Вавилонский Новый год
Месопотамская концепция космоса характеризуется у Джекоб- сена следующим образом:
«Происхождение мирового порядка рассматривается как длительный конфликт между двумя принципами — силами, содействующими деятельности, и силами, содействующими бездеятельности»[123].
Оценивая эту формулировку, Джекобсен говорит, что в ней он определяет эту концепцию в современных терминах. Если бы он определял китайскую концепцию янь и инь, в такой характеристике не было бы необходимости. Месопотамский принцип тот же, что и китайский, но форма, в которой он выражен, является менее цивилизованной. Она является мифической и конкретной, а не абстрактной и философской. Та же разница может быть отмечена в мышлении египтян, если его сравнивать с мышлением китайцев ; но месопотамская идеология является более * варварской, чем египетская- Она насыщена духом агрессивности и жестокости, отражая внезапное возвышение правящего класса, его непрочное положение н внутренние противоречия, а также насилие, при помощи которого он удерживался у власти.
Та форма, в которой проявлялось столкновение противоположностей в Месопотамии, может быть проиллюстрирована анализом праздника Нового года в Вавилоне[124].
Празднество проводилось в месяце нисан, который совпадал с весенним равноденствием. Оно длилось одиннадцать дней, во время которых в городе откладывались все обычные дела.
Первые дни были посвящены оплакиванию. Пока жрецы проводили обряды искупления в храмах, народ оплакивал бога Мардука, говоря, что он заточен в горе — иными словами, мертв и погребен. «Горой», предполагаемым местом его заточения, и был, вероятно^ зиккурат. Вечером четвертого дня ифецы пели «Энума элиш», или «Гимн о сотворении». На пятый день царь вступал в святилище Мардука, и там верховный жрец срывал с него его регалии, ударял по лицу и дергал за уши. Таким путем, как замечает Лэнгдон, «на этот момент царь низводился до уровня мирянина»[125].
После того как, преклонив колена, царь доказывал свою невинность, жрец снова облачал его и заверял, что Мардук увеличит свои владения. Тем временем народ продолжал оплакивать своего бога, торопливо пробегая по улицам и спрашивая друг друга: «Где его держат в заточении», — а из города с плачем выходила богиня. По-видимому, предполагалось, что и она тоже спустилась в подземный мир и заточена там.На шестой день целый ряд парадно украшенных барок прибывал в Вавилон из всех главных городов царства, причем на каждой везли статую бога или богини — покровителей города. Народ в это время устраивал на улицах инсценированные битвы. На седьмой день Мардук каким-то образом освобождался своим сыном Набу, богом Ниппура. На восьмой день статуи богов расставлялись по старшинству под руководством царя в той части храма, которая называлась Убшу-уккинна — «место встречи богов». Там, согласно истолкованию ритуала, боги назначали Мардука своим защитником. Затем следовал обряд, символизирующий единоборство между Марду- ком и чудовищем Тиамту; в этом обряде царь представлял Мардука.
На девятый день царь и жрецы следовали процессией со всеми статуями в зал празднеств за городом, где объявлялось, что Мардук уничтожил своих врагов. На следующий день, после того как победа была отпразднована пиршеством, процессия возвращалась в город и вечером бог соединялся браком с богиней. Представлял ли царь Мардука в этом обряде в Вавилоне — не совсем ясно, но и в Исине и других городах в соответствующем ритуале это имело место. В последний день было второе собрание богов, вновь представляемых их статуями; на этом собрании боги «определяли судьбы» на грядущий год. На следующее утро начинались работы по пахоте и севу и в городе возобновлялась обычная жизнь. Так начинался новый год.
Содержание «Энума элиш» — гимна, распеваемого на четвертый день, может быть резюмировано следующим образом. Вновь созданные боги порядка подверглись нападению сил хаоса, возглавляемых чудовищем женского пола — Тиамту.
Пораженные ужасом, боги собираются вместе и назначают своим царем храбрейшего из своей среды—Мардука. Затем наступает решительное сражение. Враги разгромлены и бегут — все, за исключением Тиамту, с которой Мардук вступает в единоборство. Он набрасывает на нее сеть, которую придерживают по углам четыре ветра, и, пустив стрелу в ее зияющую утробу, пронзает ее сердце и убивает ее. Затем он разбивает ей череп и раскалывает ее тело на две половины, как раковину устрицы. Он поднимает одну половину и придает ей такое положение, чтобы создать небо. Наконец, создав человеческий род, он получает благодарность от других богов, которые построили для него храм, где они могли бы собираться ежегодно, чтобы «определять судьбы» своих земных почитателей.Эволюция этого празднества может быть реконструирована следующим образом.
Во-первых, при первобытном коммунизме молодые мужчины и женщины двух половин племени встречались для того, чтобы справить весенний праздник, который одновременно представлял собой и коллективное совокупление, обеспечивающее воспроизводство населения данной человеческой общности, и возрождение плодоносных сил природы, ритуал посвящения, подразумевающий, что участники его умирали и возрождались снова:
«Первоначально посвящение было ежегодным летним празднеством для ясно определенной и обширной возрастной группы, включающей всех людей обоего пола, уже достигнувших половой зрелости. Ритуал человеческой смерти и возрождения можно, таким образом, проследить вплоть до той формы, в которой он неотделим от смерти и возрождения растительности. Человеческая жизнь шла в унисон с природой. В обеих бился тот же самый пульс»[126].
Во-вторых, на более высоких стадиях племенного общества с ростом магических братств посвящение стало ограниченным и имело тенденцию, особенно у мужчин, принимать форму состязания или испытания (см. т. I, стр. 42). И в то же время коллективные союзы были заменены освященным браком — обрядом, который все ,lt; еще предназначался для оживления сил природы, но проводился тайно магическими братствами от имени общины.
В-третьих, с развитием сельского хозяйства, основанного на ирригации, которая, как мы уже видели, требовала организованного коллективного труда, празднество стали связывать с календарем. Старый лунный календарь в 354 дня, основывающийся на простом наблюдении, не требовал специального знания, но являлся непригодным для организации сельского хозяйства, которое зависит от солнца. Открытие солнечного года в 365 дней было вовсе не простым делом. Это была тайна жрецов, которые в качестве организаторов сельского хозяйства были поставлены перед необходимостью координировать лунный календарь с солнечным годом. Они и сделали это, введя перерыв в одиннадцать дней между концом одного лунного года и началом следующего. Перерыв, или промежуток, мог быть сделан в любой из поворотных пунктов солнечного года — два солнцестояния и два равноденствия. В Вавилоне вставка одиннадцати дней производилась во время весеннего равноденствия, непосредственно перед началом пахот^г. Во время этих одиннадцати дней все находилось в ожидании, как если бы мир останавливался.
Наконец, с возникновением государства царь стал представляться тем фактором, который поддерживал существование мира посредством ежегодного единоборства с силами хаоса. Период его пребывания у власти, который сначала ограничивался одним годом, стал неограниченным; сперва он подлежал ежегодному возобновлению, но это свелось позднее к формальности ; и в то же время власть его получила священную санкцию при посредстве мифа о Мар- дуке — боге, который спас своих собратьев-богов от уничтожения и стал, таким образом, их царем и создателем мира. Миф о сотворении произошел из факта существования реальной царской власти, но в человеческом сознании, раздвоенном классовой борьбой, эта связь была перевернута и роль царя в этом ритуале принималась как увековечение того, что бог совершил раньше. Может быть,
ритуал пятого дня, когда царь «низводился до уровня мирянина», предназначался дальновидными жрецами для того, чтобы напоминать государю, что своим положением он обязан не только самому себе, но и правящему классу, чьим представителем он являлся. Если это так, то все же остается верным, что он был столь же необходим для них, как и они для него. Без него они не могли бы удержать власть над умами народа.