Заключение
Рассмотрение отношений Соединенных Штатов Америки и нацистской Германии в период с октября 1938 г. по декабрь 1941 г. позволяет прийти к выводу о том, что их характер определялся рядом объективных и субъективных факторов, оказывавших влияние на развитие событий.
Они касались как непосредственно контактов двух государств, так и внутриполитической конъюнктуры (в первую очередь, американской), которая накладывала весьма заметный отпечаток на связи США и Германии.Обобщая проведенное исследование, логично сначала обратить внимание на специфику американо-германских отношений в достаточно противоречивый временной отрезок, предшествовавший началу Второй мировой войны, а затем оценить сущность отношений США и нацистского рейха в период с сентября 1939 г. до декабря 1941 г., вплоть до официального начала войны между двумя государствами.
Переходя к характеристике американо-германских отношений в период до сентября 1939 г., следует обратить особое внимание на господство изоляционизма во внешней политике Соединенных Штатов.
Агрессивный настрой государств “оси”, и прежде всего нацистской Германии, слишком долго оставался проблемой, не вызывавшей в Вашингтоне того уровня внимания, который он заслуживал. Несмотря на очевидную тревожность инспирированных рейхом международных процессов, в действиях США в течение продолжительного времени отсутствовали конкретные сигналы о несогласии с ними.
На протяжении 1938 - 1939 гг. многочисленные американские
изоляционисты продолжали настаивать на необходимости для Соединенных Штатов оставаться в стороне от любых зарубежных “склок”. Риторика такого рода находила отклик среди американцев в том смысле, что значительная часть населения продолжала поддерживать устоявшуюся внешнеполитическую доктрину.
В условиях ширившейся нацистской агрессии изоляционистский подход, замыкавший сферу государственных интересов Соединенных Штатов пределами страны, в лучшем случае - пределами Западного полушария, носил выраженный эгоистический характер.
При этом явно недооцененным, а, по существу, проигнорированным оставался тотальный деструктивный потенциал, носителем которого являлся Третий рейх, руководимый А. Гитлером.Заметим также, что американское общество в целом не было готово к тому, чтобы изменить свои взгляды и убеждения. Несмотря на то, что набирали обороты и усиливались определенные интернационалистские тенденции, влияние традиционалистов как в политических кругах США, так и среди рядовых граждан по-прежнему оставалось весьма существенным.
Изоляционисты видели в качестве основной дестабилизирующей фигуры президента Ф. Рузвельта, стремления которого становились постоянными объектами критики. Действительно, роль, которую играл глава Белого дома в американо-германских отношениях исследуемого периода, была крайне важна и значительна.
Несмотря на его первые положительные отклики на Мюнхенское соглашение, эйфория по этому поводу прошла довольно быстро. Стало очевидно, что произошедшее в столице Баварии событие не давало Соединенным Штатам никаких преимуществ и, в принципе, шло вразрез с интересами Вашингтона. Руководство США пришло к осознанию тревожного факта: надежды на долгосрочный мир в Европе эфемерны, именно там находится главный очаг международной нестабильности и источник угрозы американской безопасности[1060].
В таких условиях президент поставил вопрос об отходе от традиционных внешнеполитических доктрин. В послании Конгрессу от 4 января 1939 г. он недвусмысленно высказался насчет того, что в современных международных условиях действующее законодательство о нейтралитете не является идеальным, что возможна его трансформация. С этого момента началась борьба администрации за изменение закона о нейтралитете. На протяжении всего времени до августа 1939 г., особенно в летние месяцы, предпринимались шаги в этом направлении. Однако Конгресс, имевший в данном вопросе решающее значение, остался непреклонным, несмотря на многочисленные заявления президента и государственного секретаря, в которых делался акцент на несоответствии законодательства прежде всего интересам самих Соединенных Штатов.
Тем не менее, интернационалистские инициативы столкнулись на Капитолии с ожесточенным сопротивлением, и планам президента не суждено было воплотиться в жизнь. Допустимо вести речь о том, что на данном этапе Рузвельт потерпел ощутимое внутриполитическое поражение, так и не сумев добиться достижения своей цели - пересмотра законодательства о нейтралитете. Соответственно, его стремление к выстраиванию антинацистской внешнеполитической линии также осталось нереализованным.
В то же время, говоря о роли президента США, следует отметить его весьма успешный курс по отношению к государствам Латинской Америки, проводившийся в рамках политики “доброго соседа”. Несмотря на то, что эти страны не относились к прямым целям Третьего рейха, в них имели место процессы, связанные с экономическим и идеологическим проникновением Германии, с активизацией деятельности немецкой резидентуры. В этих условиях постановления Лимской панамериканской конференции (декабрь 1938 г.) можно отнести к безусловным достижениям Соединенных Штатов в деле их противоборства с утверждением нацизма в Западном полушарии.
Однако, принципиально важно указать, что активность главы Белого дома несла в себе изрядную долю противоречивости. Наиболее ярко она проявилась в миротворческих обращениях, адресованных А. Гитлеру. Вполне допустимо говорить о том, что к весне 1939 г. Рузвельт не мог не осознавать, что внешнеполитический курс Германии ориентирован на избавление от “оков Версаля”, на слом существовавшей системы международных отношений и ее коренную трансформацию.
В таких условиях обращение Рузвельта к Гитлеру, состоявшееся в апреле 1939 г. после очередных актов немецкой агрессии, являлось проявлением политической наивности. Фюрер, к тому моменту уже присоединивший к рейху Австрию, большую часть расчлененной Чехословакии, Клайпеду с прилегающей территорией, не мог быть тронут ни услужливостью американского президента, ни, тем более, его упоминаниями о несчастных страдальцах и их чаяниях. Он уже был фактическим хозяином положения в Центральной Европе, сосредоточив под своим контролем значительные территории, промышленный потенциал и людские ресурсы; ему не нужно было оглядываться на воззвания заокеанского лидера и на то, в какой форме они сформулированы.
Когда до начала войны в Европе оставалось менее недели, лидер США вновь выступил с обращением к Гитлеру, призывавшим решить “мирными средствами” германо-польские противоречия. С нашей точки зрения, на этот раз он очевидно осознавал, что никакого эффекта на рейхсканцлера оно не произведет; в связи с этим, вполне обоснованной выглядит оценка, согласно которой президент этим действием снимал с себя лично, да и с Америки в целом определенный моральный груз ответственности за развитие событий.
Таким образом, представляется допустимым утверждать, что Ф. Рузвельт также пытался проводить линию “умиротворения” в отношениях с гитлеровской Германией на протяжении 1938 - 1939 гг.
Как известно, Соединенные Штаты не подписывали Мюнхенское соглашение - документ, ставший прологом к европейской, а затем и к мировой трагедии, а высшие американские государственные руководители не имели в период 1938 - 1939 гг. никаких непосредственных встреч и контактов с лидерами Германии. Тем не менее, стремление США остановить экспансию Гитлера выражалось в том, чтобы рейх и его потенциальные противники и жертвы - Чехословакия и Польша улаживали свои “противоречия” за столом переговоров. Рузвельт, предлагая подобные пути, постоянно подчеркивал, что “решение всех вопросов вполне возможно” - то есть, американский президент имел в виду удовлетворение территориальных и иных притязаний Германии, но без применения оружия, без начала войны. Такая позиция вполне может быть отнесена к действиям, входящим в рамки политики умиротворения агрессора.
Что касается Германии, то, безусловно, в 1938 - 1939 гг. Соединенные Штаты не входили в орбиту ее притязаний. Другой вопрос, что экономическое и идеологическое проникновение нацизма в прочие государства Западного полушария все же имело место. США воспринимали латиноамериканский регион как территорию собственного доминирования и не мирились с тем, что Германия пытается утвердить там свои позиции. Успешная реализация Вашингтоном политики “доброго соседа” к концу 1930-ых гг.
практически свела к нулю подобные немецкие устремления, позволив при этом значительно укрепить собственные позиции в Западном полушарии.Вплоть до начала Второй мировой войны, Третий рейх был сосредоточен на решении текущих европейских задач. Соединенные Штаты при этом занимали явно периферийное место в стратегических построениях лидеров нацистского государства. Отказ Конгресса осуществить пересмотр законодательства о нейтралитете по сценарию администрации послужил для Германии достаточно убедительным подтверждением того, что за океаном по-прежнему доминируют традиционалистские подходы, связанные с невовлечением в зарубежные противоречия, а интернационалистские усилия Рузвельта на данном этапе не могут встретить широкой поддержки.
Тем не менее, “европоцентризм”, присущий действиям и расчетам нацистов, также вызывал озабоченность американского руководства. Рузвельт понимал, что даже если бы рейхсканцлер в своих экспансионистских планах ограничился исключительно европейскими территориями, то непосредственное влияние произошедших изменений на Соединенные Штаты все равно оказалось бы колоссальным. Еще до начала войны Рузвельт произнес, обращаясь к Г. Икесу: “Гитлеру не надо будет захватывать всю Европу, чтобы значительно ухудшить наше экономическое положение” [1061] . И это вполне соответствовало действительности. Германия, утвердившись в Центральной и Восточной Европе, стала бы определяющим силовым фактором в Старом свете. А поражения Франции и Великобритании, которые вполне могли последовать за этим, еще более усугубили бы ситуацию. Связи с европейскими демократиями - экономические, политические, идеологические - при таком развитии событий неминуемо оказывались ликвидированными. Естественно, что подобный расклад наносил мощнейший удар по государственным интересам Соединенных Штатов.
Следует подчеркнуть, что характер отношений США и Германии накануне Второй мировой войны не отличался устойчивостью и стабильностью. Общее осуждение нацизма как такового, ярое неприятие антисемитских проявлений, отзыв посла, введение повышенных таможенных тарифов на немецкие товары соседствовали в действиях Соединенных Штатов с довольно пассивной внешнеполитической позицией, воздержанием от решительных актов противостояния планам Берлина, выдвижением инициатив по фактическому умиротворению рейха.
По меткому замечанию Г.Н. Севостьянова, “Вашингтон выжидал, наблюдая за барометром мировой политической жизни”[1062]. В то время, когда Германия на протяжении 1938 - 1939 гг. по-своему перекраивала политическую карту Европы, Белый дом ограничивался лишь призывами к “решению спорных вопросов мирными средствами”, на которые фюрер практически не обращал внимания, планомерно занимаясь предметным решением своих стратегических задач.Эффективный метод противостояния гитлеризму заключался в следовании принципам интернационализма и международного сотрудничества. Однако, в критические предвоенные годы Соединенные Штаты продолжали
руководствоваться стремительно устаревавшими внешнеполитическими
доктринами, намереваясь остаться в стороне от надвигавшегося масштабного конфликта, обособиться от происходивших тревожных процессов.
В одной из своих работ классик политического реализма Ганс Моргентау указывал, что “внешняя политика, не учитывающая государственный интерес, обречена на провал”[1063]. С нашей точки зрения, подобное определение вполне может быть отнесено к сущности внешнеполитического курса США в отношении нацистской Германии, проводимого вплоть до начала Второй мировой войны. В сложившейся к осени 1939 г. международной обстановке изоляционизм не являлся и не мог являться панацеей, способной обеспечить стране уверенное и безопасное будущее. Американский государственный интерес начинал диктовать отчетливую необходимость выработки обновленного подхода к разворачивавшимся событиям.
Начало Второй мировой войны стало событием, наложившим заметный отпечаток на американо-германские отношения. Осознанный к тому моменту антагонизм собственных интересов и целей с интересами и целями Германии побуждал руководство Соединенных Штатов к осуществлению действий, ориентированных на помощь вовлеченным в борьбу с гитлеризмом европейских демократий.
Состоявшаяся в ноябре 1939 г. по сценарию администрации трансформация законодательства о нейтралитете, позволившая Великобритании и Франции приобретать в США военные товары на основе принципа “кэш-энд-кэрри” представляла собой акт, направленный против нацистской Германии и ее устремлений.
Третий рейх, что вполне логично, воспринял произошедшее в сугубо негативном ключе. Бывший посол в Соединенных Штатах Г. Дикгоф впоследствии отмечал: “С этого момента не могло быть сомнений в том, что данная мера была ориентирована исключительно против Германии. От нейтралитета Соединенных Штатов осталось лишь название”[1064].
Однако, наряду с этим, справедливо будет подчеркнуть, что и после начала Второй мировой войны Соединенные Штаты на протяжении некоторого времени продолжали испытывать определенные надежды на реализацию курса, связанного с возможностью “замирения” Германии. Этот курс выражался как в санкционировании (пусть, и с определенными особенностями) миссии в Германию нефтяного магната У.Р. Дэвиса осенью 1939 г. и поддержке миротворческих усилий крупного бизнесмена Дж. Муни весной 1940 г., так и в официальном турне по европейским столицам заместителя государственного секретаря США С. Уэллеса, состоявшемся в феврале-марте 1940 г.
Тем не менее, по результатам миссии Уэллеса американское руководство было поставлено перед фактом, что установление в скором времени в Европе длительного мира не реалистично и что нацистская Германия не намерена отказываться от проведения агрессивной экспансионистской линии. Последовавшие вскоре атаки на Данию и Норвегию послужили этому наглядным подтверждением.
Еще более европейская ситуация усугубилась вследствие нападения Германии на Бельгию, Голландию, Люксембург и превращения “странной войны” с армиями Франции и Великобритании в полномасштабные боевые действия. Произошедшие спустя непродолжительное время падение Парижа и капитуляция Франции являлись для Вашингтона в высшей степени тревожными событиями. 80 % состава американского Генерального штаба были убеждены, что и Британию ожидает аналогичная участь [1065] . Гитлер был готов обрушить военную мощь Германии на Великобританию, оставшуюся, по сути, последним союзником США в Европе. Перспектива ее разгрома с последующим переходом ресурсов и флота в руки нацистов воспринималась Вашингтоном с ощутимым беспокойством.
В свою очередь, в течение 1940 г. Третий рейх также активизировал свою деятельность в направлении Соединенных Штатов. Важнейший германский интерес состоял в том, чтобы не допустить вовлечения Америки в войну, а также попытаться повлиять на минимизацию объемов помощи, предоставляемой Лондону.
С одной стороны, главари рейха стремились усыпить бдительность американцев, еще раз подтвердив, что Германия не имеет никаких враждебных намерений в отношении Западного полушария, с другой - инспирировать через своих агентов изоляционистские выступления в печати, по радио, в конгрессе, на съездах республиканской и демократической партий[1066].
Нацистский фюрер А. Гитлер, сознававший невыгодность активной внешней политики Соединенных Штатов для реализации стратегии Третьего рейха, в интервью К. фон Виганду в июне 1940 г. прямым текстом говорил о том, что Вашингтону не следует принимать деятельное участие в делах Старого света, а также уверял, что нацистской опасности для Западного полушария нет и быть не может.
Однако, признать итоги этих усилий успешными для Германии не представляется возможным. В США осуществлялось наращивание
обороноспособности страны; кроме того, ширились военные и экономические связи с латиноамериканскими государствами. И, несомненно, Вашингтон при этом продолжал сочетать внимание к Западному полушарию с оказанием помощи Великобритании, находившейся в весьма затруднительном положении.
Заключенное 2 сентября 1940 г. американо-британское соглашение “эсминцы в обмен на базы” фактически привело к тому, что Соединенные Штаты обрели статус невоюющего союзника Великобритании. Рузвельт прекрасно понимал неординарность данной меры: работая над проектом соглашения, он говорил своему личному секретарю Г. Талли: “Конгресс обезумеет от этого”, но добавлял, что ее откладывание может стать “фатальным”[1067] [1068]. Аналогичную точку зрения выражал С. Уэллес: “Если бы не сентябрьское соглашение, Англия была г „1087 бы сокрушена еще до наступления зимы” . Следующим важным шагом США, направленным против Германии, стало принятие закона о ленд-лизе. Его роль была крайне значительна как для самих Соединенных Штатов, так и для Великобритании. Вашингтон за счет предоставления столь нужных Лондону вооружения, снаряжения и сырья по- прежнему “отодвигал” приближение войны к Западному полушарию, которое с большой долей вероятности последовало бы за падением Британии, а Лондон, в свою очередь, продолжал сопротивляться ожесточенному натиску нацистской Германии, давая США возможность и время для выстраивания и укрепления собственной обороны. Собственно, именно об этом 9 февраля 1941 г., за месяц до принятия закона о ленд-лизе, просто и четко говорил в своем выступлении британский премьер-министр У. Черчилль: “Дайте нам инструменты, и мы „1088 завершим дело . Комментируя впоследствии принятие закона о ленд-лизе, известный нацистский публицист В. Шенеман отмечал, что “оно покончило с политикой изоляционизма и нейтралитета Соединенных Штатов и превратило доктрину Монро в абсурд” [1069] [1070]. Действительно, ленд-лиз представлял собой очередную меру, носившую антигерманский характер. США подтверждали свой курс на оказание помощи Великобритании, более того, эта помощь интенсифицировалась и увеличивалась. Вашингтон, несмотря на крайне тяжелое положение Лондона, не только не отказался от поддержки англичан, но и продемонстрировал свой принципиальный настрой. Проявлявшийся “американский фактор” начинал вносить свои коррективы в реализацию гитлеровских планов установления тотального доминирования в Старом свете. Нападение Германии на Советский Союз в июне 1941 г. стало весьма значительной проблемой в отношении Соединенных Штатов к действиям Третьего рейха и к европейской войне. Однако, восприятие нацизма в качестве силы, представлявшей опасность не только для коммунизма, но и для демократии, способствовало определению американских приоритетов в изменившейся обстановке. Несмотря на то, что в суждениях ряда изоляционистов по-прежнему превалировали идеи о невмешательстве в “европейскую схватку” и выжидательном наблюдении за развитием ситуации, общий ход событий постепенно обусловил укрепление мнения о необходимости взаимодействия с Советским Союзом в условиях ширившейся гитлеровской агрессии. Осознание серьезности угрозы, с которой Соединенные Штаты могли столкнуться в случае поражения русских, побуждало к активизации поиска способов, позволявших избежать подобного сценария. В сложившихся обстоятельствах оказание помощи СССР в его борьбе с Третьим рейхом являлось логичным действием, непосредственно отвечавшим интересам и нуждам Соединенных Штатов. Между двумя государствами, выступавшими в роли противников деструктивной нацистской политики, начался процесс налаживания рационального сотрудничества. Ориентация на совместное противодействие гитлеризму обусловила складывание союзнических отношений между США и СССР в годы Второй мировой войны. В этом плане весьма показательным представляется изменение оценок, произошедшее применительно к германо-советскому противостоянию на страницах одной из ведущих газет США - “Вашингтон Пост”. Так, 4 июля 1941 г. она писала, что “песенка Сталина спета”[1071], а уже 22 июля 1941 г. в ней можно было встретить суждение о том, что “сила русского сопротивления удивила мир”[1072]. Что касается непосредственного отношения Германии к Соединенным Штатам и занятой ими позиции в этот период времени, то оно было выражено рейхсканцлером А. Гитлером 25 июля 1941 г. во время совещания с командующим кригсмарине Э. Редером. Гитлер заявил, что не хочет, чтобы Америка объявила Германии войну, пока не завершится Восточная кампания. После ее предполагавшегося победного окончания фюрер оставил за собой право “предпринять серьезные действия и против США” [1073] . Недвусмысленное разъяснение этой тактики последовало от Гитлера спустя три месяца, 26 октября 1941 г. Тогда он отметил: “Нелепо думать о мировой политике, пока не контролируешь весь континент... Став хозяевами Европы, мы обретем господствующее положение в мире. 130 миллионов людей в рейхе, 90 миллионов - на Украине. Добавим к этому другие государства Новой Европы, и нас будет 400 миллионов в сравнении со 130 миллионами американцев”[1074]. Как представляется, эта ремарка была произнесена фюрером в первую очередь с целью еще раз подчеркнуть приоритет и насущность решения континентальных задач. Гипотетическое преимущество, которым мог бы обладать Третий рейх в случае возможного последующего столкновения с Соединенными Штатами, представлялось возможным заработать, лишь одержав победы на Западе и Востоке. Тем временем, заметно обострились непосредственные отношения США и нацистской Германии - осенью 1941 г. оба государства вступили в состояние “необъявленной войны”. Неоднократные инциденты на атлантических просторах, в том числе с многочисленными жертвами среди американских моряков, являлись свидетельством существенного усложнения ситуации. Согласно мнению командующего подводным флотом Германии гросс- адмирала К. Деница, Соединенные Штаты de facto вступили в войну с Германией в Атлантике в начале сентября 1941 г.[1075] Дениц пришел к подобному выводу вследствие озвученного вскоре после инцидента с эсминцем “Грир” приказа президента Ф. Рузвельта, позволявшего атаковать вражеские корабли, появлявшиеся в морской “зоне безопасности” США. По оценке одного из ведущих пропагандистов Третьего рейха Ф. Бербера, этот приказ представлял собой “надругательство над нейтралитетом, и, более того, начало ведения прямых военных действий против Германии” [1076] . Проявляя готовность к отстаиванию своих интересов при помощи оружия, Соединенные Штаты расстраивали сложившуюся “картину мира” нацистов, всерьез рассчитывавших на пассивность Америки, пусть и перед лицом происходивших трагических событий. Произошедшая вскоре отмена ключевых положений морально изжившего себя закона о нейтралитете являлась важной победой Рузвельта над изоляционистами, упорно продолжавшими наиболее насущной проблемой государства разрешение внутриполитических задач. Несмотря на в целом неблагоприятную для Третьего рейха позицию, занятую в этот период Соединенными Штатами, его деструктивный потенциал по-прежнему оставался крайне высоким. Исходя из этого факта, 12 ноября 1941 г. Г. Гопкинс в частном письме указывал на отсутствие уверенности в том, что “США смогут одолеть Гитлера лишь посредством осуществления программы ленд-лиза . Допустимо утверждать, что данное мнение, пусть и выраженное в неформальном порядке, вполне соответствовало общему настрою администрации Ф. Рузвельта в отношении нацистской Германии в свете ширившейся европейской войны и кровопролитных инцидентов, происходивших в Атлантике. Война между Германией и Соединенными Штатами, официально начавшаяся 11 декабря 1941 г., представляла собой логичный исход как развития собственно их двусторонних отношений на протяжении нескольких предшествовавших лет, так и общей международной ситуации, сложившейся к тому времени. Роль нападения Японии на Перл-Харбор при этом была весьма важна, но она не являлась единственным определяющим фактором, повлиявшим на решение А. Гитлера объявить войну США. Ни сам фюрер, ни кто-либо из немецких политиков и дипломатов не был заранее проинформирован японской стороной о грядущей атаке на базу американского Тихоокеанского флота. Перл-Харбор стал своего рода откровением, сюрпризом для высшего руководства Третьего рейха. Тем не менее, он не мог быть не использован Гитлером в немецких интересах. Ознаменованный советским контрнаступлением под Москвой провал попытки добиться стремительной победы на Востоке свидетельствовал о крахе плана “Барбаросса”, реализация которого занимала принципиально важное место в стратегических построениях фюрера. Операция, которую он представлял как последовательность блицев, стала войной на истощение [1077] [1078]. Именно поэтому внезапный японский удар по Перл-Харбору Гитлер воспринял как неожиданность, которая не только являлась благоприятной, но могла стать еще и выгодной для Германии. Характеризуя в мае 1942 г. дни мощнейшего контрнаступления Красной армии, нацистский фюрер расценивал атаку на Перл- Харбор как “исключительно ценную для нас, хотя бы только из-за даты”, добавляя, что она произошла в момент, “когда превратности русской зимы самым тяжелым образом угнетали боевой дух нашего народа”[1079] [1080]. Касаясь причин, побудивших Гитлера к объявлению войны заокеанской державе, следует упомянуть и про заявление, сделанное бывшим министром иностранных дел Германии И. фон Риббентропом на Нюрнбергском трибунале. По его свидетельству, Гитлер также исходил из того, что “Соединенные Штаты уже вели огонь по немецким кораблям и практически создали состояние 1099 войны” В свою очередь, американские руководители и после сокрушительного удара по Перл-Харбору не забывали, что основным врагом все же являлась не Япония, а Германия, ранее уклонявшаяся от столкновений. Тем не менее, сам Рузвельт не форсировал ситуацию и не спешил с объявлением войны Третьему рейху. Выжидательная позиция главы Белого дома в эти дни была обусловлена тем, что из перехваченной германо-японской дипломатической переписки ему было доподлинно известно о подготовке соглашения между Берлином, Римом и Токио, согласно условиям которого после возможного нападения Японии на Америку европейские государства “оси” также вступали бы в войну с Соединенными Штатами. Кроме этого, Рузвельт исходил из сугубо утилитарных соображений. Они заключались в том, что “Япония была реальным врагом, ударившим по Перл- Харбору, а Германия и Италия, в свою очередь, не совершили к тому времени в отношении США ничего сопоставимого с этим актом агрессии”[1081]. Исходя их данного факта, весьма вероятной представлялась возможность того, что Конгресс не поддержал бы объявление войны Третьему рейху. Американскому руководству требовалось выдержать непродолжительный, но напряженный отрезок времени, чтобы Берлин первым пошёл на решительное обострение двусторонних отношений, заявив о начале войны с Вашингтоном. Расчет американской администрации оказался верным и полностью оправдал себя. 11 декабря 1941 г. А. Гитлер произнес ожидавшиеся слова. В тот же день Конгресс США единогласно выступил за объявление войны Германии. Таким образом, длительная политическая, дипломатическая и идеологическая конфронтация двух государств приобрела статус официального военного противостояния.