ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СООБРАЖЕНИЯ, КАСАЮЩИЕСЯ НАУК
Здравомыслие (bon sens) есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им на&деленным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть.
При этом невероятно, чтобы все заблуждались. Это свидетельствует скорее о том, что способность правильно рассуждать и от&личать истину от заблуждения — что, собственно, и состав&ляет, как принято выражаться, здравомыслие, или разум (raison),— от природы одинакова у всех людей, а также о том, что различие наших мнений происходит не от того, что один разумнее других, а только от того, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не одни и те же вещи. Ибо недостаточно просто иметь хороший ум (esprit), но главное — это хорошо применять его. Самая ве&ликая душа способна как к величайшим порокам, так и к величайшим добродетелям, и те, кто идет очень медленно, может, всегда следуя прямым путем, продвинуться значи&тельно дальше того, кто бежит и удаляется от этого пути.Что касается меня, то я никогда не считал свой ум более совершенным, чем у других, и часто даже желал иметь столь быструю мысль, или столь ясное и отчетливое вообра&жение, или такую обширную и надежную память, как у не&которых других. Иных качеств, которые требовались бы для совершенства ума, кроме названных, указать не могу; что же касается разума, или здравомыслия, то, поскольку это единственная вещь, делающая нас людьми и отличаю&щая нас от животных, то я хочу верить, что он полностью наличествует в каждом, следуя при этом общему мнению философов, которые говорят, что количественное различие может быть только между случайными свойствами, а не между формами \ или природами, индивидуумов одного рода.
Однако не побоюсь сказать, что, по моему мнению, я имел счастье с юности ступить на такие пути, которые при&вели меня к соображениям и правилам, позволившим мне составить метод, с помощью которого я могу, как мне ка&жется, постепенно усовершенствовать мои знания и довес&ти их мало-помалу до высшей степени, которой позволяет достигнуть посредственность моего ума и краткий срок жизни.
С помощью этого метода я собрал уже многие пло&ды, хотя в суждении о самом себе стараюсь склоняться бо&лее к недоверию, чем к самомнению. И хотя, рассматривая взором философа различные действия и предприятия лю&дей, я не могу найти почти ни одного, которое не казалось бы мне суетным и бесполезным, однако я не могу не чувст&вовать особого удовлетворения по поводу успехов, какие, по моему мнению, я уже сделал в отыскании истины, и на бу&дущее питаю надежды и даже осмеливаюсь думать, что если между чисто человеческими занятиями есть действи&тельно хорошее и важное, так это именно то, которое я из&брал.Впрочем, возможно, что я ошибаюсь и то, что принимаю за золото и алмаз, не более чем крупицы меди и стекла. Я знаю, как мы подвержены ошибкам во всем, что нас ка&сается, и как недоверчиво должны мы относиться к сужде&ниям друзей, когда они высказываются в нашу пользу. Но мне очень хотелось бы показать в этом рассуждении, каки&ми путями я следовал, и изобразить свою жизнь, как на картине 2, чтобы каждый мог составить свое суждение и чтобы я, узнав из молвы мнения о ней, обрел бы новое сред&ство самообучения и присоединил бы его к тем, которыми обычно я пользуюсь.
Таким образом, мое намерение состоит не в том, чтобы научить здесь методу, которому каждый должен следовать, чтобы верно направлять свой разум, а только в том, чтобы показать, каким образом старался я направить свой собст&венный разум. Кто берется давать наставления другим, должен считать себя искуснее тех, кого наставляет, и если он хоть в малейшем окажется несостоятельным, то подле&жит порицанию. Но, предлагая настоящее сочинение толь&ко как рассказ или, если угодно, как вымысел, где среди примеров, достойных подражания, вы, может быть, найдете такие, которым не надо следовать, я надеюсь, что оно для кого-нибудь окажется полезным, не повредив при этом ни&кому, и что все будут благодарны за мою откровенность.
Я с детства был вскормлен науками, и так как меня уве&рили, что с их помощью можно приобрести ясное и надеж&ное познание всего полезного для жизни, то у меня было чрезвычайно большое желание изучить эти науки.
Но как только я окончил курс учения, завершаемый обычно приня&тием в ряды ученых, я совершенно переменил свое мнение, ибо так запутался в сомнениях и заблуждениях, что, каза&лось, своими стараниями в учении достиг лишь одного: все более и более убеждался в своем незнании. А между тем я учился в одной из самых известных школ в Европе и по&лагал, что если есть на земле где-нибудь ученые люди, то именно там они и должны быть. Я изучал там все, что изучали другие, и, не довольствуясь сообщаемыми сведениями, про&бегал все попадавшиеся мне под руку книги, где трактуется о наиболее редкостных и любопытнейших науках. Вместе с тем я знал, что думают обо мне другие, и не замечал, чтобы меня считали ниже моих соучеников, среди которых были и те, кто предназначался к занятию мест наших наставников. Наконец, наш век казался мне цветущим и богатым высо&кими умами не менее какого-либо из предшествующих ве&ков. Все это дало мне смелость судить по себе о других и думать, что такой науки, какой меня вначале обнадежива&ли, в мире нет.Но все же я весьма ценил упражнения, которыми зани&маются в школах. Я знал, что изучаемые там языки необхо&димы для понимания сочинений древних; что прелесть вымыслов оживляет ум; что памятные исторические дея&ния его возвышают и что знакомство с ними в разумных пределах развивает способность суждения; что чтение хо&роших книг является как бы беседой с их авторами — наи&более достойными людьми прошлых веков, и при этом бесе&дой содержательной, в которой авторы раскрывают лучшие из своих мыслей; что красноречие обладает несравненной силой и красотой, поэзия полна пленительного изящества и нежности; что математика доставляет искуснейшие изо&бретения, не только способные удовлетворить любознатель&ных, облегчить ремесла и сократить труд людей; что сочи&нения, трактующие о нравственности, содержат множество указаний и поучений, очень полезных и склоняющих к до&бродетели; что богословие учит, как достичь небес; что фи&лософия дает средство говорить правдоподобно о всевоз&можных вещах и удивлять малосведущих; что юриспру&денция, медицина и другие науки приносят почести и бо&гатство тем, кто ими занимается, и что, наконец, полезно ознакомиться со всякими отраслями знания, даже с теми, которые наиболее полны суеверий и заблуждений, чтобы определить их истинную цену и не быть ими обманутыми.
Но я полагал, что достаточно уже посвятил времени языкам, а также чтению древних книг с их историями и вы&мыслами, ибо беседовать с писателями других веков — то же, что путешествовать. Полезно в известной мере познако&миться с нравами разных народов, чтобы более здраво су&дить о наших и не считать смешным и неразумным все то, что не совпадает с нашими обычаями, как нередко делают люди, ничего не видевшие.
Но кто тратит слишком много времени на путешествия, может в конце концов стать чу&жим своей стране, а кто слишком интересуется делами прошлых веков, обыкновенно сам становится несведущим в том, что происходит в его время. Кроме того, сказки пред&ставляют возможными такие события, которые в действи&тельности невозможны 3. И даже в самых достоверных ис&торических описаниях, где значение событий не преувели&чивается и не представляется в ложном свете, чтобы сде&лать эти описания более заслуживающими чтения, авторы почти всегда опускают низменное и менее достойное славы, и от этого и остальное предстает не таким, как было. Поэто&му те, кто соотносит свою нравственность с такими образца&ми, могут легко впасть в сумасбродство рыцарей наших ро&манов и замышлять дела, превышающие их силы.Я высоко ценил красноречие и был влюблен в поэзию, но полагал, что то и другое являются более дарованием ума, чем плодом учения. Те, кто сильнее в рассуждениях и кто лучше оттачивает свои мысли, так что они становятся ясными и понятными, всегда лучше, чем другие, могут убе&дить в том, что они предлагают, даже если бы они говорили но-нижнебретонски и никогда не учились риторике. А те, кто способен к самым приятным вымыслам и может весьма нежно и красочно изъясняться, будут лучшими поэтами, хотя бы искусство поэзии было им незнакомо.
Особенно нравилась мне математика из-за достоверно&сти и очевидности своих доводов, но я еще не видел ее ис&тинного применения, а полагал, что она служит только ре&меслам, и дивился тому, что на столь прочном и крепком фундаменте не воздвигнуто чего-либо более возвышенного. Наоборот, сочинения древних язычников, трактующие о нравственности, я сравниваю с пышными и величественны&ми дворцами, построенными на песке и грязи. Они превоз&носят добродетели и побуждают дорожить ими превыше всего на свете, но недостаточно научают распознавать их, и часто то, что они называют этим прекрасным именем, ока&зывается не чем иным, как бесчувственностью, или гор&достью, или отчаянием, или отцеубийством.
Я почитал наше богословие и не менее, чем кто-либо, на&деялся обрести путь на небеса.
Но, узнав как вещь вполне достоверную, что путь этот открыт одинаково как для не&сведущих, так и для ученейших и что полученные путем откровения истины, которые туда ведут, выше нашего разу&мения, я не осмеливался подвергать их моему слабому рас&суждению и полагал, что для их успешного исследования надо получить особую помощь свыше и быть более, чем че&ловеком.О философии скажу одно: видя, что в течение многих веков она разрабатывается превосходнейшими умами и, не&смотря на это, в ней доныне нет положения, которое не слу&жило бы предметом споров и, следовательно, не было бы сомнительным, я не нашел в себе такой самонадеянности, чтобы рассчитывать на больший успех, чем другие. И, при&нимая во внимание, сколько относительно одного и того же предмета может быть разных мнений, поддерживаемых учеными людьми, тогда как истинным среди этих мнений может быть только одно, я стал считать ложным почти все, что было не более чем правдоподобным.
Далее, что касается других наук, то, поскольку они за&имствуют свои принципы из философии, я полагал, что на столь слабых основаниях нельзя построить ничего прочно&го. Мне недостаточно было почестей и выгод, чтобы посвя- тить себя их изучению. Слава Богу, я не был в таком по&ложении, чтобы делать из науки ремесло для обеспечения своего благосостояния. И хотя я не считал себя обязанным презирать славу, как это делают киники, однако я мало це&нил ту славу, которую мог бы приобрести незаслуженно \ Наконец, что касается ложных учений, то я достаточно знал им цену, чтобы не быть обманутым ни обещаниями какого-нибудь алхимика, ни предсказаниями астролога, ни проделками мага, ни всякими хитростями или хвастовст&вом тех, что выдают себя за людей, знающих более того, что им действительно известно.
Вот почему, как только возраст позволил мне выйти из подчинения моим наставникам, я совсем оставил книжные занятия и решил искать только ту науку, которую мог об&рести в самом себе или же в великой книге мира, и употре&бил остаток моей юности на то, чтобы путешествовать, ви&деть дворы и армии, встречаться с людьми разных нравов и положений и собрать разнообразный опыт, испытав себя во встречах, которые пошлет судьба, и всюду размышлять над встречающимися предметами так, чтобы извлечь ка&кую-нибудь пользу из таких занятий.
Ибо мне казалось, что я могу встретить более истины в рассуждениях каждо&го, касающихся непосредственно интересующих его дел, исход которых немедленно накажет его, если он не&правильно рассудил, чем в кабинетных умозрениях образо&ванного человека, не завершающихся действием и имею&щих для него, может быть, единственное последствие, а именно: он тем больше тщеславится ими, чем дальше они от здравого смысла, так как в этом случае ему приходится потратить больше ума и искусства, чтобы попытаться сде&лать их правдоподобными. Я же всегда имел величайшее желание научиться различать истинное от ложного, чтобы лучше разбираться в своих действиях и уверенно двигать&ся в этой жизни.
Правда, в то время, когда я только наблюдал нравы дру&гих людей, я не находил в них ничего, на что мог бы опе&реться, так как заметил здесь такое же разнообразие, какое ранее усмотрел в мнениях философов. Самая большая польза, полученная мною, состояла в том, что я научился не особенно верить тому, что мне было внушено только по&средством примера и обычая, так как видел, как многое из того, что представляется нам смешным и странным, оказы&вается общепринятым и одобряемым у других великих на&родов. Так я мало-помалу освободился от многих ошибок, которые могут заслонить естественный свет и сделать нас менее способными внимать голосу разума. После того как я употребил несколько лет на такое изучение книги мира и попытался приобрести некоторый запас опыта, я принял в один день решение изучить самого себя и употребить все силы ума, чтобы выбрать пути, которым я должен следо&вать. Это, кажется, удалось мне в большей степени, чем ес&ли бы я никогда не удалялся из моего отечества и от моих книг.