5. Конец натурфилософии
В течение V века до н. э. в стране, лежащей непосредственно за Стримоном, на запад от него, сложилось царство, напоминающее в некоторых аспектах ранние военные монархии того типа, который изображен в поэмах Гомера.
Населяли его главным образом македонцы, очень близкие к грекам. Укрепив свою власть над соседями — иллирийскими и фракийскими племенами, — они распространили свое влияние на все северное побережье Эгейского моря и начали продвигаться на юг, в глубь Греции. В 360 году до н. э. их царем стал Филипп. Тридцатью годами позднее его сын Александр Великий установил свое господство над Грецией, Анатолией и Месопотамией. Он покорил персидскую империю. В 323 году до н. э. Александр умер от лихорадки в возрасте тридцати трех лет, раздвинув границы своей империи вплоть до Верхнего Египта на юге и долины Инда на востоке.В самой Греции в каждом городе против македонцев выступала правящая клика, которая, естественно, была заинтересована в сохранении независимости этих маленьких государств. Македонцы одержали верх потому, что их экспансионистская политика представляла единственное средство, с помощью которого греческий имущий класс ростовщиков-землевладельцев мог сохранить свои богатства и власть в борьбе с выступавшими против них бедных свободных ; эти последние, страдая от массовой безработицы, «бродили повсюду, как вооруженные разбойники, лишенные чувства привязанности к какому-либо городу, продавались одному из государств, нуждающихся в воинах, и представляли собой постоянную угрозу обществу»[670]. Настоятельность разрешения этой проблемы совершенно ясно усматривалась Исократом (436—338 годы до н. э.), который родился за восемь лет до рождения Платона и умер лишь за шестнадцать лет до появления на свет Аристотеля. Исократ был посредственным мыслителем и скучным оратором, но более кого- либо из философов ревностно защищал интересы своего класса.
«Война эта единственная, она лучше мира, более похожа на зрелище, чем на поход, полезна обеим сторонам — как желающим иметь мир, так и желающим вести войну. Ибо одним можно безбоязненно пользоваться своею собственностью, а другим — приобрести большое богатство из чужого имущества»[671].
Военные завоевания Александра Великого повлекли за собой такое ускорение развития техники производства и столь радикальное ее улучшение, какое еще не наблюдалось в мире с начала бронзового века. По всему Среднему Востоку возникли новые города, все земли бывшей Персидской империи стали доступными для свободного хождения товаров. Экономическая экспансия несущественно отличалась от той, которая имела место в районе Эгейского моря в VII веке до н. э., но происходила с большим размахом. И поскольку эта экспансия захватила Египет и Месопотамию, эти древние центры цивилизации тогда впервые в политическом и культурном отношении объединились с Грецией. В результате этого объединения возникла цивилизация, названная эллинистической, где, несмотря на объединение множества различных народов, продолжавших пользоваться своими собственными языками, греческий язык был признан международным посредником в областях управления, торговли и культуры. В этот-то период наука и освободилась от подчинения натурфилософии.
Будучи учеником Платона и воспитателем Александра, Аристотель — эта гигантская фигура — занимает место на стыке старой и новой эры, относясь и к той и к другой. Аристотель, не считая Эпикура, был последним великим философом и первым великим ученым. Философские труды Аристотеля показывают постепенное, хотя и неполное, освобождение от платоновского идеализма/Его учитель отнесся бы с презрением как раз к тому, что дает право считать его великим. Аристотель организовал и проводил систематические исследования в области биологии, зоологии, ботаники, истории и экономики. В своих трактатах по зоологии он описал сотни различных видов животных по экземплярам, собранным и препарированным им самим и его последователями.
Аристотелевский j анализ функций денег не имеет себе равных в древности. Это неоднократно отмечалось Марксом, который провозгласил его «великим исследователем, впервые анализировавшим форму стоимости наряду со столь многими формами мышления, общественными формами.и естественными формами». Поскольку вопрос о функциях денег имеет первостепенное значение для истории философии, имеет смысл привести марксовскую оценку вклада Аристотеля в решение этого вопроса:«Но того факта, что в форме товарных стоимостей все виды труда выражаются как одинаковый и, следовательно, равнозначимый человеческий труд,—этого факта Аристотель не мог вычитать из самой формы стоимости, так как греческое общество покоилось на рабском труде и, следовательно, имело своим естественным базисом неравенство людей и их рабочих сил. Равенство и равнозначимость всех видов труда, поскольку они являются человеческим трудом вообще, — эта тайна выражения стоимости может быть расшифрована лишь тогда, когда идея человеческого равенства уже приобрела прочность народного предрассудка. А это возможна лишь в таком обществе, где товарная форма есть всеобщая форма продукта труда, а следовательно, отношение людей друг к другу как товаровладельцев является господствующим общественным отношением. Гений Аристотеля обнаруживается именно в том, что в выражении стоимости товаров он открывает отношение равенства»1.
Основанная Аристотелем школа — Ликей за те два столетия, которые она просуществовала после его смерти, дала несколько ученых, сравнимых с самим Аристотелем, и много исследований, охватывающих, кроме уже упомянутых дисциплин, механику, математику, астрономию, музыку и грамматику. Этих людей можно рассматривать как пионеров экспериментальной науки. Мы здесь коснемся только одного из них, Теофраста с Лесбоса, возглавившего Ликей после смерти Аристотеля. Теофраст выступил против основных положений натурфилософов как идеалистов, так и материалистов. Против идеалистов он вновь выдвинул истину, что движение
есть свойство материи.
Выступая против материалистов, Теофраст показал, что учение о четырех элементах, как оно у них применялось, не может быть правильным. Он утверждал это, доказывая, что огонь вообще не является субстанцией, как земля или воздух, или вода, а представляет собой «форму движения».«Другие элементы существуют сами по себе ; они не нуждаются в субстрате. Огонь же нуждается — по крайней мере тот огонь, который воспринимается нашими чувствами... Пламя — это горящий дым. Каменный уголь — это земное твердое тело. Нет никакой разницы в том, находится ли огонь на небе или на земле. В первом случае огонь — это горящий воздух ; во втором случае — это или все три других элемента в горящем состоянии, или два из них. Вообще говоря, огонь постоянно рождается. Он представляет собой форму движения. Он погибает как только рождается. Когда он оставляет свой субстрат, он погибает. Это как раз то, что имели в виду те древние, которые говорили, что огонь всегда ищет пищи. Они видели, что огонь не мог существовать сам по себе без своего материала. Какой же смысл в таком случае называть огонь первопричиной, если он не может существовать без некоего материала? Поскольку, как мы видим, он не является простой вещью, он не может существовать до своего субстрата и материала. Можно, конечно, утверждать, что в самой отдаленной сфере существует огонь такого сорта, который является чистым и ни с чем не смешанным жаром. Если это было бы так, он не мог бы гореть, а горение — это природа огня»[672].
Конечно, это и другие подобные заключения, в равной мере хорошо обоснованные, не помешали философам продолжать спорить. Однако до открытия истины они не доходили вообще, бросив этим заниматься. Философы стали все больше и больше обращать внимание на этику, под которой они понимали познание, необходимое досужему человеку (материальные потребности которого удовлетворяются его рабами) для того, чтобы вести безмятежную жизнь, посвященную интеллектуальным целям, и не затрагиваемую страданиями людей, кроме личных друзей.
Даже Эпикур считал изучение природы только средством к достижению этой цели :«Если бы нас нисколько не беспокоили подозрения относительно небесных явлений и подозрения о смерти, что она имеет к нам какое- то отношение, а также непонимание границ страданий и страстей, то мы не имели бы надобности в изучении природы.
Хотя безопасность от людей достигается до некоторой степени благодаря некоторой силе, удаляющей (беспокоящих людей), и благосостоянию (богатству) — самой настоящей безопасность бывает благодаря тихой жизни и удалению от толпы»[673].
Если эпикурейцы изучали природу, чтобы освободиться от своих страхов перед сверхъестественным, стоики изучали ее, думая, что они смогут открыть определяющий ее закон и прожить свою жизнь в соответствии с ним:
«Зенон из Кити она был первым, кто определил целью жизни жить согласно с природой, что означает — жить в соответствии с добродетелью, так как природа направляет нас к добродетели.
...Именно поэтому целью является жизнь, согласующаяся с природой вселенной и с нашей собственной природой, жизнь, в которой мы воздерживаемся от действий, обычно запрещаемых всеобщим законом, то есть истинным разумом, наполняющим все вещи, который есть то же самое, что Зевс, являющийся высшим правителем всего ' мира. В этом заключаются добродетель счастливого человека и спокойное течение его жизни, так как все его действия направлены на то, чтобы привести свой живой дух в гармоническое согласие с волей господина и управителя всем»[674].
У материалистов и у идеалистов было одно общее — их отчужденность от производительного труда.
Два столетия спустя после того, как Александр достиг Инда, тот импульс, который его завоевания дали миру, почти прекратил свое действие и под римским господством рабовладельческие государства Средиземноморья и Среднего Востока вступили в свой последний период упадка. Причины, приведшие к гибели эллинистическую цивилизацию, были хорошо охарактеризованы Уэлбэнком: «Некогда рабство из дома распространилось на рудники и в мастерские ; казалось, что оно определяет развитие передовой промышленной техники.
Однако рабы, занятые в крупных производственных процессах, таких, как земледелие и рудничное дело, были неспособны применять сложные машины и передовые методы эксплуатации природных сил, не говоря уже о том, чтобы улучшать их. Следовательно, рабство препятствует развитию механических сил. И в то же время оно предоставляет мало преимуществ при концентрации промышленности и поэтому лишь в малой мере препятствует тенденции производства уходить в сторону, на периферию экономической области. Затем, поскольку имелись рабы, у производителя не было стимула к тому, чтобы достигать экономичности в затрате труда. И применение дешевой силы бедного свободного работника уменьшалось само по себе там, где два класса конкурировали друг с другом, как это часто имело место в век эллинизма»[675].Прибыли, полученные от эксплуатации рабского труда, большей частью не вкладывались в производство, поскольку способ производства, основанный на применении рабского труда, не представлял возможностей для ведения расширенного воспроизводства.
Эти прибыли просто присваивались. Господствующий класс стал жить в отвратительной роскоши и экстравагантно, от чего философы отворачивались, но — тактично, без выражения протеста. Философы не могли предложить массам народа ничего большего, чем им предлагала официальная религия, с которой они в действительности стали тесно отождествляться, с ее потертыми куклами и застарелыми олимпийскими мифами.
Надежду будущего тогда, как и всегда, составлял народ, который благодаря своему положению работников физического труда сохранил от первобытного общества драгоценное качество, утраченное их утонченными господами — способность воспринимать действительность «как чувственно воспринимаемую человеческую деятельность, как практику» и вместе с тем инстинктивное чувство диалектики, сложившееся из их собственного опыта классовой борьбы :
...величит душа Моя Господа,
И возрадовался дух Мой о боге, Спасителе Моем, что призрел Он на смирение Рабы Своей ; ибо отныне будут ублажать Меня все роды ; что сотворил Мне величие Сильный и свято имя Его ;
Явил силу мышцы Своей ; рассеял надменных помышлениями сердца их;
Низложил сильных с престолов и вознес смиренных ; алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем ;
воспринял Израиля, отрока Своего, воспомянуть милость, как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века1.
Христианство возникло как единственное в своем роде верование среди многих других, и в той форме, в какой мы его знаем, представляет собой сложный продукт многих различных культов — египетских, сирийских, месопотамских. Оно зародилось в Палестине как выражение еврейского национального движения, которое, как уже показано на предыдущих страницах, было своеобразным явлением в древнем мире и в то время получило стимул к обновлению благодаря контакту с политическими идеями греков. Таким образом, будучи комбинированным продуктом иудаизма и эллинизма — двух наиболее замечательных культур Средиземноморья, во многом друг другу противоположных и, следовательно, одна другую взаимно дополняющих, христианство явилось истинным идеологическим результатом всего развития древней цивилизации. Позднее, когда христианство было принято господствующим классом, оно включило в себя многие первоначально ему чуждые идеи, заимствовав их по преимуществу из греческой философии и риторики, однако нельзя было полностью вытравить примитивную диалектику и она дожила до наших дней, забальзамированная в богослужении, изливающая презрение на философов, которые не способны усвоить истину, столь простую и самоочевидную, как единство противоположностей :
Радуйся, вместилище Бога невместимого.
Радуйся, дверь таинства досточтимого.
Радуйся, неверным предмет недоумения,
Радуйся, верующим несмутимое похваление.
Радуйся, всесвятая колесница Сущего на Херувимах.
Радуйся, святое селение Сущего на Серафимах.
Радуйся, противоположности объединившая,
Радуйся, девство и рождество совокупившая.
Радуйся, Ею достигнуто рая отверзение,
Радуйся, Его же прощено преступление,
Радуйся, ключ царства Христова бесконечного,
Радуйся, надежда блага вечного,
Радуйся, невеста неневестанная.
Все ангельские существа дивились великому делу принятия Тобою людского естества. Неприступного как бога, они видели доступным для всех человеком, с нами пребывающим и слышащим от всех аллилуйа.
Витий многоречных безгласными, как рыбы, видим перед тобой Богородице. Они не в силах объяснить, как Ты, Девой оставаясь, при всем том могла родить. Мы, же, таинству дивясь, с верою взываем:
Радуйся, Божией Мудрости приятелище,
Радуйся, промысла его тайнохранилище,
Радуйся, философов в простаков обращающая,
Радуйся, речистых безгласными являющая,
Радуйся, ретивые спорщики тупыми стали,
Радуйся, легенд слагатели завяли.
Радуйся, бредни афинские расторгающая,
Радуйся, мрежи рыбарей (т. е. Апостолов) наполняющая.
Радуйся, из глубины невежества извлекающая,
Радуйся, многих смыслом осенякмцая,
Радуйся, корабль спастися стремящихся,
Радуйся, пристанище по морю жизни носящимся.
Радуйся, Невеста неневестанная[676].
В средние века, когда на смену рабовладельческому обществу пришел феодализм, некоторые схоласты, знатоки церковного учения, подымали вопрос: может ли материя мыслить? О них Маркс и Энгельс писали :
«Материализм — прирожденный сын Великобритании. Уже ее схоластик Дунс Скот спрашивал себя: пне способна ли материя мыслить?»
Чтобы сделать возможным такое чудо, он прибегал к всемогуществу божьему, т. е. он заставлял самое теологию проповедовать материализм»2.
Таким образом, в своей современной форме, точно так же как и в античной, материализм возник в лоне матери-церкви.