Базис и надстройка в бронзовом веке

Одним из различий между революцией буржуазной и революцией социалистической, согласно Ленину, является следующее :

«... Для буржуазной революции, вырастающей из феодализма, в недрах старого строя постепенно создаются новые экономические организации, которые изменяют постепенно все стороны феодального общества.

Точно так же подходит к этому вопросу и Сталин:

«Буржуазная революция начинается обычно при наличии более или менее готовых форм капиталистического уклада, выросших и созревших еще до открытой революции в недрах феодального общества, тогда как пролетарская революция начинается при отсутствии, или почти при отсутствии, готовых форм социалистического уклада»[338].

Из этого следует, что в социалистической революции развитие новых производственных отношений и производительных сил представляет собой не спонтанейный процесс, как при капитализме, а протекает сознательно.

Возвращаясь еще дальше назад к переходу от античного общества к феодализму, можно было бы показать, что феодальные отношения развивались еще менее сознательно, еще более спонта- нейно, чем капиталистические отношения в последующую эпоху, а при переходе от первобытного коммунизма к античному обществу те же самые характерные черты могут наблюдаться в еще большей степени. С этим постепенным и спонтанейным развитием новых экономических отношений одинаково длительно и упорно соперничают также пережитки старого общественного порядка и идеи, которые цементируют его. Установившиеся институты и идеи, датируемые с самого возникновения общества, никогда не отвергались и даже не ставились под сомнение. Они в течение долгого времени задерживали развитие новых отношений, перед которыми они отступали настолько постепенно, что община вряд ли осознавала какие- либо изменения.

Они не знали, что город возник из племенного становища, а царь произошел от племенного вождя. Переход был осуществлен так медленно, что был незаметен для людей, и поэтому они, сравнивая себя с варварами, видели не две последовательные ступени развития, но два совершенно не связанных между собой образа жизни. Такое осознание изменений, поскольку оно вообще имело место, существовало только в умах правящего класса, а в особенности в умах его ведущих идеологов — жрецов. Последние хорошо себе отдавали отчет в том, что что-то изменилось, но так как их главной заботой было убедить народ, что ничего не изменилось и не может когда-либо измениться, то в результате вместе с народом, они в известной степени обманывали также и самих себя. Таким образом, независимо от того, каково было значение других функций царской власти — административной, военной и судебной, — одной из главных ее функций была идеологическая. Это был именно тот институт, который (окруженный всякими символами, придававшими ему ореол святости и неприкосновенности) служил более, чем какие- либо другие, тому, чтобы поддерживать умы людей в подчинении у правящих классов, имея в виду показать таким образом, что, почитая царя, они поступали так, как поступали их предки и как будут поступать их потомки. Эта функция царской власти достигла своего крайнего выражения в Египте, где громадная часть богатств, произведенных крестьянством, была захоронена в царских могилах, пирамидах, созданных трудом тех же самых крестьян-земледельцев. Эти монументы извращенной изобретательности представили для правящего класса средство для использования избыточной рабочей силы работников таким способом, который вел к укреплению общественного института, удерживавшего их в рабстве. И в конечном счете, пока сохранялась царская власть, было возможно развитие классовой борьбы, товарного производства и других черт цивилизации, но без радикальных преобразований экономического базиса, которые были необходимы для того, чтобы смести, отбросить, разрушить все путы прежнего общества.