сентябрьских днях
I. Вся соль заключалась в том, что у Марата была жажда крови и желание замести грабежи и беззакония ужасающим преступлением и своим влиянием на выборы в Конвент.
Некоторые видели, что должно случиться нечто ужасное; они присоединялись к другим и становились во главе их, чтобы это произошло не без их участия.
Так Дантон оказался рядом с Маратом.Только тот, кто стал тогда соучастником событий, мог надеяться, что будет править и дальше, поскольку Революция получила прививку страха.
Париж помнит три таких даты: 1418, 1572 и 1792 гг., не считая 1357/58 и 1381/82 гг.
Но что на этот раз речь шла не о специфической мести (под которую могли в небольшом числе подпадать разве что аристократы, офицеры швейцарской гвардии и Insermentes' — те, кого Дантон отметил знаком креста), а исключительно о жажде пролития крови, которая должна была придать Революции свойственный ей темперамент, свидетельствует то, что заодно было убито и множество обыкновенных преступников и подозреваемых. А что при этом также не может быть и речи о каком-либо моральном негодовании, говорит, в свою очередь, открытие темниц и предоставление свободы разного рода негодяям: после этого никто в течении восьми дней не был застрахован на парижских улицах от ограбления. И то и другое было совершено, чтобы освободить камеры для новых жертв.
Коммуна Парижа вновь должна была силой террора обеспечить себе сколь можно долгое пребывание у власти. Она представляла в то время незначительное меньшинств населения и, зная об этом, должна была держаться сплоченной.
Единственно притягательной была тогда сама-по-себе смерть, обязанная с тех пор выражать темперамент Революции.
II. Quoad (что касается) выборов в Конвент: коммуна Парижа хочет, чтобы новое собрание было избрано в приемлемом для нее духе, чтобы оно несло на себе цвета Парижа148.
Те, кто сомневается в существовании здесь определенного умысла (Вильоме, Л.
Блан и др.), не замечают, что оказываются в плену собственной бессовестности, когда оправдывают Тайный комитет (общественного спасения) и обвиняют во всем один Париж, или когда произвольно ставят убийства в один ряд с защи- [125] той отечества. Выходит, что все можно свалить на один Париж, только для того, чтобы Марат, Робеспьер, Бийо, Дантон, Маню- эль и другие могли сухими выйти из воды. Сентябрьские дни привили Революции темперамент убийцы.С этих дней как раз и начинается террор, то есть, всеобщее aplatissement’, и даже если в политическом смысле оно связывается по времени с деятельностью Конвента, тем не менее, в действительности страх перед своеволием коммуны господствовал в Париже всегда.
Сентябрьские дни, как позже и события 31 мая, подтверждают то, что Революция уже вторично пропиталась парижским духом (Verpariserung). Париж привносит в Революцию террор, прежде всего для того, чтобы выборы по всей стране несли на себе оттенок террора.
Их главным результатом было то, что сама Революция оказалось на порочном пути развития; соучастники преступлений должны были уничтожать тех (жирондистов), кто обвинял их в этом.