как они поступают, чем на то, что они говорят, и не только потому, что вследствие испорченности наших нравов людей, готовых высказывать то, что они думают, мало, но и потому, что многие сами это&го не знают; ибо поскольку действие мысли, посредством которой мы думаем о вещи, отличается от действия мысли, посредством которой мы сознаем, что думаем о ней, то они часто независимы одна от другой. Между многими мнения&ми, одинаково распространенными, я всегда выбирал самые умеренные, поскольку они и наиболее удобные в практике, и, по всей вероятности, лучшие, так как всякая крайность плоха, а также и для того, чтобы в случае ошибки менее отклоняться от истинного пути, чем если бы я, выбрав одну крайность, должен был перейти к другой крайности. Я от&нес к крайностям в особенности все обещания, в какой- либо мере ограничивающие свободу, не потому, что я не одобрял законов, которые ради того, чтобы уберечь слабых духом от непостоянства, позволяют то ли для какого-ни&будь доброго намерения или даже ради надежности торгов&ли, то ли для цели безразличной в отношении добра давать обещания заключать договоры, принуждающие к постоян&ному их соблюдению, но потому, что я не видел в мире ни&чего, что всегда оставалось бы неизменным, и так как лично я стремился все более и более совершенствовать свои суж&дения, а не ухудшать их, то я полагал, что совершил бы большую ошибку против здравого смысла, если бы, одоб&ряя что-либо, обязал себя считать это хорошим и тогда, ког&да оно перестало быть таковым или когда я перестал счи&тать его таковым.Моим вторым правилом было оставаться настолько твердым и решительным в своих действиях, насколько это было в моих силах, и с не меньшим постоянством следо&вать даже самым сомнительным мнениям, если я принял их за вполне правильные. В этом я уподоблял себя путникам, заблудившимся в лесу: они не должны кружить или блуж&дать из стороны в сторону, ни тем паче оставаться на одном месте, но должны идти как можно прямее в одну сторону, не меняя направления по ничтожному поводу, хотя перво&начально всего лишь случайность побудила их избрать именно это направление. Если они и не придут к своей це&ли, то все-таки выйдут куда-нибудь, где им, по всей вероят&ности, будет лучше, чем среди леса. Так как житейские дела часто не терпят отлагательств, то несомненно, что если мы не в состоянии отличить истинное мнение, то должны довольствоваться наиболее вероятным. И даже в случае, если мы между несколькими мнениями не усматриваем разницы в степени вероятности, все же должны решиться на какое-нибудь одно и уверенно принимать его по отноше&нию к практике не как сомнительное, но как вполне истин&ное по той причине, что были верны соображения, заставив&шие нас избрать его. Этого оказалось достаточно, чтобы из&бавить меня от всяких раскаяний и угрызений, обыкновен&но беспокоящих совесть слабых и колеблющихся умов, час&то непоследовательно разрешающих себе совершать как нечто хорошее то, что они потом признают за дурное.
Третьим моим правилом было всегда стремиться побеж&дать скорее себя, чем судьбу (fortune), изменять свои жела&ния, а не порядок мира и вообще привыкнуть к мысли, что в полной нашей власти находятся только наши мысли и что после того, как мы сделали все возможное с окружающими нас предметами, то, что нам не удалось, следует рассматри- вать как нечто абсолютно невозможное.
Этого одного каза&лось мне достаточно, чтобы не желать в будущем чего-либо сверх уже достигнутого и таким образом находить удовлет&ворение. Ибо поскольку наша воля по самой природе вещей стремится только к тому, что наш разум представляет ей так или иначе возможным, то очевидно, что, считая все внешние блага одинаково далекими от наших возможно&стей, мы не станем более сожалеть о том, что лишены тех благ, на которые мы, казалось бы, имеем право от рожде&ния, если сами не виновны в этом лишении, как не сожале&ем о том, что не владеем Китаем или Мексикой. Обратив, как говорится, нужду в добродетель, мы так же не возжела&ем стать здоровыми, будучи больными, или свободными, находясь в темнице, как и теперь не желаем иметь тело из столь же несокрушимого вещества, как алмаз, или иметь крылья, чтобы летать, как птицы. Признаюсь, что требует&ся продолжительное упражнение и зачастую повторное размышление, чтобы привыкнуть смотреть на вещи под та&ким углом. В этом, я думаю, главным образом состояла тай&на тех философов, которые некогда умели поставить себя вне власти судьбы и, несмотря на страдания и бедность, со&перничать в блаженстве со своими богами. Постоянно рас&сматривая пределы, предписанные им природой, они при&шли к полнейшему убеждению, что в их власти находятся только собственные мысли, и одного этого было достаточно, чтобы помешать им стремиться к чему-то другому; над мыслями же они владычествовали так неограниченно, что имели основание почитать себя богаче, могущественнее, свободнее и счастливее, чем люди, не имеющие такой фи&лософии и никогда не обладающие всем, чего они желают, несмотря на то что им благоприятствуют и природа и счастье.Наконец, в завершение этой морали я решил рассмот&реть различные занятия людей в этой жизни, чтобы поста&раться выбрать лучшее из них. Не касаясь занятий других, для себя я решил, что нет ничего лучшего, как продолжать те дела, которыми я занимаюсь, т. е. посвятить всю мою жизнь совершенствованию моего разума и подвигаться, на&сколько буду в силах, в познании истины по принятому мною методу.
С тех пор как я стал пользоваться этим мето&дом, я испытал много раз чрезвычайное наслаждение, при&ятнее и чище которого вряд ли можно получить в этой жиз&ни. Открывая каждый день при помощи моего метода неко&торые, на мой взгляд, достаточно важные истины, обыкно&венно неизвестные другим людям, я переполнялся таким чувством удовлетворения, что все остальное для меня как бы не существовало. Кроме того, три предыдущих правила имели источником намерение продолжать собственное обу&чение: так как Бог дал каждому из нас некоторую способ&ность различать ложное от истинного, то я ни на минуту не счел бы себя обязанным следовать мнениям других, если бы не предполагал использовать собственную способность суждения для их проверки, когда наступит время. Следуя чужим мнениям, я не мог бы освободиться от сомнения, ес&ли бы не надеялся, что это не лишает меня возможности найти лучшие, буде таковые имеются. Наконец, я не мог бы ни ограничить свои желания, ни быть довольным, если бы не шел по пути, который, я был уверен, не только обеспечи&вал мне приобретение всех знаний, к которым я способен, но и вел к приобретению всех доступных мне истинных благ, тем более что наша воля стремится к какой-нибудь цели или избегает ее в зависимости от того, представляет ли ее наш разум хорошей или дурной. А потому достаточно правильно судить, чтобы правильно поступать, и достаточ&но самого правильного рассуждения, чтобы и поступать наилучшим образом, т. е. чтобы приобрести все добродете&ли и вместе с ними все доступные блага. Уверенность в том, что это так, не может не вызвать большое удовлетво&рение.Утвердившись в этих правилах и поставив их рядом с истинами религии, которые всегда были первым предметом моей веры, я счел себя вправе избавиться от всех осталь&ных своих мнений. И надеясь, что лучше достигну цели, общаясь с людьми, чем оставаясь дома, у очага, где у меня возникли эти мысли, я, не дожидаясь окончания зимы, опять отправился путешествовать. Целых девять лет я ни&чем иным не занимался, как скитался по свету, стараясь быть более зрителем, чем действующим лицом, во всех ра&зыгрывавшихся передо мною комедиях.
По поводу каждого предмета я размышлял в особенности о том, что может сде&лать его сомнительным и ввести нас в заблуждение, и меж&ду тем искоренял из моего ума все заблуждения, какие прежде могли в него закрасться. Но я не подражал, однако, тем скептикам, которые сомневаются только для того, что&бы сомневаться, и притворяются пребывающими в постоян&ной нерешительности. Моя цель, напротив, заключалась в том, чтобы достичь уверенности и, отбросив зыбучие нано&сы и пески, найти твердую почву. Это мне удавалось, ка&жется, довольно хорошо, тем более что при стараниях от&крыть ложность или сомнительность исследуемых положе&ний не с помощью слабых догадок, а посредством ясных и надежных рассуждений я не встречал ни одного сомнитель&ного положения, из которого нельзя было бы извлечь како&го-либо достаточно надежного заключения, хотя бы того, что в этом положении нет ничего достоверного. И подобно тому как при сломе старого здания обыкновенно сохраняют разрушенные части для постройки нового, так и я, разру&шая все свои мнения, которые считал плохо обоснованны&ми, делал разные наблюдения и приобретал опыт, послу&живший мне потом для установления новых, более надеж&ных мнений. В то же время я продолжал упражняться в принятом мною методе. Таким образом, стараясь вообще располагать свои мысли согласно его правилам, я время от времени отводил несколько часов специально на то, чтобы упражняться в приложении метода к трудным проблемам математики или других наук, которые я как бы уподоблял математическим, освобождая их от исходных положений других наук, по моему мнению недостаточно прочных. Примеры этого можно найти во многом, что изложено в данном томе 9. Таким-то образом, не отличаясь по види&мости от тех, чье единственное занятие — проводить в не&винности тихую жизнь, стремясь отделять удовольствия от пороков, и во избежание скуки при полном досуге прибе&гать ко всем пристойным удовольствиям, я жил, не продол&жая преследовать свою цель, и, кажется, преуспевал в поз&нании истины более, чем если бы занимался только чтением книг и посещением ученых людей.Впрочем, эти девять лет протекли прежде, чем я принял какое-либо решение относительно трудностей, служащих обычно предметом споров между учеными, и начал обдумы&вать основания новой философии, более достоверной, чем общепринятая.
Пример многих превосходных умов, кото&рые брались за это прежде меня, но, как мне казалось, бе&зуспешно, заставлял меня представлять себе дело окружен&ным такими трудностями, что я, может быть, долго еще не решился бы приступить к нему, если бы до меня не дошли слухи, будто я его успешно завершил. Не знаю, что дало повод к такому утверждению. Если я и содействовал немного этому своими речами, то лишь признаваясь в своем незнании более откровенно, чем это обыкновенно делают люди, чему-нибудь учившиеся, а может быть, и указывая основания, почему я сомневался во многих вещах, считав&шихся у других достоверными, но уж никак не хвастаясь каким-либо учением. Но так как у меня достаточно совести, чтобы не желать быть принятым за того, кем на самом деле не являюсь, я считал, что должен приложить все усилия, чтобы сделаться достойным сложившейся репутации. Ров&но восемь лет тому назад это желание побудило меня уда&литься от всех мест, где я мог иметь знакомства, и уеди&ниться здесь, в стране, где продолжительная война породи&ла такие порядки, что находящиеся здесь войска кажутся предназначенными только для того, чтобы с большой безо&пасностью пользоваться плодами мира, и где в толпе весь&ма деятельного народа, более заботящегося о своих делах, чем любопытного к чужим, я могу, не лишая себя всех удобств большого города, жить в таком уединении, как в са&мой отдаленной пустыне.