ПОСЛЕСЛОВИЕ

, і ,

«Первые философы» принадлежат не только крупному исследователю и видному общественному деятелю, но и писателю, дающему весьма оригинальный образец творческого подхода к исследованию философии древнего мира.

Прежде всего термин «первые философы» Дж. Томсон употребляет вовсе не в том смысле, как это принято. Обычно первые философы — это древнегреческие философы. Но как раз в предлагаемой книге Дж. Томсона говорится не только о первых греческих философах. «Первые философы» для него — это вообще первые философы всего человечества, причем под философией понимается здесь не специально греческий образец философствования, а вообще всякое представление о мире и человеке. Поэтому история, например, составления календарей, мировоззрение еврейских пророков, бесчисленные теогонии и космогонии, имевшие место в сознании людей всего земного шара, китайская натурфилософия, месопотамская космология, египетская мифология, учение о борьбе противоположностей во вселенной у ацтеков и т. д., и т. д. — все это вовлекается у Дж. Томсона в орбиту его исследования, и все это, с его точки зрения, так или иначе говорит о первых философах. В сравнении с этим первые философы в Греции, занимая свое определенное и вполне оригинальное место в истории, вовсе не трактуются им как единственный предмет исследования, а рассматриваются вообще в контексте мировой философской мысли.

Ярким доказательством широты охвата у Дж. Томсона исследуемого предмета является то обстоятельство, что его книги очень трудно распределить по традиционным классификациям наших библиографов.

Если перейти от общей проблематики Дж. Томсона к тем отдельным и весьма многочисленным проблемам, которые он рассматривает, то и здесь очень многое заслуживает одобрения, хотя очень многое, как это вполне естественно для смелого и творчески работающего ученого, вызывает разного рода сомнения, споры и прямую критику.

В общих изложениях истории античного мира у нас достаточно говорится о матриархате. Однако нельзя сказать, что известные наблюдения и указания Энгельса из этой области всегда принимаются у нас во внимание и подвергаются дальнейшей разработке. Что касается Дж. Томсона, то можно только порадоваться, с какой смелостью и определенностью и с каким четким марксистским подходом он анализирует, например, появление в эпоху матриархата представлений о богинях.

Нам кажется далее, что трудно возразить что-либо против того, что Дж. Томсон называет тотемизмом и племенной космогонией (стр. 41—55). Если на самом деле и всерьез человеческая идеология является отражением жизненного и особенно производственного процесса, то никак нельзя ни принижать огромной значимости первобытного тотемизма, ни игнорировать возникающей на этой почве идеологии. И то, что почва эта есть первобытная матриархальная дикость (в специальном, энгельсовском смысле этого слова), прекрасно показано у Дж. Томсона с приведением многочисленных примеров. Многих специалистов по античной культуре смущало то обстоятельство, что тотемистические рудименты весьма слабо представлены на Балканах, и заговаривали даже о необязательности тотемизма, как вообще начальной первобытной идеологии. Нам кажется, после работы Дж. Томсона эти сомнения должны быть развеяны, так как приводимые им примеры глубоко убедительны (т. I, стр. 111—120).

Дж. Томсон, на наш вгляд, правильно прослеживает появление разного рода абстрактных понятий и дифференцированных представлений о времени и пространстве на основе преодоления изначальной тотемистической дикости, когда, несмотря на столь отдаленную эпоху, уже появлялись начатки разделения умственного и физического труда и когда уже выделялись привилегированные группировки жрецов и правящих элементов, приходивших и к более сложной мифологии (стр. 53—54). Нельзя десятки и сотни тысячелетий первобытного общества рисовать в стиле единой и неподвижной идеологии, как это часто мы находим в учебниках древней истории. Дифференциация первобытного мифически-маги- ческого сознания началась, можно сказать, с первого же момента своего появления и в дальнейшем никогда не прекращалась.

Рядом с этим стоит и правильно изображаемое у Дж. Томсона разделение природы и общества в связи с ростом классового сознания. «Для первобытного сознания . . . природа идентична с обществом, потому что она известна лишь в той степени, в какой была втянута в общественные отношения через производительный труд, который, находясь на низком уровне развития, ограничивает как отношения между людьми и природой, так и отношения их друг с другом» (стр. 87). Уже на Ближнем Востоке начиналось в древности разделение умственного и физического труда, что приводило к возможности более интеллектуального подхода к природе и тем самым к известному отделению ее от общества. Этому способствовал именно классовый антагонизм, связанный с разделением умственного и физического труда. Но в связи с недостаточным классовым развитием, а значит, и в связи с недостаточной дифференциацией интеллекта природа здесь никогда не достигла такого изображения, чтобы она управлялась самостоятельными и своими собственными законами. Это произошло в Греции.

«Фалесу и Анаксимандру удалось отделить природу от общества и представить ее как внешнюю реальность, существующую независимо от человека. Подобно этому, Солону удалось отделить общество от природы и представить его как моральный порядок, основанный на обязанностях, свойственных исключительно человеку. Другими словами, точно так, как Анаксимандр сделал природу объектом исследования, Солон сделал объектом исследования общество» (стр. 217). Подобные заключения Дж. Томсона чрезвычайно важны, так как эволюция классового общества далеко не всегда учитывается в изложении взглядов ранних мыслителей на природу и на социальные отношения. Мы бы только сделали по этому поводу два замечания.

Во-первых, правильнее говорить не просто о связи первобытных взглядов на природу с определенным состоянием общества, но об отражении общественно-производственных отношений в представлениях о природе.

Во-вторых, необходимо говорить не просто о переносе общественных отношений на природу, но обязательно также и о тех процессах обобщения, без которых вообще не могло бы получиться никакой

мифологии и никакого представления о природе. Если перенести на небо самого обыкновенного земледельца, то, поскольку в нем нет ничего мифологического и магического, никакой мифологии не получилось бы и на небе. Деметра была бы самым обыкновенным земледельцем, и ее пребывание на небе не создало бы ровно никакого мифа. Именно потому, что земледелие и земледельцы подвергаются здесь предельному обобщению и начинают включать в себя не какие-нибудь отдельные земные процессы и не каких-нибудь отдельных земных работников, ничего мифического в себе не содержащих, но всех вообще возможных земледельцев и со всеми вообще J возможными их земледельческими работами, именно поэтому и возникает предельно обобщенный образ, охватывающий целиком всю эту область человеческой жизни и потому так много говорящий первобытному сознанию. В. И. Ленин пишет : «Идеализм первобытный ; общее (понятие, идея) есть отделбное существо»Ч Без этих процессов обобщения, носящих часто предельный характер, невозможно появление мифа, и невозможно объяснить первобытное мировоззрение. Если это не принимать во внимание, то нам грозит здесь вульгаризация марксизма, утеря мифологии как самостоятельного и оригинального предмета исследования и порочное сведение мифологии только на чисто магические акты без всякого учета растущих здесь процессов реального человеческого мышления.

Мы не думаем, что почтенный автор предлагаемой книги виновен во всех этих неточностях использования марксистской методологии.

Далее, необходимо отметить некоторые элементы не вполне четкого и устойчивого применения у Дж. Томсона основной марксистско-ленинской концепции базиса и надстройки.

В главе о Китае, входящей в состав второй части книги («Восточный деспотизм»), весьма красочно рисуется идеология объединенного Китая в период императорской власти с III в. до н. э. Тут возникает сразу несколько вопросов. Ведь деспотизм характеризует собою определенную политическую систему, которая для нас всегда является только надстройкой. Спрашивается: какой же социально-

экономический базис вызвал к жизни такую единую и крепкую императорскую власть. Некоторые соображения на эту тему мы находим на стр. 59. Соображения эти, однако, не отличаются полной ясностью, так как здесь содержится указание и на деревенскую общину как на основную экономическую единицу, и на элементы рабовладения, и на элементы крестьянского самоуправления, и на крестьянские подати, что в дальнейшем, однако, приводит к росту торговли, землевладения и, в конце концов, к централизованной императорской власти. Изложение Дж. Томсона здесь слишком краткое, чтобы быть ясным для тех, кто плохо знаком с историей Китая.

Но что уже прямо бросается в глаза как противоречие — это сопоставление идеологии императорского Китая последних столетий до н. э. с идеологией восходящей демократии в Греции и, в частности, с Гераклитом. Тексты, приводимые Томсоном из китайской и греческой литературы, действительно интересны и свидетельствуют о многих идеологических совпадениях. Но ведь греческая восходящая демократия как раз не знала ни императорской власти вообще, ни тем более такой централизованной и монолитной, какую Томсон находит в Китае на рубеже двух эр. Здесь кроется существенная неясность, и читателю трудно судить, какая связь между Гераклитом и Китаем на рубеже двух эр и какое отношение имеет к Гераклиту та «восточная деспотия», которой посвящена данная часть книги. Сходство приводимых у Томсона греческих и китайских текстов весьма большое, и оно, конечно, не может быть случайным. Тексты эти тем более интересны, что они касаются вопросов древнего стихийного материализма. Их сходство во всяком случае требует точного научного объяснения. Однако этой четкости у Дж. Томсона в данном вопросе мы не находим.

Другим примером нечеткого применения исторических методов является у Дж. Томсона постоянное связывание календаря и царской власти как на Востоке, так и в Греции. Для уравнения лунного и солнечного года были введены восьмилетние циклы, которые, по мнению Томсона, и легли в основу всех мифов и обычаев, связанных с числами 8 и 9. Автор приводит (стр. 119—122) массу примеров из греческой мифологии и истории, где фигурируют эти числа. Но остается совершенно неясным : какое имеет отношение царская власть к календарю, какая именно царская власть имеется в виду, и каковы были общественно-исторические условия для появления как самой царской власти, так и этих восьмилетних астрономических циклов. С марксистской точки зрения казалось бы, основную роль в этом, как и во всяких других вопросах, должны были играть общественно-исторические условия. И на стр. 119 сам Дж. Томсон бегло высказывает мысль о том, что «все эти идеи—календарные, космологические, физиологические покоятся на племенной основе, такой, какая, как мы видим, лежит в основе подобных же идей в других частях света». В чем, однако, заключается эта «племенная основа», в данном месте не разъясняется; и тождественна ли она с той царской властью, которая связана с календарем (стр. 103), неизвестно. Для подтверждения «племенной основы» календаря Дж. Томсон в I томе, стр. 104 ссылается на Аристотеля (fig. 385), по которому древнейшие афиняне делились на четыре племени, каждое племя состояло из трех фратрий, каждая фратрия из трех родов, каждый род из тридцати человек ; Аристотель тут же добавляет, что четыре племени соответствовали четырем временам года, двенадцать фратрий —двенадцати месяцам, тридцать родов — числу дней в месяце. Это, однако, представляет собою чрезвычайно жесткий схематизм, который требует специальной расшифровки. Например, как это могло получиться, что в Аттике оказалось четыре племени и что это совпало с четырьмя временами года? Исторически здесь во всяком случае много загадочного, и изложение Дж. Томсона не отличается здесь полной ясностью.

Далее, весьма важны соображения Дж. Томсона о царском и, следовательно, жреческом происхождении первых греческих философов, включая Фалеса, Анаксимандра и Гераклита (стр. 127). Однако сам факт рождения того или другого философа и писателя в той или иной среде, если рассуждать принципиально, еще ничего не доказывает. В частности, Дж. Томсон объясняет афористический и антитетический стиль Гераклита его царско-жреческим происхождением. Это едва ли соответствует действительности. Сам же Дж. Томсон приводит длинный ряд писателей так называемого азианского стиля, начиная от Г оргия и кончая апостолом Павлом. У всех этих писателей нет ровно ничего царского; и тем не менее стиль их часто такой же изощренный, как и у Гераклита. С другой стороны, впрочем, автор объясняет антитетический стиль Гераклита диалектикой этого философа (стр. 124). Это гораздо ближе к истине. Но и такое объяснение не является окончательным, так как Горгий, например, вовсе не отличался диалектическим мировоззрением, а стиль его, как утверждает Дж. Томсон, напоминает Гераклита (стр. 124).

Наконец, в этой связи не представляется ясным утверждение Дж. Томсона о том, что греческая риторика имеет ритуальное происхождение, хотя автор говорит об этом весьма красочно и убедительно. Дело в том, что сам же Дж. Томсон говорит, что греческая риторика отбросила старое ритуальное содержание и сохранила только форму ритуального языка. Нам кажется, что если было отброшено ритуальное содержание, то есть сам ритуал, то греческая риторика — вовсе не только ритуального происхождения, она появляется в результате длительного взаимодействия древнего ритуала и новейшей светской идеологии ; а если считать, что греческая риторика — только ритуального происхождения, то это значит, что вся она и по содержанию своему ритуальна (что нелепо). Все дело заключается в том, что здесь требуется установление гораздо более четких социально-исторических периодов, которые позволили бы ясно разобраться в том, где и когда греческая риторика имеет ритуальный корень и где и когда она его не имела. Возможно, что неясности у Дж. Томсона в соответствующих главах зависят просто от слишком общего и суммарного изложения вопросов, которые можно разрешать только в более детальном исследовании. По существу же вопрос о происхождении риторики из религии, как и вопрос о происхождении философии из религии, по крайней мере, в истории Греции, может быть решен только на путях диалектического исследования, но никак не абстрактно-метафизического. Нельзя утверждать ни того, что философия и риторика произошли из религии (как это делает Дж. Томсон на стр. 123), ни того, что философия и риторика не имеют никакого отношения к религии, как это всегда думал вульгарный материализм. В мифологии и почти во всей античной философии утверждается единый, вполне материальный, но в то же время одушевленный и божественнодемонический космос (даже Демокрит, Эпикур и Лукреций признают существование богов, которые для них отнюдь не являются какой-нибудь случайностью, но вполне закономерным явлением космической жизни). И тем не менее философия в Греции началась с того момента, когда стала критиковаться мифология. Или, точнее говоря, когда здесь началась критика антропоморфизма. Мифология стала постепенно превращаться в учение о закономерно возникающем, существующем и гибнущем космосе, а вместо богов и демонов, заменяющих для древнего человека законы природы, стали выделяться законы природы в абстрактной неантропоморфной форме. Так погибла живая нетронутая непосредственная мифология ; и так установленные ею космические закономерности были диалектически перенесены на новую небывалую ступень мышления, пред-

ставив материал для философии и положительной науки. Подобного рода диалектического перехода от мифологии к философии и науке мы не смогли найти в талантливой и глубокой работе Дж. Томсона.

Далее, если подвергнуть книгу Дж. Томсона общему обзору с привлечением всех разобранных выше деталей, то невольно бросается в глаза отсутствие целого ряда очень важных проблем первобытного общества и его идеологии, отсутствие, в котором едва ли можно упрекать самого автора (поскольку он и без того поставил и решил множество всякого рода тончайших вопросов первобытной культуры), но которые кем-нибудь и, прежде всего, самим же Дж. Том- , соном, обязательно должны быть компенсированы в дальнейшем.

Матриархат и происхождение семьи охвачены достаточно полно в издаваемых двух томах Томсона. На этого нельзя сказать о патриархате, который почти никак не обрисован у Дж. Томсона, но который не мог не принести с собой совершенно новой культуры и совершенно новой идеологии. Исследование этой культуры патриархата в марксистской литературе еще явно недостаточно продвинулось вперед, и дать его могут только такие эрудированные ученые, каким является Дж. Томсон. Далее, то, что Дж. Томсон называет восточным деспотизмом, является действительно колоссальной эрой в истории древнего мира, и на изображение его автор затратил много знания и любви. И все же вопрос об отношении восточного деспотизма к общинно-родовой формации почти не ставится у Дж. Томсона и настоятельно требует для себя разрешения даже после обеих книг уважаемого автора. Является ли этот деспотизм продуктом развитого и строгого патриархата или вовсе не имеет к нему никакого отношения? Связан ли этот деспотизм обязательно с рабовладением и с какими именно его типами, или он мыслим без рабовладения, а все вообще являются в данном случае рабами общины? В чем отличие восточного рабовладения от его классических греческих и римских форм? Что сделалось с мифологией в период патриархата в сравнении с так ярко изображенной у Дж. Томсона мифологией матриархата? Какая, далее, была эволюция мифологии в период восточного деспотизма? На стр. 143 Дж. Томсон пишет: «С переходом от дикости к варварству, и еще более с возникновением царской власти, чьей функцией являлось сохранение, увековечение идеологического единства племенного общества после того, как исчез его экономический базис, миф становится непонятным в своей первоначальной форме и истолковывается заново». Если таково подлинное убеждение автора, то это означало

бы, что мифология кончилась за несколько тысячелетий до нашей эры. Можно ли себе это представить? Ясно, что сам Дж. Томсон мыслит здесь гораздо более дифференцированно, чем это дано в приведенной формулировке. Ведь от китайского императора или египетского фараона до гомеровского царя прошло слишком много периодов исторического развития и соответственно слишком много периодов мифологии, чтобы можно было остановиться на такой суммарной характеристике. Последующие марксистские исследования в ближайшем же будущем, несомненно, вскроют всю эту общественно-экономическую, социально-политическую и идеологическую периодизацию, которая в настоящее время полна существенных пробелов.

Энгельс убедительно говорит о периоде военной демократии. В настоящее время наука обладает весьма многими материалами на эту тему, которых Энгельс не знал и не мог знать. Куда же поместить эту военную демократию? Какое отношение имеет она к микенскому царству, к дорийскому вторжению и к веку становления гомеровского эпоса? А для читателя книги о первых философах, будь то книга Дж. Томсона или кого бы то ни было другого, интересно еще и отражение этой эпохи в идеологии, то новое, что она вносила в мифологию. Настоятельно необходимы также и точные формулировки воздействия восходящей греческой демократии на мифологию и религию. То, что мифология перестала быть в данное время наивной верой, ясно само собой. Но сказать, что она исчезла целиком, совершенно невозможно. Да этого не говорит уже и сам Дж. Томсон. Но если классическая греческая демократия со всеми периодами своего становления, расцвета и упадка формулируется в марксистской литературе уже достаточно четко и определенно, то такой же четкий, определенный принцип должен быть проводим и в той мифологии, от которой греческая классика во всяком случае не отказывалась целиком. Что же это за принцип и как он отражал собою социальную историю Греции этого периода?

Дж. Томсон очень много и хорошо говорит о греческой теогонии (стр. 131—144), удачно сравнивая греческие формы этой теогонии с ее месопотамской версией, представленной в эпической поэме «Энума элиш». Здесь у Дж. Томсона масса удачных наблюдений, а если у читателя и возникают здесь какие-нибудь сомнения или возражения, то сейчас о них не стоит говорить. Но интересно то, что Дж. Томсон совсем отказывается от всякой интерпретации этой теогонии, чем весьма затрудняется точная локализация хотя бы той же гесиодовской «Теогонии» на путях развития общечеловеческого научного и философского мышления. Ведь то, что мы находим в «Теогонии» Гесиода, есть продукт размышления представителя ранней греческой цивилизации о том, что было в старину, и как вообще развивалась человеческая история. Можно ли считать «Теогонию» Гесиода собранием незначащих сказок, или здесь отражение определенных периодов социального развития?

Случайно ли то, что Гея—Земля является родительницей всего существующего, включая богов и людей, или это отзвук отдаленного матриархата? Случайно ли то, что Гея вступает в брак с собственным сыном Ураном—Небом или это рудимент первобытной дикости и промискуитета? Почему Уран низвергает всех родившихся от него детей во внутренность Земли и почему Земля, обремененная этим, в конце концов направляет одного своего сына, Кроноса, против Урана, и Кронос при помощи полученного от матери серпа оскопляет Урана и тем лишает его бесконечной плодовитости? Является ли это забавной сказкой или же это отражает собою эволюцию от изначального ничем не регулируемого избытка жизненных сил в направлении цивилизации, когда примитивные и всемогущие био-социальные инстинкты сублимируются и потому естественным образом сокращаются, регулируются и теряют свое прежнее звериное превосходство? А вся эта борьба героев-богов и героев-людей с чудовищами и, прежде всего, борьба 3?вса с Титанами, Гигантами и Тифоном, не есть ли отражение растущей в человеке героической разумной воли прртив стихийных сил природы, перед которыми раньше примитивный человек испытывал только ужас и с которыми для него невозможна была никакая борьба?

Подобного рода вопросы возникают на каждом шагу при рассмотрении первобытной идеологии ; и эволюция мышления для всякого марксиста бросается в глаза сама собой. Это прекрасно понимает и сам Дж. Томсон, поскольку он считает, что в греческой теогонии «мы наблюдаем возникновение нового способа мышления, который отмечает первый шаг к научному познанию мира» (стр. 143). Но в таком случае мифы, переданные Гесиодом, нельзя понимать как только сказки (та же стр.), а нужно вскрывать их идеологическое значение, поскольку они были в свое время отражением разных периодов социального и умственного развития.

Наконец, необходимо сказать несколько слов о тех первых греческих философах, которые подвергаются у Томсона специальному анализу. К сожалению, это — только самые ранние философы, и автор вовсе не ставит своей целью дать какое-нибудь систематическое их изложение. Но то немногое, что он о них говорит, отличается большой свежестью мысли и попыткой выйти за пределы традиционных трафаретов.

Мы уже отметили выше, как смело Дж. Томсон объединяет раннюю греческую натурфилософию с древней мифологией и как смело он разрывает в то же самое время эти две области. Действительно, три основные мифологические идеи — общее происхождение, непрерывное движение и борьба противоположностей —заняли ведущее место в той натурфилософии, которая сменила собою антропоморфическую мифологию. Но в отличие от древней конкретности эти идеи появились здесь уже в абстрактной форме, под которой лежит новый способ производства и новая социальная эпоха. Дж. Томсон здесь очень много и , убедительно говорит о разделении умственного и физического труда, о развитии торговли и чеканке монеты, о появлении купеческого сословия, о разложении родовой общины и о выдвижении частной инициативы вместо прежнего коллективного способа производства, об эволюции рабовладения. Все эти данные достаточно убедительно свидетельствуют о необходимости появления абстрактных идей вместо прежнего антропоморфизма и тем самым весьма поучительно рисуют социально-экономический базис для новой идеологической надстройки, а именно для натурфилософии.

Мы бы здесь прибавили только одно замечание. Если ведущим экономическим фактором был рабский труд, а раб понимался как домашнее животное и притом как товар, то тем самым новый экономический базис не мог не толкать философскую мысль на такое же вещественное, хотя в то же самое время и одушевленное понимание всего окружающего. Поэтому, если довести рассуждение Дж. Томсона до конца, то нужно сказать, что вся разгадка древнейшего натурфилософского материализма стихий, а также и вся разгадка пластического образа мышления периода классики заключается именно в рабовладении, то есть в специфическом понимании человека как вещи и живого тела и в товарном производстве, пришедшем на смену натуральному хозяйству старой родовой общины. Этот вывод напрашивается сам собой, и нам хотелось бы предложить его Дж. Томсону. Его мнение по данному вопросу чрезвычайно авторитетно.

Чрезвычайно важна и является некоторого рода открытием |йысль Дж. Томсона о демократическом происхождении орфизма

(стр. 224—233). Если даже не следовать за всей его аргументацией в данном вопросе, то во всяком случае звучит убедительно та идея, что орфики создали идеологию обездоленного и эксплуатируемого низшего населения, резко противопоставившего свое учение о всеобщей любви и загробной жизни аристократическому самоутверждению и земной обеспеченности стоявшего у власти класса. Именно аристократии принадлежит знаменитое учение о мере, о самоудовлетворении человека своими жизненными благами и своими богами. Орфики потеряли всякое земное самоутверждение и благополучие и надеялись на избавление от цепей необходимости именно в загроб- ,lt; ном мире. Самое понятие необходимости, или Ананки, создалось как раз в этих кругах, в противоположность старому учению о Мойре, как о размеренной доле, предоставляемой каждому человеку в соответствии с его естественным состоянием. Повторяем, мы не стали бы следовать за всей аргументацией Дж. Томсона в данном вопросе целиком. Но его мысль о демократизме орфиков заслуживает всяческого внимания и требует дальнейшего развития. Мы бы только предложили и здесь довести эту мысль до ее логического конца и признать, что так называемая передовая демократия классической Греции не была основой для борьбы с рабовладением, потому что она базировалась на рабовладении, неизменно шла к обогащению и к рабовладельческой экспансии а именно эти мистические представления обездоленных народных низов. Подобно *этому в дальнейшем именно христианство, будучи, по словам Энгельса, религией рабов и угнетенных, объявит ^равенство всех перед богом, включая рабов и свободных, мужчин и женщин, эллинов и иудеев. Важно и то, что Дж. Томсон нисколько не идеализирует и не восхваляет выше меры последующий орфизм, хотя и находит в нем такую же передовую позицию, в сравнении с первобытной мифологией, как и в милетской натурфилософии, но в то же самое время квалифицирует его как субъективный идеализм (о субъективности здесь можно спорить) и как реакционную пассивность, а милетскую натурфилософию как активный материализм (стр. 233).

Заслуживают глубокого внимания взгляды Дж. Томсона на древнее пифагорейство, которое, по его мнению, выражало «воззрения нового среднего класса, промежуточного между аристократией и крестьянством, класса, который появился вследствие возникновения товарного производства внутри примитивной аграрной экономики» (стр. 257). Аргументы автора по этому вопросу требуют специального обследования. Но и независимо от них традиционное

понимание пифагорейства как чисто аристократической идеологии уже давно требует коренного пересмотра. Часто негласно проводится такой силлогизм, неверный с начала до конца: все мистики — аристократы и реакционеры; все пифагорейцы — мистики; следовательно, все пифагорейцы аристократы и реакционеры. Это, на наш взгляд, весьма сомнительный силлогизм. Мистические секты часто шли из народных глубин, нападали на официальную религию и государство, играли огромную революционную роль в общем освободительном движении. Далее, пифагорейцы были мистиками не многим больше, чем вся прочая греческая натурфилософия. Числа у древнейших пифагорейцев понимались как тела, вполне физически ; а о судьбе душ учили почти все греческие натурфилософы. Пифагорейцы были создателями древнейшей геометрии, акустики и космологии, основанной не тех же физических элементах, что и у прочих досократиков. Поэтому вывод о специальном аристократизме и реакционности пифагорейцев является выводом вполне умозрительным, который трудно подтвердить надежными фактами. Уже одно то, что пифагорейская философия была не мифологией, но натурфилософией и играла роль в развитии греческой науки, свидетельствует о том, что пифагорейцы не просто чистая аристократия (ведь такая аристократия могла быть только древней родовой знатью, которая даже у Гомера достаточно демократизирована), но что эта аристократия здесь уже достаточно втянулась в товарное производство и действительно была чем-то средним между древними отживающими аристократами и широкими крестьянскими массами. Нам представляется, что свежие мысли Дж. Томсона о классовой природе древнего пифагорейства после тщательной их проверки и уточнения должны стать большим завоеванием науки о древнем мире и явиться своего рода открытием в той его области, которая * все еще полна непроанализированных трафаретов.

Далее, не всегда в марксистских изложениях этой ранней греческой философии социально-историческая точка зрения проводится так четко, как это удалось здесь Дж. Томсону (стр. 246): «Орфическая концепция вытекает из самоотчуждения, которое, будучи свойственно всем формам эксплуатации, достигает своей крайней формы в рабстве. Раб отчуждает не только свою рабочую силу, но и самого себя. Как продукт его труда, так и собственное его тело являются собственностью другого, которой можно распорядиться как потребительской стоимостью или как меновой стоимостью, не считаясь с его волей. Поэтому и то и другое одинаково образует часть объективной реальности, которая выступает по отношению к нему как внешний объект и, следовательно, субъект состоит только из его бестелесного Я, то есть из его нереализованных желаний». Это — очень четкая диалектика. Если сказать кратко, она сводится к тому, что дуализм есть не что иное, как результат рабского само- отчуждения. Некоторые историки, историки литературы, историки философии высказывают мысль, что класс рабов в эту раннюю эпоху еще не дошел до своего классового самосознания и не мог выдвинуть своей идеологии, которая бы шла параллельно с идеологией «свободнорожденных». В противоположность этому, нам ^кажется, что рабы вполне дошли до своего классового самосознания даже и в эту раннюю эпоху, что они имели свою определенную идеологию и что эта идеология была дуалистическим учением о заключенности души в тюрьму тела и об ее предстоящем выходе из этого заключения. Это отнюдь не значит, что все рабы были орфики и что все орфики были рабами. Но это значит, что в период расцвета рабовладельческой классики момент орфико-пифагорейского дуализма и мистицизма был вполне закономерным явлением, охватывавшим иной раз не только рабов, а по преимуществу и даже вообще не рабов. Повторяем, нет ни возможности, ни необходимости следовать решительно за каждым малейшим аргументом Дж. Томсона. Но необходимо согласиться, что классовая основа мистического дуализма периода классики сформулирована у нашего автора четко и неопровержимо.

В этих сложных и запутанных системах орфико-пифагорейского мировоззрения Дж. Томсон устанавливает еще одно классовое объяснение, которое тоже будет весьма полезно использовать в наших анализах древней философии. Эта мысль всецело заимствована у Маркса, но ее никогда не применяют к этим древнейшим философским учениям Греции. Дж. Томсон пишет (стр. 251): «... основным фактором было развитие общества, организованного в целях производства меновых стоимостей, а, следовательно, и упадок отношений, основанных на производстве потребительных стоимостей». И здесь Дж. Томсон использует общеизвестное учение Маркса о различии между потребительной и меновой стоимостью : потребительная стоимость характеризуется по преимуществу качественными признаками, меновая же — по преимуществу количественными признаками (количество железа или свинца на 100 фунтов стерлингов имеет такую же меновую стоимость, как количество серебра или золота на 100 фунтов стерлингов). Из этого само собой выте-

кает, что с развитием товарного производства и денежного хозяйства сразу же должны были броситься в глаза именно количественные отношения, царящие в действительности, и оттеснить собою качественные отношения. А отсюда понятной делается не только математика пифагорейцев, но и теория вообще количественных отношений, столь часто выдвигавшаяся у первых мыслителей Греции, хотя бы, например, у того же Анаксимена, учившего о сгущении и разрежении своего первовещества, то есть стремившегося объяснить все качества при помощи только количественного принципа. Мы не только ничего не можем возразить против такого социально- экономического объяснения количественных философских теорий древней Греции, но мы считаем, что без учета этого принципа меновой стоимости, возымевшей место в период классики, вообще невозможно обойтись при марксистском освещении древнегреческой философии. А то, что экономические отношения в чистом виде вообще никогда не образуют надстройки и подвергаются разного рода обобщениям, меняющим их до полной неузнаваемости, об этом мы уже говорили выше, и это является гарантией против всякого возможного здесь вульгаризма.

В главах о Гераклите и Пармениде — много свежих мыслей,, которые тоже зовут к пересмотру разных трафаретов, установившихся в традиционном изложении взглядов этих философов, хотя в то же самое время мысли эти часто весьма спорные и требуют решительной критики. Так, например, теория Дж. Томсона о связи Гераклита с мистериями (стр. 260—262) не представляется вполне убедительной, так как основана она скорее на анализе языка Гераклита, чем на анализе его философских идей. Правда, античный материализм чрезвычайно оригинален. Но в таком случае этот принципиальный вопрос необходимо было бы подвергнуть подробному исследованию и решить его как принципиально, так и на достаточном количестве античных текстов, не только из Гераклита. Нужда в этом испытывается тем более, что Дж. Томсон считает Гераклита ярым приверженцем аристократии не только по своему настроению, но и по своим философским идеям ; и в диалектике Гераклита (стр. 267—269) Дж. Томсон, по-видимому, не усматривает революционной или хотя бы вообще демократической направленности. В таком случае характеристика Гераклита как материалиста весьма усложняется, если не просто запутывается ; здесь становятся необходимыми разного рода уточнения и оговорки. Точно так же мысль о совпадении религиозно-философских идей Гераклита и Софокла (стр. 269—273),

сама по себе ценная, вызывает ряд сомнений уже ввиду большого хронологического разнобоя «Эдипа-царя», анализируемого у Дж. Томсона, и расцвета деятельности Гераклита. Наконец, рассуждения о трагическом образе мышления у Гераклита, тоже весьма важные и обычно плохо учитываемые, заслуживают гораздо более подробного и более глубокого исследования, чем это дал Дж. Томсон {та же. стр.).

И все же глава о Гераклите у Дж. Томсона полна разного рода тонких наблюдений, мимо которых нельзя пройти равнодушно. Такова мысль об оригинальности гераклитовского первоогня в срав- j нении с первовеществом его милетских предшественников (стр. 265). Такова его идея о том, что мысль Гераклита о «самоуправляющемся цикле непрерывных превращений материи» «представляет собой идеологическое отражение экономики, основанной на товарном производстве» (стр. 269). Такова же мысль о том, что Аполлон у Софокла является таким же всеобщим эквивалентом, как и огонь Гераклита (стр. 273).

Глава о Пармениде тоже связывает Парменида с мистериями (стр. 275—277). И опять мы сказали бы, что аргументы Дж. Томсона больше почерпаются из области художественного стиля Парменида, чем из его философии. Нам кажется, Дж. Томсон не вполне учитывает того обстоятельства, что в древние времена первые восторги перед всяким новым открытием всегда сопровождались мифологическими и мистическими излияниями, которым отнюдь нельзя придавать решающего значения. Открыв ту банальную для нас идею, что мышление не есть ощущение и ощущение не есть мышление и что в глубине всякого становления лежит нечто единое, постоянное, непрерывное и неделимое, Парменид, естественно, пользуется всякими мифологическими и художественными красками, чтобы выразить свой восторг перед таким открытием. Едва ли, однако, эти восторги характерны и существенны для самой той идеологии, которую здесь проводит Парменид. Его учение об едином — чрезвычайно трезвое и логическое, и в нем трудно усмотреть какую-нибудь мифологию. Это — идеализм (которого, впрочем, не нужно преувеличивать), но это уже не мифология. Мы бы возражали против того, что Парменид будто бы считает чувственный мир несуществующим в абсолютном смысле слова. Вечное и непрерывное становление чувственной материи, которое мешает фиксации в ней твердых и неподвижных элементов, означает только то, что его трудно охватить чистой мыслью, а вовсе не то, что

оно целиком не существует. Это понимание Парменида, конечно, требует подробного анализа текстов, которым мы здесь не можем заниматься. Точно так же мы не стали бы считать Парменида шагом вперед в сравнении с Гераклитом (стр. 284): категория бытия, которую выдвигает на первый план Парменид, и категория становления, которую выдвигает на первый план Гераклит, обе одинаково важны и обе представляют собою односторонности.

Очень соблазнительно утверждение Дж. Томсона о том, что противопоставление вечных двигателей (ума, любви и ненависти) и инертной материи у Анаксагора, Эмпедокла и Аристотеля являются не чем иным, как отражением антагонизма свободнорожденных и рабов (стр. 293). Но тогда спрашивается, как же быть со всей милетской натурфилософией, Гераклитом и Парменидом? Означает ли отсутствие у них изолированного вечного перводвигателя то, что эти философы не имеют никакого отношения к рабовладельческой формации, которая в их время как раз быстро прогрессировала? Так же весьма соблазнительна теория Дж. Томсона о том, что учение Демокрита в той же мере умозрительно, как и учение Парменида или Платона (стр. 297). Но как же быть тогда с общеизвестной опорой Демокрита на научный опыт, с приписыванием атомам только одних механических свойств и отрицанием за ними чувственных качеств, являющихся у него достоянием только человеческого субъекта? Тем не менее в науке имеет большое значение не только ответ на поставленный вопрос, но уже и правильная постановка самого вопроса. Поэтому подмеченный Дж. Томсоном умозрительный характер системы Демокрита тотчас же вызывает ряд новых вопросов, которые в дальнейшем наука не может оставить без ответа. Если атомы Демокрита не обладают весом, то спрашивается : как же из невесомых атомов может возникнуть весомая материя? Если атомы Демокрита обладают бесконечно большой плотностью, то как из них могут получиться физические тела с плотностью, исчисляемой конечным числом единиц? Если атомы Демокрита характеризуются только величиной, формой и взаимным расположением, то как из них могут получиться реальные чувственные качества вещей, зрительные, слуховые, обонятельные, осязательные и вкусовые? На эти вопросы Дж. Томсон не дает ответа, как нам кажется, исключительно из-за краткости своего изложения. Но без ответа на эти вопросы не может быть никакого ясного представления о Демокрите. Зато понимание у Дж. Томсона систем Демокрита и Эпикура как идеологии индивидуализма, характерного для периода падения классики (стр. 296), а также противопоставление Эпикура Демокриту как проповедника более свободной личности, стремящейся к полной автаркии (та же стр.), все это представляется нам совершенно правильным и хорошо обоснованным на источниках. Что касается Платона, то шаг вперед, сделанный им в диалектике, в сравнении с Гераклитом, намечен у Дж. Томсона, на наш взгляд, правильно. Однако изложение этого вопроса, можно сказать, у автора совершенно скомкано, и из приведенного на 306 стр. очень важного рассуждения Маркса о всеобщем эквиваленте товаров не делается никаких ясных выводов для понимания Платона. Не очень удачным представляется нам также и раздел «Битва богов и титанов» (стр. 306—314). Здесь слишком много длинных цитат из Платона. Но правильно сформулированный тезис о реакционном характере философии Платона (стр. 314) опять остается без надлежащего развития и может вести к разного рода неясностям.

Достойным завершением всей книги Дж. Томсона является последняя глава, в которой автор подводит итоги всему своему исследованию и в которой большая ученость автора переходит в подлинный пафос теоретика и защитника бесклассового общества. Здесь кратко формулируются существенные особенности общиннородовой формации, идеологические основы которой, мифология и магия, совершенно правильно исследуются как отражение первобытного коллективизма кровно-родственных связей. Автор кратко излагает здесь также и все свое понимание товарно-денежного обращения, приведшего, на основе разделения умственного и физического труда, к дуализму идеального бытия и реальной действительности. А отсюда постулируется и наступающее ныне воссоединение умственного и физического труда и связанный с ним революционный переход к давно оставленному монизму природы и общества, но уже на основе общечеловеческой солидарности и рационального владения природой. В этой последней главе книги нельзя не заметить глубокого пафоса исследователя, пафоса, возникшего не только на основе длительного изучения истории человеческой культуры, но и на основе личных настроений передового человека нашего времени.

В заключение мы должны сказать следующее. Большая убежденность Дж. Томсона в правоте марксистско-ленинской методологии, его огромная эрудированность в разных областях истории древнего мира ; нежелание считаться с трафаретами и штампами в этой области и постоянное искание новых путей исследования ; широта охвата исторических горизонтов и умелое использование первоисточников ; сознательная и смелая борьба против буржуазных методов исторической науки ; прекрасное знакомство с работами классиков марксизма-ленинизма, из которых он приводит самые лучшие и самые яркие цитаты; стремление спасти подлинное античное наследие и вырвать его из рук ханжески возвеличивающей его буржуазии ; его борьба за мир во всем мире; наконец, посвящение Томсоном своей книги национальному греческому герою Манолису Глезосу, отдающему в эти дни свою жизнь за идеалы социальной справедливости, и его глубокие симпатии к Советскому Союзу, — все это заставляет забывать о разного рода недочетах и недостатках его обширной работы и относиться к ним с дружеской критикой, а, с другой стороны, заставляет верить и в то, что Дж. Томсон уже проделал и проделает в дальнейшем огромную творческую работу, направленную ко взаимному пониманию наших народов и к установлению дружеских связей между честными учеными всех стран.

Проф. А. ф. Лосев

Albright W. F., The Phoenician Inscriptions of the Tenth Century В. C. from Byblos, „Journal of the American Oriental Society”, Baltimore, 67. 153. Andersen J. C., Myths and Legends of the Polynesians, London, 1928.

A n t о n і a d І s S., La place de la liturgie dans la tradition des lettres grecques, Leiden, 1939.

Авдиев В. И., История древнего востока, М.—Л., 1948.

Bancroft Н. Н„ Native Races of the Pacific States of North America, London, 1875—1876.

Barnett R. D;, The Epic of Kumarbi and the Theogony of Hesiod, «Journal of Hellenie Studies», London, 45. 100.

Boas F., Handbook of American Indian Language, „Annual Report of the Bureau of Ethnology”, Washington, 1911—1922.

В о w г а С. М., The Proem of Parmenides. „Classical Philology”, Chicago, 39. 97. Briffault R„ The Mothers, London, 1927.

Brugmann K., Die syntax des einfachen Satzes im Indogermanischen, Berlin/ Leipzig, 1925.

В й с h e r K., Arbeit und Rhythmus, 5 ed„ Leipzig, 1919 (К. Б ю x e p, Работа к ритм, СПБ, 1899).

Burnet J., Early Greek Philosophy, 4 ed., London, 1930.

Burnet J., Greek Philosophy, from Thales to Plato, London, 1914.

Bury J. B., History of Greece, 3 ed., London, 1951.

„Cambridge Ancient History”, Cambridge, 1925—1939.

Cantarella R., I poeti bizantini, Milan, 1948.

Cassirer E., Philosophie der symboIischen*Formen, Berlin, 1923—1929.

С a u d w e 11 C., The Crisis in Physics, London, 1938.

С a u d w e 11 C„ Further Studies in a Dying Culture, London, 1949.

С a u d w e 11 C., Illusion and Reality, 2 ed., London, 1947.

Caud we 11 C., Studies in a Dying Culture, London, 1938.

С h e r n і s s H.t Aristotle's Criticism of Presocratic Philosophy, Baltimore, 1935. С h ІI d e V. G„ What Happened in History, London, 1942,

Clark G., From Savagery to Civilisation, London, 1946.

Clay S., The Tenure of Land in Babylonia and Assyria, London, 1938. Codrington R. H., The Melanesians, Oxford, 1891.

Cook R. M„ Ionia and Greece, „Journal of Hellenic Studies”, London, 66. 67. Cooke G. A., The Book of Ezekiel, Edinburgh, 1936.

Cornford              F.              М.,              From Religion to Philosophy, Cambridge, 1912.

Cornford              F.              М.,              The Origin of the Olympic Games, Harrison              T 212.

Cornford              F.              М.,              Plato's Theory of Knowledge, London, 1935.

Cornford              F.              М.,              Principium Sapientiae, Cambridge, 1952.

Cornford              F.              М.,              The Republic of Plato, Oxford, 1941.

С u г г E. М., The Australian Race, Melbourne, 1886—1887.

Cushing F. H., Outlines of Zuni Creation Myths, „Annual Report of the Bureau of Ethnology”, Washington, 13. 368.

Dawson J., The Australian Aborigines, Melbourne, 1881.

Dorsey J. O., Siouan Sociology, „Annual Report of the Bureau of Ethnology”, Washington, 15.

D u г к h е і m Е., Les formes elementaires de la vie religieuse, 2 ed.f Paris, 1912.

D u г к h e і m E. and Mauss М., De quelques formes primitives de classification, Аппёе socioiogique, Paris, 6.

Dussaud R., Pr?lydiens, lydiens et acheens, Paris, 1953.

Eberhard W., History of China, London, 1950.

Ehrenberg V., Aspects of the Ancient World, Oxford, 1946.

Ehrenberg V., Isonomia, Pauly—Wissowa Suppl., 7. 293.

Ehrenberg V., Origins of Democracy, „Historia”, Baden-Baden, 1, 515.

Ehrenberg V., The People of Aristophanes, 2 ed., London, 1953.

Engels F., Anti-Duhring, London, 1934. (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, Г осполитиздат, 1952.)

Engels F., Dialectics of Nature, London, 1940. (Ф. Энгельс, Диалектика природы, Госполитиздат, 1955.)

Engels F., On Historical Materialism, Marx K„ „Selected Works”, London^ 1942, 1. 395. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения/ Госполитиздат, 1955.)

Engels F„ Ludwig Feuerbach, London, n. d. (K. Маркси Ф, Энгельс, Избранные произведения, Госполитиздат, 1955.)

Engels F., Origin of the Family, Private Property and the State, London,1940. (Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, Госполитиздат, 1953.)

Е n g n е 11 I., Studies in. the Divine Kingship in the Ancient Near East, Uppsala, 1945.

E^xoXdyiov to Meya, Rome, 1863.

F a r n e 11 L. R., Cults of the Greek States, Oxford, 1896—1909.

Farrington B., Greek Science, London, 1944-^-1949.

Farrington B., Head and Hand in Ancient Greece, London, 1947.

Fitzgerald C, P., China, 2 ed., London, 1950.

Fotheringham J. K„ Cleostratus, „Journal of Hellenic Studies”, London, 39 179.

Fowler W. W„ Roman Festivals, London, 1899.

Fraenkel H., Parmenidesstudien, Berlin, 1930.

Frankfort H., Kingship and the Gods, Chicago, 1948.

Frankfort H., and H. A., Wilson J. A. and Jacobsen Т., Before Philosophy, London, 1949.

Frazer J. G., Pausanias’s Description of Greece, London, 1898.

Frazer J. G., Totemica, London, 1937.

Frazer J. G., Totemism and Exogamy, London, 1910.

Fritz K. von, Pythagorean Politics in Southern Italy, New York, 1940.

Fung Yu-lan, History of Chinese Philosophy, Princeton, 1937—1953.

Gardiner A., Egyptian Grammar, 2 ed., Oxford, 1950.

G a s t e г Т. H., Thespis, New York, 1950.

G і g о n O., Der Ursprung der griechischen Philosophie, Basel, 1945.

GlezermanG., Basis and Superstructure, „Communist Review”, London, 195L

G 1 о t z G., Le travail dans la Crece ancienne, Paris, 1920; Ancient Greece at Work, London, 1926.

G r a n e t М., La civilisation chinoise, Paris, 1929, Chinese Civilisation, London, 1930.

G r a n e t М., La pensee chinoise, Paris, 1934.

Gurney O. R., The Hittites, London, 1952.

Gfiterbock H. G„ The Hittite Version of the Human Kumarbi Myths, „American Journal of Archaeology”, Concord, USA, 52. 123.

Gfiterbock H. G., Kumarbi, „Istanbuler Schriften” 16, Istanbul, 1946.

Guthrie W. K., Orpheus and Greek Religion, London, 1935.

Harrison J. E„ Prolegomena to the Study of Greek Religion, 3 ed., Cambridge, 1922.

Harrison J. E., Themis, Cambridge, 1912.

Hasebroek J., Staat and Handel im alten Griechenland, Tfibingen, 1928; Trade and Politics in Ancient Greece, London, 1933.

Hastings J., Encyclopaedia of Religion and Ethics, Edinburgh, 1908—1918.

Head В. V., Historia Numorum, 2 ed„ Oxford, 1911.

Hollitscher W., The Teachings of Pavlov, „Communist Review”, London,

1953.

Hooke S. H. (editor), The Labyrinth, London, 1935.

Hooke S. H., Myth and Ritual, Oxford, 1933.

Hughes E. R., Chinese Philosophy in Classical Times, London, 1942.

4eqa Evvoyns xai та "Ауіа Пабт], Athens, n. d.

«История философии», т. I, М.—J!., 1941.

Jacobsen Т., Primitive Democracy in Ancient Mesopotamia, „Journal of Near Eastern Studies”, London, 2, 159.

Jones A. H. М., The Economic Basis of Athenian Democracy, „Past and Present”, London, 1. 13.

Jones W. H. S., Hippocrates, London/New York, 1923—1931.

Karsten R,, The Civilisation of the South American Indians, London, 1926. Kern O., Orphicorum Fragments, Berlin, 1922.

K6hler W., The Mentality of Apes, 2 ed„ London, 1927.

Корнилов К. H., Смирнов А. А., Теплов В. М., Психология, М., 1948.

Kramer S. N., Sumerian Mythology, „Memoirs of the American Philosophical Society”, 21.

Кузовков Д. В., Об условиях, породивших различия в развитии рабства и его наивысшее развитие в античном мире, «Вестник древней истории»,

1954. № 1.

L a n g d о n S., The Babylonian Conception of the logos, „Journal of the Royal Asiatic Society”, London, 433.

L a n g d о n S., The Babylonian Epic of Creation, Oxford, 1923.

Langdon S„ Babylonian Menologies and Semitic Calendars, London, 1935.

Lange H. O., Magical Papyrus Harris, „Danske Videnskabernes Selskab”, „Hist. Fil. Med.”, 14. 2. 1927.

Le Gros Clark W. E., History of the Primates, London, 1953.

Lenin V, I., Aus dem philosophischen Nachiass, Vienna, 1932.

Lenin V. L, On Dialectics, „Selected Works”, London, 11, 81, (В. И.

Ленин, Философские тетради, Госполитиздат, 1947.)              •

Ленин В. И., Конспект книги Гегеля : «Наука логики», Ленинский сборник IX.

Lenin V. I., Materialism and Empirio-criticism, „Selected Works”, London, 11.

(В. И. Лени и, Материализм и эмпириокритицизм, Соч., т. 14.) Lenin V. L, Selected Works, London, n. d.

Lenin V. I., State and Revolution, „Selected Works”, London, 7.

(В. И. Ленин, Государство и революция, Соч., т. 25.)

Lenin V. I., War and Peace, „Selected Works”, London, 7, 283.

Lenin V. I., What the Friends of the People Are, „Selected Works”, London, 11. 413. (В. И. Ленин, Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократии, Соч., т. 1.)

L е w у J. and Н„ The Origin of the Week and the Oldest West Asiatic Calendar, Hebrew Union College Annual”, Cincinnati, 17, 1.

Lilley S., Men, Machines and History, London, 1948.

L о b e с k C. A., Aglaophamus, Konigsberg, 1825.

Lysenko T. D., On the Situation in Biological Science, „Proceedings of the Lenin Academy of Agricultural Sciences of the USRR”, July—August, 1948. (Т. Д. Лысенко, О положении в биологической науке, Госполитиздат, 1948.)

Makemson М. W., Morning Star Rises : an Account of Polynesian Astronomy, New Haven, 1941.

Malinowski B„ Coral Gardens and their Magic, London, 1935.

Mao Tse-tung, Selected Works, London, 1954. (Мао Цзе-дун, Избранные произведения, М., ИЛ, тт. 1—4, 1952—1953).

Marot К., Die Trennung von Himmel und Erde, „Acta Antiqua”, Budapest, 1. 35.

Marx К., Capital, vol. I, London, 1946, Vols. II—-III, Chicago, 1909—1933. (К. Маркс, Капитал, тт. I, II, III, Госполитиздат, 1955.)

Marx К., Contribution to the Critique of Political Economy, Calcutta; 1904. (К. Маркс, К критике политической экономии, Госполитиздат, 1949.)

Marx К., Critique of Hegel's Philosophy of Law, Marx—Engels Gesamtausgabe. (К. Маркс, К критике гегелевской философии права, Соч., т. 1.)

Marx К., Die Formen der kapitalistischen Produktion vorhergehen, Berlin, 1952. (К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству, «Вестник древней истории», 1940, № 1.)

Marx К., Die Heilige Familie, „Marx—Engels Gesamtausgabe”, 1. З, (K. Маркс, Святое семейство, Соч., т. 2.)

Marx К., Selected Works, London, 1942.

Marx К., Ueber die Differenz der demokritischen und epikurischen Naturphilo- sophie, „Marx—Engels Gesamtausgabe”, 1, 1. (К. Маркс, Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура; К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, Госполитиздат, 1956, 8.)

Marx К., Wage Labour and Capital, „Selected Worls”, London, 1942, 1.

Marx K. and Engels F„ Correspondence, 2 ed., London, 1936. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат, 1948).

Marx К. and Engels F., The German Ideology, London, 1938. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Немецкая идеология, Соч., т. 3.)

Marx К. and Engels F„ Manifesto of the Communist Party, „Selected Works”, 1942, 1. 189. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест коммунистической партии, Госполитиздат, 1948.)

Marx К. and Engels F., On Britain, Moscow, 1953. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Об Англии, Госполитиздат, 1952.)

Mathew J., Eaglehawk and Crow, London, 1899.

McPherson A., Recent Advances in Conditioned Reflexed, „Society for Cultural Relations with the USSR : Science Section”, 1949.

Meillet A., Introduction a Tetude comparative de langues indo-europeennes, 8 ed., Paris, 1937 (А. Мей e, Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков, М. — Л., 1938).

Meissner В., Babylonien und Assyrien, Leipzig, 1920—1925.

Mendelssohn L„ Slavery in the Ancient Near East, New York, 1949.

Mitchell P. C., The Childhood of Animals, London, 1912.

Mommsen A., Feste der Stadt Athen, Leipzig, 1898.

Mondolfo R., II pensiero greco, Florence, 1950.

Moore G. F„ Descriptive Vocabulary of the Language in Common Use amongst the Aborigines of Western Australia, London, 1842.

Morgan L. H., Ancient Society, 2 ed., Chicago, 1910. (Л. Г. Морган, Древнее общество, Л„ 1934).

Needham J„ Science and Civilisation in China, vol. I, Cambridge, 1954.

Neugebauer 0„ The exact Sciences in Antiquity, Princeton, 1952.

Nilsson              M. P., Die Entstehung und religiOse Bedeutung              des griechischen Kalen-

ders,              1. 14, 21, „Lund Universitets Arskrift”.

Nilsson M. P., Griechische Feste mit religioser Bedeutung mit Auschluss der attischen, Leipzig, 1906.

Nilsson M. P., Primitive Time Reckoning, Lund/Oxford, 1911.

Nilsson M. P., Sonnenkalender und Sonnenreligion, „Archiv fur Religions- wissenschaft”, Freiburg, 30. 141.

Nilsson M. P., Studia de Dionysiis atticis, Lund, 1900.

N о              r d e n              E„ Agnostos Theos, Leipzig/Berlin, 1913.

N о              r d e n              E„ Die antike Kunstrposa, Leipzig/Berlin,              1898.

Oakley K. P., Man the Tool-maker, London, 1949.

Oliva P., Rana гескй Tyrannis, Prague, 1954.

'QooXoyiov to sMeya, Venice, 1876.

Parker R. A., The Calendars of Ancient Egypt, Chicago, 1953.

Parrot A., Ziggurats et Tours de Babel, Paris, 1949.

Pauly A. and Wissowa G., Realencyclopadie der klassischen Altertums- wissenschaft, Stuttgart, 1894—1937.

Pavlov I. P., Lectures on Conditioned Reflexes, London, 1927. (И. П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. III, Изд. АН СССР).

Pavlov I. P., Selected Works, Moscow, 1955 (И. П. Павлов, Избранные произведения, Изд. АН СССР, 1949).

Pei Wen-chung, New Light on Peking Man, „China Reconstruct”, Peking, 3.

4. 33.

P r e n a n t М., Biologie et Marxisme, Paris, 1936, Biology and Marxism, London, 1938,

R a d і n P., The Winnebago Tribe, „Annual Report of the Bureau of Ethnology, Washington, 37.

Raven J. E., Pythagoreans and Eleatics, Cambridge, 1948.

Reinhardt K„ Parmenides und die Geschichte der griechischen Philosophie, Bonn, 1916.

Robertson D. S., Greek and Roma Architecture, Cambridge, 1929.

' Robinson T, H., and О e s t e r 1 e у W. О., History of Israel, Oxford, 1932.

Rohde E., Psyche : Seelencult und Unsterblichkeitsglaube der Griechen, Frei- burg, 1898.

R о s с h e r W. H., Ausfiihrliches Lexikon der griechischen und romischen Mytho- logie, Leipzig, 1884—1937.

Rytkheu, Ten Days in the Train, „Anglo-Soviet Journal”, London, 15. 2.

Sapir E., Selected Writings, Berkeley/London, 1949.

Schaffer C. F. A., Cuneiform Texts of Ras Shamra, London, 1939.

Schafer H., Weltgebaude der alten Aegypter, „Die Antike”, Berlin, 91.

S e 11 m a n С. Т., Athens, its History and Coinage, Cambridge, 1924.

Seltman С. Т., A book of Greek Coins, London, 1952.

S e 11 m a n С. Т., Greek Coins, London, 1933.

Seltman С. Т., The Problem of the First Italiote Coins, „Numismatic Chronicle”, 6th series, London, 9. 1.

Сергеев, В. С., История древней Греции, М.—Л., 1948.

Sheppard J. Т., Edipus Tyrannus of Sophocles, Cambridge, 1920.

Sikelianos A., Avgixog fttog; Athens, 1946—1947.              ф

Sinclair W. A., The Traditional Formal Logic, London, 1937.

Singer C., Greek Biology and Greek Medicine, Oxford, 1922.

S к і n n e r J. A., Critical and Exegetical Commentary on Genesis, 2 ed., Edinburgh, 1930.              •

Smyth R. B., The Aborigines of Victoria, London, 1878.

Sohn-Rethel A., Intellectual and Manual Labour, Unpublished.

Sommerfelt A., La langue et la societe, Oslo, 1938.

Spencer B., and Gillen F. H., The Arunta, London, 1927.

Spencer B., and Gillen F. H., Native Tribes of Central Australia, London, 1899.

S p і n d e n H. J„ Ancient Civilisations of Mexico and Central America, New York, 1928.

Спиркин А. Г., Учение И. П. Павлова о второй сигнальной системе: естественно-научная основа учения И. В. Сталина о языке. «Известия АН СССР», отделение истории и философии, т. 8, прим. 3, 1951, стр. 221— 236, М., 1951.

Stalin J. V., Dialectical and Historical Materialism, „History of the Communist Party of the Soviet Union”, Chapter IY, Moscow, 1939, (И. В. Сталин, О диалектическом и историческом материализме, Госполитиздат, 1952, История ВКП (б). Краткий курс, гл. IV).

Stalin J. V., Concerning Marxism in Linguistics, London, 1950.

(И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, Госполитиздат 1950.)

Stalin J. V., Economic Problems of Socialism, Moscow, 1953. (И. В.Сталин, Экономические проблемы социализма в СССР, Госполитиздат, 1952.)

Stalin J. V., On the Problems of Leninism, „Leninism”, 118, London, 1940. (И. В. Сталин, Вопросы ленинизма, Госполитиздат, 1952.)

Stevenson М. C.# The Zuni Indians, „Annual Reports of the Bureau of Ethnology”, Washington, 23.

Szabo A., Beitrage zur Geschichte der griechischen Dialektik, „Acta Antiaua”

1. 377.

Taylor A. E., Plato, the Man and His Work, 2 ed., London, 1927.

Thomson G., Aeschylus and Athens, 2 ed., London, 1946.

Thomson G„ Aeschylus, Oresteia, Cambridge, 1938.

Thomson G„ The Greek Calendar, „Journal of Hellenie Studies”, London, 63. 52.

Томсон Д ж., Письмо в редакцию, «Вестник древней истории», 1954 N° 4, стр. 107.

Thomson G., From Religion to Philosophy, „Journal of Hellenie Studies” London, 73. 77.

Thomson G., Studies in Ancient Greek Society, vol. I; The Prehistoric Aegean 2 ed„ London, 1954.

Thomson G., Thomas Hardy and the Peasantry, „Communist Review”, London, August, 1949.

Thomson G„ The Wheel and the Crown, „Classical Review”, Oxford, 59. 9.

Tod M. N., Greek Historical Inscriptions, Oxford, 1933—1948.

Torr D„ Productive Forces: Social Relations, „Communist Review”, London, May, 1946.

T r і t s с h F. J., Die Agora von Elis und die altgriechische Agora, „Jahresheft des osterreichischen archaologischen Institutes, Vienna, 27. 63.

Ту lor E. B„ Primitive Culture, 2 ed., London, 1891.

Ure P. N.,              Diakrioi and Hyperakrioi, „Classical Review”,              Oxford,              29.              155,

Ure P. N.,              Origin of Tyranny, Cambridge, 1922.

• a і 11 a n t              G. C., The Aztecs of Mexico, London, 1950.
• a 1 e t a s              G., AvQaXoyia тfjg дг]/лотмг)д т?оудаlt;р(ад, Athens,              1947^-1949.

Vendryes J., Le language, Paris, 1921; Language, London, 1925.

Vlastos G., Equality and Justice in Early Greek Cosmologies, „Classical Philology”, Chicago, 42, 156.

Vlastos G,, Isonomia, „American Journal of Archaeology”, Concord, U. S. A., 74. 227.

Vlastos G., Solonian Justice, „Classical Philology”, Chicago, 41. 79.

W a I b a n k F. W„ The Causes of Greek Decline, „Journal of Hellenie Studies”, London, 64. 10.

We ill R. Phoenicia and Western Asia, London, 1940.

Weniger L., Das Hochfest des Zeus in Olympia, „Klio”, Leipzig, 5. 1.

Westermann W. L„ Athenaeus and the Slaves of Athens, „Athenian Studies Presented to W. S. Ferguson”, Cambridge, Mass., 1940.

Wheeler W. М., The Social Insects, London, 1928.

White М., The Duration of the Samian Tyranny, „Journal of Hellenie Studies”, London, 74. 36.

W і n t о n F. R„ and В а у 1 і s s L. E., Human Physiology, 3 ed., London, 1948.

Woolley L., Abraham, London, 1935.

Woolley L., A forgotten Kingdom, London, 1953.

Woolley L., The Sumerians, Oxford, 1928.

Wu Ta-kun, An Interpretation of Chinese Economic History, „Past and Present”, 1. 1.

Young J. Z., Doubt and Certainty in Science, Oxford, 1951.

Zimmern A. E., Solon and Croesus, London, 1928.

Zuckerman S., The Social Life of Apes and Monkeys, London, 1932,