Субъективная диалектика

gt; 'г

Диалектика, по Ленину, это «изучение противоречия в самой сущности предметов; не только явления преходящи, подвижны, текучи, отделены лишь условными гранями, но и сущности вещей также»1.

рассматривать в двух аспектах. Во-первых, имеется конфликт противоположностей, который существует объективно, во внешнем мире, независимо от нашего сознания. Это диалектика объекта — объективная диалектика Во-вторых, поскольку человеческое сознание представляет собой общественное отражение внешнего мира, противоречия, присущие этому миру, с необходимостью находят отражение в нем. Процитируем снова из Ленина: «...человеческие понятия не неподвижны, а вечно движутся, переходят друг в друга, переливают одно в другое, без этого они не отражают живой жизни»1. Это диалектика человеческой мысли — субъективная диалектика.

Рассматривая историю греческой философии и имея в виду это различие, мы убеждаемся, что деятельность Парменида обозначает поворотный пункт. Его предшественники были озабочены тем, чтобы дать верное изложение естественного порядка, в который как часть его они включали и самого человека. Вопрос, который они ставили перед собой, был вопросом, унаследованным ими от эпохи самого возникновения классового общества: каким образом мир стал тем, чем он является? С консолидацией классовой структуры общества и ростом товарного производства их ответ на этот вопрос становился все более и более теоретическим, абстрактным, рассудочным ; и в то же самое время сам этот вопрос начал изменять свой характер : из чего возник мир? Какова природа действительности? Таким путем были созданы условия для того, чтобы сформулировать совершенно новый вопрос, обозначающий новую стадию в развитии абстрактного мышления: каким образом мы познаем?

Этот вопрос не был поставлен Парменидом, но возник как следствие его деятельности.

Вывод Парменида о том, что движение и изменение не могут существовать, потому что они противны разуму, был подкреплен в противоположность плюралистам его учеником Зеноном из Элеи в серии парадоксов. Наиболее известны из них следующие:

«Второе рассуждение — так называемый «Ахиллес». Оно заключается в том, что самое медленное во время бега не будет настигнуто самым быстрым. Ибо то, которое преследует, должно сначала прийти туда, откуда отправилось преследуемое им, так что более медленное всегда должно быть несколько впереди»1.

Посылка этого рассуждения такова, что линия состоит из бесконечного числа точек, которые, так как они бесконечны, не могут быть пересечены В конечный отрезок времени. Подобным же образом он г^уждает, чтобы доказать, что летящая стрела не движется :

«Движущаяся стрела покоится...

Зенон отбросил концепцию движения как иллюзию, поскольку она содержит в себе противоречие. Потому что он, как и его учитель, считал, что действительно лишь то, что свободно от противоречий. Истина же, конечно, состоит в том, что как раз, поскольку в ней содержится противоречие, концепция движения является достоверным отражением действительности. Если мы рассматриваем движение не в абстракции, а так, как мы встречаемся с ним в действительности, мы убеждаемся, что оно представляет собой способ существования материи:

«Чистое расстояние — это понятие, лишенное смысла, так как оно непознаваемо. Расстояние может быть познано только через движение чего-либо между соответствующими пунктами, так как физическое расстояние предполагает физическую связь. Такой связью должно быть движение. В этом смысле расстояние вторично по отношению к движению ; движение — это необходимое условие пространственных связей как таковых. Поэтому движение является сущностью, противоречие, заложенное в нем, внутренняя активность которого образует пространство и время в нем, является сущностью атома»3.

С понятием о бесконечности дело обстоит следующим образом:

«Ясно следующее: бесконечность, имеющая конец, но не имеющая начала, не более и не менее бесконечна, чем та, которая имеет начало, но не имеет конца. Вся иллюзия была бы немыслима без

*Aristot. Phys. 239b. 14.

* Там же, 239b. ЗО.

*С. Caudwell, The Crisis in Physics, p. 171.

математической привычки оперировать бесконечными рядами. Так как в математике мы в силу необходимости исходим из определенного, конечного, чтобы прийти к неопределенному, не имеющему конца, то все математические ряды, положительные или отрицательные, должны начинаться с единицы, иначе никакие выкладки тут невозможны. Но идеальная потребность математики вовсе не есть принудительный закон для реального мира.

«Бесконечность есть противоречие, и она полна противоречий. Противоречием является уже то, что бесконечность слагается из одних только конечных величин, а между тем это именно так. Ограниченность материального мира приводит к не меньшим противоречиям, чем его безграничность, и всякая попытка устранить эти ,4 противоречия ведет, как мы видели, к новым и худшим противоречиям. Именно потому, что бесконечность tx-ru противоречие, она представляет собой бесконечный, без конца развертывавшийся во времени и пространстве процесс. Уничтожение этого противоречия было бы концом бесконечности. Это уже совершенно правильно понял Гегель, почему он и отзывается с заслуженным презрением о господах, мудрствующих по поводу этого противоречия»[649].

Парадоксы элеатов отпарировал в древние времена Протагор из Абдер : «...человек есть мера всех вещей, — существующих, что они существуют, не существующих, что они не существуют»[650]. Из этого мы заключаем, во-первых, что знание —это связь между двумя сторонами — познающим и познанным, субъектом и объектом. Кроме того, объект знания это — воспринимаемый человеком мир. Если мы отбрасываем свидетельство наших чувств, невозможно никакое познание чего-либо. Следовательно, элеаты ничего jte знали. Что Протагор думал именно таким образом, ясно из его позиции по отношению к богам. Боги обычно не воспринимаются чувствами, хотя некоторые люди и заявляют о том^ что они их видели или слышали. Существуют они или не существуют? Протагор не знает: «О богах я не могу знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они по виду. Ибо многое препятствует знать [это]: й неясность [вопроса] и краткость человеческой жизни»8. Во-вторых, поскольку как сам человек, так и окружающий его мир подвержены изменению, постольку всякое знание неизбежно относительно. Одна и та же вещь представляется различной одному и тому же человеку в разное время и в одно и то же время разным людям. Это, однако, далеко еще не является чистым релятивизмом.

Это была та стадия, на которой был изобретен термин «диалектика». Греческое діаХехтіщ от diaXeyofiai — «беседовать» или «спорить», означает «искусство вести спор». Демократический город- государство предоставлял неограниченные возможности для дискуссий в народном собрании и в судах, и именно там возник новый тип философа, софист, профессиональный учитель, который давал своим ученикам общее образование, уделяя особое внимание публичным выступлениям и ведению спора, включая сюда и занятия грамматикой. Это «искусство вести спор» было изобретено Зеноном и развито Сократом и Платоном. Его наиболее известными продуктами были платоновские диалоги. Процедура состоит в том, что один из двух собеседников выдвигает положение, второй ему возражает и, наконец, это положение или отбрасывается полностью, или же формулируется вновь в форме, приемлемой для обеих сторон. Таким образом, дискуссия приводит к соответствующему выводу через разрешение противоречий[651]. Это только краткое описание процедуры, а в более подробном нет и нужды, поскольку здесь упоминается о ней только в порядке подготовки для понимания метода субъективной диалектики Платона и Аристотеля.

Платон согласен с Парменидом, что познаваемо только то, что свободно от противоречий, и что поскольку как движение, так и изменение содержат в себе противоречия, чувственный мир непознаваем. В процессе разработки этой теории он пришел к некоторым значительным достижениям только не в изучении материального мира, а в изучении идей. Некоторые из софистов доказывали, что человек вообще не может ничего познать:

«Как будто человек в самом деле не может исследовать — ни того, что знает, ни того, чего не знает: не может исследовать того, что знает, так как знает, и не имеет нужды в таком именно исследовании ; не может исследовать и того, чего не знает, так как не знает, что исследовать»2.

Здесь софисты применили к теории познания парменидовскую концепцию бытия. Так же как бытие исключает небытие, так и знание исключает неведение, а неведение исключает знание. Они исключали обучение, переход от неведения к знанию, на том же самом основании, по которому Зенон исключал движение : оно содержит в себе противоречие. Платон разрешал эту проблему следующим образом. Знание есть способность души, которая бессмертна. Когда она воплощена в человеческом теле, свойственное ей познание находится в скрытом виде вследствие того, что она связана с телом, и на время забыто ; однако оно может быть вновь возвращено даже при жизни путем теоретических занятий и прежде всего занятий философией, предназначение которой состоит в освобождении души от загрязнения вследствие соприкосновения с телом. Таким образом, обучение является восстановлением знания, которое было утрачено. Следовательно, о человеке, который учится чему-либо, можно сказать, что он знает это и что он этого не знает. Таким образом, идея обучения содержит в себе противоречие ; оно является единством противоположностей.

Другая проблема такого же рода состояла в том, каким образом может человек передать свой опыт другим? У вас имеется свой опыт, у меня свой; ваш опыт не может быть моим. Если мы способны делиться данными нашего опыта с кем-либо другим, это должно означать, что этот опыт не только различен для каждого из нас, но каким-то образом является также тем же самым. Каждый конкретный случай отличен от каждого другого. Ах есть А1У а не А2; А2 есть А2, а не А3 и т. д. И все-таки все они — А. Они являются теми же самыми и не теми же самыми. Это единство особенного и всеобщего, которое признавалось Платоном, хотя и в идеалистической форме. Он полагал, что различные дома существуют лишь постольку, поскольку все они связаны с идеей «дома», которая существует абсолютно, будучи абстрактной и всеобщей, она свободна от движения и изменения. Таким образом вместо парменидовского мира бытия, противоположного миру кажущегося, который реально вообще не существует, Платон постулировал два мира — мир идей, соответствующий парменидовскому миру бытия, и чувственный мир, который отличается от мира кажущегося Парменида тем, что не является чистой иллюзией, но существует как несовершенная копия идеального. Это неправильное понимание отношения между идеями и вещами было исправлено Аристотелем, который писал в противоположность Платону : «Мы не можем ведь принять, чт^р есть некий дом [вообще] наряду с отдельными домами»1. Другими словами, всеобщее не существует отдельно от особенного. Как пояснял Ленин, это является характерным для позиции диалектического материализма :

«.. .Противоположности (отдельное противоположно общему) тождественны : отдельное не существует иначе как в той связи, которая ведет к общему. Общее существует лишь в отдельном, через отдельное. Всякое отдельное есть (так или иначе) общее. Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного. Всякое общее лишь приблизительно охватывает все отдельные предметы. Всякое отдельное неполно входит в общее и т. д. и т. д. Всякое отдельное тысячами переходов связано с другого рода отдельными (вещами, явлениями, процессами). И т. д. Уже здесь есть элементы, зачатки, понятия необходимости, объективной связи природы etc. Случайное и необходимое, явление и сущность имеются уже здесь, ибо говоря: Иван есть человек, Жучка есть собака, это есть лист дерева и т. д., мы отбрасываем ряд признаков, как случайные, мы отделяем существенное от являющегося и противополагаем одно другому»2.

Насколько далеко продвинулся вперед Платон в понимании единства противоположностей, представленного общим и отдельным, можно судить из следующего отрывка:

«И н [остранец]. Делить предмет на роды, и как того же вида не почитать другим, так и другого — тем же, — и не есть ли, скажем, дело знания человеческого?

Т е э т[ет]. Да, скажем.

И н. Посему человек-то, способный делать это, достаточно различает, во-первых, одну идею, распространенную всюду через многое, оставляя в стороне отдельные единицы; во-вторых, многие, взаимно различные, содержимые одного извне...»[652]

По поводу этого места Тэйлор заметил:

«Здесь впервые в литературе логика была подвергнута рассмотрению как самостоятельная наука с задачей установить высшие принципы утвердительных и отрицательных предложений (соединений и «отделений»)»[653].

Нет необходимости здесь рассматривать вопрос, который является открытым — следует ли считать изобретение формальной логики заслугой Платона или его ученика Аристотеля[654]. Все, что нас интересует для нашей настоящей цели, состоит в том, чтобы заметить, что это было нечто новое.

Таким образом, диалектическая природа бытия, которую Гераклит признавал для материального мира и которую затем отрицал Парменид, была вновь подтверждена Платоном, но только для области идей. И все же его деятельность была шагом вперед; ибо в то время как Гераклит был способен только выразить свое чувство диалектики в полумистической форме логоса, диалектический метод Платона представлял собой систематическую процедуру синтеза и анализа. Не случайно поэтому термин «диалектика» был изобретен скорее для изучения идей, в которых внешний мир выступал в отраженном свете, чем для изучения самого внешнего мира.

Мы снова ставим вопрос, чем же был обусловлен этот шаг вперед? И, следуя нашему основному принципу, что идеи людей определяются их производственными отношениями, мы ищем ответа в дальнейшем развитии тех отношений, которые, как мы уже видели, должны были иметь решающее значение в истории философии. Огонь Гераклита выполняет в его системе роль всеобщего эквивалента. Но в каком отношении стоит это всеобщее к своим отдельным воплощениям и в каком отношении стоят эти отдельные вещи друг к другу? На эти вопросы Гераклит мог дать ответ только в общей форме, что они превращаются друг в друга так, «как на золото обмениваются товары и на товары — золото»[655]. Ответ Платона более тонкий, и, чтобы понять его с исторической точки зрения, мы должны еще раз обратиться к анализу товара у Маркса :

«Присмотревшись к делу внимательнее, мы увидим, что для каждого товаровладельца всякий чужой товар играет роль особенного эквивалента его товара, а потому его собственный товар — роль всеобщего эквивалента всех других товаров. Но так как в этом сходятся между собой все товаровладельцы, то ни один товар фактически не является всеобщим эквивалентом, а потому товары не обладают и всеобщей относительной формой стоимости, в которой они отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимости. Таким образом, они противостоят друг другу вообще не как товары, а только как продукты, или потребительные стоимости.

В этом затруднительном положении наши товаровладельцы рассуждают, как Фауст : «В начале было дело». И они уже делали дело, прежде чем начали рассуждать. Законы товарной природы проявляются в природном инстинкте товаровладельцев. Они могут приравнивать свои товары друг к другу как стоимости, а значит, и как товары, лишь относя их к какому-нибудь другому товару, лишь противопоставляя их ему как всеобщему эквиваленту. Это показал анализ товара. Но только общественное действие может превратить определенный товар во всеобщий эквивалент. Поэтому общественное действие всех прочих товаров исторгает из их среды один определенный товар, в котором все они выражают свои стоимости. Таким образом, натуральная форма этого товара становится общественно признанной формой эквивалента. Функция всеобщего эквивалента становится при помощи указанного общественного процйха специфической общественной функцией исторгнутого товара. Последний делается — деньгами»[656].

Сила абстракции, воплощенная в ^платоновской теории идей и в аристотелевской логике, была интеллектуальным продуктом общественных отношений, созданных абстрактным процессом товарного обмена. Говоря, что правила логики социально обусловлены, мы не оспариваем их объективной истинности, но, наоборот, утверждаем ее, так как сама истина является социальным продуктом.