Революция Клисфена
Свержение Гиппия было осуществлено объединенной оппозицией Клисфена, сына Мегакла, врага гиппиева отца, действовавшего в своих собственных интересах, и других изгнанных олигархов, которые видели в ослаблении тирании возможность для контрреволюции.
За время своего изгнания Алкмеониды восстановили свои состояния. Как раз в эти годы они отстроили храм в Дельфах (см. стр. 180), и они использовали свое влияние, приобретенное здесь, для того чтобы нарушить дружеские отношения, который Писистрат поддерживал со Спартой. В 510—509 годах до н. э. Клисфен вступил в Аттику рядом со спартанским царем во главе спартанской армии. Спартанцы явно рассчитывали, что»за падением Гиппия должно последовать восстановление олигархии ; но цель Клисфена состояла в том, чтобы самому занять место Гиппия, и когда это стало очевидным, лидер олигархов Исагор призвал Спарту к повторной интервенции. Клисфен ответил на это обращением к народу. Используя опыт Писистрата, он выступил вопреки олигархам с рядом демократических реформ и предоставил права гражданства сотням рабов и постоянно проживающих в Афинах чужеземцев. В результате этого, когда спартанский царь при содействии Исагора, извещавшего его обо всем происходившем в городе, вторично появился в Аттике с целью реставрации ancien regime[464], он был заперт вместе со своими войсками в [афинском] Акрополе и освобожден только после того, как обязался отказаться от дальнейшей интервенции. Это была большая победа народа.Борьба по конституционным проблемам шла в основном вокруг вопроса об избирательных правах. Основанием для включения в число граждан было членство в одной из фратрий. Поскольку же фратрии представляли собой группы родов, это означало, что гражданское общество выступало номинально все еще как племенная община, состоявшая из старых аттических родов. Возможно, что большая часть крестьянства вообще никогда не была включена в эти роды (см.
I, стр. 110). Однако до тех пор, пока им приходилось иметь дело только с крестьянами, знатные могли обеспечивать свои интересы. Теперь же вследствие политики расширения коммерческой деятельности, которую проводили Солон и Писистрат, в Аттике поселилось значительное количество ремесленников ; был принят и закон, открывающий доступ во фратрии тем, кто не входил ни в один род (см. т. I, стр. 104). Ясно, однако, что олигархи продолжали ожесточенно бороться против того, что влекло за собой осуществление этого мероприятия, поскольку, как мы видели, сторонники Писистрата насчитывали в своей среде много иммигрантов, которые или были исключены из фратрий, или опасались, что они еще будут из них исключены. Чем этот класс был обязан тирании, можно видеть из того факта, что, когда она пала, одним из первых мероприятий Исагора было лишение избирательных прав большого количества граждан, которые не были в состоянии доказать свое чисто афинское происхождение; и в скором времени после этого, когда спартанцы вторглись в Аттику, не менее семисот семейств были изгнаны из фратрий. Из всего этого ясно, что влияние олигархов во фратриях было еще сильным; и поэтому в новой конституции Клисфена политические функции фратрий были уничтожены раз и навсегда.Способ, которым это было сделано, весьма характерен. В реорганизации племенной структуры не было ничего нового. Она проводилась в других греческих государствах (см. т. 1, стр. 320) и имела место в самой Аттике после дорийского вторжения на Пелопоннес (см. т. I, стр. 391). Влияние на человеческие умы того социального строя, при котором жили их предки с самого зарождения человеческого общества, было столь глубоким, что он все еще воспринимался без какого-либо сомнения как совершенно естественное и необходимое основание всякого общественного порядка. Поэтому в Аттике, как и повсюду в Греции, когда первобытная племенная система вытеснялась, внешние черты старого порядка старательно переносились на новый порядок. И когда современный историк замечает, что «систему более искусственную, чем племена и триттии Клисфена, трудно придумать»[465], на это следует ответить, что, как бы мы ни думали об этом, для греков в то время это было самой естественной вещью в мире.
Органической единицей новой системы был дем, происшедший из родового поселения (см. т. I, стр. 327—328). Поэтому он имел традиционную связь с родом, хотя благодаря разложению родовой системы земельных владений эта связь в значительной мере ослабла. То, что было сделано Клисфеном, заключалось в следующем : организовать людей, проживающих в каждом деме, в корпоративную организацию, которая выбирала себе руководителя (демарха) и выполняла некоторые общие функции, включая ведение списка, в который вносились имена всех представителей мужского пола, как только они достигали совершеннолетия. Занесение в этот список означало одновременно получение прав гражданства. Первыми членами дема стали все взрослые мужчины, проживавшие в нем в то время, когда была принята новая конституция; но для последующих поколений принадлежность к дему определялась происхождением. Вне зависимости от того, где бы он ни проживал, сын принадлежал к тому же самому дему, что и его отец. И, таким образом, со временем эта единица превратилась в организацию настоящих родственников, со своим собственным главой, своей собственной корпоративной жизнью, со своими собственными традиционными обычаями. Клисфен не мог изобрести лучшего способа заполнить пустоту, образовавшуюся в умах людей, благодаря разложению рода.
Демы, которых всего насчитывалось около двухсот, были разделены на тридцать групп, называемых триттиями или ридингами[466]. В качестве группы демов ридинг находился к фратрии в том же самом отношении, в каком дем к роду. Триттия совершенно не имела корпоративного характера — она была чисто географической единицей. Но для реформаторов она служила прикрытием, под которым они имели возможность исподволь придать нодеш системе действительно революционные черты. Из этих тридцати ридингов десять были образованы из демов, расположенных на территории самих Афин и возле города, десять — из демов, расположенных в приморских районах, и десять — из демов, находящихся внутри страны. Цель, которая достигалась такой организацией, станет ясной, когда мы увидим, как эти ридинги были сгруппированы по племенам.
До того имелось четыре племени. Их количество было теперь увеличено до десяти. Каждое из десяти племен включало три ридинга: один из городского округа, один из приморских районов и один из внутренних районов. Это означало, что городское население создало себе крепкие позиции в каждом племени, и, поскольку вся работа народного собрания происходила в городе, городское население было в состоянии брать верх при голосовании благодаря числу своих голосов. Так средний класс купцов и ремесленников обеспечивал себе постоянные преимущества над крестьянами и интересы сельской местности были подчинены интересам города.
Увеличение числа племен было связано с реформой календаря. Старый лунно-солнечный календарь сохранил свое значение в религиозной жизни общины, но для целей государственной администрации год был разделен на десять периодов по тридцать шесть и тридцать семь дней. В то же самое время совет четырехсот был увеличен до пятисот — по 50 человек от каждого из десяти племен ; и эти десять выделенных из племен групп по 50 граждан действовали попеременно в течение всего года как постоянный комитет совета.
Члены нового совета избирались по жребию, и тот же самый метод выборов был распространен несколькими годами позднее также на выборы высших должностных лиц государства — архонтов. Однако в течение некоторого времени допуск к выполнению обязанностей архонта был связан с имущественным цензом, который исключал низшие классы. Это ограничение, которое свидетельствует о том, что революция проводилась в интересах средних классов, было уничтожено только после ожесточенной борьбы в 456 году до н.э. Таким образом, впервые в истории была создана конституция, согласно которой каждый гражданин мог принимать участие в управлении государством; и, поскольку она копировала старые племенные формы, она приветствовалась народом как восстановление его древних прав, на которое согласились силы, боровшиеся между собой в предыдущую эпоху.
Такова была форма демократической революции, аспект, в котором она представлялась в сознании тех, кто боролся за нее и был воодушевлен ее идеями ; но ее содержание было противоположно тому, чем, как им казалось, оно должно было быть.
Демократы торжествовали ; их надежды исполнились ; однако результат был противоположен тому, к чему они стремились. Следуя столь близко первобытному образцу, новая конституция тем самым наиболее эффективно прикрывала тот факт, что главные препятствия, мешающие росту товарного производства, в том числе и последние остатки первобытных общественных отношений, были сметены прочь. Собственники товаров выступали теперь по отношению друг к другу как равные в условиях «свободы», присущей открытому рынку. Пароль демократии, loovopla (исономия) — «равенство в гражданских правах», — восхваляемая ее приверженцами как «самое прекрасное из всех имен»1, показала себя в дальнейшем только как имя и ничего больше. Ибо, как заметил поздний греческий историк, «равенство перед законом является бесполезным без имущественного равенства»2, и не могло существовать никакого равенства при наличии частной собственности на товары. В результате этого классовая борьба не только не прекратилась, но еще более усилилась. Вместо старого противоречия между знатью и простым народом, всеми членами какой-нибудь человеческой общины, возник конфликт между рабовладельцами и рабами, причем последние, будучи сразу изгнаны из общества, являлись творцами его богатства. И это противоречие, хотя оно и открыло новые миры для познания, разрушало демократию и создавало как в обществе, так и в отдельном индивидууме коренное расхождение между потреблением и производством, между мыслью и действием:«Стадии цивилизации свойственны все величие и красота, которые до сих пор были доступны человеку, но наряду с этим она приводит также к тому, что образуется брешь в самом сердце человеческого общества»[467].