ГЛАВА 16
Николай. Как вижу, ничто не скрыто от тебя, но 77 надобно, чтобы ты применил свой ум ко всем словам богослова. Ведь он пичего не говорит понапрасну. В самом деле, оп же утверждает, что в наиболее подходящем смысле о самом боге можно сказать, что он есть мгновение.
Фердинанд. Да, он так говорит. Но почему ты советуешь обратить на это особое внимание?
Николай. Мгновение есть субстанция времени, так как с уничтожением его от времени ничего не останется. Следовательно, мгновение ради своей простейшей неделимости и неизменяемости в высшей степени причастно А; оно представляет собой субстанциальность, которая, если ее назвать длительностью (dura- tio), легчайшим образом обнаружилась бы в вечности как вечность, во времени — время, в месяце — месяц, в дне — день, в часе — час, в мгновении — мгновение,
и таким же образом — обо всем причастном длительности. И сама длительность не отлична от всего, что длится, и в особенности не отлична от мгновения или «теперь», которое длится постоянно.
Следовательно, длительность во всем есть это все, хотя она и предшествует всему, что в ней участвует. Отсюда, раз существует иное, что ей причастно, и сама она не является иным в отношении к причастному, то становится ясным, каким образом происходит участие в неином при помощи вечности или, правильнее, при помощи длительности и мгновения.Фердинанд. Мне кажется, что ты, рассуждая о мгно- вепии, хочешь говорить о настоящем.
Николай. Я утверждаю, что одно и то же «теперь», мгновение и настоящее.
Фердинанд. Тогда мне ясно, что настоящее — это принцип познания и бытия для всех временных различий и разнообразий. Ведь при помощи настоящего я познаю прошлое и будущее; и все, что существует, существует через него, так как настоящее в прошлом есть прошлое, в будущем же оно есть будущее, в месяце — месяц, в дне — день, и так — во всем. И хотя оно есть все во всем и распространяется на все, оно, однако, ни в чем не объемлемо, пребывая постоянно и будучи лишено инаковости.
Николай. Ты прекрасно подошел к этому вопросу, и потому от тебя ни в каком смысле не укрылось, что А есть настоящее настоящего. Ведь оно предшествует самому настоящему, так как то настоящее, которое есть ire что иное, как настоящее, уже предполагает неиное, каковое в нем есть оно само. И так как настоящее есть субстанция времени, то ты, конечно, правильно усматриваешь, что А есть субстанция субстанции. В самом деле, если уничтожится настоящее, не останется и времени, но с уничтожением А невозможно оставаться ни настоящему, ни времени, ни чему-либо иному.
Фердинанд. Хорошо убедил, отец. И я уже ясно вижу, что все сказанное самим богословом освещается при помощи этого А. И всего более нравится мне утверждение самого Дионисия, что богословы почитают благость самого бога как первую причастность, откуда я вижу, что все божественные имена обозначают причастность непричащаемому. Но поскольку с уничтожением самого А все подобное лишается и значения, и
причастности, так как все причастно А, я радуюсь тому, что обретаюсь — и причем, согласно богословам, до всего — в благости.
Ведь раз то, к чему все стремится, есть предмет стремления в смысле блага, то само А, без которого все прекращается, правильно называется благостью. Моисей называет творца движением, направленным к созданию всего, так как он видит, что это — хороню. Следовательно, если благо есть начало вещей, то все, без сомнения, существует постольку, поскольку опо — благо. Как говорит Дионисий, благо пе отлично как от прекрасного, так и от всего существующего35; это у него — от А. Поэтому последнее в нем отражается лучше всего. А если А заблещет в чем-либо лучше всего, то это последнее непременно и является и называется благом.Николай. Твое рассмотрение отчетливо потому, что ты правильно рассматриваешь все посредством А. Не обдумал ли ты также и то, в каком смысле богослов утверждает, что единое есть как бы элемент всего, и вместе с тем в «Мистической теологии» отрицает, что бог есть единое? 36