§ 8. Варваризация

Варварский фактор оказал очень значительное влияние на эволюцию позднеантичного общества. Варвары всегда окружали античную ойкумену, но лишь в III веке нарушилось известное равновесие сил, которое установи­лось в отношениях империи с варварами в предшествующие столетия^[86].

Вторжения готов в середине III в. были катастрофическими для импе­рии. Лишь мобилизацией всех сил и средств государства удалось отразить эту агрессию. Но это были лишь первые беды начавшегося Великого пересе­

ления народов. Нашествие гуннов и битва под Адрианополем 378 г. стали ру­бежом, после которого варваризация империи стала необратимой. Волей су­деб и дальновидной политикой Константинополя главный поток варваров был направлен на Запад.

Варвары, переселившиеся на территорию империи, чаще всего привле­кались на военную службу в качестве федератов^[87]. Компактные поселения варваров-земледельцев на территории империи становились важным факто­ром экономической и политической системы государства. Из среды варваров, посаженных на землю, часто появлялись колоны и квазиколоны. Наконец, на военное службе варвары могли достичь самых высоких постов и порой вер­шили судьбы государства (Стилихон, Аларих, Руфин, Рицимер, Одоакр и т.д.).

Субъективно, по своим ближайшим осознанным интересам, население Римской империи и вторгавшиеся в нее варвары-завоеватели обычно оказы­вались врагами. Завоеватели несли смерть и разорение.

Если императоры или отдельные магнаты вступали в союз с варварски­ми племенами, чтобы использовать их в борьбе за власть либо для защиты от вторжения других варваров, то земли для поселения таких союзников отво­дились за счет местного населения.

Взаимоотношения между империей и каждым варварским племенем зависели от конкретных условий. При этом наблюдалось относительное раз­нообразие вариантов. Процесс варваризации Запада в V веке стал неизбежен и неотвратим.

Военные границы распадающейся цивилизации представляют собой наглухо заколоченный забор. Но прорыв варварских отрядов через перекры­тые границы - обычная судьба универсальных государств^[88]. Закрытие и укрепление границ может лишь отодвинуть беду. В данном случае время ра­ботает на варваров, постоянно тревожащих своими набегами больную циви- лизацию^[89]. Наиболее распространенной формой контакта является война, а не торговля. Универсальное государство не в состоянии удерживать варваров под контролем, не сражаясь с ними^[90][91]. Если затяжная война между нарушите­лями и защитниками границы начинает превращаться в борьбу за пригранич­ную власть, защита рано или поздно рухнет, потому что цивилизация не в со­стоянии поддерживать все нарастающий темп военного самосовершенствова- 91

ния, вполне доступный варварам .

Постоянно растет разрыв в психологическом настрое между цивилиза­цией и варварами. Борьба истощает, цивилизацию, а для варвара она - смысл жизни (на определенном этапе). В такой ситуации цивилизация решается на

крайние меры: когда все ресурсы исчерпаны, остается попытаться использо­вать военные достоинства варвара против него самого^[92]. Но это средство за­щиты чревато катастрофой, которую оно и призвано было предотвратить. Вслед за этой неудачей немедленно начинается крушение границ. Такова диалектика взаимоотношений между двумя мирами.

Причины варварского нашествия здесь для нас не столь важны. Нужно остановиться лишь на ряде аспектов влияния варваров на позднеантичную цивилизацию. Прежде всего нашествие варваров почти всегда было “бег­ством вперед”. Завоеватели - это беженцы, подгоняемые другими, более сильными или более жестокими, чем они. Их собственная жестокость часто проистекала из отчаяния, особенно когда римляне отказывали им в убежище, коего они обычно миролюбиво испрашивали^[93][94].

Языческие авторы обычно настроены к варварам резко отрицательно, ведь, будучи наследниками греко-римской культуры, “ни испытывали нена­висть к варварам, разрушающим их культуру. Отношение же христиан к вар­варам было несколько сложнее. Одни выражали отвращение к завоевателям, разорявшим земли христиан. Другие считали гибель Рима наказанием за пре­грешения римлян. Официальной политикой церкви в V в. становится миссио­нерство среди варваров (деятельность св. Северина в Норике и т.п.).

У масс зависимого сельского населения приход варваров вызывал двойственные чувства. С одной стороны, колоны боялись свирепых граби­телей, но с другой, варвары часто выступали в роли освободителей от гнета магнатов. Парадокс состоит в том, что расселение варваров на римской почве в конце концов удовлетворило всех. В эпоху тяжелых испытание проница­тельные умы видели будущую развязку событий в смешении варваров и рим- 94 лян .

Для варваров оставалась неизменной притягательность античной циви­лизации. Предводители варваров приглашали римлян в качестве советников (достаточно назвать Ореста у гуннов), перенимали римские нравы, украшали себя римскими титулами консулов, патрициев и т.п. Они выступали часто не в роли врагов, а в роли поклонников римского политического устройства. Их скорее можно было принять за преемников римской власти^[95]. Завоеватели римских провинций V в. составляли как бы последнее поколение тех инозем­цев, которые постепенно, уже с III в. захватывали высшие магистратуры и овладевали империей. Если покорение Цезарем Галлии инкорпорировало в римский мир новые народы и территории, то германскую волну IV-VI вв. Рим «переварить» уже не мог.

Таким образом, два мира как бы шли навстречу друг другу. Дегра-ди- рующие, внутренне варваризирующиеся римляне опускались до уровня под­нимающихся, обретающих внешний лоск варваров^[96].