Логос
Основных значений, которые охватываются словом «логос», как его употреблял Гераклит, три: рассуждение, разум, соотношение. Логос можно определить как точное раскрытие истинного понимания универсального закона, который управляет природой, включая сюда бога и человека.
Логос — это не исторический закон и не закон развития; наоборот, он является вневременным, точно так же, как и мир, в котором он действует, является вечным, хотя он и подвержен непрерывному изменению. Логос не является также естественным законом в смысле недопущения сверхъестественного или божественного ; скорее, он сам отождествляется с божественным, так как он является нематериальной абстракцией, представляющей все, что есть во вселенной общего и абсолютного в противоположность тому, что является частным и относительным. Именно в этом смысле и говорится, что «все — едино». Вещи множественны в том смысле, что каждая вещь есть то, что она есть, а не что-нибудь иное ; но эта идентичность вещи самой себе преходяща и относительна, так как все находится всегда в процессе превращения в свою противоположность. Единственное, что вечно и абсолютно и поэтому божественно — «бессмертно и неуничтожимо», как беспредельное Анаксимандра, — это борьба противоположностей, или, лучше сказать, закон, который лежит в ее основе, закон вечного изменения.Такова истина, но открыть ее по необходимости трудно. И не потому, что она трансцендентальна ; наоборот, она относится к материальной реальности, воспринимаемой чувствами. «Вещи, которые можно видеть, слышать и усвоить, — это то, что я ценю больше всего»[547]. Пять чувств и дар разума присущи всем людям: «Мышление обще всем»[548]. Следовательно, истина должна постигаться разумом через наблюдение над внешним миром. Она отнюдь не постигается, как это утверждает Пифагор, через сны, которые не являются истин-* ным отражением внешнего мира : «Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос [из спящих же каждый отвращается в свой собственный]»[549].
Отрицать свидетельство чувств — это то же самое, что «действовать и говорить подобно спящим»[550]. Такие люди «с тем, с чем они имеют наиболее непрерывную связь, — со [всеупра- вляющим] логосом — они враждуют»[551]. «Поэтому необходимо следовать всеобщему. Но, хотя логос всеобщ, большинство людей живет так, как если бы имело собственное понимание»[552]. Так обстоит дело, потому что они следуют за ложными учителями. «Учитель весьма многих [вещей или людей] — Гесиод, — его считают знающим весьма много, — его, который не разумел, что день и ночь — одно»[553]. Одного многознания недостаточно. «Многознание не научает быть умным, иначе бы оно научило Гесиода и Пифагора»[554]. Пифагор, который «занимался исследованиями больше всех других людей», предъявлял притязания на обладание мудростью, которая была просто «многознанием и хитростью»[555]. Так и со всеми остальными : «Гомер заслуживает того, чтобы быть изгнанным из общественных мест и высеченным розгами, так же как и Архилох»[556] Эти фальшивые учителя преуспевают благодаря людской глупости : «Неразумный человек способен увлечься любым учением»[557]. Мудрый человек «избегает признания, связанного с неверием» и «собаки лают на тех, кого они не знают»[558].В чем ошибались эти фальшивые учителя? Не просто в том, что они накапливали знания. Это желательно и необходимо : «Очень много должны знать мужи-философы»[559]. Они же довольствовались поверхностными наблюдениями и непроверенными предположениями : «О значительнейших вещах не будем судить слишком быстро»[560].
Искатель истины должен брать на себя бесконечные труды : «Много земли перерывают золотоискатели и находят немного [золота]»[561]. Он должен производить тщательные наблюдения таким образом, чтобы можно было проникнуть в самую сущность вещей. «Большинство людей не разумеет того, с чем встречается, да и научившись, они не понимают, им же самим кажется [что понимают]»[562]; и, следовательно, они терпят неудачу в своем стремлении постичь истину, которая не лежит на поверхности вещей: «Природа любит скрываться»[563], Следовательно, истина отлична от того, чем она кажется: «Если он не ожидает неожиданного, то не найдет сокровенного и трудно находимого»[564].
Из этого следует, что она не может быть раскрыта на языке, который является непосредственно понятным, но только косвенно и загадочно, подобно дельфийскому оракулу: «Государь, чей оракул находится в Дельфах, не говорит и не скрывает, но знаками указывает»[565]. Именно по этой причине люди и не могут ожидать, что они поймут истину, когда они слышат ее в первый раз, точно так же, как только что посвященных вначале охватывает страх и они удивляются всему, что видят и слышат. Только после того как они примут к сердцу то, что им открыто, и многократно взвесят его, они начнут его понимать.В чем же тогда заключается мудрость? «Единое, единственно мудрое, не желает и желает называться именем Зевса»[566]. Оно желает называться именем Зевса (fyvoq), поскольку оно является первопричиной жизни (?fjv) I не желает, поскольку жизнь есть смерть. «Мудрость заключается только в одном: признать разум как то, что управляет всем при помощи всего»[567]. Этот «разум» или управляющая первопричина определяется следующим образом: «Эточг космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим»[568].
Таким образом, первичной субстанцией, согласно Гераклиту, является огонь, соответственно воде, беспредельному и воздуху милетской школы. Однако его огонь не является первичным в смысле первоисточника. Его мир не имеет начала. Он существовал всегда. В этом пункте Гераклит расходится со своими предшественниками. Они все исходили из традиционного постулата, происходящего из мифологии и через мифологию из самого общества о вселенной, которая развилась во времени. Его вселенная является вневременной и самоуправляющейся. Следовательно, огонь, с которым он отождествляет вселенную, является первичным лишь в смысле символизации основного закона ее существования —закона постоянного изменения и борьбы противоположностей. Вот этот-то закон и находит свое соответствующее символическое выражение в упомянутой стихии, которая всегда явно находится в движении и преобразует все, с чем она вступает в контакт. Однако это только символ ; реальность является абстракцией.
Таким образом, у Гераклита первичная субстанция милетской космологии была лишена своего конкретного значения и превратилась в абстрактную идею.«Меры», которыми этот универсальный огонь попеременно загорается и потухает, образуют саморегулирующийся цикл изменений, в целом единообразный, но подчиненный сериям переменных и неотвратимых колебаний. Этот цикл следующий : огонь — воздух — вода — земля — вода — воздух — огонь. «Огонь живет земли смертью, и воздух живет огня смертью ; вода живет воздуха смертью, земля — воды [смертью]»[569]. Таким образом, «путь вверх и вниз — один и тот же»[570]. Это именно тот вечный круговорот, который постоянно поддерживает существование мира. «Общи начало и конец у периферии круга»[571]. Всякое начало есть в то же время конец, и всякий конец является началом ; поэтому нет ни начала, ни конца ; мир — вечен.
Ясно, однако, что если бы эти стихии всегда приобретали одна от другой не более и не менее, чем столько, сколько одна теряет в пользу другой, то этот вечно изменяющийся мир оставался бы внешне таким же самым. Однако этого не происходит. Время от времени огонь берет более, чем он отдает, и таким образом он увеличивается чрезмерно, однако, поскольку он питается другими стихиями, за его увеличением следует позднее соответствующее уменьшение, и так обстоит дело и с другими элементами. Огонь является «недостатком и изобилием»[572]. Таким образом, каждая из стихий постоянно вторгается в соседнюю с ней и в свою очередь капитулирует перед ней. Некоторыми из этих колебаний, малыми и большими, объясняются периодические изменения в природе: день и ночь, утро и вечер ; лето и зима, весна и осень; бодрствование и сон, пророчество и мечты, жизнь и смерть, детство и старость. Жизнь, сон и смерть соответствуют огню, воде и земле; солнце в мире в целом соответствует душе в человеке. Все, что живет, умирает, и все, что умирает, рождается вновь; человек становится богом, а бог человеком[573].
Эта постоянная борьба противоположностей, без которой мир не мог бы существовать, не есть несправедливость, как говорил Анаксимандр, а наоборот, является справедливостью: «Следует знать, что война всеобща и правда — борьба и что все происходит через борьбу и по необходимости»[574].
И опять же : «Гомер был неправ, молясь, чтобы борьба исчезла с лица земли ; ибо если бы его молитва исполнилась, все вещи погибли бы»[575]. Ничто не может существовать без своей противоположности ; или, лучше сказать, этот конфликт противоположностей внутренне присущ самой природе вещей: «Связи : целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, согласное и разногласное, и из всего — одно, и из одного — все»[576]. Подобно этому: «Болезнь приятным делает здоровье, зло — добро, голод — насыщение, усталость — отдых»[577]. Следовательно, хотя «люди же одно считают несправедливым, другое — справедливым», истина состоит в том, что «у бога прекрасно все, и хорошо, и справедливо», так как «и добро и зло [одно]»[578]. В этом «скрытая гармония» вещей, которую понимает только мудрец.Насколько это касается их материальных отношений, эти стихии являются равными, но они расположены по иерархии, в соответствии с их значением, во главе с огнем. Как сон выше смерти и бодрствование выше сна, так и вода выше земли и огонь выше воды. Однако, как это уже подчеркивалось, этот огонь есть нечто значительно большее, чем материальный процесс, известный под этим названием ; он представляет собой нечто живое, разумное, божественное. Божественность не должна отождествляться с какой-либо одной из пар противоположностей, как учил Пифагор, но, наоборот, с единством всех противоположностей : «[Бог]: день — ночь, зима — лето,
война — мир, изобилие — голод»[579].
Таким образом, логос может быть определен, с одной стороны, как норма обмена между стихиями, или, более обобщенно, как закон взаимопроникновения противоположностей и, с другой-стороны, как понимание этого закона, которое в известной степени достижимо для человека, но полностью доступно только для бога.
Эта концепция вселенной как органического единства духа и материи предполагает наличие особого способа мышления, которое также является частью логоса.
Логика Гераклита может быть определена ретроспективно как отрицание правил формальной логики. С исторической же точки зрения было бы более правильно определять правила формальной логики как отрицание логики Гераклита ; и мы собираемся сказать кое-что об античной логике, после того как разберемся в деятельности Парменида. Здесь мы коснулись этого вопроса, только чтобы отметить контраст между ними.Критикуя с позиций современного диалектического материализма законы формальной логики, Кодуэлл заметил:
«Логические законы являются социальными. Они представляют собой приблизительные правила, которые должны быть подчиненными, если язык призван выполнять общественную функцию. Однако они никоим образом не соответствуют природе реальной действительности.. . Неверно, что вещь есть или А или не-А Вчера она была А; сегодня она есть не-А Неверно, что некая вещь не может быть одновременно и А и не-А. Сегодня я жив, а через какое-то время я буду уже мертвым. Завтра я буду или не буду мертвым. Обе альтернативы в одинаковой степени истинны. Употребление глагола «быть» придает методологическим правилам логики истинность, им не присущую : он заключает в себе момент универсальности ; однако мы знаем из теории относительности в физике, что это невозможно. Существует же лишь социальный момент»[580].
Все это, исключая последнее положение, подразумевается у Гераклита/«Морская вода — чистейшая и грязнейшая .. .»[581] «Одно и то же в нас — живое и мертвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое»[582]. «В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем»[583]. Гераклит ничего не знал о теории относительности в физике ; все же он отрицал возможность момента универсальности. Он был способен на это, потому что подобная возможность была чужда первобытному мышлению. Вместо этого он обосновал принцип, подразумевавшийся в первобытном мышлении, но до того не находивший своего выражения, это — принцип единства противоположностей.