Олигархия
Когда дорийцы заняли Пелопоннес, их племенная организация была в значительной мере нетронутой. Отличительные черты Спарты, дорийского поселения, обязаны своим происхождением тому факту, что племенная система, которая была свойственна завоевателям, актом этого завоевания была превращена в систему господства строго замкнутой касты.
Поскольку их было немного, спартанцы могли держать рабов в повиновении только при условии поддержания своей военной организации, которая оставалась племенной,в состоянии постоянной готовности. Вот почему вместо того, чтобы быть уничтоженной, как это было сделано в других частях Греции, здесь царская власть продолжала существовать. По той же самой причине, стремясь предупредить разрушительные последствия товарного производства, они делали все возможное для того, чтобы поддерживать в своих собственных рядах племенную систему общей собственности.
Земля была разделена на неотчуждаемые семейные владения, обрабатываемые илотами, которые отдавали господам свыше половины продукции и таким образом обеспечивали для каждого спартанца его взнос на общий стол, так как даже после женитьбы мужчины продолжали жить совместно. Они не выпускали денег и отказывались от издания кодекса законов, без которого организованная коммер- * ция невозможна. Тем не менее неравенство среди них все же развивалось; Закон о неотчуждаемости земельных участков обходился, и таким образом возник класс безземельных спартанцев. Эта проблема разрешалась благодаря политике осторожной экспансии. Она должна была быть осторожной, поскольку военное поражение дало бы рабам возможность, которой они ожидали все время. По этой же причине спартанская внешняя политика руководствовалась в первую очередь принципом сохранения, насколько только это возможно, власти землевладельческого класса в других государствах.
В Аттике первые шаги по образованию государства по традиции связываются с царствованием Тесен (см.
т. I, стр. 363—366), и этот процесс без какого-либо перерыва развивался во время и после дорийского вторжения на Пелопоннес. Как раз в этот период родовые вожди Аттики объединились, образовав наследственную олигархию эвпатридов, которые все больше и больше захватывали обрабатываемые земли в свои руки (см. т. I, стр. 358—359). Давая взаймы семена и припасы после неурожайногц^года, крупный землевладелец становился кредитором мелкого земельного собственника, усиливая свое давление на него до тех пор, пока последний не оказывался в таком положении, что мог расплатиться только в случае, если отказывался от личной свободы. Это было также время, когда племенные обычаи, связанные с убийством, претерпели изменения в интересах нового господствующего класса. В племенном обществе убийца был вынужден бежать и искать себе защиты на чужбине, где его принимали как беглеца, умоляющего о защите, и усыновляли (см. т. I, стр. 129). Однако теперь эвпатриды, которые передали старые родовые культы в руки наследственного жречества, ввели практику очищения, которое было модифицированной формой усыновления ; то и другое произошло из первобытного посвящения (см. т. I, стр. 42). Таким образом, установив, что убийца должен был обращаться с просьбой к ним, они сохранили за собой полную свободу при рассмотрении дел о преступлениях, стимулы для которых все время росли вместе с ростом частной собственности.Имеется свидетельство, что в период, непосредственно следую-
ЮЖНАЯ
ГРЕЦИЯ
Карта VIII
щий за дорийскими вторжениями, Аттика играла активную роль в оживлении морской торговли[433]. Однако в VII столетии это развитие морской торговли Аттики было приостановлено вследствие конкуренции Эгины на юге и Эвбеи на севере, которые были расположены более удобно на трансэгейском торговом пути. В частности, Эгина была первым городом материковой Греции, который стал чеканить свою собственную монету, однако Халкида и Эретрия, ведущие города Эвбеи, ненамного отстали от нее в этом.
Денежное обращение привело к усилению эксплуатации аттического крестьянства со стороны купцов и ростовщиков, норма процента на их капитал достигала пятидесяти. В то же самое время денежное обращение ослабляло позиции правящего класса, могущество которого бази- " ровалось на богатстве, связанном с землей. Около 632 года до н. э. один аристократ, по имени Килон, который был женат на дочери Феагена, тирана Мегары, попытался захватить власть в Афинах. Поскольку Феаген, по-видимому, был связан с торговлей шерстью, которой славилась Мегара, возможно, что также и Килон имел коммерческие интересы. Если это так, то афинские купцы были еще недостаточно сильны для того, чтобы успешно бороться с землевладельцами, так как попытка Килона оказалась неудачной[434]. Хотя он прибег к защите святилища в храме Афины Полиады, он был убит по подстрекательству Мегакла, лидера Алкмеонидов. Семья Килона была приговорена к вечному изгнанию, но его приверженцы точно так же добились изгнания Алкмеонидов как осквернителей святыни. Несколькими годами позднее эвпатриды опубликовали кодекс законов, составленный Драконом. И вероятно, что это также было уступкой новому купеческому классу. *Затем в начале VI столетия наступил первый кризис. Крестьяне находились на грани восстания, требуя передела земли. Самому бедному из них разрешалось оставлять для себя только шестую часть своей продукции (см. т. I, стр. 595—596). Многие были вынуждены распродать все и уехать за море в качестве нищих или рабов, в то время как другие были лишены своего дома на полях, которые некогда были их собственными[435]. Эвпатриды понимали, что для предотвращения крестьянского восстания они должны достигнуть какого-то компромисса с купцами, которые, так же как и они, были обеспокоены возникшей угрозой частной собственности. Поэтому Солон из рода Кодридов, которые активно занимались торговлей, был облечен диктаторской властью. Если бы Солон был революционером, он мог бы объявить себя тираном; однако, разумеется, если бы он имел такое намерение, он не получил бы этого назначения.
Эвпатриды знали своего человека.Во-первых, он ослабил экономическое бремя, давящее на крестьянство, аннулировав неуплаченные долги, и запретил обращать за долги в рабство. Таким путем он избежал выполнения требования о переделе земли. Он ничего не сделал для того, чтобы ограничить существующую ростовщическую норму процента. Мелкий собственник по-прежнему еще подвергался опасности быть лишенным своего имущества ростовщиком. В то же время он предпринял шаги для поощрения промышленности и торговли. Он ввел официальный стандарт мер и весов и выпустил первую аттическую монету. Можно сделать вывод, что рудники Лавриона стали впервые разрабатываться в это время. Эти рудники — богатейшие в Греции, не считая рудников Сифноса, которые к концу столетия оказались исчерпанными, — стали материальной основой афинского процветания и мощи. Затем, запретив экспорт зерна, на которое всегда был постоянный спрос в Мегарах и Эгине, он снизил цены на продовольствие. Все эти мероприятия были прямой поддержкой для купцов и ремесленников и косвенным образом шли на пользу и крестьянству, создавая занятость для тех, кто был выброшен с земли. Количество рабов, которое существовало в это время, неизвестно, но оно не могло быть большим. Единственным источником для восполнения рабов были обедневшие крестьяне, и возможно, что большинство из них вывозилось в Эгину и Мегары. Солон сам заявлял в более поздние годы, что он вернул домой многих афинян, проданных за границу1; и, кажется, ясно, что эта возможность возникла тогда, когда, действуя по подстрекательству Солона, афиняне начали войну с мегарянами и отняли у них остров Саламин и порт Нисею2. Весьма вероятно, что победители привели с собой обращенных в рабство мегарян и освобожденных афинян; однако поскольку это была только первая война такого рода в афинской истории, то количество иноземных пленников, которые были заняты на работах в Аттике в это время, должно было быть незначительным.
Во-вторых, Солон дал низшим классам возможность принимать участие в управлении государством, восстановив народное собрание.
Это был орган, который выбирал голосованием или по жребию главных должностных лиц государства — архонтов (см. т. I, стр. 365); он собирался также как судебный орган для решения всех дел, кроме дел об убийстве. С другой стороны, наряду с народным собранием Солон создал новый орган — совет четырехсот ; он назывался так потому, что в состав его входили по сто членов от каждого из четырех племен, избираемые, по-видимому, по жребию. Аристотель говорит, что четыре племени соответствовали четырем сезонам (см. т. I, стр. 102). Это может быть истолковано в том смысле, что представители племен в новом солоновском совете выполняли определенные функции попеременно в течение года. Мотивом для учреждения этого органа было стремление установить контроль над деятельностью как народного собрания, так и ареопага, как назывался теперь старый совет эвпатридов. Результатом, следовательно, было усиление нового, среднего класса.В-третьих, Солон уничтожил привилегию аристократов быть архонтами по праву рождения. Он сделал членство в своем новом совете вместе с государственными должностями, на которые люди избирались этим советом, открытым для всех граждан, владевших зерном, маслом или вином стоимостью не менее чем в 200 медимнов[436] зерна. Этот имущественный ценз исключал бедных крестьян и ремесленников, но не богатых купцов, которые были в состоянии приобрести землю, либо купив ее, либо вступив в брак с представителем аристократии. В это же самое время он провел еще три дальнейших мероприятия с целью ослабления власти старых родов. Он установил законом ограничения на суммы, которые могли отпускаться из общественных фондов для приемов победителей на Олимпийских играх, а также на масштабы и стоимость похорон (см. т. I, стр. 481 — 482); он установил законом бесспорное право умирающего свободно завещать свое имущество вместо того, чтобы оставить его сородичам, как он был обязан поступать прежде.
Общее значение реформ Солона и та цель, которая стояла за ними, становятся совершенно ясными из замечаний Эдкока по этому вопросу:
«Сущность введенных им ограничений для народного собрания состояла в том, чтобы держать администрацию и инициативу в политике в руках состоятельных или средних классов.
Верно, что простые люди после многих лет аристократического правления были политически необразованными и честолюбивые лидерьГ могли их легко обманывать, но поэмы Солона показывают, что он хорошо сознавал опасности, связанные с их стихийными (unistructed) надеждами. Однако альтернатива — отказать простым людям вовсе в политической власти — была бы еще большим злом и еще более опасным делом, и Солон мог надеяться на то, что новый экономический порядок сделает бедных афинян слишком занятыми или слишком удовлетворенными, чтобы прибегать к раздорам. Получив незначительную власть, которой ему было достаточно, народ не сможет быть введен в заблуждение, стремясь к большему. Как политика, так и справедливость требовали, чтобы, если они фактически не управляли, то они должны были быть защищены от плохого управления и несправедливости»[437].Надежды Солона были обмануты. В последующие годы бедные афиняне быстро приобрели достаточную осведомленность в политических делах, чтобы понять, что единственный путь, благодаря которому они могли оградить себя от плохого управления и несправедливости, состоял в том, чтобы управлять самим.