Новые бойцы в лагере славянофилов
Самарин Юрий Федорович (1819-1876), общественный деятель, историк, философ и публицист, с середины 1840-х годов один из главных деятелей движения славянофилов. Родился в богатой и родовитой дворянской семье; окончил курс в Московском университете по философскому факультету.
Большие связи в высшем свете, отличное светское образование обеспечивали ему блестящую служебную карьеру, но она его не привлекала.Ко времени знакомства с Хомяковым и Киреевским 20-летний Самарин, как и его столь же молодой друг Константин Сергеевич Аксаков, изучал летописи, старинные грамоты, акты, памятники древней и более поздней русской словесности. И оба они вместе с тем были поклонниками немецкой идеалистической философии и рассматривали открываемый мир русской истории и культуры в категориях диалектического процесса. Они пытались, по словам И.С. Аксакова (младшего брата К.С. Аксакова), «построить на началах же Гегеля целое миросозерцание, целую систему своего рода «феноменологии» Русского народного духа, с его историей, бытовыми явлениями и даже Православием». Однако постепенно и К.С. Аксаков, и Самарин под влиянием Хомякова и И.В. Киреевского склонялись к их философии и отходили от Гегеля.
Самарин убедился в том, что Гегеля примирить с православием невозможно и, примкнув к славянофильскому направлению, стал одним из талантливейших его представителей. Богословские воззрения Xомякова Самарин воспринял всецело и пытался проводить их в замечательной диссертации о Стефане Яворском и Феофане Прокоповиче, которую он в 1844 году защищал в Московском университете.
В 1844 году Самарин поступил на службу, был секретарем департамента сената, потом перешел в министерство внутренних дел и в 1847 году отправился в Ригу делопроизводителем комиссии, которой поручено было ревизовать тамошнее городское правление. Изучив все городские архивы, Самарин написал историю города Риги.
Слухи о насильственном присоединении к Православию эстов и латышей и о возбуждении их православным духовенством против помещиков побудили его написать в 1849 году «Письма из Риги», в которых обсуждалось отношение к России прибалтийских немцев. Письма эти, получившие распространение в рукописи, вызвали неудовольствие влиятельных сфер. Самарин был привлечен к ответственности по обвинению в разглашении служебных тайн. В действительности Самарин показал засилье немцев в Прибалтике. За это он был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Его допрашивал лично император Николай I, заявивший, что Самарин виноват больше, чем декабристы. Те выступали против монархии вообще, за республику, а Самарин показал, что немцы служат не России, а династии, и выходит, что царь - ставленник немцев. Дело кончилось для Самарина 10-дневным арестом в крепости и переводом на службу в Симбирскую губернию. Разъяснение положения дел в Прибалтийском крае и его отношений к России и позже занимало Самарина и вызвало целый ряд исследований, напечатанных им за границей под заглавием «Окраины России». В числе их имеются и ценные исторические исследования, например, очерк крестьянского вопроса в Лифляндии, но главным образом они посвящены задачам русской политики на окраинах. Самарин указывал, что задачи эти заключаются в поднятии и укреплении тех общественных элементов, которые дружественно расположены к основному населению государства, — а такими элементами в Прибалтийском крае являются латыши и эсты, которые должны быть освобождены от немецкого влияния. В конце 1849 года Самарин был назначен правителем канцелярии киевского генерал-губернатора. В 1853 года Самарин вышел в отставку и подолгу жил в деревне, изучая быт и хозяйственное положение крестьян и все более и более убеждаясь в необходимости отмены крепостного права. Вместе с тем он приступил к изучению истории освобождения крестьян в Западной Европе, преимущественно в Пруссии; в результате получилось обширное сочинение, которое в сокращенном виде напечатано было в журнале «Сельское
МИХАИЛ АНТОНОВ
благоустройство».
С 1856 г. Самарин был деятельным сотрудником «Русской беседы». Когда поднят был вопрос об упразднении крепостного права, Самарин был назначен членом от правительства в Самарском губернском комитете. В 1859 году он был приглашен к участию в трудах редакционных комиссий, где работал в административном и хозяйственном отделениях, представляя вместе с князем В. А. Черкасским и некоторыми другими славянофильское воззрение на народный быт.Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860), мыслитель, публицист, филолог, историк, поэт, литературный критик, старший сын писателя С. Т. Аксакова. Родился в селе Аксакове Бугуруслан- ского уезда Оренбургской губернии, в котором и провел первые десять лет своей жизни. Пятнадцати лет Аксаков был уже студентом Московского университета на словесном факультете. Его профессорами были Павлов, предшественник Белинского, Надеждин, Шевы- рев; а кружок товарищей состоял из Станкевича, Кетчера, Евг. Кор- ша, Белинского. В середине 1830-х годов к ним примкнули Боткин, Тургенев, Катков. К этому времени относится увлечение К. Аксакова философией Гегеля, над чем он впоследствии иронизировал в шуточном стихотворении:
В тарантасе, в телеге ли,
Еду ночью из Брянска я,
Все о нем, все о Гегеле Моя дума дворянская.
Но уже с конца 30-х годов кружок этот распался — умер глава его Станкевич, а Белинский круто повернул к требованиям активного противодействия тяжести общественных условий и переехал в Петербург. Аксаков же, с детства преданный русскому быту, остался верен ему и примкнул к иному, не похожему по внешности на первый, скромный, — кружку славянофилов — Хомякова, Киреевских, Самарина.
В 1838 году Аксаков отправился за границу, но полное неумение жить самостоятельно через пять месяцев заставило его вернуться домой, под кров родительского дома, где все житейское, прозаичное не касалось его. Поездка эта ознаменовалась, между прочим, тем, что в Берлине Аксаков в первый и последний раз в жизни пытался сблизиться с женщиной; но практические требования хорошенькой продавщицы цветов разочаровали идеалиста, и он бежал от нее.
Он всю жизнь остался холостым. В 1841 году Аксаков защитил свою магистерскую диссертацию о Ломоносове. Диссертация эта была готова гораздо раньше, но цензура заставила изменить некоторые выражения о Петре и петровском периоде и перепечатать книгу.
Аксакову много досталось от цензуры. Первый том славянофильского «Московского сборника», предпринятого изданием в 1846 году, возбуждал много недоразумений, второй же, со статьей Аксако - ва о «Богатырях князя Владимира», был уничтожен совсем, а ее авто - ру, как и другим участникам «Сборника» — Хомякову, Киреевским, князю Черкасскому, — повелено было печататься только с разрешения Главного управления цензуры в Петербурге. Снята была со сцены и драма Аксакова «Освобожденная Москва». В 1857 году Аксаков редактировал газету «Молва». Литературная деятельность Аксакова обширна и разнообразна — его историко-филологические исследования и критические статьи издавались отдельными книгами и печатались во многих газетах, журналах и сборниках. Кроме того, он писал драмы и стихотворения как оригинальные, так и переводные.
Константин Аксаков был убежден в том, что «Россия - земля совершенно самобытная. Очень ошибаются те, которые вздумают прилагать к ней европейские воззрения и на основании их судить о ней». Он станет наиболее пылким защитником славянофильских идей и заслужит у своих идейных противников наименования «неистового Константина». Про К. Аксакова говорили, что он доводил все положения славянофильского учения до последних пределов (порой переходя границы разумного). Не случайно его порой называли еще и «Белинским славянофильства». Как писал о нем Герцен, «вся его жизнь была безусловным протестом против петровской Руси, против петербургского периода во имя непризнанной, подавленной жизни русского народа. Его диалектика уступала диалектике Хомякова, он не был поэт-мыслитель, как И. Киреевский, но он за свою веру пошел бы на площадь, пошел бы на плаху, а когда это чувствуется за словами, они становятся страшно убедительны.
Он в начале сороковых го - дов проповедовал сельскую общину, артель.» К сожалению, жизнь К. Аксакова оборвалась слишком рано. Смерть отца губительно повлияла на нежно любящего сына, и он не перенес потери: легочная чахотка покончила с ним на острове Занте Греческого архипелага.Кошелев Александр Иванович (1806-1883), общественный деятель, публицист, помещик, теоретик финансов, примкнул к славянофильскому кружку вскоре после его образования. Именно он в кружке славянофилов разрабатывал в основном политическую и экономическую сторону славянофильского учения.
Кошелев происходил из обеспеченной и просвещенной дворянской семьи. С детства он был близок с соседями по улице братьями И.В. и П.В. Киреевскими, вместе с которыми брал уроки у профессоров Московского университета. Получил хорошее образование, знал французский, немецкий, английский, греческий и латинский языки. В 1822 году он поступил на службу в московский архив министерства иностранных дел. Между товарищами Кошелева оказались князь В. Ф. Одоевский, Д.В. Веневитинов, С.П. Шевырев и др. Одоевский ввел Кошелева и его ближайших друзей в литературный кружок Раича. Вскоре некоторые члены кружка, в том числе и Кошелев, с Одоевским во главе отделились, составили «Общество любомудрия» и начали издавать «Мнемозину» — первый в России журнал философского направления. События, последовавшие за подавлением восстания декабристов, побудили общество прекратить свое существование. В 1827 году Кошелев у постели умирающего Веневитинова близко сошелся с А.С. Xомяковым, коренным образом повлиявшим на его мировоззрение: начитанный и философски образованный Кошелев скоро стал славянофилом. В 1826 году он переехал в Петербург, где служил в департаменте иностранных исповеданий и делал выписки из иностранных газет для императора Николая.
В 1831 году Кошелев поехал за границу, познакомился с Гете, с экономистом Росси и др. знаменитостями и задумал основать не осуществившееся и довольно туманное по задачам общество противодействия русской лени.
Человек деловой, не склонный к мистическим созерцаниям, он успешно вел хозяйство в приобретенном имении в Рязанской губернии, был откупщиком (и одновременно боролся с пьянством) и составил себе приличное состояние. Не раз бывал за границей, посетил Всемирную выставку в Лондоне, изучал на месте сельское хозяйство Англии. В имении Кошелев завел несколько школ.В 1840-х годах под влиянием бесед с И.В. Киреевским и А.С. Xомяковым стал ежедневно читать Новый Завет и творения Св. Отцов (особенно святителей Василия Великого и Иоанна Златоуста) и в итоге пришел к выводу о несовместимости крепостного права (рабства) с учением Xриста. Это рабство противно и христианству, и здравому смыслу, и интересам государства. С этого времени Кошелев посвятил свою деятельность борьбе за отмену крепостного права и устранение его пережитков, которую вел не с политических или экономических, а с религиозно-нравственных позиций, показывая пример действенного христианства. В статье «Добрая воля сильнее неволи», которую ему удалось опубликовать в 1847 году в «Земледельческой газете» (она прошла через цензуру случайно), он убеждал помещиков освободить своих дворовых. Ряд других его статей, где предлагались дальнейшие шаги по пути постепенного упразднения крепостного права, были запрещены цензурой и света не увидели.
Откуп Кошелев держал до 1848 года; практика убедила его в неудобстве этого способа ведения дела, и он представил министру финансов записку о замене откупной системы введением акцизного сбора. Записке, однако, не было дано хода. Будучи предводителем дворянства Сапожковского уезда, Кошелев являлся неутомимым пре - следователем злоупотреблений крепостного права, не стесняясь вступать в борьбу с самыми влиятельными и богатыми помещиками.
Опровергая Киреевского, который в своем отвлеченном настроении оставался чужд общественным вопросам, Кошелев говорил в своих «Записках»: «Вникая в учение Христово, я все более и более убеждаюсь, что братство есть основа всех его правил». В «Земледельческой газете» в 1847 году появилась статья Кошелева «Добрая воля сильнее неволи» (она прошла через цензуру случайно), предлагавшая освобождать дворовых людей. Но Кошелев не мог высказать главной своей мысли — об освобождении крестьян с землей, так как, по его мнению, помещики в России никогда не имели права собственности на землю, а только право пользования под контролем правительства. В 1847 году Кошелев обратился к рязанскому дворянству с предложением испросить дозволение на составление комитета по улучшению быта крестьян; такая же мысль зародилась и в Москве у Д. Н. Свербеева, и между обоими деятелями завязалась оживленная переписка. Встретив сопротивление губернского предводителя, Кошелев обратился в 1850 году к министру внутренних дел Перовскому, но предложение его было отвергнуто. Остановленный в практической деятельности, Кошелев ушел в теоретическую разработку государственных вопросов.
Подобно упомянутым выше первым славянофилам, Кошелев признавал единственно возможной в России формой правления самодержавие, но считал необходимым участие общества в совещательной форме. Зиму Кошелев жил в Москве, а лето — в деревне.
Во время Крымской войны Кошелев составил записку о финансах, которую подал уже новому государю. Он предлагал не прибегать для продолжения войны к новым налогам и внутренним и внешним займам, а обратиться к добровольным пожертвованиям, для чего сделать воззвание к патриотизму страны и созвать ее представителей, которые решили бы, в какой мере возможны пожертвования от каждого сословия. В 1852 года вышел на средства Кошелева первый том «Московского Сборника»; второй том был задержан цензурой.
Одоевский Владимир Федорович (1804-1869), писатель, фило - соф, музыкальный критик и общественный деятель, князь.
Одоевского редко причисляют к славянофилам, и напрасно. Он не просто один из главных деятелей раннего славянофильства, но во многих отношениях и самый яркий его представитель, автор самого вдохновенного манифеста славянофилов «Русские ночи» - гениального произведения, до сих пор не оцененного по достоинству. Он действительно стоит несколько особняком от других славянофилов. Здесь сказывается и то, что он жил в Петербурге и потому не был завсегдатаем московских салонов. Кроме того, он полемизировал с некоторыми славянофилами (особенно с К. Аксаковым), хотя больше на личной, чем на идейной почве. Но именно в его «Русских ночах» прозвучала и самая острая (причем весьма предметная) критика Запада, и уверенность в спасительной для мира миссии нашей страны, что нашло выражение в знаменитой заключительной фразе: «Девятнадцатый век принадлежит России!».
Одоевский родился в Москве, уехал из нее в 1826 году и в 1862 году вернулся навсегда, здесь он похоронен. Его друзьями юности были И.В. Киреевский, Д.В. Веневитинов, А.И. Кошелев (это все члены кружка русских философов - «любомудров», главой которого был Одоевский), С.П. Шевырев, М.П. Погодин и другие славянофилы или близкие к ним известные впоследствии деятели.
Окончив курс в благородном пансионе при московском университете, сотрудничал в «Вестнике Европы», а затем, сблизившись с Грибоедовым и Кюхельбекером, издавал в 1824-1825 годах альманах «Мнемозина». В 1826 году поступил на службу в ведомство иностранных исповеданий; редактировал «Журнал Министерства Внутренних дел». В 1846 году был назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея.
Одоевский был другом Пушкина и деятельным сотрудником его «Современника». Человек самого разностороннего и глубокого образования, вдумчивый и восприимчивый мыслитель, талантливый и оригинальный писатель, Одоевский чутко отзывался на все явления современной ему научной и общественной жизни. Влияние университетского пансиона и лекции горячего последователя Шеллинга, молодого профессора Павлова, сказались в тех взглядах, с которыми вступил Одоевский в жизнь, не изменив им затем ни в чем существенном. Искание во всем и прежде всего правды («Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни, — писал он в свои преклонные годы, — были всегда и моими врагами, и моими мучителями: всюду я преследовал их и всюду они меня преследовали»), уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке и стремление всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы отдельного человека и целого общества — вот характерные черты его произведений и его образа действий. Для нашей темы Одоевский является как научный мыслитель и популяризатор нравственно-философских, экономических и естественноисторических учений.
Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского была забота о просвещении народа, в способности и добрые духовные свойства которого он страстно верил, — забота тем более ценная, что крайне редко встречалась в то время и многими рассматривалась как странное чудачество. Долгие годы состоял он редактором «Сельского Обозрения», издававшегося министерством внутренних дел; выпустил в свет книжки «Сельского чтения», в 20 тысячах экземпляров, под заглавиями: «Что крестьянин Наум твердил детям и по поводу картофеля», «Что такое чертеж земли и на что это пригодно» (история, значение и способы межевания) и т. д.
Одоевский написал для народного чтения ряд «Грамоток дедушки Иринея» — о газе, железных дорогах, порохе, повальных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нем самом», — и, наконец, издал «Пестрые сказки Иринея Гамозейки», написанные языком, которым восхищался знаток русской речи Даль.
Как отмечается в предисловии к «Русским ночам» Одоевского, именно он увидел в Европе угнетение человека и волчьи законы буржуазного эгоизма, в систематичности современных философских учений - казенную иерархию ценностей, разрушение целостного отношения к миру, опасный путь к бездуховным, безосновным позитивизму и вульгарному материализму. Одоевский прозорливо почувствовал всемирно-исторический характер обуржуазивания и политики, и науки, и быта и не мог не ужаснуться этому. Реакция его, рюриковича, русского дворянина, современника 1812 года, была в чем-то сходной со славянофильской: он тоже проникался романтически-феодальным утопизмом, представлением об особом пути России (хотя, как и славянофилы, отнюдь не идеализировал николаевскую эпоху). Но в отличие от славянофилов Одоевский не возвращался вспять (опять тот же предрассудок, будто славянофилы призывали «назад, в Древнюю Русь!»). Он, наоборот, бесстрашно бросался в самую гущу современной культуры, науки, искусства, стремясь найти у современного человечества опору и тенденцию такого движения, которое победило бы «Бентамию» (о которой речь пойдет дальше, при изложении экономических воззрений Одоевского), меркантильный мир, распадающийся на эгоистические атомы.
Одоевский не чужд был и опытным наукам (он неплохо знал математику, физику, химию, физиологию), внимательно изучает психологию, находится под явным воздействием идей французско-
МИХАИЛ АНтОНОВ
го христианского социализма (ср. интересную запись Одоевского: «Христианство должно было возбудить гонения и общее негодование; оно вошло в противоречие с основным элементом древнего мира: неравенством между людьми.... Безусловный гнет человека человеком. есть явление неестественное, которое может быть поддерживаемо лишь материальною силою; этот гнет чуяли все народы до Р. Х., но никто до Христа не выговорил слова об общей взаимной любви между всеми людьми без различия».) Одоевский остро чувствовал всеобщую взаимосвязанность явлений и структур и был одним из самых ярких представителей школы русского космизма.
Если другие славянофилы «первого призыва» отмечали кризис Запада и считали, что Россия со временем предложит Европе спасительную идею, то Одоевский первым высказал мысль о смерти Запада: «В нынешней старой Европе мы видим... горькое и странное зрелище! Мнение против мнения, власть против власти, престол против престола, и вокруг сего раздора - убийственное, насмешливое равнодушие! Науки, вместо того чтобы стремиться к тому единству, которое одно может возвратить им их мощную силу, науки раздробились в прах летучий, общая связь их потерялась, нет в них органической жизни; старый Запад, как младенец, видит одни части, одни признаки - общее для него непостижимо и невозможно. ученые отказались от всесоединяющей силы ума человеческого. В искусстве давно уже истребилось его значение; оно уже не переносится в тот чудесный мир, в котором, бывало, отдыхал человек от грусти здешнего мира. искусство погибает. Религиозное чувство на Западе? - оно было бы давно уже забыто, если б его внешний язык еще не остался для украшения, как готическая архитектура. Западный храм - политическая арена; его религиозное чувство - условный знак мелких партий. Религиозное чувство погибает! Погибают три главные деятели общественной жизни! Осмелимся же выговорить слово, которое, может быть, теперь многим покажется странным и через несколько времени - слишком простым: Запад гибнет! Но гибель Запада - это не конец истории человечества, в мире еще есть «один новый, один невинный народ», который «достоин сего великого подвига; в нем одном, или посредством его, еще возможно зарождение нового света, обнимающего все сферы ума и общественной жизни. О, верьте! будет призванный из народа юного, свежего, непричастного преступлениям старого мира! Будет достойный взлелеять в душе своей высокую тайну и восставить светильник на свешницу, и путники изумятся, каким образом разрешение задачи было так близко, так ясно - и так долго скрывалось от глаз человека».
Одоевский не заставляет читателя ломать голову над загадкой, что это за народ-спаситель для человечества. Это - русский народ: «Где же ныне шестая часть света, определенная провидением на великий подвиг? Где ныне народ, хранящий в себе тайну спасения мира? Где сей призванный... где он?.. Много царств улеглось на широкой груди орла русского! В годину страха и смерти один русский меч рассек узел, связывавший трепетную Европу, - и блеск русского меча доныне грозно светится посреди мрачного хаоса старого мира... Европа назвала русского избавителем! в этом имени таится другое, еще высшее звание, которого могущество должно проникнуть все сферы общественной жизни: не одно тело должны спасти мы - но и душу Европы! Мы поставлены на рубеже двух миров: протекшего и будущего; мы новы и свежи; мы непричастны преступлениям старой Европы; пред нами разыгрывается ее странная, таинственная драма, которой разгадка, может быть, таится в глубине русского духа. Велико наше звание и труден подвиг! Все должны оживить мы! Наш дух вписать в историю ума человеческого, как имя наше вписано на скрижалях победы. Другая, высшая победа - победа науки, искусства и веры - ожидает нас на развалинах дряхлой Европы. Увы! может быть, не нашему поколению принадлежит это великое дело!.. Мы еще надеялись, мы еще ожидали прекрасного от Европы!.. Мы еще не уединились в свою самобытность. Мы струна не настроенная - мы еще не поняли того звука, который мы должны занимать во всеобщей гармонии. Тебя, новое поколение, тебя ждет новое солнце, тебя!.. Соедини же в себе опытность старца с силою юноши; не щадя сил, выноси сокровища науки из-под колеблющихся развалин Европы - и, вперя глаза свои в последние судорожные движения издыхающей, углубись внутрь себя! в себе, в собственном чувстве ищи вдохновения, изведи в мир свою собственную, непрививную деятельность, и в святом триединстве веры, науки и искусства ты найдешь то спокойствие, о котором молились отцы твои. Девятнадцатый век принадлежит России!»
При этом Одоевский успокаивает Европу, которая всегда с подозрением относилась к России: «Не бойтесь, братья по человечеству! Нет разрушительных стихий в славянском Востоке - узнайте его, и вы в том уверитесь; вы найдете у нас частью ваши же силы, сохраненные и умноженные, вы найдете и наши собственные силы, вам неизвестные, и которые не оскудеют от раздела с вами».
Одоевский сам сознавал, что он - один из основателей славянофильства, и для нового издания книги сделал добавление: «Внимательный читатель заметит, что в этих строках вся теория славяно - филизма, появившегося во 2-й половине текущего столетия».
Тютчев Федор Иванович (1803-1873) - гениальный русский поэт и мыслитель, представляет собой редкостный тип прирожденного и целиком самобытного славянофила. Родился в родовом имении отца Овстуг Орловской губернии. После окончания Московского университета был определен на службу за границу, где и провел большую часть своей чиновничьей карьеры. Но, десятилетиями живя среди западных европейцев, дважды женатый на немках, и по возвращении в Россию высоко ценя европейский комфорт, Тютчев жил русской жизнью и только ее считал настоящей, достойной русского человека. Xарактеристика его творчества приведена в статье в томе «Русская литература» энциклопедии «Святая Русь». Здесь из этой статьи приводится та ее часть, которая характеризует общественно-политические взгляды Тютчева и его славянофильские воззрения: «В 1848-1850 годы Тютчев выступает со статьями «Россия и Германия», «Россия и революция», «Папство и римский вопрос», задумывает книгу «Россия и Запад». Еще в 1830 году, потрясенный июльскими событиями во Франции, он предрекал начало новой, революционной эры и предчувствовал приближение грандиозных социальных катаклизмов - первого акта всемирной катастрофы. Революцию 1848 года поэт рассматривал как осуществление своего пророчества, начало неизбежной гибели, всеобщего разрушения европейской культуры и цивилизации. Единственной серьезной силой, противостоящей революционной стихии, считал Тютчев Россию. Именно противостояние России и революции, исход неминуемого поединка между ними, полагал он, и определит судьбу человечества. Продолжая и углубляя основные идеи славянофилов, Тютчев говорит о необходимости противопоставить Западной Европе Европу Восточную - союз славянских земель во главе с Россией - особый мир, развивающийся по иным, отличным от Запада историческим законам. Он обосновывает исключительную мессианскую всемирно-религиозную роль России соображениями религиозно-нравственного характера, в том числе такими свойствами русского народа, как смирение, готовность к самопожертвованию и самоотвержению, которые полярно противостоят «гордости», самоутверждению личности - характерным чертам западного мира. Тютчев говорит о необходимости религиозногосударственного подчинения Запада России, мечтает о расширении пределов «царства русского» «от Нила до Невы, от Эльбы до Китая и считает тремя «заветными столицами» грядущей всемирной империи Москву, Рим и Константинополь.
Вдумываясь в судьбы России, Тютчев пришел к убеждению, что ее история, ее быт, весь религиозно-нравственный уклад русского народа создали из России самобытный и в высшей степени своеобразный организм, вовсе не похожий на западный шаблон, выросший на почве средневекового феодализма, римского права, оппозиционного парламентаризма и воинствующего латинского христианства. Эти начала, вскормившие западноевропейскую цивилизацию, чужды русскому самосознанию, которое развивалось и крепло под влиянием идей иного порядка, и в первую очередь - Православия и царского самодержавия. И в то время, как на Западе в течение долгих столетий шла ожесточенная распря между Церковью и светской властью, в России царь и патриарх, восполняя один другого, при единодушном одобрении народа медленно, но верно строили и устрояли
Тот светлый храм, ту мощную державу,
Ту новую, разумную ту Русь,
которая к великой зависти ее западных соседей как бы невзначай раскинулась на двух материках, на беспредельных пространствах от Вислы до Тихого океана, проникла и в Среднюю Азию.
Формально не примыкая ни к какому лагерю, Тютчев по своему мировоззрению близко стоял к славянофилам - к Ю.Ф. Самарину, А.С. Хомякову, Ф.М. Достоевскому и И.С. Аксакову. Так же, как они, Тютчев утверждал, что Европа никогда не простит России ее величия, ее первенствующего места в многомиллионной славянской семье и ее последнего решающего слова в конечных судьбах Западного мира.
Долгие годы, проведенные поэтом за границей, не только не ослабили, но скорее усилили его беззаветную любовь к своему народу. Чуткий и мудрый Тютчев знал, что России предстоит пережить тяжкий кризис. Зловещие симптомы указывали на то, что многовековые устои русской государственности пошатнулись и что крепким, стародавним традициям нашим, выковавшим великую Империю, угрожает страшная, едва ли не смертельная опасность от тлетворных веяний извне. Но в то же время Тютчев всем своим нутром постиг, что
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать - В Россию можно только верить».
Многое в представлениях Тютчева было ошибочно, о чем речь пойдет дальше, но здесь важно отметить его важнейший вклад в общую концепцию славянофильства. Еще при жизни Киреевского и Хомякова он заложил основу социально-политической программы славянофильства. В то время, как другие славянофилы бывали в Западной Европе проездом, чаще как туристы, в лучшем случае получали там образование, Тютчев провел там много лет, повседневно соприкасаясь с представителями самых разных кругов общественности и простонародья. Если другие славянофилы подчеркивали принципиальные отличия русского строя жизни от западноевропейского, то Тютчев первым почувствовал крайне агрессивный настрой Европы против России. Поэтому он предсказывал неизбежный «крестовый поход» Европы против нашей страны, войну, и притом крайне жестокую, между этими двумя полюсами тогдашнего мира. Одни его пророчества вскоре оправдались, другие еще ждут своего воплощения.