Состояние экономической науки
Среди экономистов продолжала господствовать тенденция не только, что Россия страна земледельческая, но что она и не может стать страной промышленной. Так это говорится, например, в известной книге Тенгоборского «О производительных силах России»: «Так как Россия не в состоянии сравниться или превзойти другие страны на поприще мануфактурной промышленности и не имеет всех условий, необходимых для того, чтобы сделаться страною мануфактурною, то мы должны преимущественно стараться о распространении тех отраслей промышленности, которые наиболее соответствуют положению нашей страны, в высшей степени земледельческой, и наилучше могут быть соединены с нашей сельской промышленностью.
Вообще должно поощрять те отрасли промышленности, для которых наша почва производит в изобилии сырой материал».По-прежнему существует глубокая вера в полную осуществимость в России артельной организации производства. «Мы вполне согласны, — пишет Корсак в книге «О формах промышленности в Западной Европе и России» (М., 1861), что нынешняя фабрика совершеннейшая в экономическом отношении форма производства в настоящее время, но думаем также, что ее всепоглощающее могущество опасно, а за неимением его, сообщать ей это подавляющее влияние посредством внешней помощи еще опаснее. Фабричные отрасли домашнего производства, которые теперь имеют вид самой вредной и невыгодной во всех отношениях, так называемой домашней системы, при помощи ассоциаций домашних работников, при помощи кредита и общественных мастерских, могли бы явиться в виде новой фабричной формы, со средствами, настоящей, и с благодетельными результатами, которых последняя лишена. Эта новая форма могла бы таким образом быть противодействующей силой темным сторонам современного фабричного производства».
Ни один русский экономист, ни раньше, ни после, не оказывал такого влияния на русскую экономическую мысль, как Н.
Г. Чернышевский. Значение его в том, что он первый связал в одну законченную общественно-экономическую систему констатированные Гакстгаузеном особенности русского хозяйства с идеалами, выработанными на Западе. Все симпатии Гакстгаузена были позади; защита общины и артели с той точки зрения, на которой стоял Гакстгаузен, могла только скомпрометировать эти русские бытовые особенности в глазах прогрессистов. Чернышевский попытался доказать, что община и артель являются прочным базисом для русского прогресса. Несмотря на свою отсталость, Россия, по мнению Чернышевского, гораздо ближе многих западноевропейских стран к осуществлению идеалов коллективизма, именно в силу особенностей своего хозяйственного строя. С наибольшей ясностью эта точка зрения выражена в статье «Критика философских предубеждений против общинного землевладения». В основание своей аргументации Чернышевский кладет тезис, что «высшая форма развития всегда бывает сходна по форме с началом, от которого развитие отправляется». Так как развитие начинается с коллективных форм владения землей, то и закончится оно должно такими же коллективными формами. Нет, однако, необходимости для каждой страны проходить все фазисы развития: средние фазисы могут выпасть, существовать лишь логически, и в таком случае последний фазис может непосредственно следовать за
МИХАИЛ АНтОНОВ
первым. Именно в таком положении находится Россия. Как истый последователь философии XVIII века, Чернышевский объяснял недостатки социального устройства несовершенством социальной науки. Самым обширным экономическим произведением Чернышевского являются его «Примечания к «Политической экономии» Милля», но по оригинальности мысли они значительно уступают его статьям об общине.
«Как отмечал митрополит Иоанн (Снычев), эпоха «великих реформ» Александра отличается удивительным благородством замыслов и не менее удивительным отсутствием ожидаемых результатов. Это объясняется тем, что реформаторы, начиная с Петра I, преобразовывали «косную» российскую действительность по «просвещенному» западноевропейскому образцу. В итоге: общественная стабильность безвозвратно потеряна, а полученные «свободы» стали питательной средой для анархизма, коррупции и терроризма. И одной из первых жертв стал сам император»[18].