2. Уловки морализаторства. Дведоктрины

С каких бы позиций ни проводилась

критика принципа пользы, в ней так

или иначе ставилась или пред-

полагалась важная социально-этическая

проблема: стремление к пользе

своекорыстно, чрезмерная забота об

успехе чревата пренебрежением

личностью обязательствами как по

отношению к себе, так и по отношению

348

к другим людям, к обществу;

последовательно осуществленный

принцип полезности не оставляет места

человечности, а с точки зрения жизни

сообщества, он обнаруживает свою

центробежную направленность.

истории общественной мысли эта

проблема как правило воспринималась и

решалась в контексте противопо-

ставления индивидуального и

общественного начал, конфликта

интересов.

Мышление и деятельность по логике

полезности рождаются в условиях

обособления, партикуляризации

социальных интересов; более того,

ориентация на полезность закрепляет

партикулярность интересов. Социально

узнаваемые персонификации пользо-

ориентированной деятельности -

торговец, ростовщик, коммерсант,

предприниматель. Как показывает

история культуры, эти виды

деятельности воспринимаются негативно

(с насмешкой, с презрением, в крайнем

случае с сомнением) сознанием,

покоящемся на кол-лективно-

коммунитарных ценностях.

Патриархальная, традиционалистская,

общинно-коммунитарная оппозиции

принципу полезности апеллируют к

общему (общественному) интересу.

Ориентация на полезность при этом

349

толкуется как своекорыстие, а сама

полезность признается и высоко

оценивается только как общепо-

лезность, как общее благо. Особенно

отличается коммунистическая оппозиция

принципу полезности: во-первых,

именно она оказалась наиболее

последовательной и непримиримой, во-

вторых, именно она в своей критике

утилитаризма апеллировала не к

прошлому, а к будущему и сумела

практически реализоваться в обществах

"реального социализма".

Коммунистическая альтерантива, как

она заявляет о себе в середине

прошлого столетия в Европе, то есть в

обществе большего или меньшего

laisser faire, имела вполне

определенные моральные основания.

противостояла стихии

взаимоконкурирующих интересов и

циклических кризисов

перепроизводства, очевидной не-

справедливости распределения

материальных благ и т.д. Преодоление

стихийности виделось на путях

установления равенства в обладании

материальными благами, обеспечения

упорядоченности и организованности

социального развития при условии

сознательной дисциплины всех членов

общества и подчинения индивидуальных

устремлений и целей единому

350

централизованному началу. Какой бы из

коммунистических проектов мы ни

взяли, в каждом общество уподоблено

гигантскому единому фабричному или

армейскому организму, жестко

иерархизированному и

централизованному, "разумно" и

"научно" управляемому из центра. На

этой почве "подчинение личного

интереса общественному" перестает

быть только моральной максимой, но

становится политическим императивом,

неисполнение которого расценивается

всевидящим руководством как полити-

ческая нелояльность, если не

государственное преступление. Частный

интерес оказывается лишь интересом

индивида. Такие нравственные

следствия казарменно-социалистической

организации общества просматриваются

уже в утопиях Т.Мора и Т.Кампанеллы;

в антиутопиях М.Замятина и Дж.Оруэлла

они прописаны детально. Реальная

практика коммунистически-тоталитарных

обществ как в оригинальных, так и в

эпигонских вариантах буквально

обнажила моральную деградацию

общества, загнанного в

коммунистические казармы. Глубокая

эшелонированность административно-

бюрократического руководства

позволяет поставить функционирование

всех элементов общественного

351

организма на службу "общему", а по

существу олигархически-государ-

ственному, интересу.

Идеология общего блага имеет

непосредственное отношение к принципу

пользы. С одной стороны, она

изначально возникает из неприятия

своекорыстия и меркантилизма (к

которым принцип пользы оказывается

сведенным) и постоянно подпитывает

себя этим пафосом.

подключены к социально-политическим

конфликтам, в идеологическую борьбу;

они последовательно осваиваются теми

социальными силами, которые выступают

за разрушение возможности свободной

пользо-ориентированной,

предпринимательской деятельности.

Таким образом, "мораль" общего ин-

тереса оказывается превращенной

формой частно-групповой,

партикулярной в буквальном смысле

слова идеологии. Более того, в

социально-дифференцированном,

политически-структурированном

обществе "общий интерес" всегда

является идеологемой, скрывающей

реальные интересы правящего класса. С

другой стороны, в условиях, когда так

выраженный частно-групповой интерес

не имеет никаких противовесов, а

любые другие возможные инетересы

подавляются как ограниченные,

352

антигосударственные и антинародные,

вообще утрачиваются критерии

полезности как оценки средств для до-

стижения поставленных целей.

Категория пользы исчезает из

идеологии и общественной теории,

уступая место "логике" бесполезности,

непрактичности, нецелесообразности.

Из сказанного не следует, что общий

интерес - только предрассудок,

иллюзия и уловка морализирующего

частно-группового мышления, надменно

полагающего, что чистота нравов,

нравственное благополучие общества

может быть достигнуто ценою ограниче-

ния и даже подавления частных,

индивидуальных интересов. Однако

общий интерес как действительная,

универсальная ценность актуален лишь

в условиях, когда сообщество -

носитель общего интереса -

оказывается перед лицом угрозы со

стороны внешнего врага или перед

разрушительной силой природы, то есть

в моменты, когда без самоотверженной

заботы о сообществе невозможно

сохранение частей и элементов это

сообщество составляющих. Не случайно

любая власть, придерживающаяся

идеологии общего интереса, всегда

держит в "рабочем состоянии"

устрашающие образы врага, подогревая

напряженность в общественном мнении,

353

возбуждая чувства опасности и

тревоги.

страны, она упрочивает свои позиции.

В истории общественной мысли можно

встретить и другую, более

распространенную и более старую точку

зрения, согласно которой общий

интерес не существует отдельно от

частных интересов, более того,

слагается из разнообразия частных

интересов, так что человек, разумно и

успешно реализующий собственный

интерес способствует и благу других

людей, благу целого. Это - позиция

разумного эгоизма. Известная уже в

античности, она концептуально

оформляется в эпоху Просвещения в

учениях о разумно понятом,

просвещенном интересе. У этой

доктрины есть вполне определенное

экономическое основание: с развитием

товарно-денежных отношений и присущих

им форм разделения труда любая

частная деятельность,

сориентированная на создание

конкурентноспособных товаров и услуг

и, следовательно, на общественное

признание этих результатов, оказыва-

ется общественно полезной. В

возникающих здесь общественных связях

и зависимостях И.Бентам, как и другие

теоретики классического либерализма

увидели истинное выражение

354

общественной нравственности. Поэтому

конкуренция получила во многом

психологизированное и

морализированное освещение. При этом

было упущено из вида, что люди как

экономические агенты и производители

товаров и услуг действительно

всесторонне зависимы друг от друга,

но при этом они совершенно изо-

лированны как субъекты частных

интересов.

Отсюда можно понять недоразумения,

которые возникают в связи с разумно-

эгоистическим, да и вообще покоящимся

на принципе полезности обоснованием

нравственности. Если последнее не

является апологетикой каких-то

сложившихся и выявивших свою несправ-

деливость социальных отношений, если

оно не определяется неким лукавством

или идеологическими позициями, оно

спотыкается именно на непонимании

того, что индивиды, определенные в

качестве носителей частного интереса,

отчуждены друг по отношению к другу.

Но экономическая зависимость и

человеческая отчужденность являются

двумя сторонами одной медали, они

взаимно опосредованы.

опосредствования является тот тип

общественных отношений, при котором

каждый человек, стремясь к

удовлетворению своего частного

355

интереса, вступает во взаимоотношения

с другим человеком, через которого он

и реализует свой частный интерес.

Как обоснование морали разумно-

эгоистические концепции представляют

собой лишь утонченную форму

апологетики индивидуализма в его

утилитаристском варианте. Неспроста,

оказавшись не более как любопытным

эпизодом в истории философско-

этической мысли, они обнаруживают

удивительную живучесть в обыденном

сознании - как определенный тип нрав-

ственной аргументации, оправдания

намерений и оценки поступков, причем

тип, который вызревает и утверждается

в рамках именно прагматического

умонастроения в нравственности. В

исходной посылке разумного эгоизма

содержится два тезиса: а) стремясь к

собственной пользе я способствую

пользе других людей, пользе общества,

б) поскольку добро есть польза, то

стремясь к собственной пользе, я

способствую развитию нравственности.

Практически же разумно-

эгоистическая установка выражается в

том, что индивид выбирает в качестве

целей собственное благо в "твердой

уверенности", что это - как раз то,

что отвечает требованиям

нравственности. Принцип пользы

повелевает каждому стремиться к на-

356

илучшим результатам и исходить из

того, что польза, эффективность,

успех являются высшими ценностями. В

разумно-эгоистической версии этот

принцип получает еще и этическое

наполнение, он как бы санкционируется

от имени разума и нравственности. Но

вопрос о том, каким образом частная

польза содействует общему благу,

остается открытым как именно

практический вопрос.

То же самое относится к вопросу о

процедурах удостоверения совпадения

частного и общего интересов и

проверки частного интереса на его

соответствие общему интересу.

общий интерес так или иначе всегда

репрезентирован через различные

частные интересы. Можно предположить,

что социальный и культурный прогресс

человечества проявляется в том, что

частные интересы все большего числа

людей приближаются или совпадают с

общим интересом. Однако сближение об-

щих и частных интересов не является

предметом и результатом возвышенного

выбора или доброго намерения, как то

считали просветители. Это -

разворачивающийся в истории процесс

конституирования такого общественного

порядка, при котором удовлетворение

общего интереса осуществляется

посредством деятельности людей,

357

преследующих свои частные интересы.

Как исключительное упование на

"здравость" себялюбие приводит на

практике к апологии эгоизма, так и

стремление к волевому утверждению

общего интереса как действительного

интереса всех членов общества приво-

дит с скрытому преимущественному

удовлетворению интересов той

социальной группы, которая провозгла-

шает своей целью заботу об общем

интересе, и... к равной бедности

большинства людей, оказывающихся

предметом этой заботы.

Хотя в Просвещении разумный эгоизм

выступает как учение, призванное

раскрепостить человека, оно уже в

середине прошлого века стало

восприниматься как своеобразная форма

обуздания и регламентации инди-

видуальной воли (не говоря о том, что

с этической критикой разумного

эгоизма выступили Кант и Гегель).

Ф.М.Достоевский в "Записках из

подполья" устами своего несчастного

героя вопрошал о действительном

смысле подведения любого поступка

человека под разумные основания.

Стоит задуматься над теми требо-

ваниями, которые предполагаются в

качестве выражения "разумности", как

станет очевидной возможность сведения

всего многообразия личностных

358

проявлений к некоторому стандарту, к

определенной какой-то функции.

Достоевский подметил также

психологическую уязвимость упования

на рационализацию себялюбивых

устремлений: в учении разумно-

эгоистической нравственности

упускается из виду особенность

морального мышления как мышления

индивидуального и желательно

неподотчетного; стоит же указать на

"правила разума", как они будут

отвергнуты из одного только "чувства

личности", из духа противоречия, из

желания самому определять для себя,

что полезно и необходимо. Эта критика

Достоевским разумно-эгоистического

сознания, по всей видимости

направленная против многих разумно-

эгоистических пассажей в романе

Н.Г.Чернышевского "Что делать?", сама

носит "подпольный" характер,

собственно говоря, она подстать

герою, через уста которого она

проговаривается. В ней отказ от

"разумности требования природы" еще

выглядит как бунт и эгоистическое

своеволие. Однако у этой критики есть

безусловный философский смысл, и он в

полной мере выявляется в свете

философского творчества Кьеркегора и

Ницше, Шестова и Бердяева, которые

расценивали апелляции к Разуму не

359

более как предрассудок надменного

рационализма, пытавшегося выразить в

понятиях Природы, Разума, Истины все

тонкости человеческого бытия.

В явном или неявном виде учение о

просвещенном эгоизме предполагало

коренное совпадение интересов людей

благодаря единству человеческой

природы. Однако идея единства

человеческой природы оказывается

умозрительной для объяснения тех

случаев, когда осуществление

интересов различных индивидов

сопряжено с достижением известного

блага, которое не может быть поделено

(например, в ситуации, когда

несколько человек включаются в

конкурс на получение стипендии для

учебы в университете, или две фирмы с

одинаковой продукцией стремятся к

проникновению на один и тот же

региональный рынок). Ни упования на

взаимную благожелательность, ни

надежды на мудрое законодательство

или разумную организацию дела не

будут способствовать разрешению

конфликта интересов; - а ведь именно

на это ориентировались различные

авторы, развивавшие идею разумного

эгоизма.

Правда, эта идея получала и иные

нормативные интерпретации, в которых

на первый план выдвигался не

360

индивидуальный, а общий интерес.

Такова, в частности, утилитаристская

формулировка, которую выявил

Дж.Э.Мур, критически разбирая

аргументы Г.Сиджвика относительно

возможности сочетания принципов

благоразумия и альтруизма: "То же

самое поведение, которое обеспечило

наибольшее возможное счастье наиболь-

шему числу людей, всегда также

обеспечивает наибольшее возможное

счастье агента"6. Выше я говорил, что

философия Просвещения во многом

вдохновлялась пафосом отвержения

абсолютистского подавления личности.

Но такая трактовка принципа разумного

эгоизма по сути дела распыляет

просветительский пафос. Даже если

предположить, что она существует в

альтруистическом контексте и служит

самооправданию индивидуальных

поступков, она не соответствует

практическому опыту человека. Более

того, резонно подозрение, что она

призвана как бы завулировать этот

практический опыт, иными словами, за

ней просматривается известная степень

лукавства. Если же взять эту формулу

на уровне не индивидуальной, а

социальной морали, то разумный эгоизм

____________________

6 Moore G.E. Principia Ethica.

P. 102.

361

предстает совсем в ином свете, этот

принцип оказывается выражением

корпоративного или государственного

манипулирования сознанием и

поведением людей. В этом смысле

идеология тоталитарных режимов ХХ

столетия может быть

проинтерпретирована в духе

утилитаристской формулы разумного

эгоизма. И здесь вполне понятным

становится саркастический скептицизм

Достоевского по поводу "разумных"

оправданий эгоизма.

В целом сколь возвышенными бы ни

были объяснения адептов разумного

эгоизма, в конечном счете это учение

представляет собой оправдание

абсолютности частного интереса, а как

практическое мироотношение - апологию

эгоизма как такового. Ведь общий

интерес, на который в конечном счете

должен ориентироваться разумный

эгоист, абстрактен,- личный интерес,

даже "просвещенный" и "правильно

понятый", дан индивиду

непосредственно и потому может

служить действительным мотивом

деятельности. Разумному эгоисту оста-

ется лишь уповать на то, что его

интерес и есть тот самый

замечательный "правильный" интерес.

Но "благими намерениями вымощена

дорога в ад"! Только на первый взгляд

362

это крылатое выражение воспринимается

как исключительно моралистическая

сентенция. В действительности в ней

содержится глубокий философский и

культурно-этический смысл. В ней вы-

ражается не только неполная

предсказуемость последствий

индивидуальных действий ("Человек

полагает, а Бог располагает").

Совершаемое и тем более совершенное,

действие отрывается от воли и

намерений того, кто его совершает, и,

переплетаясь с множеством действий

других людей, наполняет ту

реальность, которая существует

объективно и независимо от сознания

людей, ее породивших. Как таковая эта

реальность чужда отдельному человеку,

она пренебрегает им. Для этой безлич-

ной силы человек выступает лишь как

материал исторического движения.

Таким образом, благо, добро осущес-

твляются лишь через зло, и зло

предстает как конструктивное начало

истории.

Считается, что эта парадоксальная

диалектика истории выявлена Гегелем.

История, утверждал он, есть

осуществление абсолютного духа,

который полагает себя через различные

формы субъективного духа. Последний,

стремясь к объективности как к

совершенству, в большей или меньшей

363

степени несет в себе неполноту, несо-

вершенство, страдание и, стало быть,

зло. Эта философия между тем покоится

на давней традиции в истории мысли.

Если не понимание, то

предчувствование и переживание

особенной роли зла есть в манихействе

и гностицизме, в моралистике поздней

Стои, в политико-практических

наставлениях Макиавелли. Для Мандеви-

ля значение зла как движущей силы

общественной, экономической жизни не

представляло сомнения. Та же самая

идея по сути дела содержится в

рассуждениях Рикардо о "производстве

ради производства". Как показал Маркс

в полемике с сентиментальными

критиками Рикардо, развитие

производительных сил человечества

"вначале совершается за счет

большинства человеческих индивидов и

даже целых человеческих классов", так

что "более высокое развитие

индивидуальности покупается только

ценой такого исторического процесса,

в ходе которого индивиды приносятся в

жертву"7.

Что же такое разумный эгоизм в

свете идеи о роли зла в истории? В

____________________

7 Маркс К. Теории прибавочной

стоимости // Маркс К., Энгельс Ф.

Соч. Т. 26, ч. 2. С. 123.

364

философском плане это учение пред-

ставляет собой попытку противостоять

конструктивно-разрушительному

движению истории, созидающей мощь

человеческого рода за счет немощи

индивидов. Оно питает надежду, что

разрушительности истории можно

противостоять при условии, что

индивид восприемлет "правила игры",

приняв интересы общественного

развития как свои частные, корыстные

интересы. По-своему эта мысль была

обозначена в эпоху Возрождения - в

так называемой идеологии "титанизма",

согласно которой целью человека

является всестороннее и гармоничное

развитие. Однако реально эта цель

доступна лишь избранным -

"героическим энтузиастам" (Дж.Бру-

но), титанам; большинство же людей -

масса, толпа - должны послужить

материалом становления титанов.

Рациональность "просвещенного

эгоизма" и заключается в

неосмысленной догадке о том, что

общий интерес пролагает себе путь за

счет интересов индивидов, но од-

новременно есть индивиды -

"просвещенные", "просвет-ленные",

"разумные",- чьи особенные интересы

совпадают с интересами развития

человечества. Другой вопрос, и к

пониманию этого разумно-эгоистическая

365

теория подойти не смогла, что такое

соединение интересов происходит не

вследствие мудрого желания или доброй

воли, а по безличной логике истории.

Теории общего блага и разумного

эгоизма, каждая по своему, предлагают

этические основания и оправдание

индивидуальному поведению и

общественной практике. И в той, и в

другой теории понятие интереса - об-

щего или частного - оказывается

важным, если не ключевым. Однако

определение общего или частного инте-

реса как доброго и злого, как мы

видели, зависит от мировоззреческих

установок мыслителя (идеолога) и по

существу является морализированием, в

то время, как действительно этическая

проблема исполнения человеком

обязанностей, его стремления к

совершенству, к осуществлению идеала

подменяется важными, но тем не менее

другими - социальными - проблемами,

то есть переводится в социологический

план и, следовательно, теряется как

этическая проблема.