Время безграничного влияния княжеской власти
Эпоха церковных споров определенно завершилась, разве что сохранялась иллюзия ее продолжения, поскольку еще имела силу религиозная нетерпимость и широкую известность получали переходы известных личностей из одной веры в другую.
В границах тех или иных конфессий обнаруживается, что религиозные идеи уже утратили свое господство над миром; каби- [101] нетная политика, полностью следующая профанным интересам, не только вытесняет духовные устремления, но и превосходит по своему воздействию конституционально-светские и сословные начала (исключая Англию). Дворянство способно утверждать свою политическую значимость уже в значительно меньшей мере и повсюду ищет для себя лишь напыщенных, исключительных форм самовыражения.
Мало кто обращает внимание на то обстоятельство, что и Рим заново секуляризовался. Начиная с Александра VI папы полностью потеряли свой вес в европейской политике; их значимость не выходила за границы, созданные церковным государством. Лишь против Вестфальского мира Рим выразил свой бессильный протест. Далее, забывают, что и иезуиты направляют свои усилия лишь на приобретение власти и собственности и ориентируются прежде всего на интересы тех стран, где они живут. Правда, даже если бы дело обстояло совсем по-иному, деспотизм кабинетной политики и султанизм все равно взяли бы верх и подчинили бы искусство, красоту и всякую высшую форму жизни своим целям — как на протестантской, так и на католической стороне. (К сожалению, это не мешает проявлениям нетолерантности в некоторых странах, где единство веры считается политически приемлемым. Его можно рассматривать в качестве выражения своего рода негативной религиозности, сводящейся, по существу, к праву ненавидеть других.)
Но неизбежным выводом из сложившегося положении вещей, характеризующегося господством абсолютистской идеи, стало первенство одного государства. Внутренне это соответствует необходимым законам деспотизма, который для укрепления своей власти внутри страны стремится властно утвердиться и во внешних отношениях.
Насколько уверенно стремилась в прошлом представить себя в таком качестве Испания, настолько же определенно должна была делать это в названное время и Франция, которая была тогда в определенном смысле бесконечно более могущественным государством, чем сейчас, со значительно более сильной армией - по средним подсчетам, она составляла около 120 000 солдат. Этому способствовало то, что Россия и Северная Америка еще не существовали для европейской политики, Бранденбург был не могущественнее Саксонии, Австрия (а долгое время и Англия) устранились в результате подкупа их министров, а Испания была безмерно слаба.
Внутри страны принцы, клир, знать, парламент до этих пор выдавали себя за государство, а буржуазия и тем более массы народа еще не могли претендовать на это. Всякое проявление корпоративных начал, преимущественных прав, политической организованности и тому подобного закономерно попадало в руки беспринципных принцев. Людовик и сказал тогда: «L’etat c’est moi».
Конфессиональная принадлежность роли не играет. Если не говорить об Англии, то протестантские князья стали деспотами не в меньшей мере, чем католические, а в конфессиональном плане и те и другие были одинаково нетерпимыми. Они заместили полномочия католических князей на совершение клятвопреступления и на другие подозрительные деяния своими собственными прерогативами.
Протестантская аристократия со своей стороны (шведская и другие) не только высасывает из народа соки, подобно католической, но даже превосходит ее своим бесстыдством.
104.