в СТРАНЕ СЕРЬЕЗНЫХ ЧУДАКОВ

Кто был первым коллекционером? Фараон — филателист. Коллекция жандармов. Открытки помогают разводчикам и работникам угрозы- ока. Королева родкоотой. Печальная участь знаменитой коллекции.

Клякса на марке оотрова Кипр.

У КАЖДОГО СОБИРАТЕЛЯ СВОИ КОНЕК

У каждого собирателя свой конек. Мой конек необычен — я «собираю» коллекционеров. Мне доставляет огромное удовольствие записать фамилию ловца каких-либо редкостей или уложить в папку газетную вырезку с рассказом о каком-то большом увлечении. Вот несколько историй из этой папки... Самый древний герой моей коллекции, о котором я прочитал в немецком журнале «Замлер-экспресс», отдавался своему увлечению несколько тысяч лет назад. Это стало известно 1 июня 1898 года, когда любитель старины Кельбер из немецкого городка Бернбурга нашел подле деревни Госсвиршлебен небольшую глиняную урну. Кроме праха умершего, в ней лежали самые любимые вещи покойного: 56 окаменелых раковин. Вероятно, древнему коллекционеру пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать эти сокровища. Ведь каждую раковину нужно было выковырять из пластов известняка.

Был ли этот собиратель окаменевших раковин единственным в своем роде? Нет, свидетельством тому другая история...

Давным-давно, в 2575 году до нашей эры, Египтом правил фараон Цозер Аменоптис. В годы его владычества на путях в Ливию, Аравию и Абиссинию были организованы почтовые конторы. В этих конторах на папирусные свитки писем накладывались штемпеля, подтверждавшие, откуда пришло письмо.

Прошло около четырех с половиной тысяч лет. В начале нынешнего века археологи вскрыли гробницу Цозера Аменоптиса.

Покойный фараон ценил свою коллекцию. Каждый папирус был аккуратно уложен в медный футляр с герметически закрывающейся крышкой. В 1919 году, после окончания раскопок, коллекцию папирусов, украшенных штемпелями, с величайшими предосторожностями перевезли в Британский музей в Лондоне...

Интересы коллекционеров удивительно не похожи друг на друга. Недавно во французском городке Сарти был официально зарегистрирован первый клуб собирателей сырных этикеток. Американец Линдлей Босуэлл коллекционирует гоночные автомобили, на которых были установлены мировые рекорды. Француз Дюваль обладает величайшей в мире коллекцией меню. Среди его экспонатов— меню парадного обеда императора Наполеона III на тонкой золотой пластинке и шесть страниц меню обеда миллиардера Рокфеллера.

Есть люди, увлекающиеся собиранием чемоданных наклеек. От немецкого слова Koffer — чемодан — это увлечение получило название кофрокартии. Говорят, что начало такому коллекционированию положил один из служащих фирмы швейных машин Зингер. Вероятно, этому коммивояжеру пришлось изрядно поездить по белому свету. К концу своей жизни он стал обладателем трехсот чемоданов, покрытых тысячами гостиничных наклеек.

Но все эти коллекционеры бледнеют перед англичанином Оулхоустом, собравшим штаны Наполеона, Людовика XIV, философа Канта и композитора Бетховена. Боюсь, что в некоторых коллекциях такого рода присутствуют еще два незримых экспоната — человеческая глупость и тщеславие.

Рассказывая о непохожих друг на друга коллекциях, нельзя обойти вниманием дом в Петербурге, которым на протяжении ста лет и одного года — с 1816 по 1917 год — поочередно владели три коллекционера. Первым был князь Лобанов-Ростовский, собиратель разного рода реликвий, имевших отношение к трагической судьбе шотландской королевы Марии Стюарт.

«На самом верху, на четвертом этаже, у бога под боком, тоже секреты,— писала одна из газет первых месяцев революции.— Целые шкафы заняты регистраторами, в них на писчих листах бумаги в строгом алфавитном порядке, выписки из писем разных российских граждан. Все точно: кто кому писал, откуда, куда. Д у регистраторов карточная система. Любые справки — в минуту Кроме того, фотограф департамента делал снимки с важных писем... Негативы хранились, а отпечатки наклеивались на чистые листы бумаги: с одной стороны — содержимое письма, с другой — адрес на конверте».

А вот совсем другая история. В первые годы после революции Маяковский написал немало рекламных стихотворений. Однако при подготовке к изданию полного собрания сочинений поэта вьг яснилось, что некоторые из них, напечатанные на конфетных обертках, исчезли. И тогда коллекционеры конфетных этикеток принесли литературоведам разноцветные бумажки с утерянными, а иногда и просто неизвестными текстами Маяковского.

Да, интересы коллекционеров на редкость разнообразны. Так, например, авиационный конструктор Вадим Борисович Шавров коллекционирует самолеты, вернее, их фотографии, и разного рода сведения о каждой из машин. Его коллекция — одно из полнейших собраний русских самолетов. Скоро она станет всеобщим достоянием — издательство «Машиностроение» выпускает обширную историю русского самолетостроения, написанную В. Шавро- вым по материалам его коллекции.

Коллекция Шаврова — не исключение. Итог полувекового увлечения ленинградского инженера Владимира Игнатьевича Йемена — три с половиной тысячи мостов и других сооружений.

Три с половиной тысячи мостов собрал инженер Чемен, а вот другой ленинградец — инженер-строитель Вячеслав Михайлович Подобии — собрал 200 тысяч пословиц и поговорок.

ВОЮЮЩИЕ ОТКРЫТКИ

Вероятно, пилот гитлеровского бомбардировщика и предполагать не мог, какую бездну неприятностей обрушивает он на англичан, нажав кнопку бомбосбрасывателя. С воем полетела на Лондон бомба, и через несколько секунд, потребовавшихся ей, чтобы достичь земли, британская разведка была ослеплена. Прямым попаданием гитлеровцы уничтожили исполинский фотоархив Британского Адмиралтейства.

Положение сложилось для англичан — хоть караул кричи. И тогда, 17 мая 1942 года, к микрофонам радиостанции Би-би-си вышел один из офицеров Адмиралтейства. Он попросил радиослушателей присылать в Адмиралтейство иллюстрированные почтовые открытки и фотографии мест, занятых врагом.

— Неважно, где сделаны снимки,— сказал офицер, — в Булони или на Фиджи, в Сан-Мало или Гонолулу. Внутри страны или на ее побережье. Нас интересует все...

Так стала собираться необычная коллекция. Ее собирала вся страна. Англичане, жаждавшие победы над врагом, посылали в Адмиралтейство иллюстрированные почтовые открытки и фотографии. Утраченное «зрение» было восстановлено. Иллюстрированные открытки и любительские фотографии превратились в важные военные документы.

Разведчики не любят рассказывать о своих делах, но тем не менее теперь уже не секрет история некоторых открыток коллекции, которую собирала вся Англия." Одна из них оказала существенную помощь при захвате Сицилии. Штаб обороны гитлеровцев размещался на восточном побережье острова в ' отеле «Сан-Доминико». Затребованная из архива иллюстрированная почтовая открытка с видом этого отеля легла на стол рядом с аэроснимками. Сопоставление изображений помогло отыскать штаб гитлеровской обороны и разбомбить его.

Нечто похожее случилось и в другом районе. Командиров англо-американских войск, готовившихся к штурму, смутили какие-то «веселые» коттеджи.

История, приключившаяся с архивом Британского Адмиралтейства, одновременно исключительна и типична. Исключительна по результатам, типична же тем, что, как всякая большая коллекция, этот архив позволял по-новому взглянуть на некоторые факты и события.

Одно из самых больших собраний иллюстрированных почтовых открыток принадлежит ленинградскому филокартисту (как называют коллекционеров открыток) Николаю Спиридоновичу Тагрину. Четыреста тридцать тысяч открыток, без малого полмиллиона! Представляющая величайшую ценность, эта коллекция находится под охраной государства.

И чего только нет в альбомах Тагрина! И на какие только вопросы не отвечали его открытки!

Двадцать пять тысяч открыток связано с именем Владимира Ильича Ленина. Около двухсот демонстрируют, казалось бы, навсегда утраченный облик старого Симбирска, где прошли детство и юность Володи Ульянова.

Впрочем, старый Симбирск—лишь небольшая толика замечательной коллекции. Открытки сохранили облик первого трамвая, ходившего в Петербурге по невскому льду, и первых петербургских электростанций. Благодаря им мы знаем, как выглядел маленький городок Корчева, на месте которого ныне гуляют волны Московского моря. Архитекторам помогли восстановить разрушенные гитлеровцами памятники, историкам разыскать здание приюта в Уржуме, где учился Сергей Миронович Киров, и дом Турьин- ских рудников, где родился и жил изобретатель радио Александр Степанович Попов.

Собрание Николая Спиридоновича Тагрина использовали постановщики фильмов «Идиот», «Последний дюйм», «Старик Хот- табыч», издатели самых разных книг — от тоненьких брошюр до увесистых томов Большой Советской Энциклопедии.

У вдовы одного профессора приключилась беда. Старушка заложила в ломбард бриллиантовое колье, а недобросовестные оценщики оценили его раз в десять ниже подлинной стоимости. Старушка стала возражать против низкой оценки, но ей сказали:

— Вернете залог — получите бриллианты, да и на процентах сэкономите!

Однако, когда залог был возвращен, выяснилось, что колье исчезло.

Возникло судебное дело. Но представьте себе положение судей. Им предстояло установить стоимость вещи по описаниям свидетелей. Как это сделать? А ведь решение народного суда приобретает силу закона!

Жулики из ломбарда меньше всего предполагали, что суду можно представить фотографию похищенных драгоценностей. Они не знали ни про коллекцию Тагрина, ни про открытки с фотопортретами первой владелицы ожерелья — известной русской певицы Вяльцевой. Естественно, отправившись к фотографу, певица не преминула надеть драгоценности. По фотографиям уже не представляло труда оценить колье. Жулики получили по заслугам.

В своей интересной книге «В поисках необычного» Н. С. Таг- рин рассказывает, как в начале нынешнего столетия многие гостиницы рекламировали комнаты, оклеенные иллюстрированными открытками. Пишет Тагрин и об американском миллионере, распорядившемся оклеить открытками с видами различных стран комнату своего отпрыска, не желавшего изучать географию. Я вспомнил об этих чудачествах лишь потому, что они неоригинальны. Создавая обои из открыток, претенденты в оригиналы повторили первые шаги собирателей почтовых марок...

О ПЕРВЫХ ФИЛАТЕЛИСТАХ

Первый филателист заявил о себе обращением, опубликованным в сентябре 1841 года английской газетой «Таймс».

«Нужны почтовые марки. Молодой человек, желающий оклеить свою спальню гашеными марками, уже собрал, благодаря любезности своих друзей, более 16000 экземпляров. Однако ввиду того, что этого количества недостаточно, он просит лиц, сочувствующих ему, присылкой почтовых марок дать ему возможность осуществить свой замысел».

Лаплант.

Но не этому безвестному герою, ИМ же самим сочиненного анекдота, обязаны мы сохранением редких экземпляров почтовых марок. Первыми серьезными коллекционерами стали граверы, изготавливавшие марки.

Одну из таких коллекций — почти полное собрание того, что находилось в обиходе мировой почты,— составил французский гравер Мансен. В 1855 году ее приобрел книготорговец Эдуард

Книготорговцы энергично способствовали первым шагам филателии. От торговли книгами и рукописями букинисты середины XIX века перешли к продаже марок.

И покупателям и продавцам надо было знать, где и когда выходили те или иные марки. Такой список марок, или, выражаясь современным языком, каталог, в 1859 году составил французский чиновник М. Потик В 1861 году труд этого коллекционера, содержавший описание 1013 марок, был издан и распродан в течение нескольких дней.

Успех первого каталога мгновенно оценил энергичный бельгийский книготорговец Жан Баптист Моэнс, уже с 1857 года торговавший марками. Вслед за Потиком он выпустил новый каталог марок, а затем организовал «солидную» филателистическую фирму. За каталогами начали издаваться марочные журналы. Филателия стала стремительно развиваться, и вскоре выяснилось, что существуют марки баснословной ценности.

Королевой редкостей у филателистов считается марка Британской Гвианы. Этой марке, единственной в мире, уже перевалило за сто лет. История ее одновременно проста и неясна. В 1856 году ванглийской колонии Гвиане иссяк запас марок, доставлявшихся

U7

туда из метрополии. Корабль должен был прийти не скоро, и местные власти решили собственными силами напечатать небольшой выпуск марок. Это, так сказать, ясная сторона истории Однако среди четырехцентовых марок с изображением трехмачтового судна вдруг была найдена одноцентовая. Как она появилась на свет? По этому поводу можно лишь строить догадки.

Погашенная чернильным росчерком, эта марка мирно покоилась в фамильных бумагах семейства Вандхам. Там и обнаружил ее в 1873 году Верн Вандхам, увлекавшийся филателией. Нельзя сказать, что знаменитая марка произвела на своего открывателя сильное впечатление. Он вскоре продал ее одному из своих знакомых. Кочуя из коллекции в коллекцию, марка побывала на многих филателистических выставках и была признана единственной в мире. Цена маленького клочка бумаги резко подскочила.

Одноцентовую марку Британской Гвианы приобрел Филипп Феррари, служащий австрийского посольства в Париже. Феррари обладал неповторимой коллекцией почтовых марок. Он собрал все, что когда-либо выходило из-под печатного станка, чтобы стать знаком почтовой оплаты. Казалось бы, уникальная марка нашла наконец достойного хозяина. Но нет! Коллекция Феррари оказалась для почтовой знаменитости весьма недолгим прибежищем. Когда началась первая мировая война, Фе ррари не было в Париже, и его коллекция хранилась-.с имуществом посольства. В мае 1917 года коллекционер умер, завещав свою огромную коллекцию (Феррари собирал не только все марки, но и их разновидности) Берлинскому государственному почтовому музею.

Сам того не ведая, Феррари подписал своим завещанием смертный приговор знаменитой коллекции. Пока он был жив, коллекция мирно ожидала конца войны. На нее никто не мог посягнуть — она была личной собственностью Феррари. Неосторожное завещание сделало ее собственностью побежденной страны. Едва был подписан Версальский договор, как прославленное собрание конфисковали в счет репараций и пустили с молотка.

Знаменитую одноцентовую Британскую Гвиану продали на третьем аукционе (говорят, что распродажа этой коллекции продолжается до сих пор). Американский миллионер Хайнд отвалил за нее баснословную сумму — 352 тысячи франков. Под охраной вооруженных до зубов сыщиков марка переплыла океан. Вот уже почти полвека лежит она в бронированном сейфе под круглосуточной охраной. Нынешние владельцы одноцентовой Гвианы братья Стуловы ценят ее в 50000 долларов. Площадь марки составляет 4 квадратных сантиметра. Это самая дорогая в мире бумага —■ 12 500 долларов за квадратный сантиметр.

Те кто видел ее (а эта марка описана филателистами во всех лообностях), говорят, что ничего особенного одноцентовая рвиана собой не представляет — небольшой, плохо сохранившийся и потертый на краях клочок бумаги.

ЗНАМЕНИТОСТЬ — ДИТЯ ОШИБКИ §Шщ.‘

У марки Британской Гвианы необычная судьба. Но филателия знает и другие, не менее интересные истории. Возьмите, к примеру, марку острова Маврикия...

Свокт мировую известность эта марка действительно приобрела за счет ошибки. Не ошибись Жозеф Бернард, мы никогда не знали бы ни об этом человеке, ни об изготовленной им марке. Дело было более ста лет назад. В 1846 году власти острова Маврикия решили выпустить почтовую марку. Как на любой марке британских колоний, на ней полагалось изобразить портрет королевы.

Остров Маврикия невелик, и единственным человеком, способным справиться с ответственным поручением, был Жозеф Бернард — ювелир, пьяница и гуляка.

Получив заказ, Бернард выслушал почтмейстера Браунригга о том, какие надписи предстояло выгравировать на марке, получил для воспроизведения портрет королевы и принялся за дело.

Почти окончив работу, Бернард вдруг обнаружил, что вчистую забыл, какую надпись ему нужно было вырезать. Делать нечего — бедняга поплелся к почтмейстеру. Рассеянный гравер не сомневался, что суровый Браунригг обрушит на его голову поток брани. Очень не хотелось Бернарду беседовать с почтмейстером, и он обрадовался, когда, дойдя до почты, обнаружил на вывеске надпись «Пост оффис» (почтовая контора). Вот, вот те слова, которые ему надо вырезать!

Бернард спешит домой, вырезает надпись. И не дав себе труда тиснуть пробный экземпляр, печатает сразу 700 марок.

— Боже, какой идиот!—сказал губернатор, ознакомившись с творчеством легкомысленного ювелира.— Написать «пост оффис» вместо «постедт пейд» (почтовый сбор оплачен)!

Но делать нечего. Семьсот марок уже напечатано. Не выбрасывать же их, когда почта острова нуждается в знаках почтовой оплаты. Губернатор был человеком разумным. Он распорядился Допечатать еще триста марок — для ровного счета, чтобы получилась тысяча. Большинство этих марок попало в обращение ^1 сентября 1847 года. Их использовали для рассылки приглашении на ежегодный прием. Матрицу, с которой производилась печать, получил в подарок секретарь губернатора.

В 1928 году журнал «Советский филателист» рассказал о дальнейшей судьбе и матрицы и марок. Несколько раз переходя из рук в руки, матрица попала наконец в Британский музей Что же касается тысячи марок, напечатанных незадачливым гравером, то известна судьба лишь двадцати пяти.

Эти марки необычайно ценны. Достаточно сказать, что в 1963 году на аукционе в Лондоне две из них были приобретены американским дельцом Раймондом Уэлли за 78 400 долларов. После аукциона Уэлли заявил, что будет ждать покупателя, который предложит еще большую сумму.

Почтовые редкости не раз рождались ценой ошибок. Но известны случаи, когда умножение ошибки убивало едва появившуюся иа свет уникальную марку. Примером тому следующая история. . В 1927 году греческая почта решила отметить серией почтовых марок Столетие Наваринского сражения — одного из решающих боев за независимость Греции в войне 1821— 1828 годов.

Это была неравная битва. Угнетатели греков — турки — имели 94 боевых корабля и 125 береговых орудий. Объединенная рус- ско-английско-французская эскадра, которой командовал британский вице-адмирал Эдуард Кодрингтон, насчитывала всего лишь 25 кораблей.

Жаркое сражение окончилось разгромом турок. Из 94 судов уцелели лишь один большой корабль и 15 мелких суденышек.

Прославив русских моряков,— участниками этой битвы были тогда еще молодые офицеры, впоследствии выдающиеся русские флотоводцы и герои Лазарев, Нахимов, Истомин, Корнилов,— Наваринское сражение принесло неприятности адмиралу Кодринг- тону. В стратегические планы англичан никак не входило уничтожение турецкого флота. Его гибель подняла авторитет русских в Средиземном море на высоту, явно не желательную для британской короны. Оплошавший в политической арифметике адмирал Кодрингтон был отозван...

Сто лет спустя, когда греки выпустили памятную серию поч-

товых марок, адмиралу Кодрингтону не повезло снова. На этот раз он стал жертвой опечатки. На одной из марок под портретом адмирала вместо «Сэр Эдуард Кодрингтон» было написано «Сэр Кодрингтон». По английским обычаям слово «сэр» принято ставить перед именем, а не перед фамилией. Запахло дипломатическими осложнениями и почтовое ведомство решило заменить дефектную марку исправной.

Но все же несколько марок с ошибочной подписью проскочило на филателистический рынок, став предметом безудержной спекуляции. И тогда греческие филателистические общества попросили правительство выпустить в обращение дефектные марки.

После некоторых размышлений в обращение было выпущено восемь миллионов исправных марок и двести семьдесят тысяч марок с ошибочной подписью. Опечатка просто увеличила серию на одну марку.

С каждым годом вероятность ошибок, рождающих филателистические редкости, становится все меньшей и меньшей. И все же нет-нет да и повторяются истории вроде той, что произошла в Греции с маркой в честь адмирала Кодрингтона. Недавно в Соединенных Штатах Америки некий Леонард Шерман обратился в суд, предъявив почтовому ведомству обвинение в сознательном выпуске дефектных почтовых марок.

По форме все было правильно: почтовое ведомство действительно выпускало дефектные марки, Ь. Шерман использовал свое право судиться с правительством. Но действительно причина была совсем иной. Шерман срывал злость за то, что полмиллиона долларов, которые он уже считал лежащими у него в кармане, бесследно испарились.

Дело было так. Когда печаталась четырехцентовая марка, посвященная памяти Генерального секретаря Организации Объединенных Наций Дага Хаммаршельда, два листа были вложены вверх ногами и дефектные экземпляры (из ста двадцати миллионов экземпляров вторая краска испортила четыреста) стали предметом жадного интереса филателистов. Обладатель новоявленных редкостей Леонард Шерман располагал полсотней бракованных экземпляров. По мнению специалистов, это сулило Шерману прибыль в полмиллиона долларов.

Однако радость оказалась преждевременной. Почтовое ведомство заявило, что назначение почты — служить всему народу, а не обогащать отдельных лиц, и допечатало еще сто миллионов дефектных марок. Случай, улыбнувшийся было Леонарду Шерману, повернулся к нему спиной, и он подал в суд исковое заявление.

Однако дело закончилось мировой. Почтовое ведомство выдало

Щерману свидетельство, что его марки входят в первые четыреста знаков дефектной серии. Чтобы не повторять подобных истерий, было сообщено: «Отныне за печатанием почтовых знаков будет наблюдать прибор, от которого не скроются никакие дефекты».

Однако редкими марки становятся не только в результате ошибок. Свидетельством тому история некоего господина Жана Кардилласа из Монтевидео, превратившего в редкость заурядную марку выпуска 1883 года с портретом одного из уругвайских

генералов.

На протяжении ряда лет Кардиллас публиковал объявления о желании приобрести эти марки. Так как он установил приличную цену, марки потекли обильным потоком. Но постепенно поток становился все меньше и меньше, а затем и вовсе иссяк. Чтобы купить 109 тысяч почтовых марок, Жан Кардиллас истратил около 15 тысяч франков.

То, что последовало за этим, выглядело дурным анекдотом Кардиллас собрал представителей филателистических обществ Монтевидео и спросил:

— Известен ли вам способ сделать почтовые марки редкими?

Услыхав отрицательный ответ, Кардиллас продемонстрировал проволочную корзинку, в которой лежали приобретенные марки, и на глазах изумленных филателистов поджег их. Через несколько минут 109 тысяч марок обратились в пепел. Нужно ли говорить, что оставшиеся немедленно стали редкостью.

«НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЕ ИНОСТРАНЦЫ»

Филателистические справочники и журналы любят рассказывать р разного рода почтовых редкостях. Увы, лишь в немногих изданиях капиталистических стран можно прочесть об удивительной серии марок, выпущенных во Франции без малого сто лет назад. Словно сговорившись друг с другом, буржуазные филателистические фирмы дружно зачислили эти редкие марки в разряд «нежелательных иностранцев».

Весной 1871 года французы проиграли войну с пруссаками. Победители вступили в Париж. Они пробыли там всего лишь три дня, но Франция кипела от негодования. Возмущение постыдным поражением грозило обернуться революцией. И правительство решило изъять у рабочих оружие, которое вручило им для борьбы с пруссаками.

В ночь на 18 марта 1871 года к рабочим окраинам Парижа были двинуты войска. Но результат оказался неожиданным — Париж восстал, а солдаты отказались стрелять в народ. Прави-

тельство Тьера бежало и обосновалось неподалеку от столицы — в Версале. Впервые в истории человечества власть взял в свои руки пролетариат.

Всего лишь семьдесят два дня просуществовала Парижская

коммуна. Версальцы утопили ее в крови. Но эта замечательная организация оказалась предвестницей больших событий.

Нелегко было коммунарам удержать власть. Живописная картина вступления в исполнение служебных обязанностей директора Парижского почтамта Альбера Тейса отражает трудности первого в мире пролетарского государства.

— В три часа утра,— вспоминал Тейс,— я обошел зал и двор, где собрались служащие для выезда из Парижа. Я сорвал объявление, предписывавшее чиновникам под угрозой отставки вернуться в Версаль, и призвал служащих выполнить свой долг. Вначале они не знали, на что решиться, потом некоторые из них стали группироваться вокруг меня. К девяти часам утра уже собрались все. Чиновники образовали на большом дворе две группы, говорили, спорили, некоторые начали трубить отступление. Я приказал запереть двери, окружив их войсками, а сам отдал приказ всем отправляться в свои бюро.

Решительность Тейса принесла плоды. Почта Коммуны стала действовать. Более того — изолированное от Франции революционное правительство выпустило даже серию почтовых марок. Марки были украшены гербом города Парижа: под короной, надув паруса, плыла ладья.

Кроме марок, Парижская коммуна оставила филателистам красные наклейки на пакеты и черный штамп с надписью:

«СВОБОДА И ОТЕЧЕСТВО».

Обратите внимание на любопытную деталь: на марках Коммуны стоят непонятные с первого взгляда инициалы «L» и «М». Это сокращенное название одной из крупнейших парижских част-

нопосреднических контор Лорен и Мори. Дело в том, что один из владельцев этой конторы, служащий Северной железной дороги Лорен, ежедневно выезжал из Парижа на службу, находившуюся вне территории Коммуны. Репутация лояльного гражданина избавляла его от обысков. Отсюда сотрудничество Лорена с почтовым ведомством Парижской коммуны. Марки Коммуны облегчали расчеты ее почтового ведомства с г. Лореном и его компаньоном. Любопытно, что оии, дабы политическая цензура версальцев не конфисковывала письма, потом часто отрывались с конвертов. Отсюда очень большая редкость марок первого в мире пролетарского правительства.

Ни одно правительство в мире не признало Парижскую коммуну. Не по вкусу пришлась буржуазии попытка пролетариата взять власть в свои руки. Вот почему не желают буржуазные филателисты признавать марки первого в мире рабочего правительства. Эти марки — большая ценность. Но не пытайтесь отыскать их в иностранных филателистических каталогах. Их там нет. Они — «нежелательные иностранцы».

РУССКИЕ ПОЧТОВЫЕ РЕДКОСТИ

Представьте себе, что наконец разыскали снежного человека. Шум бы поднялся невообразимый! А ведь нечто подобное произошло полвека назад в мире русских филателистов. Они нашли своего «снежного человека» — марку, о которой ходило много

слухов и которую, так же как и снежного человека, никто никогда не видел. Эта легендарная марка вышла в свет раньше официально зарегистрированных первых русских марок. Ее выпустила городская тифлисская почта. Нужно ли говорить, как взволновался петербургский филателист К. Шмидт, получив в 1914 году экземпляр этой редкости?

Сфотографировав марку, Шмидт отослал фотокопию в Тифлис. Он посулил солидное денежное вознаграждение тому, кто сумеет что-либо рассказать об этой марке, но... ответа не последовало. Оставалось анализировать саму марку. Надпись: «Тифлисская] город[ская] почта 6 коп.»— сви

детельствовала о месте рождения незнакомки. Крылья орла подсказали дату ее рождения. Дело в том, что у орла российского герба при Николае I были опущенные крылья. При Александре П орел крылья расправил. Отсюда вывод Шмидта о том, что марка вышла в свет в

1855 году.

Изыскания Шмидта продолжил филателист

С. Кузовкин. В краеведческом музее Ставрополя- Кавказского он обнаружил комплект официаль

ных «Кавказских календарей», издававшихся канцелярией наместника с 1845 по 1917 год. В одном из них были опубликованы правила городской почты Тифлиса. По поводу загадочной марки в правилах можно было прочесть следующее:

«При тифлисской губернской почтовой конторе учреждено особое отделение городской почты, в котором продаются введенные собственно для развозки почты особые бумажные штемпельные печати, имеющие свойства облатки, с оплатой за каждую по 6 коп.».

Сомнений нет, речь идет о марке, которую за отсутствием в русском языке слова «марка» (оно появилось немного позднее) называют «бумажной штемпельной печатью, имеющей свойства облатки». В ту пору облаткой называли бумажный кружок, смазанный клеем, для запечатывания писем. Вероятно, марка тифлисской городской почты была смазана клеем и могла запечатывать письма, а это значит, что, распечатывая конверт, марку уничтожали.

«Кавказский календарь» помог Кузовкину уточнить выводы Шмидта: марка поступила в обращение в 1857 году, на год опередив марки русской государственной почты. Заметим, к слову, что петербургская городская почта обзавелась марками лишь в

1863 голѵ.

Биография марки тифлисской городской почты еще не дописана. Мы не знаем, кто придумал ее, кто нарисовал, напечатал и выпустил в обращение. Но зато бесспорно другое — судьба русской почтовой редкости отнюдь не исключение. История почты нашей страны насчитывает немало незаслуженно забытых фактов.

Чтобы проникнуть в мир русских почтовых редкостей (а кому же захочется обойти его стороной), надо познакомиться с земской уездной почтой.

Официально эти местные почты появились после земской реформы 1864 года, названной Лениным «одной из тех уступок, которую отбила у самодержавного правительс?ва волна общего возбуждения и революционного натиска». С возникновением земств улучшилось народное образование, санитарное состояние, медицинское обслуживание на селе, усилилась и связь внутри уезда.

Я не случайно воспользовался чуть выше словом «официально». Дело в том, что первые уездные почты возникли при земских судах для поддержания связи междусудьями и становыми приставами. Раз в неделю такая почта отправлялась в свой путь по уезду, а так как скоро суды были заменены уездными полицейскими управлениями, то почтальонами стали полицейские. Они несли необычную почтовую службу до тех пор, пока реформа 1864 года не реорганизовала ее в земскую почту.

Итак, земская почта действует. И естественно, что ей тотчас же понадобились марки. Никто не возражает. «Земским почтам,— читаем мы в почтовых правилах,-— не возбраняется иметь свои

почтовые марки, но с условием, чтобы эти марки не имели ничего общего с марками государственной почты».

Выполняя это требование, земские марки нарисовали нам порт- ет старой России с живописностью, о которой государственная почта и мечтать не могла...

С интересом рассматривал я рисунки земских марок, но сознаюсь, язык их был мне совершенно непонятен. На одной нарисован олень, на другой — скрещенные молотки, на третьей — летящие птиЦЫ, на четвертой — лук со стрелами...

Разобраться в этом калейдоскопе рисунков невозможно. Необходим переводчик — нм оказался увесистый том книги П. П. Винклера «Гербы городов, губерний и посадов Российской империи». С его помощью начинаю осваиваться в неведомом доселе мире земских почтовых марок.