Идея и понятие пространства (%ыда)

Большую теоретическую важность приобретает вопрос об образе пространства в учениях досократиков, к Которым упорно апеллировали стоики. Что же такое было пространство в понимании ранних греческих философов, еще во многом зависящих от мифопоэзии? Исследования, Появившиеся в последнее время, позволяют обнаружить некоторые общие — характерные и для стоицизма — м«> менты и тенденции. При этом диахроническое рассмотри ние проблемы пространства показывает отсутствие прямо линейного поступательного ее развития и неожиданно оо наруживает актуализацию вполне определенных ее сторон в разные эпохи в зависимости от специфики учений, ак центирующих внимание на разных аспектах действителі.

СТВенным ощущением актуальной (телесной) осуществ- Ленности» [105, с. 73]. Время испытывает трансформации, Ибо, попадая в космический круг, «принимает образ пространственного существования. Необратимость времени Преобразуется пространственной обратимостью... Время Оплотневает, превращаясь в ритмику пространственных Структур» [там же]. А.В.Семушкин выявляет противоречие: гомеровский космос — свидетельство многокачест- Іенности сущего, факт преодоления неопределенности, Свойственной аморфному хаосу, что противоречит общему духу гомеровской космологии, ее антигенезисной наирав- лености.

Образ окаменевшего времени — свидетельство актуа лизации настоящего и, главное, его способности к превра щению в пространство как источник жизни — уже в обоб щенном (телесно обусловленном, качественно определен ном и экзистенциально окрашенном) символе пространо ва-времени вновь возникнет в стоицизме. Другой момен I фиксируемый при анализе мировоззрения, представлении го в гомеровском эпосе, — это связь качественной опреде ленности с местоположением. Олимп в мифологическом традиции предстает как «пространственно-световой пре стол богов», вечное место их пребывания. А.В.Семушкип отмечает еще один существенный момент пространствен ного миросозерцания, свойственного эпическому созна нию: «С пространством тесно связана функция света н эпической трактовке богов...

1 Слово «вместилище» в современной науке трактуют как

История античной философии классического периода Не дает примеров рационалистического осмысления пространства как абстрактного понятия, за исключением рас- суждений Платона, математический гений которого подсказывал ему значимость проблемы. Мысли Платона о Пространстве воспроизводит Аристотель. Он повторяет слова Платона о том, что «одно и то же — материя и пространство», ибо «одно и то же — восприемлюгцее и пространство» (то ц?таАт]лтікоу ка/ x^v xrapav ev ка і zavzov) (Физика IV 2, 209 b 10). Более того, место и пространство Платон также представил тождественными (xov tojiov ка/ Tijv xobpav то auzo аяЕфтрто) (Физика IV 2, 209 b 15) (в немецком переводе X. Зекля соответственно используются термины Ort и Raum [15, S. 154-155]). Таким образом, в понимании Платона и место, и пространство связаны с тем, что их может заполнить, т.

Поскольку все, кроме Платона, только говорили, что место есть нечто, но не пытались это нечто определить, Аристотель специально останавливается на обсуждении вопроса о сущности места. В индексе X. Бонитца [16] при-ведены термины холод и %б)ра у Аристотеля и зафиксирована их синонимичность [16, S. 859]: Аристотель, во- первых, доказывает, что место действительно существует, а во-вторых, рассматривает, что оно есть на самом деле. Первое свойство места заключается в том, что оно отделимо от предмета. Материя же и форма — не отделяются (об ХсорЦєтаї). Поэтому место не будет ни материей («Ат], нем. Stoff), ни формой (dSog, нем. Form), но чем-то иным (exepov) (Физика IV 3, 210 b 30) (в немецком переводе: «отличным от них» (ein davon Verschiedenes) [15, S. 162- 163]). В таком случае как материя, так и форма (rj рорфт),

имеющее «прототипическое значение» (см.: Кравченко А. В. Язык и восприятие. Когнитивные аспекты языковой категоризации. Ир-кутск, 1996. С. 45).

нем. Gestalt) суть части того же самого, что в нем (этом месте) находится. Как видим, Аристотель отмежевывается от трактовки Платоном понятия «место», что отчетливо видно и из употребления им особого термина для понятия «форма» (рорфц). Аристотель признает, что место есть нечто, просто повторяя слова Платона eivrn ті xov тбяоу (Фи зика IV 2, 210 а 10) (отметим, что немецкий переводчик здесь, как, впрочем, и русский, допускает вольность, вводя предикат существования: «...место есть нечто действп тельно существующее» (...Ort etwas wirklich Vorhandenes ist) [15, S. 158-159]). Стало быть, определяя отношение тела (материи) к месту, Аристотель прибегает к помощи понятий части и целого. Второе свойство места, которое отмечает Аристотель, — то, что оно объемлет (яері?%е.і) предмет. И это как раз то, что не свойственно материи Вместе с тем если бы материя была чем-то покоящимся и непрерывным, то она могла бы быть названа местом.

Как оба становятся единым в деятельности». Термин <мрт| Аристотель использовал также в сочинении «О душе» в значении «осязание», называя его самым главным из ощущений. Утверждая, что место не тождественно материи и форме, Аристотель доказывал, что оно не тождественно и протяжению (бихотщих), существование которого он вообще отрицал: «Не существует протяжения, отличного от тел, ни в качестве чего-либо обособленного, ни существующего в действительности» (Физика IV 6, 213 а 30) (Х.Зекль переводит: «пространственного протяжения»; этим он очень точно подмечает ту особенность мировосприятия Аристотеля, в котором не оказывается места для понятия «пространство» [15, S. 176-177]). «У Аристотеля нет категории пространства, — пишет А.Н.Чанышев, — у него есть категория места» . Суть самого спора Аристотеля с элейцем Зеноном в том, что последний отождествлял предмет и его место, Аристотель же полагал, что место — не граница предмета, а граница объемлющего этот предмет тела. Посему место, хоть и связано с движущимся телом, само с ним не перемещается. Этот момент отсутствия совместного перемещения актуализируется Аристотелем в связи с особенным пониманием «протяженности», что, в свою очередь, связано с отрицанием пустоты. В русском переводе для передачи смысла протяженности, окружающей тело, используется слово «среда», но следует отметить, что термин «среда» у самого Аристотеля отсутствует и он употребляет выражение то 5Г о ? («то, через что»). Ясно, что проблема существования места, тел и элементов, из которых они, возможно, состоят, вызвала к рассмотрению и проблему существования пустоты. Но мир Аристотеля- физика, привязывающего любое тело к «покоящемуся» месту и видящего во всем касание, не терпит пустоты. Аристотель делает вывод: самостоятельной, самой по себе пребывающей пустоты не существует (Физика IV 8, 216 b 20). Понятие «протяжение» Стагирит связывал только с телами. Тело есть то, что имеет протяжение (біаотаоїу) во все стороны, полагал он. Беспредельное же есть безгра нично протяженное (aJtepavicoq 5ієотг)ко<;) (Физика 111 У 204 b 20). Критикуя пифагорейцев, которые одновременно делают беспредельное сущностью и делят его на части, Аристотель доказывает, что беспредельное «существуем лишь как свойство» (ката сгирРгРдка; ара їжаругі то аявіроу), следовательно, его нельзя называть началом (т. с нельзя причислить к сущности). Сущность и делимость на части — несовместимы (Физика III 5, 204 а 30). Природа (<і) фбощ), по Аристотелю, есть начало (архл) как движения (кпщоеюс;), так и покоя (г;р?ціа^). Все же движение есть нечто свойственное природе (ор.Щ 5б фНОІКОУ Г; KlYT]OlC) (Физика VIII 3, 253 b 5). То есть движение — как бы прирожденное свойство самой природы. Можно усмотреть коренное противоречие физики Аристотеля в том, что, признавая за движением наибольшую роль в мире, он в своих доказательствах часто исходит из понятия «покой». Эта непоследовательность мысли послужила причиной как отрицания Аристотелем дальнодействия, так и принципи-ального неприятия идеи интервала движения, несовместимого с мифологемой «естественного места». Данное обстоятельство (вместе с отрицанием пустоты) стало решающим для понимания Аристотелем реалий пространства и времени. Отсюда становится понятной и его критика учения Эмпедокла об обусловленном временем пространственном интервале движения светового луча (О душе II 7, 418 b 20-25) . Эта критика умаляет ценность догадки самого Аристотеля, решавшего проблему движения, о возможности в некоторых случаях временного интервала (запаздывания движения промежуточных агентов, сопровождающих движение тела) (Физика VI 5, 250 а 10-15). Придавая первостепенное значение понятию «сущность» («ни

Одна из прочих [категорий], кроме сущности, не существует в отдельности» (Физика 12, 185 а 30)), Аристотель не мог развить динамическую концепцию пространства как объективной реальности. Так, он полагал, что нельзя допустить, чтобы беспредельное существовало как бытие в актуальном действии (сЬс; єуеруєці ох). Также невозможно, чтобы беспредельное существовало как бытие в действительности (то IxxckEyEVjb ох атшроу) (Физика III 5, 204 а 20-25).

Отсутствие в трудах Аристотеля термина для обозначения пространства свидетельствует и о своеобразии понимания самой реалии пространства. В концепции Аристотеля каждое тело привязано к своему месту, и в самом Этом прикреплении должен раскрываться физический смысл тех связей, которые существуют в мире. Такие связи затрагивают лишь «акциденции», зримые вещи, не проникая вглубь них, и остаются на уровне мер бытия, описы-ваемого количественно. Место у Стагирита — категория Количественная. Это — крайние границы, объемлющие тело. Такое понимание неслучайно: в системе категорий Аристотеля количество занимает второе место после сущности. В рамках современных представлений о перцепции подобная точка зрения считается закономерной, ибо «объекты и предметы, наполняющие пространство, мы воспринимаем одновременно с их внешними свойствами, и в первую очередь —- с их размерами, количественными физическими параметрами» . Но именно на таком, «предметном» понимании зиждется представление пространства, ориентированное на статическую идею «места» (местопребывания). По Аристотелю, космос в целом заключает в себе ограниченную совокупность всех возможных мест, сам же ни в каком месте не находится, и вопрос о его местопребывании не имеет смысла. Вместе с тем, отмечая такую специфику места, как «быть свойством», Аристотель делал шаг к новому пониманию пространства. Перипатетики кардинально пересмотрели его взгляды и высказали новьк идеи, ставшие направляющими для науки Нового времени Как отмечается в исследованиях, посвященных истории науки (С. Самбурский, И. Д. Рожанский), таковые идеи бы ли представлены в концепциях Теофраста (релятивистская) и Стратона (концепция абсолютного пространства — про образ ньютоновской). Следует внести уточнение в общее утверждение о том, что «взгляды последующих эллини стических школ, в частности стоиков и неоплатоников обнаруживают большее или меньшее влияние как той, так и другой концепций» [101, с. 427]. На наш взгляд, иное, чем у Аристотеля, представление пространства рождалось в эллинистическую эпоху в лоне разных учений, и стоики могли внести не менее ценный вклад, чем перипатетики Зенон и Клеанф были современниками Теофраста (ум. ок 287 г. до н. э.) и тем более Стратона (ум. ок. 270 г. до н.э.), учение последнего могло повлиять лишь на более молодого его современника Хрисиппа, а именно на его представление о пространстве как о протяжении, существующем независимо от физических тел. Позже эти идеи выразит с новой силой Иоанн Филопон, что доказывает востребован ность данного понимания пространства в эпоху поздней Античности. «Эта протяженность, — писал Филопон, — по самому своему смыслу невещественна и представляет собой всего лишь пустые интервалы тела (ибо в основе своей пустота и место суть одно и то же)» (пер. И.Д.Ро- жанского) [101, с. 428].

Как же понимали пространство стоики? Стоическое понятие пространства, выражаясь словами Э. Кассирера, «открывает доступ к новой нечувственной действительности». Именно в учении стоиков формируется и новое понятие места, напрямую связанное с идеей пространственной локализации. При этом им пришлось отказаться от идеи пространства как простого вместилища тел: для этого — в духе древней традиции — они по-прежнему использовали термин холод («место»). Симпликий в «Комментариях к “Категориям” Аристотеля» отмечает: «Как заявляют стойки, место сосуществует (ттрофшштаї) только вместе с телами» [17, SVF II 507]. Пространство же стоики обозначали термином угара, знакомым еще Платону, который «хору» мыслил как несотворенную субстанцию — вместилище телесно воплощенных идей. При том что «хора» — это «физическое» пространство, которое может быть заполнено частично телом, а частично пустотой, пространство стоиков уже мыслится и как система отношений, как определенное место, соотнесенное с другим местом, границы между которыми подвижны (в духе Теофраста). Это уже не место как вместилище тела, рассматриваемое в контексте чувственно-вещного образа мира, а математическая абстракция пространства: именно таково понимание «хоры» и у Хрисиппа, и у Посидония. Понятие пространства связывается в представлении стоиков с образом огня: при воспламенении огонь распространяется и на «беспредельное пространство пустоты» (yrapav агсАєхоу то С kevoO) [17, SVF II 618] — хотя, по некоторым версиям, пустота не беспредельна, а лишь способна вместить (xrapijoai) «отпу-щенный на волю мир». Затем огонь снова отступает (освобождает место — іжохгарЕ/V). Глагол ьлюхгареГу, употребляемый здесь стоиками, особенно значим именно в данном контексте обсуждения вопроса о пространстве. Говоря о таком природном свойстве, как тяготение (еолц), и роли Земли в его проявлении, стоики использовали понятие внешнего (по отношению к Земле) пространства (avra уыра яаоа) [17, SVF II 646]. Совершенно отчетлива здесь стоическая мысль о пребывании Земли в пустоте («без подставки и корня — piga»), чем доказывается явно уже существовавшее у стоиков представление о центре тяжести. Таким образом, последние высказывают идею о возможности взаимодействия на расстоянии посредством силы (идея дальнодействия), последовательно демонстрируя приверженность динамическому принципу. Стоики здесь — предшественники Гиппарха (II в. до н. э.) с его теорией «собственной бросившей силы» (прообраз идеи движущей силы — KivExiKTj Suvapig — импетуса и современного понятия потенциальной энергии); даже термин для обозначения собственного естественного стремления тела у него стоический — gom'p В дальнейшем из этих идей вырастет теория кинетической силы Филопона. Зем-ля, по стоикам, — та середина, к которой все стягивается «родственным (оі’кєці) природным тяготением (долу)» (се-редина здесь не должна пониматься в качестве центра космоса, что отрицается и самими стоиками, а лишь как своего рода центр тяжести) [17, SVF II 646]. Уже здесь, на уровне космогенеза, обозначается это «сродство» — ан-тропологически значимое свойство, которое, как показывает вся философская система Стой, проявляется повсеместно и играет первостепенную роль в сфере этики. В силу этого «родственного» свойства человек становится уже не созерцателем звездного неба, как то было в эпоху Платона, а участником космических событий, будучи частью целого — пространства мира. Читатель поэмы Арата и должен был ощущать себя таким соучастником событий, будто бы синхронно происходящих как на Земле, так и на звездном небе. Вся архитектоника произведения Арата, имитирующая архитектонику космоса, его смысловая направленность — приготовления к жизни в пространстве природы—- свидетельствуют об этом. Само же понятие беспредельной пустоты стоики вводят для того, чтобы была возможна модель расширяющегося мира, ибо при увеличении объема мирового вещества «не было бы недостатка в поглощающем все в себя пространстве» (p-ij dnop'fj TOV 5s^op.evoi) ywpiou) [17, SVF II 619].

Еще один момент четко фиксируется в связи с «про-странственным» мышлением стоиков. В древней китайской философии получила отражение важная тенденция практи-ческой жизни — в ней «представления об упорядоченном пространстве связаны с предсказывающим мышлением» [108, с. 190]. Аналогичная картина открывается и при исследовании стоического учения. Идея упорядоченного пространства — не только мифопоэтический образ: здесь мы находим соотношение логического действия и образа.

Термин x®ptov использовался и до стоиков в качестве математического обозначения понятий плоскости, площа-

. Стоики, как видим, употребили его применительно к осмогенезу в значении космического пространства. Кос-могонически значимый образ коня Зевса сам становится лицетворением мирового пространства, ибо, вобрав в себя все вещество, он пытается «захватить насколько можно большее место, испытывая в таком случае потребность в еще большем пространстве» (цєЦоуос; ушрас;) [17, SVF II 602]. Если образ вращающегося времени, столь любимый анними греческими философами, соответствует перво- ытному мифу о Кроносе, пожирающем собственных де- й, мифу, призванному описать цикличность мирового процесса, то образ коня Зевса может быть понят как тот же образ Кроноса, но только дополненный логически выверенным представлением о пространстве, структурированном на основе динамического принципа, то расширяющемся, то сжимающемся по типу пульсирующей вселенной. Сила притяжения не позволяет миру расширяться до бесконечности. Мир, таким образом, представлен как «время-пространство» (хронотоп): «Время — это дистанция (бшотгща — протяженность) движения» [17, SVF II 621]. Сама эпоха подсказывала идею хронотопа, прототип которой может быть обнаружен в сочинениях досократи- ков. Не случайно, как показывают исследования, прослеживается связь текста поэмы Арата «Явления» с сочинениями натурфилософов, прежде всего Эмпедокла [154, р.382-390].

Общее выражение динамического характера континуума в связи с представлениями о пространстве мы можем видеть из следующего фрагмента: «В природе не существует никакого крайнего тела, ни первого, ни последнего, в котором размер тела достигал бы конечной величины. Но каждое данное тело содержит нечто вне него самого, и субстрат можно вставлять в него бесконечно и безгранично» [17, SVF II 485]. Это рассуждение, каким бы иррациональным оно ни казалось, опровергало аргументы всех тех, кто вел споры относительно того, что такое тело и является ли поверхность тела частью его места — или же она просто определяет границы места. По существу, стойки затронули проблему, разрешаемую в настоящее время в теории множеств с помощью понятий «круг замкнутый» II «круг открытый», между которыми имеется принципиаль ное различие. Как видим, они проделали глубокое иссле дование понятий бесконечно большого и бесконечно малого и вслед за элейцами подошли к понятию актуальної! бесконечности. Идея актуальной бесконечности в форме актуально бесконечно малого, в которое превратился под вергшийся (в учении стоиков) математизации атом, позже вновь появится в сочинениях схоластов [88].

Создавая собственную концепцию мироздания и размышляя о сущности движения и всякого изменения, Хрисипп ввел понятие «антитипия» (avxmmog), обозначающее сопротивление тел механическому давлению. Такое сопротивление препятствует хаотическому смешению элементов. При этом стоики не прибегали к понятию мельчайших пор, а предполагали возможность взаимопроникновения элементарных частиц — наподобие взаимного слияния математических точек, или линий, или поверхностей. На смену статичной картине мира, бытовавшей в древнегреческой философии вплоть до Платона и выражавшейся н отождествлении физического тела и геометрической формы, пришло (не без влияния Зенона Элейского, Аристотеля и перипатетиков) учение стоиков, усматривавших принципиальное различие между телом и пространством. Ранние стоики первыми обратили внимание на то, что понятие геометрической протяженности — это абстракция. Здесь мы снова должны вспомнить о Хрисиппе. О глубине его мыслей можно судить и по высказываниям, касающимся понятия «представление», и по следующему фрагменту, в котором речь идет об особого рода понятиях, а именно: «Некоторые понятия мыслятся по переходу , как, например, “лектон” и “пространство”» [17, SVF II 65]. Фрагмент показывает, что «лектон» и «пространство» Хрисипп относит к одному классу понятий. Смысл этого объединения заключается в следующем. Хрисипп обратил внимание на сложность переживаний, связанных с восприятием про-странства. В самой онтологии Ранней Стой понятие пустого пространства играло немаловажную роль, а в теории познания его дополняло понятие пустого притяжения. Заговорив о бестелесном «лектон», Хрисипп подчеркивал сходство: как вещи сосуществуют в пространстве и определенным образом скоординированы в нем, точно так же и понятия в голове человека приводятся в порядок посредством «лектон» — словесных обозначений.

На существование проблемы восприятия пространства указал П.А.Флоренский, отмечая факт сочетания в пространственном воображении человека конкретного перцептивно данного и абстрактного переживания пространства при исследовании прозрачного тела: «Нечто преобразовывается зрительным восприятием во что-то как бы зрительное. Прозрачное — призрачно» [120, с. 59].

Стоики искали объяснений свойствам окружающего физического мира — космоса, как они его называли. Про-образом учения послужила идея цикличности мирового процесса, известная им из древней мифологии. Кроме того, они заимствовали у Гераклита саму идею гармонии мира как результата динамического равновесия противоположных сил. Эти идеи в виде теории космических циклов они включили в свою доктрину, попытавшись придать ей научный характер.

В учении Стой важную роль играла пустота (то KEVOV), которой нет нигде в мире, но которая находится вне единого космоса, представляющего собой островок в бесконеч-ности: «Вне космоса имеется пространственная бесконечность бестелесной пустоты» [17, SVF II 543] . «Стоики полагали, что существует пустота, в которой вследствие воспламенения развертывается беспредельный космос» [18, р. 313: fr.92]. Зенон утверждал, что «внутри всего (тои navxoq) нет никакой пустоты, а вне него — всеобщее раз нообразие (ларга)И), префикс яар- от raxv означает “все, целостное”) и беспредельность» [17, SVF I 95]. Это пустое пространство в космологии Стой играло важную роль, ибо в конце каждого космического цикла, когда горячие эле менты становятся преобладающими, космос термически расширяется, возрастая в объеме. Как известно, Аристо гель и его ученики постулировали конечность космоса и отсутствие пустоты, ибо полагали, что при наличии в мире пустоты материя вывалилась бы наружу и рассеялась Стоики же утверждали, что этого никогда не случится, ибо материя обладает силой сцепления «неописуемо» большой величины, которая связывает ее воедино и держит все тела вместе. Возникающее здесь понятие центростремительного движения призвано «примирить» покой и движение [17, SVF II 554]. Эта сила приводит мир попеременно то в состояние расширения к пределам пустоты, то в состояние сжатия, истребляя мир с помощью огня и создавая его вновь. По-видимому, именно Посидоний распространил понятие термического расширения пара на все физические процессы. Напряжение пневмы превратилось в количест венную характеристику внутренней связи материальных образований и степени их стабильности: увеличение размера мира не нарушает гармонии вселенной. Таким образом, обсуждение темы единства мира и изменений, ведущих к множественности и не нарушающих динамического равновесия, требовало одновременного рассмотрения понятий материи и пространства. Вместе с тем сам факт введения стоиками понятия пустоты подтверждает то пре-имущественное значение огня как природно-телесного фактора, выступающего символом изменения мира, которое придавали ему творцы стоического учения. Важно отметить, что стоики различали понятия «вселенная» («целое»), то oAov, и «космос» («мир»), о кборо<;, говоря: «Вселенная нераздельна с пустым и беспредельным, мир же космоса далек от пустоты» [18, р. 167: fr. 522]. Вселенную, включающую кроме телесного также и бестелесную пустоту, они обозначили с помощью термина то 7iav. Такое разделение понятий можно объяснить стремлением стоиков определить смысл непрерывности и найти терминологию для этого понятия. Мысли Посидония кажутся парадоксальными: «Масса Земли маленькая, но энергия очень большая. Мы полагаем, если бы она вся растворилась в дым или воздух, то она была бы много больше, чем размер вселенной, и это произойдет не только в том случае, если она рассеется в дыму или воздухе или сгорит в огне, но и если она рассыплется в прах. И поэтому Земля, хотя она только точка во вселенной, может рассеять в бесконечно-сти свою несказанно большую энергию и свою мощь; ведь можно видеть, как сгорающее полено рассеивается повсюду в беспредельность, и сжигаемый фимиам, и другие плотные тела. Если бы мы сжали небо вместе с воздухом и звездами до плотности Земли, они бы уплотнились в массу, меньшую, чем она сама. Поэтому и может она питать небо и все, что на нем находится; и не уничтожается, поскольку попеременно и сама получает питание из воздуха и неба» [31, р. 196: fr. II]. Здесь пространство, если использовать высказывание В.А.Подороги, как бы «наблюдает само себя, устанавливая собственные границы» [89, с. 186].

В учении стоиков можно усмотреть два понимания пространства. Первое (релятивистское), свойственное Теофрасту, связано с идеей отношения, которое определяет взаимное расположение вещей. Так, одни стоики утверждали: «Верх и низ мыслятся для нас лишь как отноше-ние», другие же это отрицали, полагая (в духе Стратона), что пространство — не отношение, а «интервал вселенной (той raxvxog)», ее свойство [17, SVF II 556]. При этом возникала следующая коллизия: пространство, понимаемое как отношение, телесно, а как свойство — бестелесно. По- видимому, стоики все же тяготели ко второму варианту. Если у Аристотеля вещь онтологически предшествует месту (ибо место — это крайние границы данного тела, которые сами принадлежат какому-то внешнему телу), то согласно концепции стоиков существует бестелесное пространство, от вещи никак не зависящее. Так идею места, неразрывно связанного с телом, замещает идея бестелесного пространства, онтологически не зависящего от тел. Впо следствии представления стоиков концептуально разовым Эриугена в учении о месте как логическом определении вещи, что и послужит основой для формирования в рамках христианской традиции идеи творения. Интерес к пробле ме пространства, пробудившийся благодаря эллинистическим мыслителям, будет жить еще и в римскую эпоху. Се нека, представитель Поздней Стой, признанный моралист интересовался и вопросами физики, уделяя при этом вни мание проблемам пространства (в метафизическом) и то- поса (в этногеографическом) плане. Об этом свидетельствуют названия его трактатов: «О форме мира», «О местоположении и священных обычаях египтян», «О местоположении Индии».

Упоминавшийся нами Иоанн Филопон в «Комментариях к “Физике” Аристотеля» (глава «О месте») говорит что место есть протяженность (бшотцря), которая по самому своему смыслу бестелесна; здесь же он употребляет термин х&ра («пространство»), отмечая, что воздух занимает тот же объем, что и пространство, так же как вода занимает пространство амфоры [25, vol. XVII, р. 567: fr. VII, 29]. Эти и другие многочисленные примеры концептуального употребления термина х®ра показывают, что Филопон был убежден в самостоятельном существовании пространства, независимого от тел. Характерно, что существенным свойством пространства называется бестелес- ность. Как отмечалось выше, бестелесной Филопон считал и движущую силу (impetus). Сама идея импетуса была бы невозможна без того представления о пространстве, которое было подготовлено всей предшествовавшей эллини- стически-римской эпохой.

Мир Аристотеля — тесен. Это насыщенный объектами конечный мир сплошного касания, но это физический мир, метафизически зависящий от «естественного места». Последнее понятие подчеркивает неравноценность частей мира и всего, что в нем находится, и слова Аристотеля о родстве не вписываются в ткань его концепции, они просто дань античной традиции. В физике стоиков нет мифологе- \

мы «естественного места» — области, находящейся, по Аристотелю, у центра космоса. Сила притяжения Земли действует не потому, что она центр мира, а потому, что она— целое и в качестве такового обладает свойством притягивать части [17, SVF II 646]. Поэтому стоики настойчивы в идее «физической» однородности мира (сродства всего). Для античных мыслителей действие тел друг на друга было аксиомой, но важно, как понималось это действие. Тела в мире стоиков находятся в изоляции, так сказать, свободно «дышат», воздействуя друг на друга на расстоянии. Именно осмысление этого понятия «расстояние» (протяженность = пространство) и было новым шагом в понимании мира, который сделали стоики. Это был и шаг навстречу гипотезе о множественности миров, поскольку такая гипотеза могла родиться только при наличии идеи бесконечности.

Стоическое понятие пространства было вызвано к жизни размышлениями о многообразии, о сложном устройстве мира (его многоуровневом характере), о теле и бестелесном, о пустоте и возможностях взаимного перехода и взаимопроникновения элементов (всё во всем), о природе свойств. Представления о пространстве, безусловно, были стимулированы динамикой современного стоикам Социума и достижениями в области математики и астрономии того времени. Поэтому-то выделяется пространственная доминанта в учении Стой, и не случайно само определение времени дается стоиками через пространственные характеристики.

Пространственные отношения выступают в качестве выразителей связей сосуществования. Идея же сосуществования, преобладающая в стоицизме, должна была вызвать к жизни такие мыслительные конструкты, в которых пространственные формы представлены достаточно отчетливо. При этом концепт «пространство» у стоиков обретает доминантную роль не только в физике, но и в других частях учения. Греческий предлог (и префикс) ката- выражает пространственную локализацию и одновременно движение (направление его). Поэтому в случаях употребления этого предлога (префикса) может быть выделен ком цепт действия. Полное определение цели у стоиков за СЧС I употребления недифференцированного предлога ката как раз и содержит два концептуальных момента, выражаю щих как пространственное расположение, так и действие.

Стоики отказываются от идеи близкодействия: для них становится важным понятие интервала-протяженности (во временном и пространственном смысле). Это миропо нимание роднит концепцию стоиков с аналогичными кои цепциями гомогенной, математически постигаемой вселенной Нового времени. Но и там мы встречаем против/ > борство идей: пример — противоположные концепции Р. Декарта и И. Ньютона. Декарт отрицал пустоту и ото ждествлял протяженность с материей. В концепции стой ков, для которых постижение мира всегда связано с этическим компонентом, идея бестелесности пространства, как и сама связка понятий бестелесного и бесконечного, пред варяла христианскую идею Бога. В самом деле, именно идея Бога служит доказательством того, что «метафизика исхода» (выражение Э. Жильсона) как святая святых хри стианской мысли по внутренней своей логике не чужда идее бесконечности, но представлена в форме вечности Божества. И. Ньютон тонко подметил это свойство бого словия и развил идею вечности Божества (в форме тепер ь уже бесконечности пространства) в ее отношении к понятию бытия. Так, для И. Ньютона пространство, которое, как он полагал, не есть то же самое, что и тело, принципиально (как «эманативный эффект» изначальной сущно сти — Бога) связано с бытием: «Никакое бытие не сущест вует или не может существовать, не находясь некоторым образом в тесной связи с пространством. Бог есть везде <...> количество существования Бога с точки зрения дли тельности является вечным, а с точки зрения пространства, в котором оно наличествует (актуально), бесконечно» [91, с. 227]. Таким образом, некорректно настаивать на непримиримой противоположности между античным финитиз- мом и христианским инфинитизмом (П. Дюгем) (равно как и не видеть принципиального отличия христианской мысли) и соглашаться с тем, что «греческая мысль — в лице Аристотеля и стоиков — наделила универсум пространственной ограниченностью» (А. Койре) [68, с. 227], поскольку концепция стоиков явно не вписывается в этот традиционный взгляд на якобы общеантичную позицию финитиз- ма. Характер рассуждений И. Ньютона разъясняет смысл обращения стоиков к образу Зевса. Зевс олицетворяет имманентный закон, т. е. изначально присущий самой природе порядок ее бытия, прежде всего как повелитель пространства.

Стоическая концепция пространства отличалась существенной новизной по сравнению с теми воззрениями, которые были свойственны античной мысли в целом. Эта новизна проистекала из функциональности самого стоического дискурса, имеющей динамическую природу. Функциональный подход стоиков противостоял интеллектуальной позиции Аристотеля, утверждавшего, что «существует некоторая неподвижная сущность» (Метафизика IV 5, 1010 а 35). Представления стоиков созвучны современности: их отличие от традиционной точки зрения можно проиллюстрировать, ссылаясь на пример И.Пригожина: ученый различает геометрическое пространство, инвариантное и наиболее привычное для европейского сознания, и функциональное пространство, природа которого все более раскрывается современной наукой .