Церковь
Христианство как таковое превзошло классическое и иное язычество с его лишенными святости богами, с его ориентацией на уже исчезнувшее городское население, на достигнутую в конце завершенность поэзии и литературы, его самообвинением в существовании всеобщей злобы и т.
д.Но самым удивительным является тот факт, что христианство смогло принять форму внешней власти, то есть стать церковью; что впоследствии утвердились огромные, относимые к истинной вере, мировые церкви, а среди прочего — то обстоятельство, что сложился канон Священных Писаний.
Внутренним свойством христианского учения с самого начала было в высшей степени личностное отношение отдельных субъектов к христианским реалиям и доктринам. Отсюда необходимым образом возникали и различные взгляды в пределах самого раннего круга апостолов, в чем убеждает нас существование иудео-христиан и язычников-христиан. Многие разногласия проявились уже в апостольских общинах, как об этом свидетельствуют Послания апостола Павла. А после кончины апостолов проявилась опасность того, что в реальности уже не стало существовать живого авторитета, удовлетворяющего запросам людей. При этом звучал призыв к дисциплине, который не столько притягивал верующих, сколько отталкивал. Symbolum apostolicum[51] [52] берет свое начало лишь в послеапостольские времена, возможно, в качестве свидетельства веры крещеных.
Напротив, любовь, помогающая людям в общинах, и равенство перед Богом оказывали свое влияние как объединяющие силы; кроме того, факты преследования христиан стали величайшим побудительным мотивом к достижению их взаимного согласия. В противном случае мы имели бы дело с множеством сект, которые, возможно, были бы вновь поглощены язычеством.
Но наряду с этим в жизнь вторгались греческая философия, что видно на примере апостола Павла, а также восточная теософия и магия; вслед за ними утверждалась своевольно практикуемая аскеза.
Наряду с ними пытались оказать влияние и иные религии — достаточно вспомнить Симона Мага, а также выступали многие мессии — Бар-Кохба и другие.При таких обстоятельствах должно было произойти превращение первоначального христианства в мировоззрение и структуру позднеантичного мира, в языческое христианство, а затем — приспособление его к германскому и славянскому миру.
Своеобразен и сам характер христианского порыва: в нем отчетливо слышится притязание на полное вытеснение всех других религий. Можно вспомнить его бурные успехи в I в., слова Тацита, обращенные к нему: odium generis humani", и возрастающую ненависть масс. Наконец, при императоре Константине государство вынуждено было уступить христианству и волей-неволей слить воедино эту могущественную организацию со своей.
Христианское учение подстерегали свои опасности — ереси. При этом весь дуалистический гностицизм с его доктриной эонов, с разнородной пестротой и разнообразными источниками возникновения его системы можно в расчет не принимать, поскольку едва ли он был способен к образованию общины. Подобным же образом можно пройти мимо иудео-христианского сектантства, эбионитов и других (в поздние времена II в. нашей эры сюда же можно отнести и ученый круг создателей псевдоклементинской литературы). Евреи же, без сомнения, были слишком могущественны и высокомерны, чтобы заинтересоваться чем-либо подобным христианству; при гонениях язычников на христиан они имели обыкновение поощрять язычников44. Бар-Кохба тоже убивал христиан.
Сильнейшее притязание на существование собственной церкви выдвинуло манихейство, которое видело в христианстве лишь оттенок языческой теософии, пренебрегало иудаизмом, не обнаруживало никакого влияния платонизма, а наоборот, несло в себе персидский дуализм с приправой буддийских идей. Относительную жизнеспособность манихейства доказало его новое появление в средние века. Ближний Восток был тогда истинным vagina religionum[53]. Предметом для размышлений, с учетом более поздней истории, может служить состояние религиозных учений при Са- санидах, еще до появления Мухаммеда.
Наконец, около 150 года выступил монтанизм с его экстатической доктриной о пророчестве, провозгласивший начало века пара- клетов-утешителей и несший в себе новое духовное формообразование. Монтан считал себя параклетом. Секта характеризовалась строгой аскезой и фанатизмом, она представляла собой хилиасти- ческое мировоззрение. В дальнейшем монтанизм в его несколько смягченной форме оказывал свое воздействие и на Западе.
Схизмы Ипполита, Фелициссима, Новациана и Мелетия следует оценивать просто как отклонения и споры по вопросу о практике в дисциплине покаяния, с учетом личных стараний их носителей.
Более опасными были схизма по вопросу о Троице, схизмы патрипассионариев и Павла Самосатского и др.
В противовес им всем церковь оказалась способной утвердить свое единство (главное произведение этого жанра — труд Киприа- на «De unitate ecclesiae»"); наряду с этим она могла поддерживать иерархическое разделение, созывать синоды - сначала в необходимых случаях, а позже и регулярно, с возрастающей решимостью формировать собственный католический характер. Церковь не только отвергала ложные учения и аморализм, но боролась также с любыми отклонениями во внешних формах, установлениях и культе в той мере, в какой должна была это делать. Она достигла полной власти епископата и начал римского примата. Уже Ириней (III, 3) говорит: «Ad hanc enim (scil. ecclesiam Romanam) a gloriosissimis duobus Apostolis Petro et Paulo fundatam propter potiorem princi- palitatem necesse est omnem convenire ecclesiam, h.e. eos qui sunt undique fideles, in qua semper ab his, qui sunt undique fideles, in qua semper ab his, qui sunt undique, conservata est ea quae est ab Apostolis tradition’.
Если бы не последние гонения по воле Деция, Валериана и других, то в высшей степени вероятно, что дух противоречия, диалектики и честолюбия раздробил бы церковь на секты, а в этом случае язычество позже одолело бы их, или же, по крайней мере, утвердилось бы рядом с ними. Жизнь церкви зависела не от сложных взглядов ученых и не от воли амбициозных личностей, а от чувства общины, от коллективного родства верующих как детей Божиих, от братской помощи и бенефиций.
Все это должно было подвергнуться смертельной опасности при расколе церкви на секты: особая побеждающая сила, направленная против язычества, на этом бы и угасла, даже если отдельные секты также пожелали бы оставаться истово религиозными.Когда при Диоклетиане христианство готовилось завладеть империей, то оно пребывало в названных опасных схизмах, связанных с проблемой Троицы. Без сомнения, диоклетиановы гонения в дальнейшем не устранили эти схизмы, но тем не менее именно они снова вызвали к жизни живущий в противовес им дух единства. И когда Константин связал себя с христианством, он обнаружил в качестве существующей живой традиции некоторую прочную экуменическую организацию. Без нее он, скорее всего, не придал бы христианству значения.
Если бы в верованиях и в выражении собственного мнения не утверждалось благоразумие, то большинство ересей не появилось бы на свет, чтобы не ослаблять церковь фактом своего существования. Однако та сила, которая укрепляла церковь, порождала одновременно волю и призвание к ересям, — конечно, при участии многих людей с их личным своеволием. Существуют врожденные сектанты.
17.