Развитие греческой торговли
Буржуазные исследователи экономической истории древней Греции делятся на два противоположных направления. Белох и Пёльман описывают состояние экономики в VIII и VII веках до н.
э. так, как будто тогда выпускалась промышленная продукция в значительном объеме и в главных центрах была достигнута степень специализации, достаточная для того, чтобы служить основой для высокоорганизованной системы международной торговли. Следуя в этом за Моммзеном, они не останавливаются перед тем, чтобы говорить о классе капиталистов и о пролетариате, и даже о социализме, как о категориях, приложимых к этой исторической эпохе. Против их точки зрения выступает Хейсбрук, который утверждает, что они неправильно толковали древние свидетельства в свете не относящихся к делу современных аналогий.Нет никакого сомнения, что Хейсбрук прав в своих основных выводах, хотя он не анализирует ложную концепцию, которая лежит в основании таких толкований. Это уже было сделано Марксом. Он разъяснил, что не может быть никакого капитализма там, где не существует класса свободных рабочих, продающих свою рабочую силу, и, следовательно, капитализм следует четко отличать от докапиталистических форм производства, которые могут быть высокоразвитыми в других отношениях, но лишены следующей основной характерной особенности:
«Если мы остановили свое внимание на деньгах, то увидим, что деньги предполагают известную высоту товарного обмена. Различные формы денег — простой товарный эквивалент, или средство обращения, или средство платежа, сокровище и всемирные деньги — указывают, смотря по различным размерам применения той или другой функции, по сравнительному преобладанию одной из них, на весьма различные ступени общественного процесса производства. Тем не менее, как показывает опыт, достаточно сравнительно слабого развития товарного обращения, чтобы могли образоваться все эти формы.
Иначе обстоит дело с капиталом. Исторические условия его существования отнюдь не исчерпываются наличием товарного и денежного обращения. Капитал возникает лишь там, где владелец средств производства и жизненных средств находит на рынке свободного рабочего в роли продавца своей рабочей силы, и уже одно это историческое условие несет в себе целую мировую историю. Поэтому капитал с самого своего возникновения возвещает наступление особой эпохи общественно-производственного процесса»[360].Итак, ошибка, совершенная Моммзеном и другими, коренится в их утверждений, что в основе капиталистического способа производства лежит не что иное, как развитие торгового капитала:
«На подготовительных ступенях капиталистического общества торговля господствует над промышленностью; в современном обществе наоборот. Конечно, торговля будет оказывать большее или меньшее влияние на те общества, между которыми она ведется; производство она все более и более будет подчинять меновой стои^ мости, потому что наслаждение и потребление она ставит в ббль-й шую зависимость от продажи, чем от непосредственного потреблениям продукта. Этим она разлагает старые отношения. Она увеличивает^ денежное обращение. Она захватывает уже не только избыток про- и дуктов, но мало-помалу начинает поедать и самое производство и ставит в зависимость от себя целые отрасли производства. Однако это разлагающее влияние в значительной степени зависит от природы производящего общества»[361].
«И к чему ведет этот процесс разложения, т. е. какой новый способ производства становится на место старого, — это зависит не от торговли, а от характера самого способа производства. В античном мире влияние торговли и развитие купеческого капитала постоянно имеет своим результатом рабовладельческое хозяйство ; иногда же, в зависимости от исходного пункта, оно приводит только к превращению патриархальной системы рабства, направленной на производство непосредственных жизненных средств, в рабовладельческую систему, направленную на производство прибавочной стоимости.
Напротив, в современном мире оно приводит к капиалисти- ческому способу производства. Отсюда следут, что сами эт^ результаты обусловлены, кроме развития торгового капитала, еще совершенно иными обстоятельствами»[362].Сам Хейсбрук приходит к такому^ заключению:
«Приступим к выводам, суммируя наши положительные знания об условиях торговли в течение периода, который предшествовал Персидским войнам. Торговля сосредоточивалась во многих портах, которые в силу своего географического положения были особенно подходящи для того, чтобы служить торговыми центрами. Главными среди них были Коринф, Эгина и Афины в собственно Греции ; Милет в Малой Азии (entrepot[363] торговли между Малой Азией и Средиземноморьем) ; Навкратис в Египте (для торговли между Средиземноморьем и Египтом); а на западе Карфаген и Массалия (Марсель)... Товары, которыми торговали, были большей частью дорогими ; они никогда не являлись, насколько мы знаем, предметами первой необходимости. Главными среди них были, по-видимому,
золото, серебро и слоновая кость, дорогие металлические изделия (е. g.[364] инкрустированный меч), дорогие вазы, кружевные ткани, украшения (то, что высоко ценилось воинами в гомеровские времена) и, прежде всего, рабы, как мужчины, так и женщины. На такие товары был всегда значительный спрос, и с самых ранних времен различные народы обычно обменивались ими между собой. Торговец покупал их на том или другом рынке, у того или иного ремесленника. Если он снова продавал их с прибылью, то он обычно возвращался и делал дальнейшие запасы; возможно, он при этом мог обеспечивать и ремесленника ценным сырьем для продолжения его работы. Потому что, кроме торговли готовыми изделиями, он должен был иметь дело также с такими видами сырья, которые, будучи необходимыми, не везде имелись в достаточном количестве — железо, например (которое тафиец Ментес выменивал за медь), олово, пурпур, лес для кораблестроения, масло и вино»[365].
Толкование, даваемое Хейсбруком тем свидетельствам, на которых он основывает это заключение, односторонне, а иногда и ошибочно.
Однако в том, что касается содержания греческой торговли в этот период, его оценка может быть принята. Читатель заметит, что его описание весьма близко к той картине тирийской торговли в тот же самый период, которую нарисовал Иезекииль.Тем не менее его заключение страдает серьезным недостатком ; на этот недостаток следует обратить внимание, поскольку он разделяется некоторыми марксистскими историками, которые, расходясь в этом вопросе с Энгельсом, проявляют тенденцию к недооценке социальных и политических последствий развития торговли, имевшего место в период, предшествующий Персидским войнам.
В IV столетии до н. э. греческая торговля была сконцентрирована в руках метеков (non-citizens) и базировалась главным образом на ростовщическом капитале. Это показано Хейсбруком, хотя также и здесь его детальное толкование свидетельств является ошибочным. Однако в VI веке ситуация была совершенно иной. Свидетельства относительно более раннего периода весьма скудны, но недвусмысленны ; их трактовка у Хейсбрука не может быть охарактеризована иначе, как произвольная. Они должны быть поэтому рассмотрены несколько подробнее.
Как-то в VII столетии корабль с Самоса, капитаном на котором был Колей, держал свой путь в Египет, когда сильным восточным ветром он был сбит со своего курса и пристал к берегу у Платеи, близ Кирены; здесь Колей оставил годичный запас продуктов для нескольких эмигрантов из Феры, которые высадились на берег в том же месте. Из Платеи он намеревался повернуть обратно в Египет, но восточный ветер все продолжал дуть и отнес его через Геркулесовы столбы (Гибралтарский пролив) к Тартесу, которого до этого еще не посещал ни один грек. Здесь он продал свои товары, нажив при этом шестьдесят талантов — самая крупная прибыль, которую когда-либо удавалось получать кому-либо из греков, рассказывает Геродот, «исключая Сострата из Эгины». Это приключение положило начало дружеским отношениям между Самосом и Кире- ной[366].
Не связывая себя всеми деталями этой истории, мы заметим лишь, что упомянутые здесь места — Самос, Кирена, Тартес, Эгина — известны и из других источников как важные коммерческие центры.
Поэтому у нас нет оснований сомневаться в достоверности этой истории. Колей из Самоса, подобно Сострату из Эгины, был купцом авантюристом. Относительно Сострата следует заметить, что двумя столетиями позднее Пиндар упоминает Бассидов из Эгины как богатое семейство морских капитанов, ведущих торговлю за свой собственный страх и риск[367]. Другими представителями того же самого класса — то есть знати, которая занялась торговлей, — были Харакс из Лесбоса, брат Сапфо, который доставлял на судне вино в Навкратис[368], и Солон из Афин, который, согласно Аристотелю, ездил в Египет «по делу и чтобы посмотреть свет»[369]. Эти примеры свидетельствуют о том, что в VII и VI столетиях для представителей знати занятие заморской торговлей не было делом необычным. Можно пойти и еще дальше. В двух случаях, сведения о которых дошли до нас, мы находим, что они принимали участие в самом процессу производств? систрат Афинский укрепил свое положение тирана благодаря доходам, которые он получал от своих рудников во Фракии[370]; в скором времени после этого его соперники Алкмео- ниды восстановили свои состояния, выполнив контракт на восстановление храма в Дельфах, который был уничтожен пожаров[371].Как относится Хейсбрук к этим свидетельствам, противоречащим его тезису о том, что не было случая, вплоть до эллинистического периода, чтобы греческая торговля находилась в руках самостоятельных граждан? Рассказ о Колее* просто отбрасывается без аргументации как «легенда V века, придуманная для того, чтобы дать историческое объяснение дружбе между Самосом и Киреной». Сострат упомянут без какого-либо объяснения, однако при этом нас уверяют в том, что «морские путешествия, которые предпринимают знатные семейства Эгины и благодаря которым, согласно Пиндару, они завоевали великую славу, были грабительскими экспедициями и совершенно не имели ничего общего с коммерцией»[372]. Это различие надуманное, искусственное ; ибо, как разъясняет Маркс :
ч.. .Торговый капитал, когда ему принадлежит преобладающее господство, повсюду представляет систему грабежа, и недаром его развитие у торговых народов как древнего, так и нового времени непосредственно связано с насильническим грабежом, морским разбоем, похищением рабов, порабощением колоний...»[373]
Затем нам сообщают, что «брат Сапфо не был торговцем, хотя он и доставлял вино в Навкратис, и что «морская торговля» не была его занятием ; он был просто лесбийским земледельцем крупного масштаба, который продавал продукцию своих виноградников на иностранном рынке»[374].
В действительности мы ничего не знаем относительно подробностей семейной жизни Сапфо, и если уж пускаться в догадки, наиболее вероятным было бы предположение, что Харакс был занят продажей за морем продукции с земельных участков своей семьи, а, возможно, также с других участков.Трудно понять, почему такое занятие не может быть названо «морской торговлей». Наконец, от сообщений о фракийских доходных статьях Писистрата и о строительной деятельности Алкмеони- дов Хейсбрук отделывается, просто не упоминая о них вовсе. В результате его позиция оказывается даже более уязвимой, чем позиция его противников, которые, какими бы ошибочными ни оказывались их толкования, по крайней мере констатируют факты.