Программа возрождения России

Но, сколь ни силен был Шарапов в критике современной ему России, главный его вклад заключался в выработке положительной программы. Последний штрих в ней был поставлен в докладе Шарапова и П.В.

Из всей программы Шарапова остановимся на трех ее разделах - экономическом, аграрном и социальном.

В области экономики, естественно, прежде всего, нужно восстановить нашу традиционную валюту - серебряный рубль.

Далее, наша страна - экспортер хлеба, но в целом - страна ввозящая, у нее импорт больше экспорта. Поэтому надо проводить такую финансовую политику, которая благоприятствовала бы экспорту хлеба и создавала бы неблагоприятные условия для импорта промышленной продукции, повышая тем самым конкурентоспособность отечественной промышленности. Этого можно добиться, установив низкий курс отечественной валюты.

Шарапов ссылается на опыт развития экономики во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Тогда курс русского рубля на мировых биржах сильно упал. Правящие круги России очень печалились падению курса своей валюты, принимая, как писал Шарапов, убытки торговцев импортными товарами за катастрофу для страны. В действительности же страна от этого только ожила. Быстро стала подниматься отечественная промышленность, в нашем экспорте, наряду с хлебом, стали появляться промышленные товары.

Шарапов настаивал на установлении государственной монополии на добычу и экспорт таких полезных ископаемых, как нефть, ртуть, марганец и платина.

Если не будут проведены предлагаемые им мероприятия, утверждал Шарапов, если будет продолжаться курс в принятом в 1893 году направлении, мы увеличим нашу задолженность до полной неоплатности, и тогда останутся только два выхода: война или государственное банкротство.

Если разразится война, то, каков ни был ее ход и конец, в самый момент ее объявления иностранцы - держатели русских ценных бумаг заплатят нам огромную контрибуцию.

Не желая ни войны, ни банкротства, Шарапов и предложил свою программу развития экономики России.

В области сельского хозяйства Шарапов противопоставил свою концепцию господствовавшим тогда в правящих кругах России либеральным воззрениям, согласно которым русское сельское хозяйство должно повторить путь, пройденный аграрным сектором Западной Европы.

На Западе после ликвидации общины земельная собственность сосредоточилась в руках состоятельного класса населения и выработался такой земледельческий строй, при котором владелец земли является предпринимателем-капиталистом, свободным и полноправным, а безземельная часть населения вполне подчиненною и бесправною массою рабочих единиц. Землевладелец предлагает работу за плату, установленную по закону спроса и предложения. Безземельный пролетариат волей-неволей принимает эту работу. Обе стороны ведут между собой упорную, ожесточенную и бесконечную борьбу.

В России крестьяне после реформы 1861 года стали почти поголовно землевладельцами.

На Западе цель крестьянина состоит в том, чтобы, работая на хозяина, содержать семью, копить денежки, чтобы со временем самому стать хозяином.

У нашего крестьянина, получившего землю, явилась самостоятельная цель бытия. Он - полноправный гражданин.

На Западе основные и косвенные налоги взимаются с землевладельца и с промышленника-буржуа, а пролетариат платит лишь косвенные налоги. В России основная масса податей взимается с крестьянских общин, которые образуют государственный фундамент.

У нас свободного пролетариата нет. Помещик может иметь капитал, машины - но в страду у него рабочих нет. Чтобы их найти, ему нужно каким-то образом прижать крестьян, чтобы они, забросив свое хозяйство, пошли работать на помещичьи поля и фермы. Чаще всего для этого используются так называемые «отрезки» - угодья, отрезанные от крестьянских наделов в пользу помещика и расположенные так, что крестьянину нельзя пройти мимо них, даже чтобы выпустить свой скот на выгон.

В России, в противовес Западу, не существует и не может существовать класса хороших, дельных наемных рабочих. В батраки пойдут лишь неспособные к самостоятельному хозяйствованию отбросы сельского населения. А если бы все помещики решили вести хозяйство на основе наемного труда, пришлось бы приглашать квалифицированных рабочих из Австралии и Канады. Но тогда они за год разорились бы.

В России крестьяне стали конкурентом помещику. Крестьянин - одновременно и хозяин, и предприниматель. Его хозяйствование сопряжено с риском: посевы могут вымокнуть, а могут принести урожай сам-12. Но в этой борьбе с природой заключается и источник наслаждения. Помещик же заинтересован в том, чтобы крестьяне работали на него.

С 1861 года по всей России идет борьба помещиков с крестьянами.

Частное землевладение упорно стремится поработить свободный сельский класс и воспитать из него для своих целей дисциплинированную армию рабочих, без которых оно обречено на гибель. Наделенное землею крестьянство стремится не только отстоять свое собственное землевладение и хозяйство, но, по возможности, ослабить или уничтожить своего непримиримого врага - частное землевладение.

Уничтожить эту противоположность интересов помещика и крестьян, которая в противном случае неминуемо взорвет Россию, и была призвана концепция Шарапова.

Шарапов сравнил четыре возможных варианта развития.

Первый вариант - продолжение той политики, которая привела аграрный сектор экономики к кризису. Оно могло привести только к полному развалу села и массовому голоду - это показал еще сосед, друг и оппонент Шарапова А.Н. Энгельгардт. Автор писем «Из деревни» в качестве альтернативы предложил создать в России сеть «интеллигентных деревень» и обратился к образованной городской молодежи поселиться в сельской местности и заняться земледельческим трудом.

Разбирая этот второй вариант и соглашаясь с А.Н. Энгель- гардтом в том, что традиционное помещичье хозяйство после освобождения крестьян стало невозможным, Шарапов в то же время считал ошибочным призыв к интеллигентной молодежи города идти в деревню и становиться фермерами.

Третий вариант - это создание сети сельскохозяйственных коммун городских интеллигентов, последовавших призыву «властителя дум» того времени Льва Толстого. Довольно большой опыт существования таких коммун показал, что расчет на подъем сельского хозяйства таким путем не реален, и коммуны (в том числе и та, в которой сам Толстой был «председателем колхоза») почти повсеместно развалились.

Шарапов предложил иной путь. При этом он не ограничился теорией, а в своем имении Сосновка воплотил ее в жизнь, о чем написал в книге «Пособие молодым хозяевам при устройстве их на новых началах» (СПб., 1895).

Суть системы состояла в том, что он организовал своего рода «колхоз во главе с помещиком». По его убеждению, бедность крестьян была вызвана не столько малоземельем, как утверждали либералы, а истощением почв вследствие экстенсивного хозяйствования и низкой культуры земледелия.

Большинство крестьян срединной России обрабатывали землю сохой, вели хозяйство на основе убогого трехполья (яровые, озимые и пар), использовали низкокачественные семена и малопродуктивный скот, в итоге получали крайне низкие урожаи, порой «сам-друг» (то есть на одно посеянное зерно собирали два).

В этих условиях крестьяне, даже если бы и получили помещичью землю, быстро довели бы и ее до истощения.

Выход - это четвертый вариант, который заключался в повышении культуры земледелия и в переходе к интенсивному хозяйствованию с применением правильных севооборотов и искусственных удобрений. Но такой путь развития для самих крестьян, брошенных властью и помещиками на произвол судьбы, был недоступен.

Чтобы сделать возможным переход к интенсивному земледелию, нужно было: во-первых, сохранить и укрепить общину (а на большей части России власть уже рьяно принялась, предвосхищая идею Столыпина, разрушать общину, добиваясь выселения зажиточных крестьян на хутора), а во-вторых, крестьянам принять над собой руководство специалиста, каким тогда мог быть только грамотный помещик.

Сосновка - имение небольшое. Это 400 десятин земли, 40 кре - стьянских дворов, в которых проживали 100 ревизских «душ».

Шарапов подробно рассказывает в своей книге, на каких условиях он заключил договор с общиной крестьян его имения о совместном труде, обеспечивающем значительный рост урожайности, повышение благосостояния «колхозников» и достаточную оплату забот владельца части земли, хозяина-организатора и просветителя.

Все работы выполнялись в имении по указанию Шарапова - он определял дни посева, вывозки навоза, покоса. «Все лето у нас почти восстановлено крепостное право, кроме, конечно, зуботычин и экзекуций на конюшне. Но за это осенью весь продукт полеводства поступит крестьянам, их скот обеспечен сеном и клевером, недоимок никаких нет и быть не может - на хозяйственные расходы остается порядочная наличность по расчете со мной. Я оставляю для себя малое семенное полеводство на особом заповедном участке и скот. На душе у меня легко и тепло. Я чувствую, что добываю хлеб себе и другим - и чем больше другим, тем больше и мне. Я никому не мешаю, ничьему хозяйству не становлюсь поперек дороги, никто мне не завидует. Мужики ко мне относятся с добром, понимая, что мое хозяйство - это и их хозяйство».

По убеждению Шарапова, внедрение его системы по всей России сделало бы невозможной революцию, а обеспечило бы плавный переход страны на качественно новый уровень экономического развития. Это и был, по его представлениям, русский путь в действии.

В социальной области Шарапов предложил сделать церковный приход основной административной единицей и единицей местного самоуправления. Приход должен был обеспечивать развитие образования и здравоохранения, поддержание общественного порядка, иметь свой суд, свое общественное имущество, собственные предприятия и пр.

Для того, чтобы добиться смены политики правительства в направлении большего учета национальных интересов России, Шарапов в 1905 году предложил создать Союз русских людей, а затем Русскую партию, и разработал необходимые программные документы.

Исследуя экономические взгляды Шарапова, нельзя не остановиться на его дискуссии с К. Н. Пасхаловым, который то вступал в острую полемику с Шараповым, то писал работы в соавторстве с ним.

Вместе с С.Ф. Шараповым Пасхалов выпускает в Москве брошюру с характерным названием «Землеустроение или землера- зорение? (По поводу закона 9 ноября 1906 года)». Во многом ее положения совпадают с работами Пасхалова «Деревенское раздумье» (М., 1907) и «Землеустроительное разорение России» (М., 1908; 2-е изд. М., 1909). Совместной работе предшествовала острая полемика между будущими соавторами.

Малоземелье воспринималось авторами брошюры как абсурд, ибо не вписывалось в геоэкономические просторы Российской империи. Пасхалов и Шарапов заявляли, что острейшей нужды в земле не может быть там, где возделывается лишь малая часть пространства и где 7 человек приходится на 1 версту. Отстаивание «права общины на землю» не исключало предоставления крестьянам возможности выхода из общины, но «без уноса из нее земли». Пасхалов утверждал, что главный и непоправимый ущерб сельскому хозяйству нанесен не консервацией общины, а «внезапным, колоссальным развитием промышленности, потребовавшим громадного количества рабочих рук, сплошь отнятых у земледелия. Сельскохозяйственный промысел не может конкурировать ни с каким фабрично-заводским, находясь в более тяжелых и неустранимых условиях». Полемизируя со сторонниками разрушения общины, Пасхалов приводил в качестве примера Тарусский уезд, где «многие общины часть полевой земли с общего согласия обращают под сады и ягодники и выручают с них по несколько сот, а иногда и до тысячи рублей на семью».

В отличие от Шарапова Пасхалов не делал большого различия между аграрной политикой С.Ю. Витте и П.А. Столыпина и не питал по отношению к последнему каких-либо надежд, характеризуя Петра Аркадьевича как «типичного пустозвона». За исключением военно-полевых судов, остальные результаты деятельности Столыпина Пасхалова не удовлетворяли. В 1915 году он записал Столыпина в «политические недоноски» и добавил: «...да простит ему Господь весь вред, принесенный России — в соучастии с кантонистами из жидов, — и кончая ныне собранным в Совете Министров ничтожеством».

Пасхалов был противником буржуазии в еще большей степени, чем Шарапов. Впрочем, во время подготовки к Нижегородскому совещанию Пасхалов информировал редактора саратовской правой газеты «Волга» Н.Тихменева о том, что в Нижнем Новгороде съезд поддержат два местных богача-мукомола, а правительственных субсидий следует избегать, дабы сохранить независимость от столичных властей.

Придавая большое значение деятельности выборных уездных земств, Пасхалов выступал противником губернского земства и критиковал планы создания волостного земства. По его мнению, интересы России требовали упразднения губернского земства, поскольку оно как помпа «высасывало» средства из уездного земства, считая, что «в огромном большинстве случаев дела губернского земства могут быть переданы ведению уездных не только без всякого ущерба для дела, но и со значительной пользой и для дела, и для населения, а между тем один служебный персонал губернских управ и содержание дворцов, его вмещающих, поглощают в каждой земской губернии непроизводительно сотни тысяч народного достояния, что в общем составит многие миллионы расхода».

Упразднение губернских земских учреждений не должно было встретить затруднений, поскольку «все отрасли земской деятельности — дорожная, по народному здравию и образованию, общественное призрение и сельскохозяйственная — требуют местного знания потребностей и местного надзора, и потому правильнее находиться им под руководством местных земских органов».

В отличие от многих правых Пасхалов наотрез отказывался принимать правила «политической игры», установленные после 17 октября 1905 года. Он до конца остался верен идее неограниченно - го самодержавия, считая, что «ограниченное или конституционное самодержавие есть такая же бессмыслица, как, например, мокрый огонь, сухая вода и т.п.». Будучи убежденным монархистом, он всячески подчеркивал свой антипарламентаризм, возмущаясь самим фактом существования Думы, в которой видел сборище «всякой инородчины» и всевозможных «пройдох». Ему претил принцип принятия решений согласно большинству голосов. Когда в мае 1914 года благодаря перевесу в 5 голосов в Государственном Совете был провален законопроект о волостном земстве, Пасха- лов сетовал по поводу того, что «судьба государства отдана в зависимость от случайного подсчета голосов, а Верховная Власть лишена возможности разумного критериума и может только изречь «да» или «нет» решению большей цифры». Самодержавие и народное представительство были для Пасхалова принципиально несовместимы.

Особую неприязнь у Пасхалова вызывала российская бюрократия. В своей нелюбви к чиновникам он оставил Шарапова далеко позади. Эта нелюбовь переносилась и на столицу империи: «Петербург, очевидно, захлебывается в такой нравственной грязи и в таких чудовищных преступлениях против Родины, что достойно соперничает с Содомом, но, к сожалению, не разделяет его участи, а это единственный способ спасения для русского народа».

Согласившись с необходимостью скорейшего «обуздания» бюрократии, Пасхалов предлагал свой выход из сложившейся ситуации: «...следует восстановить не на словах только, но и в действительности право решающего законодательного голоса за историческим самодержавием; все остальные подобные ему учреждения — Государственная дума и Совет — должны иметь смысл только совещательный, причем Верховная Власть должна восстановить свое право знать все состоявшиеся мнения, а не только большинства, и выбирать между ними то, которое по убеждению ее совести наиболее соответствует пользе народа и государства». Пасхалов не отвергал наличие законосовещательного органа, который он обозначил как «Государственное учреждение». Этот орган должен был состоять из народных избранников «русских общественных светских и духовных учреждений». Депутаты в состав такого органа должны были избираться посредством прямых выборов из числа гласных уездных земских собраний. От выборов отстранялись «инородцы».

Предусматривалось, что избранники «ни в каком случае не должны получать содержания ни денежного, ни в каком другом виде натурой или льготами от казны», а должны получать содержание от избравших их общественных групп.

В законосовещательном органе ликвидировались фракции, председатель не избирался, а назначался «Высшей Властью». Наказ для председателя составлял Сенат. Народные избранники пользовались полной свободой «в выражении своих мнений в пределах соблюдения законов, приличия и торжественного обещания (присяги), ими даваемого при приступе к занятиям», и при этом не имели какой-либо особой (депутатской) неприкосновенности. Все мнения народных избранников «с обстоятельною их мотивировкою» поступали на заключение Государственного Совета и далее вместе с мнениями Государственного Совета — на рассмотрение государю. Самодержцу представлялось как мнение меньшинства, так и мнение большинства, высказанное при обсуждении законопроектов. Но даже получив всю информацию о различных мнениях по тому или иному вопросу, самодержец сохранял свободу воли. Брошюра с изложением этой программы была поднесена Пасхаловым Николаю II и хранилась в его личной библиотеке.

Судя по опубликованным трудам, Пасхалов не создавал оригинальных проектов укрепления «монархической государственности»; не выдвигал самобытных политических и экономических концепций; не занимался геополитическими изысканиями. Работы Пасхалова содержали в первую очередь сильную критическую составляющую. Тем не менее его наследие представляет определенный интерес.

Вот основные моменты полемики между Пасхаловым и Шараповым, предшествовавшей их совместной работе над брошюрой «Землеустроение или землеразорение?» Пасхалов поместил в газете «Русская земля» статью, отражающую его отношение и к общей ситуации в стране, и к реформе Столыпина: «В настоящее время в Го - сударственной думе обсуждается закон 9 ноября 1906 г., грозящий разгромом всего строя деревенской жизни, которой принадлежит 9/10 ее населения. Отличительное качество всех законопроектов последнего времени заключается в ясно выраженном стремлении навязать стране новые государственные и общественные отношения, которых она не хочет, не просит, и в которых не нуждается. Закон 9-го ноября, последствия которого могут оказаться наиболее гибельными для государства, появился как мера пресечения возможности повторения разбоя и разгрома, которому в 1905-1906 годах подверглись землевладельческие усадьбы, каковой разгром был окрещен именем «аграрного движения», а причины его были приписаны малоземелью и недостаточному развитию у крестьян уважения к праву собственности, этот же недостаток объяснялся тем, что крестьяне не владеют своей землей на праве личной собственности. Отсюда вывод - уничтожить общинное землевладение и произвести крестьян в мелких личных собственников. Во- первых, для нас, деревенских жителей, было совершенно ясно, что разгромы землевладельцев были вызваны вовсе не «аграрными» причинами, которые были только предлогом, а подстрекательством каких-то агентов проклятого «освободительного движения», какими произведены бунты и беспорядки в войсках, флоте и городах... Во-вторых, надо до поразительной наивности не знать крестьянина, чтобы вообразить, что он не признает надельную землю своею неотъемлемою собственностью, а потому и не дорожит. Как раз наоборот, чувство собственности развито у крестьян до болезненности, до неодолимого упорства, до несправедливости. За каждый клочок земли, который крестьяне, справедливо или несправедливо, считают своим, они стоят горой. »

Особые возражения Пасхалова вызывали те статьи закона, которые общую собственность семьи на землю заменяли личной собственностью главы семьи: «Никакие соображения о пользе личной собственности не могут оправдать ограбления семьи в пользу одного старшего в данное время ее члена. И все благоразумное крестьянство действительно возмущено этой вопиющей несправедливостью. »

А вот отношение Пасхалова к общине и к политике правительства: «Да не подумают, что я выступаю в защиту общины. Моя цель иная - указать, какими отчаянными скачками, противными всякой последовательности, логике и здравому смыслу, идет наше государственное строительство.

Пример: 3 года назад в манифесте от 26 февраля 1903 года написано: «В основу сих трудов положить неприкосновенность общинного строя крестьянского землевладения. Как же могло случиться, чтобы уклад народной жизни, еще, можно сказать, вчера считавшийся столь благодетельным, что вызвал «непреклонную решимость» его сохранения, ныне является настолько зловредным, что то же правительство законом 9-го ноября стремится очевидно не к облегчению выхода крестьян из общины, а к конечному ее искоренению?»

Пасхалов предупреждал об опаснейших последствиях реформы, предлагаемой Столыпиным: «Что последствия указа 9-го ноября поведут действительно к обезземеливанию, можно видеть уже из теперь совершающейся бойкой торговли наделами. А ведь на каждого скупщика... придется, даже в пределах, допускаемых законом, 4-5 обезземеленных... Указ «прежде всего нарушает законное право общины на землю, и в этом-то - его главная опасность и несправедливость... Закон 9-го ноября есть первый удар лома в фундамент народной жизни, заостренный несообразным обвинением общинного русского быта во всех несчастиях».

Пасхалов говорит об особенностях сельскохозяйственного производства, ставящих эту отрасль в невыгодное положение по сравнению с промышленностью: «Во-первых, капитал, вложенный в земледелие, может обращаться только один раз в год, тогда как во всяком другом предприятии он может сделать 2, 3 и более оборотов. Во-вторых, продукты обработки земли и сельского хозяйства подвержены по большей части порче и требуют потому срочного сбыта... и в-третьих, доход от сельскохозяйственной промышленности... находится в полной зависимости от атмосферических явлений... Вследствие этих неустранимо-невыгодных условий, сельский хозяин не в состоянии конкурировать в высоте заработной платы с фабрично-заводской промышленностью... Все стремится в города, на фабрики и заводы, что облегчается еще дешевизной и быстротой сообщения, и деревня положительно оголела. Да, трудно, очень трудно при таких условиях заниматься с успехом земледелием, но община ли в том виновата, она ли создала такое положение? Не ясно ли, что это суть плоды правительственной политики? В 1891 году впервые было произведено распределение казенных средств среди голодающих, что развращает население и дает возможность наживы для нечистых рук».

Не согласен Пасхалов и с тем, что Россию часто называют нищей страной, отвлекаясь от того, сколько денег ходит в ней на алкоголь: «Можно ли считать разоренным и нищенским государство, которое... может выносить бюджет в 2,5 миллиарда рублей, а население его пропивает чуть не миллиард и имеет миллиардный кредит у еврейских капиталистов, конечно, не хуже наших петербургских руководителей осведомленных, в состоянии ли будет наша «полуголодная» страна исправно уплатить занимаемые капиталы и проценты на них?».

Шарапов по поводу закона 9 ноября 1906 года и обратился с открытым письмом к Пасхалову. Ответ Шарапова свидетельствовал о полной утрате этим выдающимся мыслителем веры в возможность прижизненного торжества его идей.

«Вы правы: ломают самый фундамент народной жизни. Остается слабая надежда, что из всего этого ничего не выйдет... Средств не хватит, да и народная психология ведь не куча же мусора! Она за себя еще постоит. Сейчас народ только начинает понимать подмену семейной собственности личной, подмену великорусской «улицы» одиночным заключением на хуторе.

Неужели, спрашивают, я, славянофил, не понимаю всего необъятного значения произведенной реформы? Очень понимаю и это значение, и все страшные опасности грозящие России. Ведь, во всех областях своей жизни, своего государственного строительства Русский народ ищет не голой материальной пользы, не правды и справедливости формальной, а того, что его очень чуткая совесть называет правдой Божией. За тысячу с лишком лет своей государственной жизни Русскому народу в лице его господствующего великорусского племени удалось, худо или хорошо, но устроиться именно по правде Божией, ее положить и в основу семьи, и общества, и государства; и везде эта правда Божия, эта живая совесть проявляется не иначе, как в виде соборном или хоровом. Здесь Русский человек стоек и могуч, вне этого грешен, жалок и слаб... Община, если в нее хорошенько всмотреться, окажется таким же чисто нравственным организмом, как и семья. Но организмом высшего порядка. И здесь правда Божия на первом плане, но соборное, хоровое начало развертывается гораздо шире и властнее. Правда Божия, имеющая своим органом мирскую совесть, имеет в общине два могучих орудия: мирское равнение и мирской суд. Первая задача той Божией правды, которую ищет всегда русский народ и которая так недоступна г. Столыпину - это, чтобы отдельная личность и отдельная семья не превозвышались, т.е. не уходили слишком вперед, и не падали, т.е. не отставали. Разбейте общину, уничтожьте мирское равнение и тотчас же начнется то, с чем всю свою историю борется Великоросс. Сильные семьи под влиянием греха жадности овладеют землею и трудом слабых. Слабые и больные семьи погибнут в борьбе и обнищают. Плотная и почти однородная масса семей дифференцируется и получится земельная буржуазия на фоне голодного пролетариата. Правда Божия улетит на небеса, а на земле явится острый и никакими формулами не разрешимый социальный вопрос. Таков смысл крестьянского равнения! Но еще большее значением имеет мирской суд... эта бессознательно сияющая иногда Божия правда не может быть вырвана из жизни, не может быть выкрадена из деревни.

Не из-за отсутствия воды, не из-за страха перед разными бродягами и тем более, не по лени, садился Великоросс Большими деревнями, а ради вот этого мирского суда, ради торжества общественной совести и Божией правды. Тысячу лет жили вместе, срослись локоть к локтю, выработали удивительное миросозерцание, удивительную этику, оригинальнейшие правовые воззрения, до которых Римскому праву так же далеко, как аероплану до вольной птицы, выдержал не только татарскую неволю, крепостное право, «литовское разорение» и французское нашествие, но, - шутка сказать! - Петербургский период с его великими и малыми реформами, - и не разбежались, не передохли все до единого, а живы и здоровы вплоть до благополучного 1909 года и стоят перед г. Столыпиным в полном составе, снявши по-старому шапки и недоумевая, с чего это его высокопревосходительству вздумалось отнимать у них «улицу» - университет и клуб, ломать тысячелетний мир и расселять, точно латышей каких-нибудь, прости Господи... Община - это наша культура, а разделение на хутора - падение и одичание... Сейчас деревня истощена поразительно, истощена государственной финансовой системой, останавливающей всю жизнь в стране, обессилена духовно ужасной постановкой Церкви, развращена и ограблена винной монополией..., иссушена отсутствием народных по духу интеллигентных сил. Держится деревня, не разбегаясь, только чудесами взаимопомощи, только поразительной организацией экономического самострахования. Господа из Петербурга этого даже и представить себе не могут».

А картина взаимопомощи рисуется Шараповым действительно впечатляющая: «Если бы сделать учет всех этих предметов от иглы и наперстка до ступы для конопель и от поперечной пилы и бурава до чернильницы с пером, Вы бы увидали, что лишнего ничего не осталось, что есть у всех домохозяев во всех дворах только столько предметов, сколько нужно для всей деревни, и эти предметы постоянно в ходу... Четвертая часть дворов у нас по тем или иным причинам бедствует, половина во всяком случае слабых. Однако никто не закрывает хозяйства, община всех вытягивает. Вытягивает не столько прямой помощью, - это прежде было, - сколько своей массою и отчасти нравственным воздействием: нельзя не идти на работу, когда все идут».

Согласившись с Пасхаловым в общей оценке реформы Столыпина, Шарапов переходит к своим с ним несогласиям.

«Наше короткое лето и холодная зима - плюс это или минус? Думаю, что плюс - просто нужно организовать зимний труд крестьянина. Вся земледельческая культура на севере. Вот, Канада, Швеция с Норвегией, вот, Финляндия. Вот, наши лучшие места: Вологда, Вятка, Пермь, Сибирь. Чем южнее спускаетесь, тем климат благоприятнее, а благосостояния и довольства меньше, человеку живется хуже. И, наконец, самая жалкая нищета - под экватором. Не могу согласиться с Вами, чтобы развитие промышленности, хотя бы крупной, само по себе могло приносить вред земледелию, как и введение всеобщей воинской повинности. При современном росте населения земледелие в огромной полосе Европейской России уже не может занять собою производительно всех наличных рабочих рук. Очень значительное их количество остается лишними и совершенно естественно идут на заработки. Если в сельском хозяйстве оказывается зачастую недостаток рук, то происходит это вследствие безобразно обесцененной в экономиях рабочей платы. Вина здесь лежит главным образом на нашей денежной системе создающей у нас денежный голод, обесценение продуктов, обесценение труда, непомерное возрастание долговой тягости и всеобщую нужду и разорение... Не могу с Вами согласиться в аргументации Вашей относительно нашего якобы «благосостояния», когда «2,5 миллиарда целая треть денежного оборота мужика пойдет на казенный платеж в той или иной форме. Да неужели Вы не видите, что с точки зрения экономической самостоятельности крестьянская Россия находится в полном смысле слова в крепостном праве у государства, у целой армии ростовщиков, без которых, за отсутствием правильно организованного кредита, населению пришлось бы очень плохо... Да, Россия разорена и не будем об этом спорить...»

Шарапов заглянул и в исток реформы Столыпина: «Откуда взялся закон 9 ноября? Кто публично высказал первое слово о насильственном упразднении общины?

Если не ошибаюсь, сделано это было на первом Съезде Земледельцев в Москве в момент начала аграрных беспорядков, осенью 1905 года. Сбежавшиеся на съезд перепуганные землевладельцы, видя развивающееся брожение в народе, видя, как легко зажигают наезжие агитаторы темную крестьянскую толпу на сходах, обвинили именно крестьянскую общину, охарактеризовав ее как гнездо социально бунтовских инстинктов. С перепугу добрым людям показалось, что община и бунтующая толпа одно и то же...

Это мнение, при всей его непродуманности и вздорности, охватило наши земледельческие круги и нашло отголосок в правительственных сферах... Новое правительство г. Столыпина ухватилось за эту мысль о ликвидации общины тем с большим жаром, что сюда примешивались и политические соображения. Крестьянство, которому в первых двух Думах была дана столь широкая роль, ожиданий правительства не оправдало. Растерявшиеся и совершенно незнакомые с русским народом руководители внутренней политики нашего времени решили действовать в двух направлениях одновременно: с одной стороны, было решено бросить крестьянству несколько подачек, чтобы его задобрить и заполучить мужицкие голоса на выборах; с другой стороны, придумали весьма действительную меру - расколоть доселе единый и прочно слитый крестьянский мир, вырвав из него искусственно те единицы, которые имеют тяготение к личному землевладению и чувствуют себя тесно в общине... Отсюда ясно, что значение закон имеет чисто политическое».

Шарапов возлагает вину за бедственное положение России на класс помещиков и интеллигенцию: «Мы считали себя хозяевами России, солью ее земли, просвещенным классом и смотрели на крестьян, как на темную силу, как на низшую расу, вечно голодную, вечно пьяную, ленивую и некультурную. А эта темная сила, со своей стороны, смотрела на нас со смешанным чувством зависти и жалости: зависти к нашему внешнему просвещению и благосостоянию, жалости к нравственному одиночеству и убожеству. Одни славянофилы во всем объеме понимали сущность совершившегося великого раскола и ясно сознавали всю печальную будущность как народа, лишенного своей интеллигенции, так и несчастных “нас” в роли иностранцев среди своего народа, ничем с им не связанных и его не понимающих».

Да, после принятия закона 9 ноября «индивидуализм и начало права грозят победить соборность и начало правды...

Земельная община была последней перегородкой, отделавшей в Великороссии крестьянина от других сословий и вместе с тем последним прибежищем старых русских исторических идеалов. С ее крушением эти идеалы делаются не живой скрытой силой, способной к возрождению, а достоянием археологии вместе со всякими курганными находками и старыми манускриптами. Рушится целый мир, многогранный и сложный, и вместе с ним сходит со своей исторической арены носитель погибающего мировоззрения - Великорусское племя. Оно не исчезает, разумеется, как известная сумма индивидуумов, но оно теряет свою главенствующую роль в Русском государстве и растворяется в ту же людскую пыль, как и остальные племена, составляющие современную Русскую империю...

Взгляните, по какой схеме строилось старое Русское государство.

Фундамент. Семья, семейная соборность, семейное землевладение. Строжайший учет труда всех членов. Зародыш обычного права.

й этаж. - Сельская община. Деревенская соборность. Общинное землевладение. Мирской суд. Мирская совесть. Мирское воспитание (улица). Мирская гарантия от обезземеления. Мирская взаимопомощь. Мирское равнение. Строжайший учет общественного труда. Торжество обычая и нравственных понятий над юридическими нормами.

й этаж. Церковная и земская община. Приход как земская единица. Церковь, охватывающая и проникающая земщину. Земское самоуправление - спаситель и воссоздатель государства в 1613 году.

й этаж. Зачатки областного самоуправления.

Вершина. Царское самодержавие. Государство - функция Церкви. Соборность церковная государственная. Государственный характер землевладения. Поместное верстание.

По этой схеме собиралась Русь. С Петра начинается ломка сверху и раздвоение общественного и государственного идеала. Верхи сдаются Западу. Самодержавие обращается в абсолютизм. Церковь падает до «ведомства». Самоуправление замещается бюрократией. Устанавливается частная собственность на землю и крепостное право. Упраздняется приход. Остается 1-й этаж - сельская община и фундамент - семья. Закон 9 ноября увенчивает 200-летнюю работу ворвавшегося к нам западного начала и разрушает как общину сельскую, так и крестьянскую великорусскую семью.

Прошу особенно отметить, что я вовсе не идеализирую практического осуществления приведенного здесь уклада. Я привел только его теоретическую схему. Практика уклонялась от него безнадежно далеко...

А идеал, если и не был ясно выражен в сознании, зато лежал в каждой русской душе - от чернопашенного мужика и кабального холопа до патриарха и Царя; и этот идеал «жизни по-Божьему», «правды Божией», воплощавшейся в «правде мирской», «правде соборной», был так могуществен и велик, что совершенно оправдывал ту непомерную, казалось бы, национальную гордыню, которая проникала весь смиренный Русский народ и заставляла его называть свое государство «Святой Русью», а его центр - Третьим Римом.

С Петра Россия вступила на новый путь. Она стала членом европейской семьи народов, но вступила в эту семью не облеченной в свои величавые национальные ризы, не носительницей собственного бытового, земского и политического идеала, не в качестве равной в среду равных, а жалкой ученицей, нищей духом, убогой разумением. Прикоснувшись к западному просвещению, ослепленный блеском западной цивилизации, ее правящий слой переполнился отрицанием и ненавистью к своему национальному и, вводя новые начала, переделывая Русь на Европу, принялся усердно истреблять и гасить начала свои. Произошел великий раскол - на Русь народную и Россию правительственную и общественную, мало-помалу разучившиеся даже понимать друг друга. Началась глухая борьба двух начал, последнюю стадию которой довелось переживать нашему поколению. У народа не оказалось своей интеллигенции, которая встала бы на защиту его начал, его верований и идеалов. И, вот, наконец, дружным напором правящих классов взята последняя цитадель народной России - обособленность крестьянского сословия.

С этой точки зрения принятие значительным большинством Государственной Думы закона 9 ноября является одним из характернейших фактов не только русской, но и мировой истории. Сколь ни было искажено за последние 200 лет понятие Русского Самодержавия, до 17 октября Верховная Власть... хранила более или менее мистическую связь с народными массами... Довольно было войти в русскую жизнь чуждому ей парламентарному началу... как уже Россия общественная, Россия европейская спешит нанести последний удар России народной, России самобытной.

Посмотрите, с каким апломбом говорит с высоты нашей новенькой парламентской «трибуны» высокопоставленный автор закона 9 ноября (считающий его «осью своей политики»): «... необходимо дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле,.. необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью. Надо дать ему власть над землею, надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя.

Неужели не ясно, что кабала (!) общины, гнет (!) семейной собственности является для 90 миллионов населения горькой неволей?..

Правительство ставило ставку не на убогих и слабых, а на крепких и сильных».

Ведь это - победный гимн индивидуализму и земельному кулачеству...

В начале моего письма я еще отдавал некоторую дань моей старой и крепкой вере в русский народ. Но, раздумывая над его судьбами, лицом к лицу с бегущими событиями, приходится убеждаться все более и более в беспомощности и беззащитности этого несчастного народа... По-видимому, спасения нет... будем решать уже новую задачу: каким образом победительница, «обновленная Россия» начнет искоренять из сознания народных масс те начала, которые вырабатывались там за тысячу лет и каждым крестьянским ребенком всасывались с молоком матери? И каким образом народная Россия будет спасать свой привычный строй под дружным напором чуждого государства, общества, науки, закона, властей?

Все это будет предметом дальнейших работ и исследований, а пока попытаемся ухватиться за последнюю плавающую соломинку, будем ждать чуда».

Бутми Георгий Васильевич (1856-после 1917) - экономист, литератор, землевладелец. Родился в дворянской семье, служил в армии, вышел в отставку в чине подпоручика. Во второй половине 1890-х опубликовал ряд работ по проблемам финансов, денежному кризису, сущности золотой валюты и следствиям перехода на нее. Выступал с докладами в Вольном экономическом обществе, в Петербургской Академии наук, на Международном земледельческом конгрессе в Будапеште (1896), на съездах сельских хозяев в различных губерниях России.

Бутми был действительным членом Главной палаты Русского народного Союза имени Михаила Архангела. В 1906 в Петербурге, Казани, Кишиневе (вместе с П.А. Крушеваном) выпустил Русское издание «Протоколов сионских мудрецов», в которых говорилось о всемирном тайном заговоре евреев и масонов (позже это издание осуществил С.А. Нилус). Тогда же сотрудничал в газете «Русское знамя» по валютному и еврейскому вопросам. 1 июня 1917 давал показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства об участии в правых организациях и правом движении. О дальнейшей его судьбе сведений нет.

Автор работ: «Конституция и политическая свобода», «Враги рода человеческого», «Россия на перепутье и Кабала или свобода?», «Шулер», «Оружие английской внешней политики», «Франмасон- ство и государственная измена», «Земля Божия», «Государственная дума или Земский Собор?», в которых анализирует систему государственного управления и прогнозирует судьбу России. Избранные сочинения Бутми изданы в 2005 году[34].

Как экономист стал широко известен после издания книги «Золотая валюта» (сборник статей и речей). Она вышла до революции тремя изданиями в России [два первых были озаглавлены «К вопросу о денежной реформе (Соображения сельского хозяина)»] и двумя изданиями - в Германии (в 2000 году она переиздана в Санкт- Петербурге).

Статьи и речи, включенные в книгу, посвящены проблемам, возникшим в связи с переходом России на золотую валюту, осуществленному министром финансов, впоследствии премьер- министром С.Ю. Витте. Бутми предсказывал, что переход от серебряного рубля к золотому «неизбежно увеличит бремя внешней задолженности России, определяющей степень экономической зависимости нашего Отечества от международной биржи». Внутри же России он «вызовет тяжелый сельскохозяйственный кризис, а за ним, как его следствие, критическое положение промышленности, нормальное развитие которой невозможно будет при отсутствии спроса на продукты ее производства со стороны разоренного сельского населения». И уже вскоре он мог с прискорбием констатировать: «С того времени практика экономической жизни оправдала наши мрачные предсказания в большей мере, чем мы того ожидали».

Суть проблемы заключалась в том, что после замены системы биметаллизма монометаллической, серебро перестало быть деньгами, общее количество денег сократилось вдвое. Товаров же осталось столько же. Деньги по отношению к товарам стали вдвое дороже. И тот, кто владел 100 000 фунтов стерлингов и остался владельцем этой суммы, стал вдвое богаче. А тот, кто был должен ему 100 000 фунтов, удвоил свой долг,

Какое же главное следствие этого? «За тот же денежный долг приходится расплачиваться двойным количеством товаров - двойным количеством произведения труда». Выиграли те, кто дает деньги взаймы - банкиры, проиграли те, кто пользовался кредитом, а это почти все производители товаров. Ведь из всей массы денег, обращающихся в мире, лишь ничтожная часть представлена золотом, а вся остальная денежная масса - это бумажные деньги, векселя, акции и пр., то есть представляет собой чьи-то долги. Вся сумма денежного богатства банкиров почти полностью составлена из долгов остального человечества. Но банкиры - это почти сплошь евреи. Этот народ занимается ростовщичеством с незапамятных времен и исполняет закон Моисея, обещавшего, что евреи будут давать другим взаймы, и это даст им власть над миром. С переходом на золотую валюту почти во всех странах мира разразился кризис. «Рядом с магазинами, переполненными хлебом, никому не нужным, население питается суррогатами, а то и мрет с голоду, не зарабатывая достаточно, чтобы купить хлеба. А хозяин, производящий хлеб, не в состоянии нанять рабочих для дальнейшего производства.

Среди общего кризиса, за неимением выгодного применения, капитал накопляется в банках, довольствуясь ничтожным процентом. Он находит здесь два преимущества. Во-первых, он ускользает от неизбежных потерь в торговле и промышленности. Во-вторых, в то время, как вокруг него все приходит в упадок и падает в цене, его потребительная сила растет. Угрожаемый неизбежными убытками, если он вздумает действовать, уверенный в прибыли, если он останется неподвижным, капитал извлекается из обращения и отказывается от производства. Цены падают, потребление понижается; сбыта нет; машины гасят огни; рабочие остаются без работы. Получается общий застой, неправильно приписываемый то перепроизводству, то иностранной конкуренции».

В действительности же не хватает денег, этого посредника в обмене товарами. Как железная дорога не сможет перевезти все предъявляемые к перевозке грузы, если нет достаточного количества вагонов, так экономический организм не в состоянии обеспечить питание всех своих органов из-за «малокровия».

И это «малокровие», нехватка денег в экономике, созданы искусственно в интересах тех, кто владеет золотом. И самые большие выгоды от возникающего отсюда неэквивалентного обмена получает та страна, которая является мировым центром финансов. На рубеже ХІХ-ХХ веков такой страной была Англия.

Бутми напоминал, что военно-морской флот России намного слабее английского. «Для развития значительного морского могущества. необходимы, прежде всего, три главных условия: деньги, деньги и деньги. Эти деньги - мы сами отнимаем их от себя и отдаем их Англии. Англия является кредитором мира на сумму, превышающую 100 миллиардов франков золотом. Все человечество платит

Англии ежегодно, в виде процентов, свыше 300 миллиардов франков мирной контрибуции. Все человечество платимыми процентами дает средства на сооружение и содержание английского флота - приносит дань на упрочение морского могущества Англии.

Как кредитор мира, Англия озаботилась о том, чтобы все народы были обязаны платить ей проценты самой дорогой монетой в мире - золотом. Кроме того, английские банкиры заботятся о том, чтобы золотая валюта распространялась, спрос на золото возрастал, и золото становилось из года в год дороже. Это выгодно Англии потому, что народы только обязаны платить проценты золотом, но, в сущности, платят их товарами.

Державы, которые хотят сравняться в морском могуществе и торговом значении с Англией, принимая золотую валюту, способствуют лишь росту могущества и богатства Англии и разоряют свои народы, то есть действуют в направлении, прямо противоположном предначертанной цели».

Но, говоря об Англии, не следует забывать, отмечает Бутми, что и в этой стране «львиная доля капитала находится в руках еврейских банкиров, на грудах бескровных жертв голода воздвигается золотая цитадель позорного иудейского владычества».

Бутми задолго до Кейнса указал на возможность стимулирования экономического роста путем контролируемого выпуска дополнительных бумажных денег.

Бутми много способствовал пропаганде противников золотой валюты, хотя он не поднимался до той высоты теории, как С.Ф. Шарапов или А.Д. Нечволодов.

Ю.Г. Жуковский после отставки с поста управляющего Государственным банком занимался в основном литературной деятельностью.

Принято считать главным сочинением Жуковского книгу «История политической литературы XIX века», оставшуюся неоконченной (вышел только первый том, 1871 г., но и тот было запрещено приобретать для библиотек; выпустить второй том, где шла речь также и о социалистах, не позволила бы цензура). А о его книге «Деньги и банки» (СПб., 1906) упоминают мельком. Это объясняется тем, что, во-первых, при жизни автора действительно разбор теорий текущего века казался крайне актуальным, а во-вторых, незаинтересованностью правящих кругов в разоблачении финансовых махинаций международного финансового капитала, посредством которых происходило ограбление России Западом. Но в наше время вопросы истории политических теорий стали представлять интерес лишь для узкого круга специалистов. А книга «Деньги и банки» позволяет глубже понять механизм экономического закабаления предреволюционной России иностранным финансовым капиталом. Свидетельства Жуковского в этих вопросах особенно ценны, потому что это суждения не журналиста, а серьезного финансиста, и ему можно верить именно потому, что он несколько лет возглавлял Государственный банк России.

Жуковский раскрыл механизм разрушения финансовой системы. «От Государственного банка отсекли отдел, занимающийся обеспечением внешнеэкономической деятельности частного сектора. Госбанк стал вести только операции, касающиеся казны. Но собственно торговля была всецело лишена его услуг, вся масса оборотов частных лиц, торговли и промышленности была сосредоточена всецело в руках частных банков и банкирских контор». Из 40 акцио - нерных банков (из них 9 петербургских и 4 московских) собственно русскими (и то условно) были только два: Волжско-Камский и Торгово-промышленный, отнюдь не самые крупные, остальные были еврейскими. При этом нерусские банки не имели отделений в провинции, потому что в их задачу не входило содействие развитию экономики регионов, вообще производительных сил, они занимались исключительно валютными спекуляциями, в которых поднаторели с незапамятных времен. Деньги всей России шли в Петербург, где промышленность и торговля были ничтожны по сравнению с Москвой, а тем более со всей Россией. Работал насос, высасывавший деньги из страны, не давая ей по-настоящему развиваться, и перекачивавший их за рубеж (совсем как ныне Москва обескровила экономику остальной России).

Естественно, сразу же появилась, особенно в Петербурге, армада нерусских частных банков, играющих на курсе российского рубля, началась игра на русском рубле и на заграничных биржах. При этом частные петербургские банки действовали согласованно с берлинскими банками. А форма балансов этих банков была умышленно запутана, чтобы со стороны в их деятельности невозможно было разобраться (по сути, велась двойная бухгалтерия, но правильный баланс был недоступен российским контролирующим органам). Ну а кто контролирует денежные потоки, тот и хозяин экономики страны. Поэтому при впечатляющих цифрах роста доли русского капитала в стране ее экономика в начале ХХ века фактически контролировалась иностранным капиталом.

С введением размена бумажных денег на золото золотые деньги уходили из страны, оставляя взамен макулатуру. И России приходилось занимать золото у тех стран, куда оно утекло.

Таким образом, Государственный банк, созданный для упрочения кредитного обращения, был лишен всяких средств к тому, хотя в нем и были сосредоточены выпускные операции. Он оказался в положении послушного исполнителя нужд правительства, которые вызвали последовательно увеличение суммы кредитных билетов и вследствие этого дальнейшее расстройство денежного обращения и упадок русской валюты.

Государственному банку удалось кое-что сделать в устройстве частного кредита. Он открыл около 100 местных отделений и контор, создал сеть сберегательных касс, организовал систему перевода денег по почте и телеграфу. Совместно с министерством финансов Госбанк содействовал появлению ряда частных банков коммерческого кредита, обществ взаимного кредита, городских банков и сберегательных товариществ, поддерживал их в трудных ситуациях, а с высочайшего позволения предоставлял исключительные кредиты промышленным предприятиям.

Россия, пишет Жуковский, как бы ожила, но в действительности это был мишурный блеск. Русские были наивны и неопытны в этом новом для них деле. Они о банке судили по величине его оборота, а в большинстве своем вряд ли видели даже настоящий вексель. Чаще всего они обходились обычной долговой распиской. Ссуды им нередко не возвращали, предприятия не окупались - кредиты оказались раздутыми (за счет усиленного выпуска кредитных билетов для нужд войны с Японией).

После войны нужно было убрать из обращения лишние деньги, это понимал министр финансов Бунге. Однако это сделано не было. Масса лишних денег давила на рынок, уходила в дутые предприятия, а оттуда расходилась по частным карманам. Развернулась биржевая игра на курсе рубля, всегда не в пользу России.

Перспективы развития российской банковской системы представлялись Жуковскому весьма мрачными. Трудно было понять, что будут делать девять петербургских банков. Их прежняя роль - курсовых агентов была создана искусственно, отстранением Госбанка от курсовых операций. «Они имели некоторое значение как опора для внешних займов, и только внешних, потому что для всех внутренних займов и конверсий они всегда представляли только муху, которая садилась на рога Госбанка, делавшего все дело. Но и для заграничных займов участие их, стоившее обыкновенно очень дорого, более вредно». Или заграница имеет избыток денег, или нет. Ее сбережения обыкновенно превышают возможности помещения, «и тогда для заключения займов вовсе не нужны агенты и посредники из местных банков, так как для этого достаточно непосредственно снестись с заграничными банкирами, и даже не нужно этого, потому что они сами являются со своими предложениями». Займы же, когда и на Западе с деньгами туго, «убыточны, и расчеты на них даже бесполезны, потому что такие займы обыкновенно не удаются и, если размещаются, то мало помалу и опять-таки через заграничных банкиров. Во всяком случае, содержать для этого 9 банков было бы совершенно неосновательно».

Жуковский показывает провал планов индустриализации России на частновладельческой основе: «Но если частные банки в Петербурге занимались более спекуляцией, чем правильными операциями коммерческого кредита, поддержкой торговли и пр., то с конечными результатами деятельности постоянно приходилось считаться Госбанку. Как в свое время гнилой портфель Волжско- Камского банка был выметен в Госбанк, так в последнее время Госбанк был формально задавлен кредитами, открытыми на поддержку всякого рода гнилых предприятий, преимущественно металлургических, ликвидация счетов которых должна будет для него разрешиться крупными потерями. Просвещенное министерство Бунге предпочитало мириться с бюджетными дефицитами и покрывать их займами для того, чтобы не отягощать народа лишними платежами, а, напротив, облегчать их по-возможности. Оно рассуждало совершенно справедливо, что только увеличение народного благосостояния может служить серьезным средством увеличения доходов казны, и нечего увеличивать налоги, когда они и без того непосильны.

Иначе действовали два последующих министерства. Вышнеградский (тот самый, который выдвинул лозунг: «Недоедим - а вывезем!». - М. А.) обременил страну новыми налогами для того, чтобы исправить бюджет. Он его действительно исправил. При Бунге было легче народу, но была бедна казна, - при новом министре казна разбогатела, но обеднел народ. При Витте продолжалась та же система, с той лишь разницей, что он действовал гораздо смелее. Пришел он с широкими планами, которые ему казались тем легче исполнимыми, что он не обладал ни подготовкой, ни познаниями своих предшественников, а, следовательно, и их сомнениями.

До сих пор Россия была страна земледельческая, и так смотрели на нее другие. Новое министерство должно было сделать ее страной промышленной не менее других, завоевать ей внешние рынки, не говоря о внутреннем. Для этого нужно было насаждать фабрики и заводы и строить железные дороги. Для тех и других нужны были средства, и большие средства. Взгляд министерства по этому предмету первоначально, как оказалось, расходился со всем, что считалось установленным опытом и было общепринято.

Действия министерства открылись правительственной комиссией о банкнотах. Дескать, необходимые для создания промышленности средства мог доставлять Госбанк. Для этого он должен начать выпускать банкноты, только и всего.

Это было сказано в то время, когда Госбанк уже наводнил страну бумажками более чем на миллиард рублей и курс рубля равнялся 60 копейкам. К чести комиссии нужно сказать все-таки, что банкноты не встретили в ней сочувствия, и министерство должно было обратиться к общепринятым способам добывания денег, то есть к повышению налогов и займам. Оно и увеличивало налоги, но еще усерднее увеличивало государственный долг - на полмиллиарда рублей. Было на что строить дороги и создать промышленность. Но, к сожалению, никакой промышленности оно не создало, только возобновило ряд безнадежных, старых, рушившихся или закрывшихся предприятий... Все это были предприятия металлургические, которые правительство поддерживало, пока строились дороги, а строились сперва Сибирская великая дорога, за ней следовали Маньчжурские, строился город Дальний и Порт-Артур и т.д. Но никакой серьезной промышленности не создавалось. Строя железные дороги и целые города на Востоке, Россия продолжала выписывать серпы и косы из-за границы. Немцы, захватившие ранее хлебную торговлю, захватили в свои руки добычу графита и платины, лучшие прииски на Сахалине. И в довершение всего, с окончанием Сибирской дороги, завладели нашей торговлей со Средней Азией и уничтожили нашу Ирбитскую ярмарку.

На свои предприятия правительство выбросило массу денег, что вызвало страшное вздорожание жизни. Опираясь на поддержку иностранной и внутренней прессы, оно вместо насаждения промышленности насаждало только аппетиты легкой наживы, развило биржевую игру ценностями предприятий, преимущественно им поддерживаемых заказами. Но уже в 1895 году почувствовалась близость развязки. Скоро раздался отрезвляющий голос, приглашающий публику беречь карманы. Бумажки повалились, а последовавшее сокращение казенных заказов еще более усилило их падение. Одни предприятия запутывались, другие гибли окончательно. Масса людей разорилась. Но разорение было вынесено на этот раз как-то молча, точно все так и следовало. Тогда, конечно, наступила очередь для Госбанка поддерживать то, что рушилось. Конечно, всякая поддержка вышла только новой, напрасной затратой денег».

В своей книге Жуковский подверг критике ряд положений теории Маркса. При этом он критикует Маркса сначала принципиально, показывая, что его учение продиктовано не соображениями истины, а задачами политической борьбы: «. Во второй половине прошлого века весьма много нашумело учение, находившее правильным исключить вовсе из расчета ценности стоимость капитала, по крайней мере основного, утверждавшее, например, что всю ценность пряже придает работник своим прикосновением к сырому материалу. Учение это, словом, отрицало всякую работу капитала, а вместе с тем отрицало, конечно, всякое право капитала на вознаграждение, объявляло доход, получаемый капиталистом, злоупотреблением, а процент - не имеющим смысла. Само собой разумеется, что автору такого взгляда, Карлу Марксу, не было собственно никакого дела до интересов науки, а нужно было под тем или другим предлогом доказать, что весь барыш от производства должен доставаться одному рабочему. Это можно было бы доказать, только показав, что текущий труд рабочего является единственным производителем ценности, капитал же тут совершенно ни при чем. Но доказать это было вовсе не так легко, а потому Карл Маркс обещал дать доказательство, только со временем, а пока его последователи поверили ему на слово. Однако, как и следовало ожидать, его последователи ждали напрасно обещанного. Карл Маркс так и умер, его не опубликовав. После же его смерти в третьем томе его «Капитала», изданном его другом Энгельсом, оказались такие рассуждения на желанную тему, что ученая Германия только с жалостью покачала головой, и сами адепты Маркса должны были согласиться с тем, что теория учителя нуждается в усовершенствовании. Последнего они, конечно, могут ожидать сколько угодно».

Затем Жуковский переходит к разбору конкретных ошибок Маркса, в особенности его понимание механизма образования средней цены товара и величины ренты. По существу, он был отчасти прав, но для доказательства использовал столь тяжелый математический аппарат, что для большинства современников его мысли оказались непонятными. Истинная ценность книги Жуковского становится понятной только сейчас.

Пик интереса общественности к идеям Жуковского пришелся на семь лет после его смерти, о чем свидетельствует выход четырех его книг.

Книга «Крестьянское дело и общественная инициатива» (СПб., 1911) - это сборник его лучших публицистических статей, в том числе расширенное издание его ранее напечатанной в журнале одноименной статьи, передовицы «Народной летописи», которые к тому времени уже стали библиографической редкостью, и статья «Из записок современника». В последней из названных статей Жуковский обвинил правящие классы современного ему общества в «заедании чужого хлеба». Так, помещики привыкли смотреть на хлеб, выращиваемый их крепостными, как на свой собственный.

На налоги с крестьян (а налоги платили только податные сословия) - писал он, - содержится вся культура и наука. Каждая машина - плод знания и умственной культуры. Сколько бы ни скопили в наших сундуках монеты, она бы осталась мертвой монетой без науки и знания. Почему же государство не обеспечивает народной массе возможность пользоваться плодами тех наук и художеств, которые на ее счет содержатся?

Говорят, цивилизованные классы везде до того лишены энергии в силу долгой привычки жить на чужой счет, что они никогда не будут способны, во-первых, признать в принципе то, что для них невыгодно, и, во-вторых, действовать в смысле справедливости наперекор своим интересам. Но это не так, дело в личной порядочности и совести человека.

Российская элита смотрела на Европу как на образец. Но «в Европе наука поддерживает цивилизованное общество в заедании чужого хлеба» (вместо того, чтобы ликвидировать этот его долг народу), проповедует «каннибальский взгляд на человеческую природу».

«Европейский человек прошел, так сказать, только половину дороги относительно развития понятия о личной чести. Он узнал, что подло и бесчестно унижаться лично, но подло или нет унижать других, он это еще не узнал хорошенько. Вот почему он остался при том понятии, что его личная энергия должна возбуждаться духом спекуляции, и сомневается еще в том, может ли его энергия возбуждаться чем-либо иным, - тогда как она ничем иным и не должна возбуждаться согласно честному взгляду на вещи, кроме чувства долга, и обеспечиваться общественным мнением.

Европейский человек со своей наукой смотрит поэтому на себя, как на совершенное животное, и остается до сих пор таким, и все потому, что в корне его общественного образования была грубая безнравственность и самый грубый из материализмов.

Мы получили наши понятия о личной чести с того же Запада и дошли в нашем цивилизованном обществе до того же духа спекуляции - выезжая на том же коньке или принципе, на том же учении о личности», будто это некий неизменный закон природы.

Запад нас стыдил отсутствием личного начала в нашей истории, обзывал наш строй жизни азиатством. «Русский кнут и китайская бамбуковая палка были общими педагогами, которые одинаково стирали или убили личность и в русской, и в азиатской истории. Личность в этом смысле противополагалась лакейству, холопству в частном и общественном быту. Научила нас этому пониманию личности идеалистическая философия, которая видела в европейской истории политическую борьбу личности за свои права и достоинство. Антихолопство - вот идеал личного развития, которому учила нас лучшая часть литературы первой половины XIX века. Вот тема, на которую слагались наши герои в наших романах. Все было удобопонятно и ясно в этих идеалах; самый живой тип этих идеалов рисовался для нас в людях западного общества, воспитанных гуманизмом, и слагался для нас из отрицательных качеств. протестантом и героем уже казался нам тот, кто отказывался льстить и холопствовать и осуждал себя поэтому на личное бездействие и праздность». Тут выработалась своеобразная эстетика. «Личность не действовала, а позировала. Чацкий, представитель такого понятия о личном достоинстве, мог ездить всю жизнь по Европе на мужицкие деньги и не заметить, что он соблюдает свое личное достоинство, унижая сотни крестьян, и мог все-таки честить подлецами всю Москву». Это был типичный феодальный взгляд на личность. Признавали только физическое лицо, вышедшее из рук природы (оставив для него телесные наказания), и не признавали еще лицо нравственное, когда за человеком признается право на все достижения культуры «А пока это общество училось только спекуляции, нечего удивляться, если оно не видит настоящего бесчестья ни в заедании чужого хлеба, ни в заедании чужой личности».

Вторая книга - «Население и земледелие», изданная его сыном Н.Ю. Жуковским, тоже содержит немало интересных мыслей. Юлий Галактионович с еще большей убедительностью показывает антикрестьянский характер проведенной реформы: «Недостаточно наделив крестьян выгонами и лесами, реформа вместе с тем лишила крестьянские хозяйства возможности получать достаточное количество удобрения, для правильного хозяйства и повышенных урожаев, а вместе с тем и предрешила неизбежное обеднение известной доли крестьян. Понятно, что в исправлении такого рода вещей и может только заключаться настоящее средство поставить крестьянское хозяйство на надлежащий уровень, что и старается сделать самое крестьянство, покупая и арендуя ближайшие земли».

Из третьей посмертной книги Жуковского - «Промышленность» - видно, что он готовил еще один сильнейший удар по либералам, контролировавшим управление экономикой и финансами

России. В книге доказывается, что положительный торговый баланс, которым гордилось правительство России, - это вовсе не достижение: превышение ввоза над вывозом характерно как раз для развитых стран, а превышение вывоза над ввозом - для отсталых стран.

«Если торговый баланс и складывается в нашу пользу, то только потому, что он не обнимает всех обмениваемых ценностей. Та страна, которая ввозит больше товаров, чем отдает, очевидно, богаче другой и потребляет больше настоящих ценностей, имея возможность производить доплату за этот избыток деньгами. Она, следовательно, богаче деньгами, чем товарами, и предпочитает вместо товаров отдавать деньги, а товары оставлять себе, для собственного потребления. У нее больше капиталов, которые размещены за границей и дают ей возможность получать значительные доходы наличными деньгами», в частности, эксплуатируя колонии.

Жуковский критиковал экономическую политику правительства России: «Вместо того, чтобы продолжать строить (железные) дороги руками казны, для чего у последней был и кредит и сонм обученных инженеров, причем, конечно, такая постройка обошлась бы дешевле и дала бы лучше выстроенные дороги, у нас это дело было сдано в руки каких-то подставных кукол, именовавшихся концессионерами, которые клали пуды акционерных капиталов целиком в свой карман, а постройку дорог передавали плохим подрядчикам и тем же инженерам, предоставляя последним довольствоваться облигационным капиталом, который приобретала для них на свой кредит за своей гарантией казна. Спрашивается, зачем нужна была эта детская игра в частное предпринимательство?». Ответ Жуковского ясен: это считалось признаком прогрессивности, европеизмом. Его возмущало «рабское до смешного и безобразного подражание действительно гнилым приемам Запада» (причем тому худшему, от чего сам Запад отказался).

Точно так же, когда Запад охладел к классическому образованию, российские государственные мужи эту систему переняли. «Если бы мы не увлекались гнилым Западом и придерживались той системы, которая в свое время признавалась нужной и была введена там, где нельзя было играть в образование, а нужна была подготовка практически образованных людей» (горных инженеров, строителей, военных специалистов).

То, что на Западе промышленность должна быть в основном частной, естественно, это объясняется исторически. Но почему Россия должна копировать чужой опыт, строить свою политику на принципах свободной конкуренции?

«Для начала, чтобы создать главную для такой деятельности почву, старые кредитные учреждения были закрыты, а хранившиеся в них частные капиталы выброшены на рынок, где их поторопилась захватить армада частных, почти исключительно спекулятивных, банков, занявшихся прежде всего, конечно, игрой на обесцененный кредитный рубль и, в союзе с германскими банкирами и банками, довели эту игру до апогея после Турецкой войны. Конечно, никакого развития промышленности из этого не вышло. Построилось несколь - ко частных металлических заводов для работы на казну и исполнения временных заказов железных дорог; плохо выстроенные дороги пришлось выкупать в казну.

Министерство Бунге, унаследовавшее последствия указанной европеизации, старалось, по крайней мере, дать возможность вздохнуть податным силам и сколько-нибудь оправиться материально, хотя бы за счет тех ресурсов, какие послала им судьба; но тут оказался недочет в податных средствах, который не позволял сводить концы с концами без ежегодных займов. Последовавшая затем строго фискальная система могла устранить дефициты, но обогатить страну, конечно, нет, а дальнейшие культурные предприятия на востоке (имеются в виду меры, приведшие к русско-японской войне. - М. А.) довели народные средства до крайнего истощения.

И вот перед нами стоит полуголодный плательщик с опущенными руками, и мы спрашиваем, в чем твоя особая высшая миссия, русский народ? Неужели только в том, чтобы шагать по забрасываемым западным следам, кормить своим трудом все народы, начиная с немцев, и ронять самого себя. До чего же ты созрел и до чего нет, кто выдумал эту последнюю ложь? Ведь твой немец не дозрел до государства, а ты ему помог устроить у себя государство. Ты не созрел до оседлости, однако царь Борис одним указом довел тебя в этом отношении до зрелости. Понятно, что с такими теориями, как теория особой миссии, да недозрелости, можно никогда ни до чего не дозреть, а эти господа еще хотят уверить, что они любят свое Отечество и что-нибудь смыслят в деле, которым берутся распоряжаться».

В правительстве возлагали надежды на переселение миллионов крестьян из центра России на восток. А Жуковский спрашивал: «Населять Сибирь для того, чтобы она снабжала хлебом Западную Европу, то есть опять-таки благодетельствовать за свой счет немцев?» Он доказывал: нужно не переселение - нужен подъем культуры, нужно правильное соотношение промышленности и земледелия. При этом он оговаривался: «Я не принадлежу к социалистам или социал-демократам, которые полагают, что все задачи общежития сводятся к тому, чтобы как можно лучше и поровну удовлетворить всех». В жизни действует эволюционный закон, который не в силах изменить никакими рассуждениями. Потребности отдельных организмов в их чувствах наслаждения и страдания - эта пружина развития - направляются не всегда в соответствии с нашими частными интересами.

«Расширение внешних границ с востока на юго-восток, проведение Сибирской магистрали - все эти вещи вполне оправдываются нашими государственными интересами, в смысле создания почвы для развития промышленности внутри коренной Европейской России».

Жуковский много внимания уделял нахождению правильного соотношения рыночных отношений и государственного регулирования экономики. Он не верил российским либералам, уверявшим, что стоит нашу жизнь построить на основе западных ценностей, в особенности на принципах конкуренции, как страна превратится в рай на земле. По его мнению, как раз опыт Западной Европы и США свидетельствовал об обратном: «Конкуренция ведет только к лишним тратам сил и богатств, к взаимному обману, плутовству, наживе незаконными средствами, не к удешевлению товаров, а к их фальсификации». А в конце концов конкуренция сама порождает собственное отрицание - монополию Вандербиль- дов и Рокфеллеров.

«Но, - отмечал он, - и государство не может охватить все», контролировать розничную торговлю и пр. «Да, но почему бы ее не отдать потребительским обществам, местным властям?» В Петербурге, например, вся торговля мясом монополизирована двумя магнатами. И вообще - «вся наша торговля у монополистов - бесконтрольных и дорого стоящих обществу». И в акционерных обществах всем распоряжаются администраторы. Оптимальную меру сочетания рынка и вмешательства государства в экономику может подсказать только практика.

«Напрасно думать, что на свете существует один стимул - стимул наживы. Кроме него есть стимулы самолюбия и честолюбия», соображения общественной пользы и долга. И вообще в экономике главное - учет психической природы человека, нравственного фактора.

В России есть Общество покровительства животным. Не пора ли завести такое же общество и для защиты людей? - спрашивал Жуковский.

Еще раз обратив внимание общественности на то, что немцы уже захватили в свои руки торговлю в России со степью и югом, что привело к упадку Ирбитской ярмарки, Жуковский напоминал: «Раньше иностранную торговлю хлебом вели наши собственные фирмы. В период беспримерной игры на кредитном рубле они кончили тем, что отказались от такой торговли. Вместо экспортера явился Кенигсберг, конторы которого перевели всю хлебную торговлю на западную границу и захватили в свои руки». А русский негоциант, когда Жуковский предложил ему помощь Государственного банка, отказался конкурировать с западными фирмами.

И Жуковский формулирует свое понимание путей развития экономики России: «Сырье перерабатывать у себя», ведь стыдно, что Петербург покупает меха у Лейпцига (которые поступают туда из России). «Собственная переработка своего сырья - вот та формула, на которой должна быть построена вся наша промышленная будущность.»

В этом деле он нашел место и помещикам, оставшимся без дела после отмены крепостного права: «Землевладельцы должны вступить на путь торговли и промышленности, служения своей стране». А чтобы грамотно вести государственное и народное хозяйство, страна должна располагать хорошей статистикой.

Жуковский выступал не против индустриализации России (напротив, он был решительный ее сторонник), а против однобокого развития промышленности, за пропорциональное развитие всех отраслей экономики, за первоочередное развитие тех производств, которые избавили бы страну от неоправданного импорта: «Если вместо плавки чугуна правительство обратит внимание на выделку кровельного железа и производство кос, серпов и пр.», то в стране вырастет общий спрос, будут полнее удовлетворяться нужды мало развитого населения.

Нужно ли ждать, пока страна созреет для разностороннего развития экономики? «Если бы Владимир Святой стал спрашивать, созрели ли мы для усвоения учения Христа, то, может быть, мы и до сих пор были бы язычники». Точно так же не ждал «созревания» России и Петр I.

Жуковский допускал, что «круговая порука и общинное пользование землей. так же уничтожится, как оно пропало на Западе». Он умер с ощущением, что «современное общество еще не нашло той формы хозяйства, на которой могло бы успокоиться».

В книге «XIX век и его нравственная культура» (Спб., 1909) Жуковский полемизирует с социалистами и призывает: «Вообще будем помнить, что человек, по своей природе, таков, как он есть, существо не совершенное, а только совершенствующееся, почему, как таковой, он может создать общества только не совершенного типа и могущие совершенствоваться столь же медленно, как он сам». Капитализм - естественный этап развития общества, когда он исчерпает себя, то разрушится сам. На данном этапе его развития капиталист уже не заинтересован в неграмотном, голодном, забитом рабочем. Развитие внутреннего рынка возможно лишь при достаточном уровне благосостояния рабочих. Немедленное установление социализма невозможно, и пока интересы рабочих возможно защитить только законодательным путем, правительственным вмешательством.

Жуковский не создал законченной экономической теории, но и критика им либеральной школы политической экономии, и те положительные начала, о которых он в силу цензурных ограничений вынужден был говорить эзоповым языком, окажутся полезными при выработке современной науки о законах развития народного хозяйства.

В рассматриваемый период П.В. Оль вел активную борьбу против перехода России на золотую валюту, выступая как самостоятельно, так и в соавторстве с Шараповым.

В работе «Россия в мировой борьбе за золото» Оль проанализировал проявления кризиса, охватившего экономику России, показал несостоятельность их объяснений правительственными чиновниками и невозможность его преодоления без устранения первопричины. Вот несколько положений из этого его труда:

Оживление торговли и промышленности (в немалой степени связанное с подготовкой к войнам начала ХХ века) вызвало рост спроса на деньги. Но легко можно было увеличить количество бумажных денег, а с переходом на золотую валюту это стало невозможным, поскольку количество золота ограничено. Оль пишет: «С введением у нас золотой валюты установилась тесная связь между нашим денежным рынком и международным. Россия от этого лишь проиграет, так как, будучи страной слабой экономически, с неблагоприятным расчетным балансом, она будет лишена возможности естественным путем расширять свое денежное обращение и придавать ему необходимую эластичность, а во время денежных кризисов на международных рынках, равно как ежегодно осенью, при усилении всюду спроса на деньги, будет испытывать сильнейшее стеснение в деньгах и подвергаться опасности потерять свое золото. Полная несостоятельность нашего нового денежного обращения, не только оказавшегося в состоянии снабдить страну необходимым количеством меновых знаков, но потребовавшего для своего спасения усиленных забот нашего финансового ведомства. Огромная внешняя задолженность, дальнейшее сокращение нашего бумажного денежного обращения и сопротивление расширению учетно-ссудных операций посредством повышения учетного процента Государственного банка. Кредитные билеты стягиваются в кассы Государственного банка в обмен на золото. Золото уходит из касс, кредитные билеты сжигаются. Свободные средства банка сокращаются, что и побуждает банк ограничить учетно-ссудные операции. Это ложится тяжелым бременем на экономическую жизнь страны и приводит к разорению. Но что делать! Этого требует золотая валюта, которая, по заверениям ее насадителей, должна была доставить нам средства для расширения кредита, которых якобы не могла дать наша прежняя денежная система».

Усиленный вывоз хлеба осенью, несмотря на неудовлетворительный урожай прошлого года и голод в приволжских губерниях, Оль сравнивает с принесением человеческих жертв. Эти меры еще более ухудшают положение России: «Единственными средствами покрытия сильно возросшего и без того огромного сальдо нашего расчетного баланса остаются: перепродажа в Париже все вновь выпускаемой государственной ренты и привлечение иностранных капиталов в промышленность посредством распродажи естественных богатств и предоставление иностранцам эксплуатации нашего дешевого народного труда. Этими средствами пользуются во всю».

В конце XIX века денег в обращении на душу населения в России приходилось в три раза меньше, чем было в 1853 году. В стране ощущалось страшное безденежье, отовсюду слышались жалобы на истощение оборотных средств. Нехватку денег испытывали не только сельские обыватели и мелкие торговцы, но и крупные предприниматели. Оль разоблачает обманный характер официальных данных, на основе которых правительство пыталось успокоить общественное мнение. И вот его общий вывод: «Золотая валюта была слишком неудачным опытом, который при нежелании его вовремя прекратить грозит на наших глазах закончиться великой экономической катастрофой».

Не удивительно, что совместно с главным противником этой финансовой авантюры С.Ф. Шараповым Оль, как уже отмечалось, написал работу «Как ликвидировать золотую валюту?». В числе предлагаемых ими мер были:

понижение курса рубля, которое обеспечило бы нормальные условия для развития сельского хозяйства;

правильное снабжение страны оборотными средствами;

приведение в активное состояние нашего расчетного баланса;

урегулирование и обеспечение платежей по нашей колоссальной внешней задолженности (в особенности отказ от новых займов и привлечения иностранного капитала).

Нужно восстановить серебряную валюту.

Идеал - это полное отсутствие долга у государства и нет нужды платить проценты по займам.

Вот несколько положений из заключительного раздела этой интересной работы: «Разумеется, финансы не магия. В мире экономики чудес не бывает, а то, что выдается за чудо, входит чаще всего непосредственно в сферу действия Уголовного Уложения. Так что и встав на правильный путь, мы еще долго бы несли великие жертвы, чтобы залечить те страшные и глубокие раны, которые ей нанесли с 1857 года. Зато будет надежда на экономическое облегчение и выход из бедствий. »

В числе доводов в пользу золотой валюты фигурировали данные о перепроизводстве серебра, которое вследствие этого якобы по - теряло свою ценность и не могло больше служить основой российского рубля. Оль написал брошюру «О мнимом перепроизводстве серебра», в которой с цифрами в руках показал несостоятельность подобных суждений.

Совместно с С.Ф. Шараповым Оль выступил с докладом «Цифровой анализ расчетного баланса России за пятнадцатилетие. 1881-1895 годы», в котором развенчивалась рисуемая правительством еще до перехода на золотую валюту картина экономического процветания России (а впоследствии дела пошли еще хуже). Необходимые расчеты были произведены Олем.

Важнейшее значение для правильного понимания экономического положения страны имело исследование Оля «Русская нефть и ее государственное значение». В нем прослеживается история становления добычи и переработки нефти в России и показано, что наша страна входила в число стран с наибольшими запасами нефти и быстро наращивала ее добычу. Однако доходы от этого шли на пользу не нашему народу, а иностранным фирмам, захватившим в свои руки реализацию российской нефти и нефтепродуктов на мировом рынке.

В начале XX века главным продуктом нефтепереработки еще оставался керосин, а все, что оставалось от ее перегонки, именовалось нефтяными остатками и выбрасывалось или сжигалось. Потом эти остатки стали использовать в качестве топлива, наконец, был открыт способ выработки бензина.

В 1902 в Лондоне (главном центре потребления керосина и местонахождении мировой биржи) вдруг сильно повысились цены на керосин, в особенности на русский. Амерканская Standard oil company, принадлежавшая Рокфеллеру, закупила крупную партию керосина в Баку. Оказалось, что первые нефтеносные площади США из-за хищнической эксплуатации истощались, и американцы, чтобы не потерять своего господства на мировом рынке, нацелились на захват русских нефтепромыслов. «Что наши нефтепромышленники не устоят перед американскими деньгами, - писал Оль, - едва ли можно сомневаться». Возникла реальная «опасность для русского народа увидеть русское нефтяное дело монополизированным в еврейско- иностранных руках». Парижский дом Ротшильдов уже действовал в России как «русское» акционерное общество.

Доля иностранного капитала в нефтяной промышленности России поднялась с 5,9 процента в 1893 году до 48,5 процента в 1902.

Добыча нефти ведется хищнически, подчас нефтяной фонтан, заполнив емкости, выливается прямо на землю, на нефтепромыслах часто возникают пожары.

Вследствие отставания добычи каменного угля некоторые железные дороги и многие промышленные предприятия стали использовать мазут. Для нефтепромышленников оказалось выгоднее поставлять им мазут, чем вырабатывать керосин. Выгонка керосина стала сокращаться. Оль считал, что с государственной точки зрения (а его всегда отличал именно такой подход), это невыгодно. Лучше бы не выбрасывать обесцененный сырой продукт, а перерабатывать всю сырую нефть на месте на более ценные продукты и уже их поставлять на рынок. Выгодно сохранять нефть в недрах земель, еще находящихся в собственности казны.

Политика правительства была нацелена на поощрение экспорта керосина в ущерб внутреннему его потреблению. Керосин, шедший на продажу внутри страны, облагался акцизом, и это делало его недоступным для нищего крестьянства. А керосин, идущий на экспорт, акцизом не облагался, и потому вывоз его рос быстрее, чем продажа внутри страны.

Экспортеры керосина получали громадные прибыли в ущерб русскому народному хозяйству. В Баку пуд керосина стоил 35 копеек, с доставкой в Лондон цена повышалась до 95 копеек, а продавали пуд за 1 рубль 22 копейки. Прибыль в 27 копеек с пуда - это потеря для русского народного хозяйства, отягчающая наш расчетный баланс на 20 миллионов рублей в год.

При этом цены на керосин в Лондоне росли, а в Баку снижались. «Но прибыли эти никому из бакинских промышленников не доставались, и даже самым крупным. Они составляют удел иностранных фирм, располагающих своим наливным флотом и доминирующих на рынках Европы и Дальнего Востока», а в Баку прибыли местных компаний были небольшими, им порой приходилось работать даже в убыток, у них наливной флот отсутствует, и нефть перевозят по старинке - в бочках. «Русских или собственно бакинских экспортеров нет, есть посредники по продаже русского керосина за границей, но покупателями и фактическими экспортерами являются почти исключительно иностранные фирмы. Повышательное движение цен на иностранных рынках лишь в слабой степени передается на Бакинскую биржу», ей диктуют цены иностранцы, а в их интересах предельно снизить цены на керосин в Баку. «Стремление подчинить себе Бакинскую биржу всегда существовало у крупных иностранных компаний. А местные промышленники, не располагающие даже нефтехранилищами, вынуждены соглашаться на диктуемые им условия, чтобы быстрее продать добытую нефть».

что же следовало предпринять правительству?

Заменить акциз на керосин нефтяным налогом, который платили бы не только русские, но и иностранные предприниматели.

Прекратить раздачу казенных земель в нефтеносных районах частника.

Взять в руки государства экспорт керосина, подобно тому, как установили государственную винную монополию (что сделать было гораздо сложнее).

Если сосредоточить все нефтяное дело в руках казны, то ее доход от нефти вырастет с 28 до 90 миллионов рублей.

Если не принять предлагаемых мер, то иностранцы захватят в свои руки всю нашу нефть, и народное хозяйство будет платить им громадную дань.

Оль коснулся также вопроса о замене английского угля, которым снабжались Петербург и прилегающие районы, отечественным топливом и рассмотрел различные варианты решения этой проблемы.

Российские углепромышленники не могли справиться со сбытом добываемого угля и сетовали на его перепроизводство. Оль детально исследовал положение дел в этой отрасли и написал брошюру «Существует ли перепроизводство каменного угля в Черноморском бассейне, или же недопроизводство?». Оказалось, что цены на уголь растут (а при перепроизводстве они должны бы снижаться), новые предприятия потребуют роста добычи, но надо объединить усилия всех заинтересованных предприятий для комплексного решения проблемы.

Нечволодов Александр Дмитриевич (1864-1938), военный и общественный деятель, историк, экономист. Окончил военную гимназию и Николаевскую академию Генерального штаба. Прошел путь от командира роты до генерала, командира пехотной дивизии (подробности его биографии см. в томе «Русский патриотизм» энциклопедии «Святая Русь»).

Наибольшее значение для экономической теории имеют две его книги.

В книге «От разорения - к достатку» (СПб., 1906) Нечволо- дов пролил свет «на главнейшую причину наших современных бедствий», а также показал, «в чем заключается тайна могущества всемирных ростовщиков, так искусно опутавших своими невидимыми сетями все трудящееся человечество». Тайна эта - в «ростовщической природе золотых денег», которую скрыл основоположник политической экономии Адам Смит, чтобы облегчить масонам достижение их цели, которую Нечволодов формулирует так: «.создать всемирное царство главарей капитала на развалинах современных государств, причем бессознательными каменщиками, разрушающими свой государственный строй, а вместе с ним свою свободу, силу, здоровье и нравственность, являются сами же народы, вследствие существующей пагубной для них денежной системы, сущность кото - рой затемняется целой армией гнусных мошенников из подкупленных государственных людей, приводимых масонами подкупом же к заведованию государственным хозяйством, и из ученых масонов. ».

Более того, Нечволодов опасался, что «масоны уже окончательно распяли человечество на золотом кресте и настолько крепко, что никакая сила не может снять его с него, если. » (об этом «если» - через несколько строк). Ведь «все государства мира, имеющие золо - тое денежное обращение, должны (банкирам-ростовщикам) сумму вдвое большую суммы золота, находящегося на земном шаре. как бы ни увеличивались в будущем производительные силы наций, каким бы тяжелым трудом ни были подавлены народы, они никогда не уплатят золотом своего золотого долга, который будет все нарастать в золоте же, даже и после того, когда эксплуатация всех их «естественных богатств» попадет. во власть торговцев этим «золотом». Спасение от этой напасти - только одно: если будет выработано правильное понимание сущности золотых денег и произойдет отказ от золотой валюты. Надо перейти на неразменные (на золото) бумажные деньги, оставив расчет на золото только для международной торговли и для платежей по нашим внешним займам.

Нечволодов глубоко исследовал проблему внешнего долга России. Он предостерегал: «По количеству задолженности мы (Россия) уже первая держава в мире; при этом мы единственная из держав, у которой большая половина этой задолженности внешняя.». А последствия этого ужасны: «Мы уплачиваем иностранцам в каждые шесть с половиной лет дань, равную по величине колоссальной контрибуции, уплаченной Францией своей победительнице Германии» (в войне 1870-1871 гг.)

И об иностранных инвестициях Нечволодов высказался вполне определенно: «Привлечение иностранных капиталов в государство сводится: к эксплуатации этими капиталами отечественных богатств и рабочих рук страны, а затем и вывоза за границу золота, приобретенного в стране за продажу продуктов производства. При этом общее благосостояние местности, где возникают крупные (иностранные) капиталистические производства, обязательно понижается. ».

Полученное извне золото, писал Нечволодов, постоянно уходит назад в виде процентов и дивидендов на вложенные капиталы. Для его обратного привлечения Россия прибегает к новым займам. Так долговая удавка на шее России затягивалась все туже.

Нечволодов показал колониальный характер экономики предреволюционной России: «Главным предметом нашего вывоза служат продукты сельского хозяйства, из которых первое место принадлежит хлебу, и естественные богатства в сыром или полуобработанном виде: лес, нефть, металлы и проч. Мануфактурный же товар мы вывозим всего в количестве около 20 миллионов рублей в год».

Но это очень ненадежная основа экономики, а попытки власти поправить сложившееся положение оказались непродуманными и окончились неудачей: «Вопрос об увеличении притока золота в нашу страну путем завоевания новых рынков для нашей недавно народившейся мануфактурной промышленности, явно нелеп, ввиду младенческого ее состояния сравнительно с мощными ее соперниками английской, германской, французской и Соединенных Штатов. Своеобразная же попытка министерства финансов создать эту промышленность, в прямой и трудно поправимый ущерб нашему сельскому хозяйству и найти ей новый рынок в Китае - привела нас к миллиардным затратам, каковая сумма целостью была занята в долг золотом; при этом, постройка города Дальнего, вместе с сооружением Восточно-Китайской железной дороги и открытием портофранко в Маньчжурии, привели именно к полной погибели нашей незначительной торговли, существовавшей по границе с Северо-восточным Китаем, так как открыли удобный доступ в него с моря иностранным товарам.

В завоевании же новых рынков или расширении старых для произведений нашего сельского хозяйства и сырых и полуобработанных естественных продуктов - мы также встретимся с нашими могущественными соперниками, странами Нового Света (Соединенными Штатами, Аргентиной, Австралией и Канадой), уже сильно теснящими нас со всех сторон, благодаря значительному превосходству своей культуры и давно уже отнявшими у нас роль житницы Старого Света, которую мы играли до семидесятых годов прошлого столетия. В настоящее время нам приходится думать не о расширении старых или завоевании новых рынков, а о сохранении тех, кои мы имели до сих пор. В этом же отношении обстоятельства складываются в высшей степени неблагоприятно: новый торговый договор с Германией. накинул на все главные предметы нашего вывоза значительные пошлины. Это, конечно, еще больше затруднит нашу конкуренцию с Новым Светом, и каждая победа на внешнем рынке будет нам даваться путем все большего и большего разорения у себя дома. ».

Нечволодов не радовался росту экспорта продовольствия из России, потому что «мы вывозим значительно больше, чем можем, то есть не продаем, а распродаемся. Мы вывозим все: хлеб, мясо, яйца, а вместе с тем вывозим частицы нашей почвы. как говорил Вышнеградский, - «сами недоедим, а вывезем!». Результатом этого, помимо самых тяжелых условий жизни, является прямое недоедание нашего населения. и вследствие этого его все возрастающая слабосильность, не говоря уж о страшном недовольстве населения своими условиями жизни. Отчеты военного министерства об ежегодном исполнении призыва дают поражающую картину постепенного вырождения нашего, когда-то самого сильного в Европе народа».

Общий вывод Нечволодова печален: «Страна наша находится на пути самого потрясающего разорения. ».

Нечволодов сурово критиковал экономическое учение и всю теорию Маркса. По его мнению, особенно важны две ошибки (или попытки умышленно запутать дело) Маркса.

Во-первых, «это научное доказательство неизменной стоимости золота, основанное на количестве рабочих часов, необходимых для его извлечения из недр земли, заключает в себе величайшее недоразумение, на котором построено однако все учение Маркса о капитале, вся неизбежность выводов научного социализма.». Ведь хлеб, на производство которого пошло определенное количество рабочего времени, при потреблении уничтожается, на производство новой партии хлеба нужно затратить новый труд. А золото, на добычу которого, например, затрачено столько же труда, исполнив свою роль посредника в обмене один раз, сохраняется в неизменном виде и снова возвращается к своему хозяину, которому уже не нужно трудиться для его добычи. Хозяева золота не работают, они только отдают его взаймы для производства операции обмена, а затем получают его обратно, но уже с процентами в золоте же, купленными ценою человеческого труда, и так при каждом обороте. «Вот истинная, чисто магическая ценность золота: в нем, благодаря его неизменяемости, незаметно сосредоточивается весь труд и капитал человечества. Если выяснить это недоразумение. поставленное Адамом Смитом и Карлом Марксом в основание их учений, то все современные теории политической экономии, неизбежно приводящие к социалистическим принципам, совершенно не применимым к жизни, сейчас же рухнут, и человечество может пойти по новым путям, имея впереди самые светлые и притом достижимые идеалы, - простым изменением своих понятий о деньгах. Вот основная и при том единственная тайна могущества масонов, старательно замаскированная ими от непосвященных.». Маркс и Энгельс продолжили дело Адама Смита, который «скрыл ростовщическую силу золотых денег».

Во-вторых, Нечволодов заметил, что «вожди социализма, призывая пролетариев всех стран к борьбе с существующим порядком и капиталистами, под последними понимают только землевладельцев и фабрикантов, но ни слова не говорят ни о банкирах, ни о биржах. ».

Нечволодов был уверен в том, что отказ от золотой валюты и переход на бумажные деньги, выпускаемые в обращение самодержавной властью, защищающей национальные интересы, освободит страну, а в перспективе - все человечество от тяжелого золотого ярма, составляющего частную собственность, силу, могущество и власть масонов. «Человечество начнет жить по заповедям Xриста».

В книге «Русские деньги» (СПб., 1907) Нечволодов раскрыл тайную игру, какую вели в России иностранные капиталисты при содействии российского министерства финансов. При поддержке государства в России строились крупные предприятия. Затем, после поражения в японской войне, был провозглашен курс на всемерную экономию средств. Но это то же преднамеренное банкротство, какое так широко распространено в современной России и служит орудием передела собственности. На предприятиях Урала (впоследствии скупленных англичанами) из-за отсутствия денег рабочим подчас платили слитками или кусками железа. Государственные кредиты частным предприятиям были в большинстве своем просто разворованы, что стало предметом крупных общественных скандалов и судебных разбирательств.

В то время как официальная пропаганда с удовлетворением отмечала широкий размах железнодорожного строительства в России, Нечволодов вслед за Ф.М. Достоевским отмечал, что эти дороги служат путями проникновения товаров Запада на рынки не только

России, но и Востока (не говоря уж об обеспечении доступа к русскому сырью). Но Нечволодов показал еще и грабительский характер западного капитала, кредитовавшего это строительство: «.благодаря современному устройству русских финансов, для того, чтобы выстроить железные дороги на русской земле, русскими рабочими руками и из русских же материалов, Россия в течение многих десятков лет должна платить огромную дань иностранному капиталу и на столько же десятков лет обременять этой данью расчетный баланс».

Нечволодов приводит высказывания немецкого социалиста Карла Каутского: «Развитие класса капиталистов идет в России, с точки зрения вдохновителей этой политики, слишком медленно. Поэтому делаются все усилия для того, чтобы все более увеличивать приток иностранных капиталов. Эта политика ведет к тому, что капитализм раскрывает для русского народа только одну из своих сторон - пролетаризацию, между тем как другой своей стороной - развитием производительных сил, ростом прибавочной стоимости и богатства, оно идет преимущественно на пользу чужим странам.. Капитализм приносит России лишь сопровождающие его муки! Она не получает своей доли в его приобретениях и триумфах» (заметим попутно, что Каутский в этой же статье советует конфисковать драгоценности, принадлежащие Русской Православной Церкви). Нечволодов, обобщив мировой опыт перехода на золотую валюту, принесшего повсюду кризис для производителей и выгоду только финансовым спекулянтам, с цифрами и фактами в руках доказывал, что правительство либералов ведет Россию к краху.