Товарное производство

На заключительных страницах своей книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельс дает следующее определение цивилизации :

«Итак, согласно сказанному, цивилизация является той ступенью общественного развития, на которой разделение труда, вытекающий из него обмен между отдельными лицами и объединяющее оба эти процесса товарное производство достигают полного расцвета и производят переворот во всем прежнем обществе»[324].

Следует заметить, что это определение лучше, чем традиционное, принятое буржуазными археологами, согласно которому цивилизация — это «культура городов»[325].

Верно, конечно, что известная степень развития городов является одной из главных характерных черт цивилизации, однако лишь одной из многих черт, как, например, употребление письменности и разделение общества на классы. Достоинство определения Энгельса состоит в том, что оно является аналитическим, а не просто описательным. Оно трактует цивилизацию как кульминационный пункт органического процесса экономических и общественных изменений.

Разделение труда приводит к производству излишка сверх непосредственных потребностей производителей. Этот рост производительности труда связан с введением лучших орудий труда и совершенствованием мастерства производителя, то есть с развитием производительных сил. Оно также сопровождается соответствующими изменениями в производственных отношениях. Поскольку производство становится более специализированным, постольку оно становится менее коллективным; с потреблением дело обстоит точно так же, как и с производством. Таким образом, разделение труда «подрывает общность производства и присвоения, оно делает преобладающим правилом частное присвоение и вместе с тем порождает обмен между отдельными лицами», пока не доходит до того, что

«постепенно товарное производство становится господствующей формой»[326].

Увеличение товарного производства приводит прежде всего к возникновению нового класса — купцов. Купец — это тот, кто живет не благодаря производству, но благодаря обмену того, что произвели другие и что он покупает дешево, а продает дорого :

«Самый товарный обмен и обслуживающие его операции — обособленные от производства и совершаемые непроизводителями — суть лишь средство увеличения, увеличения не просто богатства, но богатства в его всеобщей общественной форме, богатства как меновой стоимости»[327].

Кроме того, оно ведет к разложению коллективных отношений, основанных на общественной собственности на средства производства, чтобы заменить их индивидуальными отношениями, основанными на частной собственности:

«Вещи сами по себе внешни для человека и потому отчуждаемы. Для того чтобы это отчуждение стало взаимным, люди должны лишь молчаливо относиться друг к другу как к частным собственникам этих отчуждаемых вещей, а значит, и как к независимым друг от друга личностям. Однако такое отношение взаимной отчужденности не существует между членами естественно выросшей общины...»[328]

«С одной стороны, мы видим здесь, как обмен товаров разрывает индивидуальные и локальные границы непосредственного обмена продуктами и развивает обмен веществ человеческого труда вообще. С другой стороны, здесь развивается сложная совокупность общественных связей, которые находятся вне контроля действующих лиц и носят характер отношений, данных от природы»[329]. „

В-третьих, увеличение товарного производства создает нужду в употреблении особого товара, состоящего из однородного и прочного материала, который будет служить при обмене в качестве посредника, способного выражать в*себе стоимости всех других товаров :

«...Если мы припомним, что товары обладают стоимостью (Wert- gegenstandlichkeit) лишь постольку, поскольку они суть выражения одного и того же общественного единства — человеческого труда, что стоимость их имеет поэтому чисто общественный характер, то для нас станет само собою понятным, что и проявляться она может лишь в общественном отношении одного товара к другому»[330].

«Так как никакой товар не может относиться к самому себе как эквиваленту и, следовательно, не может сделать свою естественную наружность выражением своей собственной стоимости, то он должен относиться к другому товару как эквиваленту, или естественную наружность другого товара сделать своей собственной формой стоимости»[331].

«Всеобщая относительная форма стоимости товарного мира придает исключенному из этого мира товару-эквиваленту... характер всеобщего эквивалента»[332].

На древнем востоке, как мы видели, товаром, избранным в качестве всеобщего эквивалента, было серебро. Его отвешивали в обмен на другие товары, стоимость которых в их отношении друг к другу выражалась в форме данного количества серебра. Это была форма денег, но лишь зачаточная форма, так как пока этому металлу не была гарантирована соответствующая принятому стандарту чистота, поскольку существовали еще различия в его качестве. Вследствие этого серебро не смогло выполнять функцию всеобщего эквивалента других товаров, то есть стать «чем-то общим для всех их, выражать их в большем или меньшем своем количестве». Это условие было реализовано только в VII столетии до н. э. с изобретением чеканки монет.

Наконец, с развитием товарного производства и с разделением между физическим и умственным трудом произошло разделение общества на классы, на эксплуататоров и эксплуатируемых.

«Это разделение продолжало существовать в течение всего периода цивилизации. Рабство — первая форма эксплуатации, присущая античному миру; за ним следуют: крепостное право в средние века, наемный труд в новое время. Таковы три великие формы порабощения, характерные для трех великих эпох цивилизации. . .»[333]

Затем Энгельс переходит к более подробной характеристике экономического базиса, соответствующего возникновению цивилизации:

«Ступень товарного производства, с которой начинается цивилизация, экономически характеризуется : 1) введением металлических денег, а вместе с тем и денежного капитала, процента и ростовщичества ; 2) появлением купцов как посреднического класса между производителями; 3) возникновением частной собственности на землю и ипотеки и 4) появлением рабского труда как господствующей формы производства»[334].

Памятуя о том, что Маркс и Энгельс умерли еще до того, как ранняя история Египта и Месопотамии стала известной благодаря раскопкам, мы можем поставить вопрос, должен ли быть видоизменен их анализ в свете последующих исследований. В этой связи возникают два вопроса.

Во-первых, был ли рабский труд господствующей формой труда в бронзовый век? Имеющиеся данные свидетельствуют, по-видимому, о том, что в то время, как рабство в Египте и Месопотамии существовало с древнейших времен, только в первом тысячелетии до н. э. оно превратилось в господствующую форму производства. Это в действительности имел в виду и Маркс, который признавал, что даже в истории Греции и Рима, которая целиком, как он это знал, укладывается в рамки первого тысячелетия, был период, когда рабство «еще не успело овладеть производством в сколько- нибудь значительной степени»[335].

Следует также заметить, что Сталин в своей «схематической картине развития производительных сил» переходит прямо от камня к железу, опуская бронзу[336]. Отсюда следует вывести заключение, что он рассматривал открытие железа как решающий этап в развитии от камня к металлу, бронзу же — как переходную ступень.

Во-вторых, в какой мере были свойственны бронзовому веку другие характерные черты цивилизации, как они определены Энгельсом? Пока еще невозможно ответить на этот вопрос иначе, как в общей форме. Товарное производство получило заметное развитие, но главным образом в виде предметов роскоши. Иначе говоря, оно было ограничено той долей прибавочной стоимости, которую правящий класс выжимал из земледельцев. Что же касается масс, то у них первобытные общинные производственные отношения перешли в отношения данников к господам, не вызывая каких-либо других радикальных изменений.

Поэтому следует сделать заключение, что в бронзовый век условия, охарактеризованные Энгельсом, не получили своего полного развития. Окончательное преобразование экономического базиса было достигнуто в железный век и сначала в тех областях, которые представляли наилучшие возможное™ для использования новых развивающихся производительных сил. Этими областями были Греция и Палестина, и в особенности Греция. В течение почти восьми столетий греки и финикийцы были соперниками в борьбе за эконо- лшческий контроль на Средиземноморье, пока, после того как греки захватили первенство, оба этих народа не были подчинены римлянами, которые разрушили Коринф и Карфаген в один и тот же год (в 146 году до н. э.).

Это заключение подтверждается наличием еще и других черт, свойственных этим государствам бронзового века.