§2. «Тройная игра» администрации У. Клинтона: мировая экономика и стратегия формирования режима АТЭС.  

центрального места АТЭС и предложили новую архитектуру международных и

экономических отношений в АТР, то непосредственным «дизайном» институционального

сотрудничества занималась «Группа именитых лиц» (Eminent Persons Group),

сформированная по предложению Австралии в 1992 году.

люди, большей частью экономисты, из 11 стран-членов АТЭС (за исключением

Малайзии) под руководством энергичного Бергстена. Среди участников группы он

оказался самым авторитетным экономистом, так как Окита, один из столпов

тихоокеанской идеи, умер незадолго перед началом работы коллектива.

В деятельности «Группы именитых лиц» в полной мере проявилась роль и

интернациональный характер «экспертного сообщества» (epistemic community). Как

отмечает П. Хаас, исследователь этого интересного явления, ученые руководствуются,

прежде всего, национальными интересами, но общий научный метод и система мышления

Л С |

превращают их в интернациональную сеть. К этому можно добавить, однако, что

научная логика объективно подталкивает экспертов в том направлении, которое

сформировано источниками этой логики, в данном случае американскими

университетами. Влияние, которое оказали ученые на принятие решений в Сиэтле, ясно

показывает, что распространение новых идей и информации может привести к новым

моделям поведения, а контроль над знаниями является важнейшим измерением силы.

В АТР к началу 1990-х годов среди экономистов сложилось «экспертное

сообщество», которое исходило большей частью из неолиберальной экономической

логики и необходимости более тесной интеграции на Тихом океане. Большую роль в

формировании этого сообщества играли совместная работа и обмены идеями в СТЭС,

ПАФТАД и других тихоокеанских форумах.

пишет американский экономист X. Патрик, — что большинство этих экономистов из

разных стран хорошо знают друг друга. Они уже длительное время были вовлечены в

неформальную и эффективную сеть, которая собирала их вместе на регулярной

352

основе».

Наибольшее влияние на умы и принятие решений оказывали ученые из Японии

(К. Кодзима в 1960-1970 годы, С. Окита вплоть до 1992 года, И. Ямадзава), Австралии

(С. Харрис, Э. Элек, П. Драйсдэйл, Р. Гарно), США (Г. Джонсон в 1960-70-е годы,

Х.Патрик, Бергстен и др.), Южной Кореи (Юнг Сугил), иногда из развивающихся стран

(X. Сусастро из Индонезии). Большинство из них тесно связано с властью. Например,

Окита одно время был заместителем министра иностранных дел в начале 1980-х годов,

затем руководителем «мозгового центра» до самой смерти, Гарно — ближайшим

советником Хоука и, по сути, подлинным творцом его внутренней и внешней

экономической политики.

Пример самого Бергстена показывает, насколько влиятельным может быть ученый

в политической системе США. С конца 1960-х годов экономист работал в различных

правительственных структурах, включая киссинджеровский Госдепартамент,

Национальный совет безопасности, министерство финансов, затем в крупнейших

аналитических центрах, таких как Совет по международным отношениям и Брукингский

институт. В 1981 году был основан Институт по международной экономике, директором

которого стал Бергстен.

В качестве главы института авторитетный экономист мог оказывать едва ли не

большее влияние, находясь у истоков крупнейших поворотов экономической политики

США. По свидетельству информированных учёных И. Дестлера и М. Ноланда, поддержка

Бергстеном работ об угрозе «жесткой посадки» американской экономики в середине 1980-

х годов привела к соглашению в «Плазе» 1985 года, а начатый в институте осторожный

отход от догм неоклассической теории (который он назвал «ответственной апостасией»),

вылился в торжество «управляемой торговли» в администрации Клинтона.[247]

Одной из фундаментальных идей Бергстена, из которой он исходил во многих своих

последующих концепциях, была сформулированная им теория «велосипеда».

этой теории, поддержание • режима свободной торговли, подобно езде на велосипеде

требовало постоянных усилий. Единственным средством сохранять движение в сторону

либерализации торговли было перманентное проведение торговых переговоров.

Логическим следствием из этой концепции являлась идея о том, что для давления на

многосторонние переговоры необходимы более узкие региональные, торговые

соглашения, что позднее вылилось в концепцию «соревновательной либерализации».[248]

Доклад «Группы именитых лиц» был представлен в октябре 1993 года и стал

основой повестки саммита в Сиэтле. В нём предполагалось создание в перспективе

«Азиатско-Тихоокеанского Экономического Сообщества». [249] В стремлении

переименования АТЭС из «сотрудничества» в «сообщество» в большой степени

отражалось влияние тихоокеанской риторики Вашингтона. Само название доклада

показывало движение группы к тем же целям, что были заявлены администрацией

Клинтона.

Термин «сообщество» вызывал большие дискуссии в Восточной Азии, так как

вызывал стойкие ассоциации со стройной системой наднациональных институтов

V17

Европы. Институционализация на европейский манер, связанная с передачей части

суверенитета, определенными правилами и обязательствами с самого начала не

устраивали, в первую очередь, развивающиеся страны. «Кучингский консенсус» 1990

года, Сеульская декларация 1991 года ясно обозначили условия участия АСЕАН, КНР и

др. экономик в АТЭС. В АТР просто не существовало тех идеологических скреп, которые,

подобно христианству, демократии или капитализму в европейском мире, соединяли бы

страны на неправительственном уровне и находили бы выражение в общих институтах.[250]По описанию Бергстена, выработка концепции проходила в разногласиях.

Представитель от КНР Хуан Вэньцзюнь сильно сопротивлялся предложенной идеологии

доклада. Он проводил консультации с делегатами от Гонконга и даже Тайваня,

созванивался с министрами торговли и иностранных дел КНР и упорно стоял на своём,

пока не получил согласия из Чжуннаньхая.

Вэньцзюнь подчеркнул, что ((сообщество» будет пониматься в смысле «большой семьи», а

не системы институтов.[251] Группа вынуждена была зафиксировать в тексте, что не

предлагает эволюционирования в сторону европейских образцов, «не имея

необходимости и практической возможности для создания «единого внутреннего

рынка»., .общей валюты или даже таможенного союза».[252]

Японский исследователь Т. Огита объясняет этот спор отличиями в

менталитете, или «когнитивной культуре» «западных» и восточноазиатских стран АТЭС.

Согласно приводимому им истолкованию, существует два вида «сообщества» — «семьи»

и «корпорации». Первый, который он ассоциирует с азиатским восприятием и сравнивает

с семьей, основан на любви, не зависит от достижения каких-либо конкретных целей и

существует как данность. Вторая разновидность уподобляется партнёрству в бизнесе, где

существуют общие цели, которых необходимо достичь совместно. При этом

«корпорация» основана на договоре и зависит от свободного выбора, осознанных волевых

усилий. По мнению Огита, склонность Запада к формальному институционализму имеет

место из-за укоренённости со времен Просвещения теории «общественного договора» в

'У/1 I

европейской мысли. Именно поэтому восточноазиатские страны, в отличие от

европейских, восприняли американскую концепцию «сообщества», как ограничение

суверенитета и оказали ей противодействие в АТЭС.

Принимая во внимание подобные конструктивистские построения, следует, однако,

отметить, что по нашему мнению, на позицию, по крайней' мере, КНР, и позднее

Малайзии (у Тайваня или Гонконга действительно могли преобладать описанные Огита

соображения) в споре о «сообществе», в первую очередь, влияли опасения реалистского

характера. США и другие развитые страны могли бы использовать в дальнейшем,

зафиксированную в официальных документах АТЭС терминологию, для навязывания

принципов и решений, далеких от интересов развивающихся экономик.

более позднему признанию китайских чиновников, на начальных этапах существования

форума, АТЭС и другие многосторонние структуры воспринимались в Пекине, как

«площадки для манипуляций США и Японии с целью оказания давления на КНР».[253] При

подобном восприятии задачей развивающихся стран становилось блокирование наиболее

опасных инициатив, в том числе и дискурсивного характера. Необходимо отметить, что

иероглифы              для обозначения «сообщества» в западном понимании, вызвавшие

столь сильное неприятие применительно к АТЭС в 1993 году, использовались для

обозначения созданного позднее «Восточноазиатского Сообщества», в котором страны

западной «когнитивной культуры» вообще не были представлены.

Богатство китайского языка позволило понимать терминологию каждому по-своему

и сделало возможным сформулировать конкретные предложения на основе общей

концепции. Группа предложила набор мер по укреплению власти АТЭС и

преобразованию форума в эффективный институт. В частности, всячески «аплодируя»

идее неформальной встречи лидеров стран-членов в Сиэтле, представители

рекомендовали организовывать подобные саммиты минимум каждые три года, что было

исполнено, и впоследствии подобные собрания проходили даже ежегодно.[254]

Важной мерой являлась попытка укрепления Секретариата, образованного

решением министерской конференции в Бангкоке 1992 года. Главой аппарата становился

представитель страны, принимавшей министерские конференции (саммиты лидеров после

Сиэтла). Заместитель директора был из страны принимавшей саммит на следующий год, а

несколько сотрудников из правительств стран-членов. Ежегодная ротация, отсутствие

постоянного состава и самые скромные размеры финансирования должны были не

допустить превращения секретариата в самостоятельный орган, как это произошло в ЕС и

ОЭСР, где эффективные бюрократии, отрываясь от национальных корней, обрели

собственную субъектность.

Первым исполнительным директором АТЭС стал представитель США У. Бодце, который

со времён Картера работал послом на Фиджи, Тонга, Тувалу и других тихоокеанских

островах. Приехав по поручению Клинтона в Сингапур, он активно занялся

формированием команды и превратился в сторонника усиления бюрократического начала

в АТЭС. В позднейших своих работах Бодце доказывал необходимость подобного

*gt;/"С

подхода для эффективного управления рабочими группами.

Доклад «Группы именитых лиц» предлагал создание постоянного штата

секретариата, что должно было повысить координацию, в том числе проектов рабочих

групп, и превратить его в информационный клиринговый орган, но «без движения к

бюрократизации ЕС и ОЭСР».[255] Рекомендации группы также включали и такую сильную

меру, как передачу части суверенитета через механизм разрешения споров, наподобие

того, который обсуждался в ГАТТ, НАФТА и уже существовал в КУСФТА.[256]

Среди других предложений, вытекающих из концепций «сообщества», было

помещение в центр повестки АТЭС проблемы либерализации торговли. Это являлось

поворотным моментом в эволюции форума, деятельность которого до того времени

ограничивалась взаимодействием с целью давления на ГАТТ и рабочими программами по

улучшению инфраструктуры АТР. Доклад выражал полную поддержку многосторонней

торговой системы, но одновременно в нем был «знак не-членам АТЭС, что регион

может продолжить либерализацию и без них» в случае провала переговоров.[257]

Другими словами, группа предложила региональную либерализацию торговли вне

зависимости от переговоров в ГАТТ. В случае неуспеха Уругвайского раунда

образовывалось крупнейшее в мире «преференциальное торговое соглашение», куда ЕС,

Индия, Бразилия и другие крупные экономики имели бы только ограниченный доступ. К

1996 году АТЭС должно было определиться с конкретными сроками либерализации.

Доклад группы отражал интересы администрации Клинтона и предлагал модель,

прежде вызывавшую неприятие стран АСЕАН. Исследователь Р. Бэйкер, сотрудник

Госдепартамента в прошлом, пишет, что в Вашингтоне не надеялись на реалистичность

программы группы и были опасения, что такая радикальная манифестация интересов

369

отпугнет развивающиеся страны.

Непосредственно перед встречей в Сиэтле Белый дом возобновил кампанию по

пропаганде своего видения перспектив АТЭС. Новую политику в отношении форума

Клинтон сравнил с грандиозными проектами Бреттон-вудской эпохи (т.е. периодом

основания большинства многосторонних институтов). Проводились параллели с

инициативами Г. Трумэна, Дж. Маршалла, Дж. Кеннана, Д. Ачесона, А. Гарримана, и

других из «великого послевоенного поколения», заложивших основы «атлантического

сообщества» и глобальной роли Америки. Вашингтонские стратеги и, тем более,

спичрайтеры грезили «новым Бреттон-Вудсом» с тех самых пор, когда очевидным стало

угасание «второй сверхдержавы» и показались возможности для перестройки всей

архитектуры международных отношений. Но если подобная фразеология Бэйкера по

поводу Канберрской конференции, звучала явно преувеличенно, то в дни Сиэтла, когда

атмосфера была пропитана пантихоокеанскими предчувствиями и захватывающими

воображение ожиданиями, пафос риторики Клинтона не смотрелся неуместным.

Одновременно в Вашингтоне отмечали разницу между институтами послевоенного

мира и образованиями информационной эры. Кристофер указывал, что целью является не

создание новой международной бюрократии и мелочное регулирование торговли в АТЭС,

а сплетение паутины человеческих и коммерческих отношений, развитие

инфраструктуры, особенно телекоммуникационной (такой как оптоволоконные сети по

всему региону), которая создает новые информационные возможности. «Сетизация»

(networking), совместные региональные проекты в энергетике и экологии, и, особенно,

формирование «открытой архитектуры» торговли и инвестиций госсекретарь выделял в

качестве основных целей АТЭС.[258]

АТЭС представало, как важнейший посредник в торговой дипломатии и двигатель

либерализации торговли на всех уровнях. Глава Белого Дома разъяснил: «Если мы

столкнемся с препятствиями в наших двусторонних переговорах, то сможем обратиться к

другим членам АТЭС за помощью в разрешении споров. Если же наши глобальные

торговые усилия встретят препятствия, тогда АТЭС даст возможность открывать рынки

внутри этого, самого быстрорастущего региона мира».[259]

Помощник госсекретаря по экономическим и аграрным делам Дж. Сперо

докладывал на слушаниях на Капитолийском холме, что ожидает от встречи подписания

«Рамочного соглашения по торговле и инвестициям», представлявшего собой набор

добровольных принципов, пока не обязывающих к переговорам по торговой

либерализации.37j По мнению Лорда, саммит мог привести к шагам в углублении

сотрудничества в финансах, образовании, взаимодействия с бизнесом.[260] Что касается

принципов АТЭС, то оба докладчика считали, что форум действует на основе «азиатского

пути», предполагающего достижение консенсуса. На вопрос означает ли это, что Бруней

обладает правом вето и может заблокировать любое решение всех остальных членов,

дипломаты ответили, что если будет согласие всего сообщества, то одна или две

несогласные страны должны будут уступить, но всё зависит от важности вопроса. В то же

время, Лорд отметил, что переход к системе голосования, где решения могут быть

375

приняты двумя третями, маловероятно.

Таким образом, несмотря на уверения в «азиатском пути» и приверженности

консенсусу, представители Госдепартамента не исключили возможности того, что какие-

то решения АТЭС могут быть обязательны для небольшого количества оппонентов.

Особенно важно это высказывание, учитывая постепенное размывание коллективной

позиции АСЕАН, где однозначно негативно к инициативам Вашингтона относилась

только Малайзия.

Неформальную встречу глав «экономик» форума предваряли сентябрьская встреча

высших должностных лиц в Гонолулу и министерская конференция в Сиэтле 17-19

ноября, сыгравшие ключевую роль в определении облика АТЭС, как, в первую

очередь, торговой организации. США предложили на рассмотрение проект «Рамочного

соглашения по торговле и инвестициям», которое было одобрено высшими

должностными лицами и министрами. Наиболее важными идеями документа стали

утверждение первенства вопросов торговли в повестке форума, и вытекающее из этого

посыла образование Комитета по торговле и инвестициям на постоянной

376

основе. Создание новой структуры являлось довольно сильным организационным

решением. Учитывая последовавший отказ от реформы секретариата форума, комитет

превращался в единственную бюрократию в АТЭС с широкими и определенными целями.

Кульминацией серии встреч и консультаций стал саммит лидеров в Блейк-Айленде в

Сиэтле, где в состав АТЭС были приняты Мексика, с которой США незадолго до этого

ратифицировали соглашение по НАФТА, и Папуа-Новая Гвинея. Доклад «Группы

именитых лиц», хотя и вызвал «очень сдержанную реакцию лидеров», по воспоминанию

Бодде, но, вместе с «Рамочным соглашением», существенно повлиял на атмосферу

377

дискуссии и на саммите, и во время предварительной министерской встречи.

Большинство рекомендаций было отклонено. Лидеры, собравшиеся в Сиэтле,

отказались от предложенного Группой переименования АТЭС в «сообщество», как и

Вэньцзюнь, находя термин слишком обязывающим. В итоговой декларации АТЭС было

решено уклониться от формы «Азиатско-Тихоокеанское Сообщество» в пользу

«сообщества экономик АТР». Вначале США попытались использовать первый вариант, но

378 тл

возражения Малайзии заставили отказаться от этого громкого названия. Руководители

также проигнорировали предложения группы об образовании механизма разрешения

споров в АТЭС и формировании штата постоянных сотрудников в секретариате.

Настойчивое противодействие представителей КНР, Тайваня и Гонконга в «Группе

именитых лиц» и представителя Малайзии в Сиэтле вынудило даже Лорда умерить

собственную тихоокеанскую риторику. В брифинге по итогам саммита он подчеркнул,

что термин «сообщество», «напугавший многих аналогиями с ЕЭС», может пониматься в

смысле большой семьи и движения к общим целям.[261]

Тем не менее, основная идея, о том, что в центре повестки АТЭС должна стать

свобода торговли, оказалась приемлемой для «совместного видения глав АТЭС» и

последующих саммитов. Лидеры договорились также о начале работы по согласованию

стандартов, разработке не-обязывающих инвестиционных ¦ принципов. [262] По

предложению группы Бергстена было решено организовывать встречи министров

финансов для обсуждения и координации макроэкономической политики в АТР; вовлечь

частный бизнес путем организации Тихоокеанского делового форума, в который должны

входить по два представителя от бизнеса от каждой страны, причем один из них должен

представлять малый или средний бизнес; организовывать встречи министров,

ответственных за малый и средний бизнес; учредить Центр трансферта технологий;

образовать Добровольный деловой форум, который бы занимался обменами

добровольцев-бизнесменов; и разработать Образовательную программу.[263]

Последняя программа, нацеленная на сотрудничество в сфере высшего

образования, явилась продолжением Образовательной инициативы Бэйкера и была

видимым проявлением возраставшего акцента Вашингтона на механизмах «мягкой силы».

В рамках этой инициативы министры образования АТЭС встречались еще в августе 1992

года, когда и договорились об общих принципах сотрудничества. Чиновники заявили, что

планируют два типа инициатив: ориентированных на обмен информацией, необходимый

для улучшения образования и взаимопонимания, и на обмен людьми, имеющими

отношение к образованию. Они стремились к формированию гибкого, креативного,

восприимчивого человека XXI века, основными чертами которого должны были стать

толерантность, уважительность и сохранение собственной культурной идентичности.

ЛОТ

Основной акцент делался на начальном и среднем образовании и естественных науках.

Образовательная программа Сиэтла расширялась в сторону высшего образования и

не ограничивалась только техническими науками, необходимыми для развития людских

ресурсов. В частности, создавались центры изучения АТЭС в большинстве стран региона,

объединенные в Консорциум, что напрямую выкраивало сеть «экспертного сообщества» в

этой области науки. Особенно сильные центры находятся в США, Японии, Южной Корее,

Гонконге, Австралии, Канаде, на Филиппинах. Они до сих пор дают большую часть

научной информации и теоретического анализа по АТЭС, делая свою логику изучения

доминирующей.

С другой стороны, увеличение университетских обменов, при интеллектуальном

доминировании американских институтов, способствовало переносу западных ценностей

в Восточную Азию и формированию идейно-культурной интеграции в «новое

тихоокеанское сообщество». По мнению вице-президента СТЭС Гибни, зарубежные

студенты после обучения в США возвращались в Азию другими людьми,

распространяя у себя на родине впечатления и идеи, полученные во время стажировок,[264]

Организация встречи лидеров явилась блестящей идеей для рекламы создаваемого

«сообщества». Как писал журнал «Far Eastern Economic Review», саммит стал

«сенсационным успехом не из-за каких-то особенных решений, а просто потому, что он

состоялся». Указывалось, что это едва ли не единственное место, где могли собраться все

лидеры региона — и бедных и богатых стран, крупнейших в мире капиталистических и

384

немногих оставшихся коммунистических.

Лидеры не могли не испытывать ощущения всеобщего внимания, сопоставимого с

вниманием к саммитам «Большой семерки» и были более готовы к новым прорывным

решениям. В этой атмосфере идея приоритета либерализации торговли и тренд в сторону

американского подхода стали возможны. Кроме собственно экономических и

институциональных задач, саммит начал играть важнейшую роль единственного

политического форума для глав стран региона. Важнейшее значение имела традиция

двусторонних встреч. К примеру, в Сиэтле Клинтон впервые встретился с новым премьер-

министром Японии М. Хосокава, с главой КНР Цзян Цзэминем, что стало особенно

важным моментом из-за жесткого подхода к торговле с Японией и продолжения действия

угрозы санкций в отношении КНР.

Цзян Цзэминь, подобно Вэньцзюшо в «Группе именитых лиц» и представителю

Малайзии, не поддавался общему настроению. Он выдвинул четыре принципа

сотрудничества в АТЭС: взаимное уважение, равенство, взаимную выгоду й открытие

тог

рынков друг друга, и общее процветание. Это заявление было поддержкой принципов

Кучинга 1990 и Сеула 1991 годов и неагрессивным отрицанием модели, предложенной в

докладе «Группы именитых лиц». Однако, в целом, на саммите царила эйфория от

радужных перспектив АТЭС, как организации, и отсутствие Махатхира, отказавшегося

приехать в Сиэтл, только усиливало эту атмосферу.

При всей видимой успешности американского лидерства в АТЭС (несмотря на отказ

от концепции «сообщества»), Сиэтл был только частью того, что Кантор назвал «хэт-

ля/

триком вне сезона НХЛ». 0 Главной призом «тройной игры» администрации было

завершение Уругвайского раунда ГАТТ. Первой партией стала ратификация НАФТА,

одна из самых больших и самых трудных побед Клинтона за всё время его президентства.

Борьба осложнялась тем, что большая часть демократов, зависевших от профсоюзов,

несмотря на соглашение с Мексикой о трудовых и экологических стандартах,

голосовало против. При этом лидер демократического большинства Р. Гепхардт склонялся

против соглашения, а третий человек в партии Д. Бониор возглавлял оппозицию. Клинтон

пошел на рискованный шаг, послав накануне голосования вице-президента А. Гора на

телевизионное ток-шоу, где тот в словесной дуэли сумел разрушить многие доводы Перро

и склонил общественное мнение в пользу НАФТА.[265]

Поддержка соглашения Конгрессом существенно усилила позиции США в АТЭС,

открывая американской экономике альтернативу в случае провала Уругвайского раунда,

которой не имели экономики АТР. После ратификации НАФТА члены АТЭС стали с

большим вниманием рассматривать торговые инициативы, исходящие из Вашингтона.

Поэтому «Рамочное соглашение» и переориентация форума на вопросы либерализации

торговли были поддержаны, несмотря на противодействие некоторых стран тренду в

сторону институционализации. Кроме того, стали изучаться возможности торговых

соглашений на двусторонней основе. Премьер-министр Сингапура Го Чхок Тонг,

например, интересовался возможностью зоны свободной торговли НАФТА—Сингапур,

лидер Таиланда не исключал соглашения о подобной зоне между НАФТА и АФТА (Зоной

свободной торговли АСЕАН).[266]

Демонстрация способности и воли АТЭС к либерализации торговли, являлась

второй частью «игры», которая давала Кантору преимущества на переговорах в Брюсселе

и Женеве с возглавлявшим европейских переговорщиков JI. Бриттаном, который «на этот

топ

раз был явно настроен достичь соглашения». Основой для компромисса стал «Текст

Дункеля», составленный генеральным директором ГАТТ А. Дункелем в декабре 1991 года

и до этого отвергавшийся ЕС. После прошедших в «Блэйр-Хаузе» в декабре 1992 года

двусторонних переговоров с США, европейцы пошли на уступки в духе текста, но

фермерские беспорядки в Париже остановили этот процесс. В июйе 1993 года на саммите

«Большой семерки» был сделан еще один шаг, где США, ЕС, Япония и Канада заявили о

готовности продолжать переговоры, но разногласия оставались вплоть до последней

встречи.

В итоге, Франции удалось сохранить только сравнительно небольшие субсидии

фермерским хозяйствам, Япония и Южная Корея частично открывали рынки риса. Кантор

пошёл на уступки в вопросах киноиндустрии, где Париж хотел сохранить квоты для

национального производства, и стороны объявили об окончании переговоров.[267]

Технический этап переговоров завершился в Женеве в декабре 1993 года, а 15

апреля 1994, в марокканском Марракеше участники Уругвайского раунда объявили о

создании Всемирной Торговой Организации (ВТО). В отличие от ГАТТ ВТО было не

соглашением, а самостоятельным институтом с механизмом разрешения споров. В числе

прочего, подписавшиеся обязались уменьшить свои тарифы в среднем на треть, аграрные

тарифы на 36% в развитых и на 24% в развивающихся странах. Большинство текстильных

квот было отменено, а аграрные квоты конвертировались в низкие тарифы. Все страны

договорились защищать и сохранять патенты, копирайт, торговые секреты и марки,

бороться с «пиратским» копированием. Прекращалась практика предписаний высокого

количественного содержания национальных частей в продукции инвестора и гарантия

определенного процента экспорта для инвестора, о чем министры АТЭС договорились

еще в Ванкувере.

Наибольшее значение для США и мировой экономики имело заключение трех

соглашений — по торговле услугами (ГАТС), по торговым аспектам защиты

интеллектуальной собственности (ТРИПС) и торговым аспектам инвестиционных мер

(ТРИМС). Именно эти договоренности на протяжении всего раунда являлись основной

целью Вашингтона, так как открывали возможности в тех направлениях, где американская

экономика была наиболее конкурентоспособна, и стали ключом к ускорению

экономического роста в США.

По мнению исследовательницы С. Остри, основным содержанием Уругвайского

раунда являлся «торг» между экономиками «Юга» и «Севера». Впервые коалиции

«Третьего мира» стали играть существенную роль в переговорах и на первых порах

«группа 10-ти», возглавляемая Индией и Бразилией выступала резко против «новых

вопросов» интеллектуальной собственности, услуг и инвестиций. Постепенно главным

требованием развивающихся стран стал доступ на рынок стран ОЭСР текстиля, одежды и

других трудоёмких товаров и, особенно, продукции сельского хозяйства в обмен на ГАТС,

ТРИПС и ТРИМС. Противодействие Европы в аграрном вопросе блокировало успешное

завершение «большого торга» из-за «пакетной логики», при которой все соглашения

принимались полностью, или не принимались вовсе.

Влияние трансформации АТЭС на триумф Марракеша большинством

исследователей не подвергается сомнению, хотя степень его воздействия трудно оценить с

помощью эмпирических данных.[268] Вашингтон несомненно рассчитывал, что новая

политика в отношении форума даст эффект на переговорах глобального уровня.

Представители администрации выражали уверенность, что Сиэтл, вместе с ратификацией

НАФТА, изменят позицию европейцев в ГАТТ и приведут к «прорыву» в Уругвайском

раунде.[269] Эта уверенность распространялась и на некоторых других лидеров региона. На

совместной пресс-конференции после консультаций с Клинтоном австралийский премьер-

министр Китинг заявлял, что в случае провала ГАТТ, АТЭС может стать альтернативной

«зоной свободной торговли», хотя и «маловероятно, что Европа позволит Франции

провалить мировои раунд по торговле».

После успешного завершения многосторонних переговоров многие политики и

функционеры говорили Бергстену и Фунабаси о решающей роли АТЭС. Тот же Китинг

подытожил, что «если бы не было Блэк-Айленда, мы бы не имели подписанного

соглашения ГАТТ». Германский переговорщик в ГАТТ JI. Шомерус признался: «Главным

определяющим успешного завершения переговоров Уругвайского раунда был саммит в

Сиэтле. Они послали нам ясный сигнал: у нас есть альтернатива, а у вас нет».[270]

АТЭС, как мы видели, при основании имел фундаментальной целью

способствование формированию новой многосторонней торговой системы в ГАТТ.

Однако все предыдущие усилия, несмотря на довольно серьёзные попытки давления в

Сингапуре 1990, Бангкоке 1992 годов и др., оставались бесплодны. Влияние встречи

лидеров в Блэк-Айленде разительно контрастировало с прошлыми неудачами.

Объяснением может служить то, что в первые годы существования АТЭС, хотя и

постепенно развивался как институт, в отношении мировой торговый системы не обладал

собственной субъектностью. По сути, он являлся просто одной из многочисленных

коалиций в ГАТТ, наподобие Кэрнсской группы, или «Группы-10-ти». В многомерном

пространстве переговоров все стороны взаимно зависели друг друга и, несмотря на

значительные издержки для внутреннего социально-политического положения, должны

были идти на уступки в открытии рынков. Исключением являлись европейские страны,

имевшие удовлетворительную альтернативу в случае фрагментации мировой торговой

системы в виде «общего рынка» и поэтому не видевшие необходимости идти на большие

жертвы в плане социальной стабильности.

Положение переменилось, когда администрация Клинтона начала формирование

собственных альтернатив ГАТТ. НАФТА в этом плане была существенным шагом, но

недостаточным для того, чтобы компенсировать потерю европейского и других

рынков. Проект «тихоокеанского сообщества», ратификация НАФТА, радикальная

политика Вашингтона в отношении Японии и угроза провала Уругвайского раунда

привели к тому, что лидеры АТР, в основном поддержали консолидацию АТЭС, как

торгового режима. Образование Комитета по торговле и инвестициям, доклад «Группы

именитых лиц» и риторика Сиэтла ясно показали европейцам возможное развитие

событий, с интеграцией огромного динамичного региона, включающего полмира, и

изолированной стагнирующей Европы.

«Тройная игра» Клинтона неходила из неоклассической экономической теории,

которая рассматривала «фритред», как источник процветания наций. Непреложной

аксиомой американского политического и экономического сознания с 1930-х годов стало

утверждение благотворности глобального режима свободной торговли в рамках ГАТТ и

всего мира. Наиболее распространенным опасением сообщества экономистов в первой

половине 1990-х годов была ожидаемая фрагментация мировой экономики и

формирования нескольких больших торговых блоков. В этом случае, как показал

Кругман, мир пришел бы к высоким тарифам между этими интеграционными группами и

в силу собственной логики наихудшему результату равновесия Нэша. [271] Такие

влиятельные ученые, как Дж. Бхагвати и А. Панагарийя возглавили оппозицию тенденции

к росту региональной интеграции, развернув дискуссию о «препятствующих блоках»

(stumbling blocks).[272] По мнению этой группы, регионализм, вместо того, чтобы служить

проводником к глобальной свободе торговли, подрывает многостороннюю

либерализацию. [273] В качестве примера опасности подобного развития событий

сторонники глобализации хрестоматийно указывают на период 1930-х годов, когда поиск

выхода в рамках национальных экономик (или колониальных систем) только усугубил

мировой экономический кризис, и в конечном счёте привёл к мировой войне.

Влияние азиатско-тихоокеанской интеграции на глобальные экономические

процессы привлекло внимание одного из столпов теории международных отношений

Р. Гилпина. По его мнению, на смену противостоянию СССР и США приходит конфликт

американского, европейского и азиатского типов капитализма, что ведёт от

многосторонности в экономике к протекционизму и регионализму. Другим

фундаментальным процессом является нарастающая интеграция национальных экономик

в глобальную систему, что стремительно происходит в торговле, производстве и

финансах. При этом, несмотря на то, что регионализм это шаг в сторону от торжества

глобализации, его следует воспринимать только как временную и неизбежную задержку,

обусловленную неэкономическими причинами, так как глобальная интеграция, это

диалектический, а не линейный процесс. Как считает Гилпин, не существует никакой

неизбежности в том, что регионализм приведет к фрагментации и распаду мировой

экономической системы. Поэтому, там, где необходимо, следует идти на подобные

инициативы, как на меньшее зло, сравнительно с протекционизмом.[274]

Известный американский экономист Дж. Франкель также не подвергал сомнению

формирование многосторонней торговой системы, как конечной цели. Однако, по его

мнению, региональные соглашения имеют смысл, в виду чрезвычайной сложности и

слабости ГАТТ. В качестве положительных моментов от подобных процессов он указывал

на выход экономик за национальные рамки, возможность скорейшего достижения успеха

в новых сферах (инвестиции, права интеллектуальной собственности и т.д.), победу над

внутренними протекционистскими лобби и большую конкурентоспособность экономик

из-за снижения тарифов. В то же время, Франкель, учитывая опасность превращения

подобных зон в самодостаточные «крепости», предлагал совмещать региональную

интеграцию с правилами и принципами ГАТТ, другими соглашениями и предусматривать

свободное вхождение новых членов.[275]

Для анализа стратегий, применявшихся сторонами в ходе дереговоров о торговой

либерализации уместно обратиться к такому несколько экзотическому для отечественной ¦

науки аналитическому инструменту, как теория игр. В первую очередь, известные

стандартные модели конфликтных ситуаций помогают систематизировать их осмысление

и, со времён классических трудов о «холодной войне», не потеряли своей актуальности.

Во-вторых, укоренённость теории «игр» в сознании политических и научных элит делает

их не только способом анализа, но и самостоятельным фактором, который оказывает

влияние на образ мыслей и принятие решений. В связи с этим полезно рассмотрение

некоторых из моделей, которые, по мнению исследователей, имеют отношение к нашей

теме. Традиционно конфликт интересов в торговой дипломатии, типичный вообще для

любого вида коллективных действий, сравнивается с «дилеммой заключённого».[276]

Этот тип игр основывается на ситуации, где двое грабителей (А и В)

задерживаются полицией. У полицейских не имеется достаточных доказательств данного

конкретного преступления, и обвинение не может быть предъявлено без признательных

показаний одного из сообщников. В то же время преступники могут быть привлечены по

другим, более мелким нарушениям. Они заключены в различные камеры, не имеют

возможности договориться, и не уверены в поведении друг друга. Следователь предлагает

каждому значительное смягчение наказания в обмен на признание. Ситуация может

разрешиться тремя способами: признание заключённого А или признание заключённого В,

обоюдное молчание, обоюдное признание. Наиболее вероятным исходом признаётся

наихудший третий вариант, при котором оба игрока достигают «равновесия Нэша», без

403

возможности улучшения или ухудшения положения из-за ¦ действии другого.

Объясняется это тем, что оба подозревают друг друга, при этом максимальный выигрыш

достигается при «сдаче» сообщника, а самый большой проигрыш при молчании одного

заключённого и признании второго. Наилучший результат для обоих (взаимное молчание)

по этим же причинам маловероятен, несмотря на существование этого кооперативного

решения, в отличие от игр с нулевой суммой.

В торговых отношениях можно наблюдать сходную дилемму. Рациональной

стратегией сторон является стремление избежать социально-политических осложнений-

путём сохранения барьеров на собственном внутреннем рынке, и «надуть» партнёра,

поскольку нет уверенности, что он не поступит так же. Решением проблемы может стать

организация эффективного мониторинга выполнения партнёром взятых обязательств,

гарантия долговечности соглашений (что даст перевес более отдаленным преимуществам,

связанным с сотрудничеством, над сиюминутными выгодами нарушения) и создание

„г-              w 404

централизованного механизма, который бы контролировал выполнение соглашении.

Другими словами, наиболее верным способом решения «дилеммы» является создание

«сильного» режима с юридически обязывающими нормами и наднациональными

институтами.

JI. Мартин, исследовательница из Гарварда, отмечает, что в случае значительной

асимметрии сил, модель трансформируется в «уговаривание» (suasion).[277] Присутствие

гегемона, превосходящего остальных игроков, создаёт ситуацию, когда он (игрок А)

заинтересован в сотрудничестве, тогда как более слабый партнёр (игрок В) может

стремиться к нарушению. Игрок В осознаёт, что поддержание режима является

первостепенной задачей гегемона и будет обеспечено независимо от его действий, что

позволяет получить какие-то выгоды, связанные с нарушением. В связи с этим, стратегией

игрока А становится «убеждение» нарушителя в необходимости соблюдения норм.

Наиболее распространёнными средствами уговаривания являются-уступки и давление по

посторонним вопросам (tactical issue linkages). В случае успеха ситуация возвращается в

русло ДЗ. Другим вариантом действий игрока А может быть угроза иррационального, т.е.

противоречащего собственному основному интересу, поведения, наподобие

«отвергнутого любовника, который грозит самоубийством».[278] Если угроза гегемона

выглядит достоверно, партнёр переходит к сотрудничеству.

Мартин рассматривает данный тип игр на примере взаимодействия в КОКОМ США

и европейских стран, часто нарушавших режим запрета на продажу чувствительных

технологий странам социалистического лагеря. Модель «уговаривания» также полезна и

при анализе стратегий США и ЕС в Уругвайском раунде. Предыдущий обзор дискурса

multilateralism vs. regionalism показывает, что интересом Вашингтона было расширение

глобальной торговли, а регионализм и фрагментация мировой экономики — основной

угрозой, повторением эпохи «великой депрессии». Поскольку требования ЕС не могли

быть удовлетворены ради сохранения режима ГАТТ, ввиду силы аграрных коалиций

развивающихся стран, администрация Клинтона создала достоверную угрозу

региональной альтернативы, сначала ратификацией НАФТА, а затем тихоокеанской

риторикой и оглушительным саммитом в Сиэтле.

Понятие «достоверного обязательства» или «угрозы» введено в американскую

стратегическую культуру Т. Шеллингом в 1960 году. В «Стратегии конфликта» он показал,

что «возможность связать себя обязательством преобразует неопределенную ситуацию

торга в двухходовую игру», когда «один игрок связывает себя обязательством, а другой

принимает окончательное решение».[279] Игра становится детерминированной, но только в

том случае, если убедить оппонента, что игрок во что бы то ни стало выполнит

обязательство и будет следовать этой стратегии. Оппонент будет исходить из этого как

данности, что ограничит свободу его манёвра.

Тактика создания «достоверных обязательств» до настоящего времени является

излюбленным средством Вашингтона. Американская власть на весь мир оглашает свою

предполагаемую стратегию в официальных документах, что связывает политику других

государств, заставляет их выстраивать свои собственные стратегии в строго очерченных

Соединенными Штатами рамках. Если раньше подобное добровольное лишение себя

свободы манёвра воспринималось как слабость, связанная с демократической

сущностью США, то теперь подобная практика воспринимается, как возможность сделать

первый ход и активно перенимается в виде публикации всевозможных «Белых книг»,

документов по планированию обороны и внешней политике.

Как следует из анализа политико-экономического дискурса США, создание

тихоокеанского аналога ЕЭС ни в коем случае не являлось самоцелью политики

Вашингтона. В АТЭС также всегда подчеркивали нежелание формировать торговый блок

в традиционном понимании и настаивали на приверженности «открытому регионализму»,

что было подтверждено в Сиэтле. Следственно, вся риторика «нового тихоокеанского

сообщества» призвана была стать «достоверным обязательством» в духе Шеллинга и

предотвратить пессимистичный сценарий фрагментации мировой экономики.

Одновременно существовали различные модели для либерализации торговли внутри

АТЭС и взаимодействия форума и окружающим миром.

Гарно и Драйсдэйл предлагали преобразовать «дилемму заключенного» в «благо

заключенного» (prisoners' delight) путем добровольной односторонней либерализации

стран АТР, независимо от действий партнёров. Логика австралийских экономистов

основывалась на неоклассической теории, согласно которой открытие рынка выгодно в

равной степени для самой страны-импортёра, так как повышает конкурентоспособность её

экономики. Серия мер различных экономик региона по либерализации собственных

рынков, демонстрируя всем положительный эффект от подобных мер, привела бы к

появлению ситуации, в которой каждый, исходя из собственных интересов, принимал бы

кооперативное решение. В регионе, где снятие барьеров уже продемонстрировало свой

положительный эффект, такой сценарий являлся, по их мнению, более вероятным, чем

равновесие Нэша.[280] Такой способ действий будто бы решал проблему либерализации

внутри АТЭС и, превращая азиатские экономики во всё более конкурентоспособные, мог

подвигнуть остальных членов ГАТТ следовать тем же путём.

Концепция отчасти подтверждалась опытом АТР в 1980-х годах, когда Австралия и

НИС постепенно, в умеренных размерах открывали сектора своих рынков для

иностранных товаров, в результате чего получали более высокий экономический рост.

Однако, как показали исследования Дж. Гроссмана, Э. Хэлпмана и других экономистов,

односторонние меры правительств неизбежно упираются в интересы производителей,

которые могут пострадать от ужесточения конкуренции. Противодействие этих

влиятельных лобби может быть нейтрализовано благодаря коалиции активных

сторонников либерализации в национальной промышленности, заинтересованных в

доступе на иностранные рынки. Следственно, из политических соображений

взаимность в торговых отношениях являлась необходимостью.[281] Реальность АТР не

опровергала этой необходимости: за исключением таких уникальных случаев, как

Гонконг pi Сингапур, а также австралийского эксперимента под руководством самого

Гарно, снижение барьеров было слишком скромным и проводило под давлением

политики «агрессивной односторонности» США.

Бергстен выдвинул свою концепцию «открытого регионализма», в которой под

впечатлением той роли, которую Сиэтл сыграл в завершении Уругвайского раунда,

обрисовал новую систему взаимодействия экономик АТЭС с остальными членами ГАТТ.

Отказываясь от односторонних мер по схеме «блага заключённого», экономист также

исключал для форума перспективу формирования таможенного союза по типу ЕС, или

зоны свободной торговли, наподобие НАФТА. Вместо этого предполагалась модель

непрерывного давления АТЭС по торговой либерализации между региональным и

глобальным уровнем. Принцип действия глава «Группы именитых лиц», развивая

Л1П

образность теории «велосипеда», сравнил с механизмом свободного хода (ratchet up). В

данном случае т.н. «соревновательной либерализации» снижение тарифов и открытие

секторов происходило бы не из добровольного желания повысить конкурентоспособность,

а из страха, в противном случае, потерять её перед лицом более либеральных конкурентов

(т. е. экономик АТР). По сути, имелось в виду создание утончённого способа

принуждения к глобальной интеграции.

В качестве исторических иллюстраций «соревновательной либерализации»

Франкель приводит, помимо «тройной игры» Клинтона, примеры из дипломатии ГАТТ.

Например, раунды Диллона и Кеннеди в этом контексте рассматриваются, как реакция

Вашингтона на создание ЕЭС, а расширение Сообщества с 6 до 9 членов как толчок к

запуску Токийского раунда. КУСФТА и другие двусторонние инициативы США 1980-х

годов заставили европейских партнёров согласиться с началом Уругвайского раунда, хотя

еще в 1982 году Европа выступала против начала многосторонних переговоров.[282]

Бергстен полагал, что пришествие эпохи ВТО не отменяет необходимости

соревновательной либерализации. Многие ключевые сферы мировой экономики, такие

как новые правила инвестиций, либерализация отдельных секторов услуг на

заключительном этапе «выпали из пакета ГАТТ», кроме того, необходимо было добиться

выполнения договоренностей уже достигнутых в Женеве. В будущем эта стратегия

могла бы продвигать новые темы, находившиеся прежде вне фокуса внимания ВТО.[283]

Для решения проблемы эффективности давления был предложен секторальный

подход, сыгравший позднее выдающуюся роль в истории АТЭС. «Преференциальные

соглашения» планировалось заключать не по всем направлениям (например, конкурентная

политика или стандарты могли быть опущены), но только в тех областях, где экономики

АТЭС занимали господствующее положение, как в компьютерной сфере. Меры по

либерализации подобных секторов стали бы толчком к снятию барьеров и другими

экономиками, в случае применения эффективного рычага — «временно обусловленного

режима наибольшего благоприятствования».[284] Другими словами, в отношениях АТЭС с

другими экономиками следовало руководствоваться принципом взаимности, где доступ на

определенные сегменты рынка для партнёров вне форума мог быть обусловлен принятием

ими соответствующих обязательств. В этом случае, стратегию «соревновательной

либерализации» Бергстена, пользуясь аналогией с ДЗ, можно сравнить с ситуацией, когда

кооперативное решение достигается с помощью угрозы возмездия одним из сообщников.

«Группа именитых лиц», продолжившая деятельность в 1994 году, в целом

допустила возможность описанного подхода, хотя и осторожной форме. В новом докладе

обрисовывалась региональная программа либерализации, в которой на первое место

ставились одностороннее открытие рынков, но также предлагалось руководствоваться

принципом взаимности в отношениях с экономиками, не являвшимися членами

АТЭС.[285] По мнению группы, требование странами форума взаимности могло стать

«стимулом для ускорения реформ» в других экономиках ГАТТ.[286]

Вторым важнейшим вопросом стало определение конкретных сроков создания зоны

свободной торговли в АТЭС. Группа предложила разделение экономик АТЭС на две

категории — развитые, с завершением либерализации к 2010 году, и развивающиеся к

2020 году. В особую группу выделялась Южная Корея (2015 год), где после уступок в

торговле рисом в ходе Уругвайского раунда прокатилась серия отчаянных фермерских

выступлений. Начало выполнения программы либерализации планировалось не позднее

2000 года.[287]

Спор снова возник между Вашингтоном, который хотел бы включения КНР в

первую категорию, как «развитой экономики» и Пекином, предпочитавшим более

комфортные условия, предоставлявшиеся для развивающейся страны.[288] Постепенно

на встречах высших должностных лиц АТЭС сформировался консенсус о завершении

либерализации экономики КИР к 2020 году вместе с Индонезией, Таиландом,

Филиппинами, Малайзией, Брунеем и Папуа-Новой Гвинеей [289]

Кроме «Группы именитых лиц» в формировании повестки саммита АТЭС 1994

года в Богоре участвовал также Тихоокеанский деловой форум, основанный после

саммита в Сиэтле и успевший собраться трижды для подготовки собственного доклада.

Программа делового форума оказалась даже радикальнее рекомендаций группы. В

частности, она предполагала либерализацию для развивающихся экономик к 2010 году, а

для развитых к 2002. Большое внимание авторы уделили мерам по принятию

инвестиционного кодекса, который, насколько возможно, имел бы юридическую силу,

был бы «обязывающим» (binding). Доклад форума рекомендовал лидерам способствовать

ускоренному вступлению в ВТО тех членов АТЭС, которые еще не вошли в организацию

(в первую очередь, КНР).[290]

Индонезийское руководство было не менее активно, рассматривая возможный

успех мероприятия, как способ поднятия престижа страны. Если в первые годы форума,

Алатас выступал за приоритет АСЕАН и противодействовал институционализации АТЭС,

то с приходом Клинтона ситуация переменилась. Большое вдздействие на политику

Индонезии оказало приглашение Сухарто на саммит «Большой семерки» в Токио,

сделанное Клинтоном, который учёл статус индонезийского президента, как председателя

Движения Неприсоединения. По свидетельству дипломатов, Сухарто был очень

благодарен Клинтону за это и поддержал идею саммита, продвигаемую Вашингтоном [291]

Получив предложение принять следующий саммит на своей территории, Сухарто

-доверил формирование повестки и подготовительные дипломатические манёвры

представителям «экспертного сообщества». Группа профессоров экономики

Индонезийского университета, прошедших стажировки в американских высших учебных

заведениях во главе с Т. Бинторо оказалась в центре мирового внимания. Большое

влияние на подготовку декларации имели также госсекретарь М. Мурдионо, главный

экономический советник Сухарто Н. Виджоджо. Лидер Индонезии целенаправленно искал

опоры в научных кругах, так как опасался, что бюрократический аппарат, тесно

связанный с национальной промышленностью, попытается спустить на тормоза

процесс региональной либерализации. [292]

Бинторо, как настоящий дипломат, согласовывал повестку с другими

восточноазиатскими столицами, получив одобрение Сингапура, Сеула, .Токио, но встретил

осторожность Пекина и неприятие Куала-Лумпура. В переговорах с представителями этих

стран он призывал к решительным шагам, но, проявляя гибкость, намекал, что в

Джакарте потребуется только одобрение общей концепции, а не конкретные

обязательства.[293]

Сухарто, почувствовавший себя региональным лидером, в результате участия в

саммите «Большой семерки» и принятия саммита АТЭС, сам разрушал принцип

коллективных действий АСЕАН. При поддержке Сингапура индонезийский президент

отказался от проведения предварительного саммита АСЕАН, предложенного

Филиппинами и Таиландом для выработки общей позиции.[294] Как отмечает Рэвенхилл,

«успешно апеллируя к тщеславию Сухарто, американцы и австралийцы постарались

обратить его в миссионера торговой либерализации».[295]В действительности, думается, не

простое тщеславие было причиной такого резкого изменения поведения Сухарто. По-

видимому, Джакарта соблазнилась новой ролью регионального лидера, сопоставимого с

КНР и Индией, которая показалась на горизонте после Токио 1993 и Богора 1994 годов, и

которая была неявно предложена Джакарте Вашингтоном через организацию этих двух

саммитов. В результате, Индонезия стала отказываться от связывающих её обязательств в

отношении единой политики АСЕАН и рассчитывала на прямое союзничество с США.

Вашингтон со своей стороны, несмотря на авторитарность режима Сухарто и

несоответствие Индонезии многим навязываемым Белым домом стандартам, послал

Джакарте ряд знаков особого расположения. Значительно смягчив риторику «прав

человека» в отношении нового союзника, США еще в феврале 1994 года приостановили

мониторинг политики Индонезии в области трудовых стандартов «минимум на шесть

месяцев». Учитывая явные нарушения в этой области, вашингтонские власти хотели

избежать необходимости санкций и прекращения некоторых торговых привилегий в

Генеральной системе преференций[296]

В Белом доме рассчитывали, что успех Богорского саммита позволит повторить

успех «тройной игры» предыдущего года. Соглашение с ЕС и другими странами в

Марракеше необходимо было подтвердить ратификацией в Конгрессе. Программы

всеобщего медицинского страхования, также уход Ростенковски с поста председателя

Бюджетного комитета из-за обвинений в злоупотреблениях, привели к затягиванию

процесса. Между тем, с ратификацией существовали серьёзные проблемы, особенно из-за

намерения Кантора предоставить соглашения в ходе Уругвайского раунда в пакете вместе

с пересмотром антидемпингового законодательства и предоставлением ускоренной

процедуры торговых переговоров до 2001 года.[297] Постепенно росло недовольство

образованием ВТО в принципе, как представляющего угрозу для «государственного

суверенитета» США, приведя в один лагерь Р. Надера, П. Бьюкенена, Р. Перо,

Дж. Хелмса, готовившегося после выборов в Конгресс стать во главе сенатского комитета

427

по международным отношениям.

Особенно неоднозначной ратификация стала выглядеть после выборов в Конгресс

8 ноября, радикально изменивших политический ландшафт в Вашингтоне. Республиканцы

победили и в Сенате, и в Палате представителей, превратив администрацию в «хромую

утку», вынужденную по каждому серьёзному решению с трудом добиваться одобрения

Р. Доула и Н. Гингрича, лидеров большинства на Капиталийском холме. Учитывая

двойственную позицию Доула, который пытался заработать дополнительные

политические очки и выторговывал новые уступки, перспективы в Конгрессе не

представлялись для команды Клинтона слишком радужными.[298]

В Белом доме с беспокойством ждали голосования, назначенного на 29 ноября в

Палате представителей и 1 декабря в Сенате, и активно использовали внешние аргументы.

Кристофер активно призывал членов Конгресса «выбрать торговлю, рост и рабочие

места» и отметил важность ратификации странами АТР для начала работы ВТО в январе

1995 года. [299] Во время министерской конференции в Джакарте госсекретарь заверил

американскую общественность, что все лидеры и представители АТЭС, с которыми ему

удалось пообщаться, с нетерпением ожидают одобрения Уругвайского раунда в США,

чтобы «экономический рост в АТР мог продолжиться».[300] Кантор надеялся на повторение

«хет-трика» предыдущего сезона, выражая уверенность, что после Богора последует

успешное голосование в Конгрессе, что в свою очередь создаст необходимые условия для

прорывных решений на саммите Америк 9-11 декабря, новой инициативе Клинтона,

направленной на интеграцию всего Западного полушария.[301]

Непосредственные предложения американских дипломатов для АТЭС включали в

себя меры по переводу форума с правительственного на микроуровень с привлечением

частной инициативы. Кристофер высказался за преобразование Азиатско-Тихоокеанского

Делового Форума, который должен был стать каналом коммуникации министров и бизнес

кругов, в постоянный орган. Второе предложение касалось организации встречи

министров транспорта в США с изучением инфраструктурных нужд региона. Третье

касалось создания Азиатско-Тихоокеанского Образовательного Фонда, международной

некоммерческой организации координирующей все проекты АТЭС в области образования

432

и развития людских ресурсов.

В ноябре 1994 года в Богоре в Индонезии собрались лидеры всех стран АТЭС, за

исключением президента Тайваня. На этот раз даже Махатхир приехал на саммит, не

пожелав портить с Сухарто отношения. АТЭС пополнилось также новым членом — Чили.

Во время дискуссий обсуждались различные вопросы сотрудничества, включая

традиционные сферы развития людских ресурсов, инфраструктуры, трансферта

технологий.

Саммит в Богоре стал еще более красочным, чем предыдущий, из-за идеи Сухарто

продемонстрировать единство и разнообразие культур Тихого океана с помощью

индонезийских костюмов-«батиков». Лидеры АТЭС сделали групповое фото,

облачившись в национальные одежды принимающей страны, немало обрадовав

журналистов, и заложили один из самых теле- и фотогеничных ритуалов форума.[302]

Основной темой Богора стал переход от консультаций к целенаправленному

движению в сторону либерализации торговли. Богорская декларация лидеров, признав

«растущую взаимозависимость сообщества азиатско-тихоокеанских экономик»,

провозгласила целью свободу торговли и инвестиций к 2010 году для развитых стран и

2020 году для развивающихся, что, несмотря на всю отдалённость этих дат, давало

процессу АТЭС направление и цель, консолидируя и мобилизуя форум как институт.[303]

Помимо того, что при согласовании декларации существовали разногласия по

поводу сроков и приведения конкретных экономик к тому или иному ориентиру

(например, Ким Ён Сам утверждал, что Южная Корея должна быть причислена к рангу

развитых стран и провести либерализацию к 2010 году), возникли разногласия и по

поводу основной идеи саммита. Прежде всего, против декларации выступил лидер

Малайзии, несмотря на приезд, не ставший более уступчивым. Махатхир отстаивал

позицию в духе прежней политики АСЕАН, но оказался в одиночестве. По итогам

саммита Малайзия вынуждена была распространить собственную интерпретацию

декларации, в которой указывается, что Куала-Лумпур поддерживает только дальнейшую

одностороннюю либерализацию (т.е. по собственному усмотрению), при этом,

либерализация не должна привести к созданию торгового блока, и требования взаимных

уступок от не-членов быть не должно. Согласно этим пунктам, сроки 2010 и 2020 года не

являются обязательными, а решения в АТЭС должны приниматься на основе консенсуса.

Кроме того, Махатхир предложил завершить работу Группы именитых лиц, как

выполнившей свою миссию.[304]

Важным моментом стала интеграция предложений США о привлечении частного

сектора и исследовании инфраструктурных нужд в более широкий контекст проблем

развития, впервые заявленных в качестве одной из форума. Программы сотрудничества в

этой области должны были включать развитие людских ресурсов (образование, обучение

и особенно повышение квалификации работников), формирование центров изучения

АТЭС, трансферт технологий, помощь среднему и малому бизнесу, улучшение

инфраструктуры (в энергетике транспорте, телекоммуникациях, информационной и

туристической сферах)[305]

Богорская декларация сыграла роль фундамента, на котором зиждилась

последующая эволюция АТЭС. В то же время, она явилась определённым разрывом с

идеологией первых лет форума. Как говорила в марте 1994 года малазийский министр

торговли и промышленности Рафида Азиз: «АТЭС медленно поворачивается в сторону от

того, как он замышлялся, принимая во внимание, что он образовался как свободный

форум для консультаций».[306]Действительно, Богор заявляя общие и конкретные цели,

превращал организацию в площадку для переговоров, в некоторой степени

напоминающую ГАТТ, с его принципами, правилами и жестким торгом.

Вашингтон достиг своих целей по консолидации АТЭС и формированию его

повестки, институционализацип межправительственного сотрудничества и интеграции в

эти институты США.

Во многом успех был обеспечен подрывом единства АСЕАН. Сделав Сухарто

центром внимания на саммите «Большой семерки» в 1993 году и в Богоре, Вашингтон

усилил влияние и самомнение Джакарты и заставил её действовать в своих интересах.

Голос недовольной Малайзии был заглушён.

Сиэтл и Богор, кроме окончательной консолидации целей сотрудничества, положили

конец конфликту «Севера» и «Юга» в АТЭС. Благодаря разделению «Юга», принципы

«Севера» па некоторое время восторжествовали и до сих пор в значительной мере

определяют облик форума. В то же время, это не стало началом бесконфликтного

функционирования АТЭС. Уже в 1994 году и особенно на следующем саммите в Осаке в

1995 году стали проявляться признаки не менее острого конфликта между «азиатскими» и

«западными» членами, который уже был связан не с различием в уровнях развития, а с

другими факторами.

Институциональная консолидация АТЭС, как режима торговой либерализации,

начатая в Сиэтле и Богоре, была частью «тройной игры» Вашингтона, нацеленной на

завершение Уругвайского раунда. Сложности, возникшие в ходе многосторонних

переговоров, укладываются в модель «уговаривания» теории игр, для решения которых

необходимо было создание достоверной угрозы перехода к регионализму, что и было

осуществлено. По многочисленным свидетельствам подобная тактика возымела действие

на европейских партнёров и привела к успешному окончанию переговоров и образованию

ВТО. После Уругвайского раунда функцию локомотива для АТЭС планировалось

перевести на постоянные рельсы и осуществлять с помощью либерализации с

использованием взаимных уступок (Бергстен) или одностороннего и добровольного

снятия барьеров (Гарно и Драйсдэйл).