X

Человек есть лишь то, чем его делают другие существа. Представление его о тех существах, которые он чувственно воспринимает, — это не что иное, как они же, действующие на него и способствующие его формированию. Лишь через его телесные глаза, через его чувства и все его поры, через него самого, взятого физически, и существуют для него те или иные чувственные существа; и эти существа, которые все отчасти он, которые для пего реальны лишь через него самого и чье видимое или частное существование необходимо является следствием их действительного или общего существования, — эти существа, говорю я, существуют для него более или менее лишь по тому образу, каким они на него действуют, каким они его составляют, каким они приводят в движение пружины его механизма и каким он их рассматривает[159]*.

Различая то, что в нас, мы лишь различаем наше частное целое — и ничего более — от того или иного его проявления, образа существования или той или иной его части. Я — целое моего тела, и, когда я, например, говорю, что у меня то или иное ощущение, я не говорю ничего иного, как то, что мое целое, что совокупность моих частей, которая есть я, испытывает то или иное ощущение.

Мы можем отличать себя от той или иной составляющей нас вещи, но мы не можем этого сделать по отношению ко всему, что нас составляет, ибо это значило бы отличать наше целое от него самого. Все, что есть в нас, — это мы, но не та или иная вещь, в нас входящая, ибо она никогда не больше, чем более или менее мы.

Желать, чтобы слово «я» выражало нечто иное, чем целое нашего тела, когда речь идет о нас как о людях, — значит желать абсурдного. Слово это означает уже не это, а существование, когда речь идет о нас уже не как о людях, как о том или ином существе, иначе говоря, когда мы его употребляем для обозначения в нас того, что мы имеем общего со всеми существами, как, например, в следующих предложениях: я конечен, я — конечное, я — бесконечное, или иначе: я — часть, я — целое, я — все. Вот различение, которое надо было провести, чтобы ознакомить со значением слова «я», и которое никогда не проводилось иначе как весьма смутно. Этот смутный образ состоит в том, чтобы сказать: я—тело, я —душа, а следовательно, и запутать самую простую в мире вещь.