Методология.  

являются большим достижением отечественной науки, и её открытия, как в изучении"

АТЭС, так и в общетеоретическом плане активно используются в нашей работе.

менее, из-за особенностей темы, методология исследования только отчасти исходит из

предложенных абстрактных моделей объективной реальности и ближе подходу, который

Кокошин описывает, как ментальный.[81]В данном диссертационном исследовании акцент

на изучении ментальности является вторичным, первостепенное же значение имеет то, что

мировая политика рассматривается с точки зрения субъекта, а не умозрительной

системы.

В центре диссертации стоит проблема политики конкретного государства, причём

наиболее мощного в международной системе в рассматриваемый период, возможности

которого по формированию архитектуры отношений превосходили потенциал других

акторов — суверенных государств или транснациональных сил. Данный угол зрения, где

есть место анализу стратегии, дипломатии, роли личности, рычагов воздействия,

позволяет не только отстраненно обозреть эволюцию международной среды, но и

увидеть способы её изменения или даже формирования, глубже понять её архитектуру и

функционирование. Как отмечал еще Р. Кохэйн, отталкиваясь от микроэкономической

теории, «ситуационный детерминизм», диктуемый системным подходом, является

объяснением только в условиях чистой монополии или чистой конкуренции. При

олигополии или «монополистической конкуренции», которым можно уподобить

международные отношения, у действующего лица появляется выбор стратегии

поведения.[82] В то же время, как показывают упоминавшиеся выше исследования, эта

стратегия осуществляется в рамках существующей системы и структурных связей, успех

же внешней политики государства зависит, прежде всего, от возможностей его влияния на

структуру связей.

ясное представление о механизмах управления мирополитическими процессами, которые

в свою очередь оказывают решающее влияние на систему.

Акцент на субъективном факторе возвращает нас в русло анализа политики в

категориях поведения великих держав, в несколько архаичную парадигму классического

реализма Г. Моргентау. Интеллектуальные истоки данного направления берут своё начало

также в реалистической тенденции советской марксистской науки, которая наметилась

после публикации письма И.В. Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика русского

царизма» 1934 года и практически стала господствующей в 1930-Г950-Х годах.[83] В письме

лидер СССР обратил внимание на переоценку основоположником марксизма

идеологического фактора и вследствие этого демонизации внешней политики Российской

империи, как «последней твердыни общеевропейской реакции». В противоположность

Энгельсу, Сталин указывал на значение империалистической борьбы за колонии, рынки

сбыта, источники сырья в происхождении политических конфликтов, т.е. дал

реалистическую интерпретацию с учётом марксистского акцента на экономике.

Данная тенденция, (по сути, убеждённость, что мировую политику делают великие

державы), оценивавшая историю международных отношений с точки зрения главных

действующих лиц, имплицитно присутствовала в советской науке наряду с

марксистскими интерпретациями. Она получила блестящее начало в «Истории

дипломатии» под ред. В.П. Потемкина (1941-1945), «Истории дипломатии» под ред. А.А.

Громыко, работах Е.В. Тарле, JI.H. Иванова, В.М. Хвостова, A.JI. Нарочницкого, Л.И.

Зубок, А.С. Ерусалимского и др. международников. В исследованиях большинства

авторов взаимоотношения капиталистических стран (т.е. практически всех ключевых

акторов, за исключением СССР), руководимых хищными империалистическими

интересами, предстают как цепь столкновений за власть, силу и материальные выгоды —

картина, вполне в духе Моргентау.

у Фукидида) считаем возможным применить и в нашей диссертации, с учётом серьёзных

уточнений и модернизации, которой требует достигнутый общий уровень развития

гуманитарных наук.

Наиболее слабым местом данной парадигмы,' сделавшей её во многом неадекватной

реалиям послевоенного времени, является идеологизированное понимание «интересов»,

руководящих поведением государств.[84] Внеисторическое или формационное восприятие

устремлений игроков не могло объяснить и тем более предсказать факт тесной военно-

политической и экономической интеграции развитых капиталистических стран во второй

половине XX века и другие фундаментальные явления мировой политики. [85]Невозможность объяснения новых процессов в рамках материалистического понимания

интересов (как в марксизме, так и в реализме) вызвала к жизни теорию гегемонистской

стабильности, грамшианское «учение о гегемонии», неолиберальную теорию режимов, с

одной стороны, и советскую теорию капиталистической интеграции, с другой.

Значительной помощью в объяснении поведения субъекта может стать

сфокусированный анализ условий формирования интересов игроков, выбора средств их

достижения, закономерностей при столкновении со стратегиями иных участников. В этой

связи уже отмечалась критика упрощенческой марксистской трактовки идеологии

знаменитым американским антропологом К. Гирцем. Он сам, как и семиотическая школа в

СССР (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский), не противостоявшая открыто марксизму, но

исподволь формировавшая альтернативную концептуальную базу, рассматривали

идеологию, как систему семиотических механизмов. Согласно этим взглядам, именно

подобные «символические сети» культуры организовывают идеологические системы и

регулируют поведенческие стратегии. Как показали перечисленные исследователи на

материалах древнерусской и российско-имперской истории, поведение акторов может

быть адекватно воспринято только в контексте их собственной системы координат.[86]Многие действия субъектов совершенно не могут быть поняты вне их идейно-культурно

контекста, даже те, которые кажутся нам очевидными и понятными, без изучения

семиотического поля, могут быть интерпретированы превратно.

Соответственно, формирование стратегии (как совокупности целей и средств) США в

отношении АТЭС в данном исследовании изучается на фоне мозаики общих

представлений американской элиты о месте и роли их страны в мире, реконструкции

логики действий во внешней политике, экономике и других сферах. По сути, вся

международная политика представляет собой процесс коммуникации, где стороны

обмениваются «знаками», под которыми можно понимать и поведение, и риторику, и

жесты.

информация интерпретируется субъектами с помощью их собственных «кодов», которые

могут не совпадать, а следственно может не совпадать понимание сторонами одних и тех

же жестов, действий, процессов. [87] В связи со значением, которое в этом свете

приобретает коммуникация, в диссертационном исследовании приоритетное внимание

уделяется публичной дипломатии Белого дома и также обсуждениям тем, касающихся

АТЭС, в Конгрессе, на международных конференциях, в академических кругах, прессе.

Высказывавшиеся мнения не всегда оказывали непосредственное влияние на ход вещей,

но во многом позволили восстановить семиотическое пространство американской " ' \

политики.

Следует отметить, что интерес к изучению роли субъектов в мировой политике и

внешнеполитических взглядов элит в российской науке увеличивается. Учёные ИСКР АН

(Института США и Канады) — 3. О. Кондратьева, М.А. Портной, В.Г. Курьеров, Р.И.

Соколова, A.M. Меньшикова, Е.В. Емельянов провели исследование механизмов влияния

Вашингтона на международную экономическую систему.[88] Постепенно растёт осознание

важности изучения проблем интересов, стратегии, интерпретации поведения государств,

увеличивается количество работ направленно или имплицитно ориентированных на

изучение дискурса и семиотики международных отношений.

В последнее время внимание российских учёных всё больше привлекают темы,

которые можно отнести к ментальному подходу. Исследовались стратегическая культура

субъектов и её связь со стратегическим управлением, восприятие внешнеполитической

роли России в мире (А.А. Кокошин), дискурс политического и академического сообществ

США (Т.А. Шаклеина, А.И. Уткин), анализ официальной пропаганды властей КНР (Ю.М.

Галенович), несоответствие семиотических систем России и США и связанные с этим

проблемы понимания (И.А.

внешнеполитического сознания (Н.А. Косолапое).[89]

Представленное в данном исследовании семиотическое понимание стратегии

»

Вашингтона, как думается, позволяет избежать упрощений и связанных с ними ошибок.

Однако после прозрений К. Уолтца, теории игр и системно-структурного подхода не

продуктивно ограничиваться анализом исключительно внешней политики, необходимо

определить также отношение актора (агента) к системе.

Если оставаться на точке зрения субъекта, но при этом принять во внимание

перечисленные открытия, между уровнем анализа внешней политики государств и

уровнем анализа структуры международных отношений в целом (как объективной

конфигурации материальных потенциалов), появляется новый уровень — взаимодействия

государств (или «микроструктуры» в терминологии американского конструктивиста А.

Вендта). Данное измерение включает в себя как «изучение качеств и свойств субъекта,

так и структуру их взаимодействия, которая определяется конфигурацией желаний,

убеждений, стратегий и возможностей сторон».[90] Важно то, что качества субъектов сами

по себе не могут объяснить результатов этого взаимодействия, но сама структура

ситуации задает определенный результат. Примеры в изобилии предоставляются теорией

игр. Знаменитая ДЗ вполне иллюстрирует то, как взаимодействие стратегий,

предпочтений и обстановки может предопределять не желаемый игроками изначально

исход (если они действуют рационально и в собственных интересах).

В отличие от подхода Уолтца, в рамках которого всё подчиняется логике анархии и

баланса сил, данный уровень анализа не претендует на объективность (т.е. независимость

от субъекта) и универсальность. Если предпочтения одного из игроков или контекст

меняются, ситуация преобразовывается.

Отсюда вытекает значение международных институтов не только для решения

проблем взаимодействия, но и для изменения контекста ситуаций, предпочтений

партнёров, т.е.

Исследование закономерностей взаимодействия является важным для понимания

проблем международного сотрудничества, хотя оно и не заменяет и, тем более, не

отменяет системно-структурного подхода и его достижений. В частности, весьма

плодотворной, как точка отсчёта, представляется описанная выше теория А.Д. Богатурова

о «пространственном» (или объектном) типе структуры международных отношений в

Восточной Азии.[91] Хотя мы не исходили из принадлежности региона ко второму типу а

priori, методология анализа взаимодействия субъекта и структуры международных

отношений или «среды», предложенная Богатуровым, была применена в диссертационном

исследовании для изучения роли политики США в отношении АТЭС, способности

Вашингтона, преодолевая сопротивление и инерцию «фоновых» (или конкурирующих)

стран, добиваться структурных изменений.

В целом, для решения задач, поставленных в диссертационном исследовании, ^

использовались самые разнообразные достижения отечественной и зарубежной теории " \

международных отношений. Принимая во внимание широкий набор, описанных выше

методов и аналитических инструментов, большое внимание в работе уделено тому, чтобы

выстроить оригинальную логически взаимосвязанную методологию.