«О ТВЕРДОМ И БЕЛОМ» 

• Твердый белый камень суть «три», не так ли?
• Не так.
• Может быть, «два»?

• Именно так.
• Почему?
• Не имея твердого, обретаем белое, тут сопоставлений [имени] с сущностью два.
  Не имея белого, обретаем твердое, тут сопоставлений с сущностью [тоже] два.
• Обретая заключенную в [камне] белизну, нельзя сказать, что нет белого; обретая заключенную в нем твердость, нельзя сказать, что нет твердого. Сложим их вместе — вот и камень, он потому, собственно, и является таковым. Разве это не «три»?
• Посмотрев [на камень], не увидишь заключенной в нем твердости, но обретешь заключенную в нем белизну — твердого нет. Потрогав, не ощутишь заключенной в нем белизны, но нащупаешь заключенную в нем твердость — белого нет.
• Если бы в Поднебесной не существовало белизны, то было бы нельзя увидеть камень; если бы в Поднебесной не существовало твердости, то было бы нельзя осязать камень. Ничто из твердого белого камня не находится вовне, может быть, [кто-то] прячет [все] три?
• Имеет место самопрятание, а не прятание ради того, чтобы спрятать.
• Сам камень, его белизна и его твердость непременно должны быть взаимно насыщены. Как же происходит их самопрятание?
• Когда обретается его белизна и когда обретается его твердость, видимое и невидимое расходятся. То одно, то другое не насыщают [камня], потому и разделены. Разделение и есть прятание.
• Белизна камня и твердость камня, видимая и невидимая, составляют «два» или «три». Разве здесь не те же сопоставления с сущностью, что, к примеру, у ширины и длины, которые взаимно насыщены?
• Белое в вещах вокруг не определяется заключенной в [камне] белизной; твердое в вещах вокруг не определяется заключенной в лем твердостью.
  Все неопределенное совмещается, что уж тут камню?
• Если, потрогав камень, отрицают твердость, значит, камня нет. А если отрицают камень, то уже негде взять белый камень. Ничто не разделено в камне и с ним, благодаря чему он сохраняет свое естество, и нет предела этому [сохранению].
• Камень — «единица», твердость и белизна — «два», но существуют в камне. Поэтому там есть знание, там есть незнание, там есть видимое и там есть невидимое. Вот почему знание и незнание взаимно разделены, а видимое и невидимое поочередно прячутся. А коль скоро прячутся, то кто скажет, что нет разделения?
• Глазу не дано [увидеть] твердость, руке не дано [осязать] белизну, но нельзя сказать, что нет твердого, как нельзя сказать, что нет белого. У [глаза и руки] разное назначение, и здесь не может быть никакой замены. Твердое и белое находятся в камне, при чем же тут разделение?
• Твердое, еще не соединившись с камнем, является твердым, оно является твердым и тогда, когда, будучи совмещенным, не соединено с вещами. Твердое непременно является твердым. Оно является твердым и тогда, когда не придает твердости камню или [другой] вещи. В Поднебесной нет места подобной твердости, поэтому твердое прячется. Белое никак не может существовать само по себе, иначе как могли бы становиться белыми камень и [другие] вещи? Но коль скоро белое — непременно белое, то, не обелив камня и вещей, оно все же остается белым. Так же обстоит с желтым и черным. Если бы не существовал камень, то откуда бы взялись твердость и белизна? Вот почему есть разделение. Разделение и есть причина этого. Силы и разум уступают перед этой причиной. Возьмем белое. Его видят с помощью глаз и при свете. Но свет не видит. Итак, свет и глаз [без света] не видят, значит, вндит дух. Когда дух не видит, видимое оказывается разделенным [с тем, кто пытается увидеть].

Твердое познается с помощью руки, а рука познает с помощью прикосновения. Но прикосновение не познает. Итак, прикосновение и рука не познают, значит, познает дух. Когда же дух не познает, знание оказывается разделенным. Вот что называется разделением. Только разделение по-настоящему неделимо и подлинно в Поднебесной!

3 Зак. 638