Трагедия
Гераклит был первым философом, который выдвинул цельную теорию причинности. Его закон взаимопроникновения противоположностей при анализе обнаруживает себя как проекция на природу тех форм, в которых новые производственные отношения находили свое отражение в человеческом сознании.
Содержание этого закона социально обусловлено. Это вовсе не означает, что в нем отсутствует объективная истина. Наоборот, все такие теории должны с необходимостью содержать в себе известную долю истины именно потому, что они являются отражениями, которые социально обусловлены, так как общество — это часть природы, и категории, в которых человек достигает знания о природе, имеют с необходимостью социальный характер. И действительно, теория Гераклита содержит великую истину, которую он оказался в состоянии схватить, как раз потому, что его мощный интеллект проникал в традиционное воззрение на мир, унаследованное от его ионийских предшественников, более глубоко при помощи новых социальных категорий[587]. Его система, сознательно разработанная в противоположность пифагорейскому дуализму, была пес plus ultra[588] материалистического монизма. После него греческая философия раскололась на два противоположных лагеря, образовав лагерь монистического идеализма, с одной стороны, и лагерь плюралистического материализма, с другой стороны. Это было окончательным разрывом с воззрениями первобытного коммунизма.В последней главе проводилось сравнение между Пифагором и Эсхилом. Можно также провести подобное сравнение и между Гераклитом и Софоклом. В развитии драмы Софокл стоит к Эсхилу в том же самом отношении, как Гераклит к Пифагору в развитии философии. У Софокла, так же как и у Гераклита, центр тяжести переносится с примирения на конфликт. Софокл развил до зрелого состояния тот вид драмы, который мы называем трагедией. В «Поэтике» Аристотеля трагедия определяется как представление действия, включающего в себя поворот судьбы, вызываемый непреднамеренно, вследствие некой ошибки со стороны главного героя.
Этот поворот судьбы является обычно катастрофическим. Он, по словам Аристотеля, есть «перемена происходящего к противоположному»[589]. Этот поворот представляет собой драматическое выражение гераклитовского закона взаимопроникновения противоположностей. Он показан в совершенстве Софоклом, и наилучшим образцом его является шедевр Софокла «Царь Эдип».Эдип принадлежал к кадмейцам. Точно так, как их космологические мифы были рационализированы, их генеалогические мифы были гуманизированы — сначала эпическими поэтами (см. т. 1Т стр. 561—562), а позднее драматургами. Вот почему греческие мифы привлекают наше внимание значительно больше, чем месопотамские и египетские, которые большей своей частью не гуманны.
Лай и Иокаста были царем и царицей Фив. К югу от Фив находится Коринф, к западу — Дельфийский Оракул Аполлона, на храме которого были начертаны слова: «Познай самого себя». У них родился сын Эдип, о котором было предсказание, что он убъет своего отца и женится на своей матери. Вместо того чтобы воспитывать такого ребенка, они отдали его одному из своих рабов, пастуху, сделав указание бросить его на гибель в горах. Пастух сжалился над ребенком и отдал его другому пастуху, коринфянину, который взял его к себе домой. Царь и царица Коринфа, рабом которых он был, не имели детей и стали его воспитывать, как собственного сына.
Двадцатью годами позднее юный Эдип подвергся насмешкам за то, что он не настоящий сын своих предполагаемых родителей. Они пытались успокоить его, не открывая ему истины, но не смогли удержать его от того, что он пошел в Дельфы вопросить бога. Единственным ответом, который он получил, было подтверждение прежнего пророчества, о котором он услышал теперь впервые, — что ему предначертано судьбой убить своего отца и жениться на собственной матери. Решив, что никогда больше его нога не ступит в Коринф, он направился по дороге, которая вела в противоположном направлении — по дороге на Фивы. В это время фиванцы страдали от опустошений, производимых сфинксом, чудовищем в образе женщины.
Оно брало ежедневную дань человеческими жизнями, пока не найдется кто-либо, способный разрешить загадку, поставленную перед фиванцами сфинксом. Лай как раз в это время держал путь в Дельфы, чтобы обратиться к Оракулу с этим вопросом. Он ехал на колеснице, и одним из сопровождающих его был его раб, пастух. Встретив Эдипа, он попытался силой заставить его освободить дорогу. Эдип воспротивился. Лай ударил его своим бичом. Эдип в свою очередь нанес удар и убил его. Он убил также и сопровождающих — всех, кроме пастуха, который пустился в бегство и рассказал в Фивах ужасную историю о том, что царь был убит по дороге в Дельфы бандой разбойников.Эдип прибыл в Фивы, и первым его делом было отыскать сфинкса, загадка которого была следующей:
Есть существо на земле: и двуногим и четвероногим Может являться оно, и трехногим, храня свое имя.
Нет ему равного в этом во всех животворных стихиях.
Все же заметь: чем больше опор его тело находит,
Тем в его собственных членах слабее движения сила1.
Эдип разгадал загадку : человек. Он знал самого себя. И все же он не знал самого себя, как оказалось впоследствии.
Благодарный народ провозгласил его своим спасителем и сделал его царем. В это время пастух, который узнал его, но решил сохранить правду при себе, добился у Иокасты позволения провести остаток своих дней в уединении, в горах. Новый царь женился на овдовевшей царице. Прошли годы, и у них родились дети. Затем фиванцев снова постигло бедствие, на этот раз чума. Полный решимости спасти их, Эдип направил специальное посольство, чтобы вопросить оракула. Ответ гласил, что чума прекратится, когда убийца Лая будет изгнан из страны. Розыски неизвестного преступника велись самим Эдипом, который торжественно проклял убийцу.
Был еще один человек, кроме пастуха, который знал истину — слепой провидец Тиресий. Он также решил оставить ее покрытой мраком. Когда Эдип спросил его, он отказался отвечать. Эдип пришел в ярость и обвинил его в неверности.
Тогда Тиресий также потерял хладнокровие и указал на Эдипа как на убийцу. Вмешательство Иокасты положило конец ссоре. В ответ на вопросы своего супруга, она рассказала ему, что она знала о смерти Лая: он был убит по дороге в Дельфы бандой разбойников. Дорога на Дельфы? — Эдип начинает припоминать. Но банда разбойников? — он путешествовал один. Она уверила его, что этот второй пункт можно проверить, послав за единственным оставшимся в живых свидетелем, старым пастухом в горах. Эдип поручил ей сделать это в надежде, что свидетельство пастуха разъяснит ему, все.При таком положении дел из Коринфа прибыл гонец с известием, что царь этого города умер и что Эдип назначен наследовать ему. Эдип был теперь на вершине счастья — царь двух городов. Иокаста провозглашает это известие доказательством того, что старое предсказание было ложным: его отец умер естественной смертью.
Успокоившись в этом отношении, Эдип тем не менее продолжает утверждать, что он никогда не вернется в Коринф, опасаясь женитьбы на собственной матери. Стремясь успокоить его также и в этом отношении, гонец объяснил, что он был не их .настоящим сыном, а найденышем. Тем временем прибыл старый пастух. Он узнал в гонце из Коринфа пастуха, которого встретил когда-то давно в горах. Он всячески стремился избежать ответов на вопросы царя, но был вынужден отвечать под угрозой пыток. В конце концов истина обнаружилась. Эдип бросился во дворец и выколол себе глаза брошью, сорванной с мертвого тела своей матери, которая уже повесилась.
Горе, смертные роды, вам Сколь ничтожно в глазах моих Вашей жизни величье Кто меж вас у владык судьбы Счастья большую долю взял,
Чем настолько, чтоб раз блеснуть И, блеснувши, угаснуть Vі
С начала пьесы объективно ничего не изменилось, но субъективно изменилось все. Все, что произошло, это только то, что Эдип узнал, что он собой представляет на самом деле, в противоположность тому, чем он сам себе казался. Он кончает жизнь так, как ее начал — изгнанником.
Промежуток был только кажущимся. И все же, если кажущееся есть бытие, то этот изгнанник, который стал царем, этот царь, который стал изгнанником, дважды стал противоположностью того, чем он был. И все эти удивительные изменения осуществились вопреки намерениям, но все же через осознанные действия всех участников событий. Родители бросили ребенка для того, чтобы уберечь его и себя от жизни, которая хуже, чем смерть. Пастух спас его из жалости, так что он вырос, не зная своего происхождения. Когда возникло сомнение относительно его происхождения, юноша обратился к Оракулу; и когда Оракул открыл ему его судьбу, он думал, что избегает ее, направившись по дороге к Фивам. Он убил своего отца, защищая самого себя. Пастух, узнав его, ничего не сказал и таким образом предоставил ему возможность жениться на собственной матери. Когда Оракул потребовал изгнания убийцы, Эдип сам вел поиски и шел по каждому следу, пока не оказался лицом к лицу с самим собой. Пророк не стал бы обвинять его, если бы он сам не обвинил пророка. Его обвинения против Тиресия были несправедливы. Его страстность в этом вопросе была заблуждением, которое вызвало его падение. И тем не менее заблуждение было лишь следствием избытка его величайшего достоинства — его усердия в служении своему народу. И, наконец, старый пастух, вызванный для того, чтобы доказать неправильность обвинения, будто он убил своего собственного отца, сыграл на руку коринфскому гонцу, который, стремясь освободить Эдипа от страха перед женитьбой на собственной матери, доказал, что то, чего он боялся, он уже совершил. Это постоянное превращение намерений в их противоположность доведено до катастрофы с ужасающим автоматизмом, как бы в сновидении.Кто же, следовательно, такой этот Эдип и кто Аполлон, невидимый бог, который поймал его в свои сети? Эдип — это человек, новый человек, индивидуальный собственник общества, производящего товары, выключенный из своего рода, независимый, свободный, и все же пойманный как бы некоей сверхчеловеческой силой, неуловимой и неотвратимой, в сложную «совокупность общественных связей, которые находятся вне контроля действующих лиц и носят характер отношений, данных от природы» (см. стр. 166). Точно так, как огонь Гераклита есть «всеобщий эквивалент», так и софоклов- ский Аполлон есть «радикальный левеллер», который стирает «всяческие различия»1, вовлекая одинокого незнакомца в отвратительные отношения с его ближайшими родственниками.
‘К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 138—139.