Религия

Религии являются выражением вечной и неискоренимой метафизической потребности человеческой натуры.

Величие религии в том, что она представляет собой целостное сверхчувственное дополнение к человеку, все то, что он не в состоянии дать себе сам.

Но отпечаток этот, несмотря на то, что представляется себе стабильным и прочным, изменчив, он частичен, или целен по характеру, становясь таковым постепенно или внезапно.

Невозможно провести сравнение, чтобы сказать, какой процесс был величественнее — возникновение государства или рождение религии.

Но наблюдающим духом овладевает двойственное ощущение - наряду со способностью рассмотрения, сравнения и анализа он обладает еще и способностью ощущать величие, воспринимая колоссальную картину исследуемого явления, которое в момент своего возникновения, может быть, носило индивидуальный характер и по мере своего распространения стало всемирным, универсальным, достоянием всего общества. Здесь перед нами наивысший предмет, позволяющий исследовать, каким образом явление общего порядка господствует над бесчисленными умами и душами, вселяя в них чувство полного презрения ко всему земному и в себе, и в других, то есть побуждая их к самоубийству путем аскезы и к мученичеству, которое взыскуется с радостью, но на которое обрекаются и другие.

Разумеется, предрасположенность к явлениям метафизического плана и их судьбы совершенно по-разному складываются у различных народов. Из их числа следует сразу же исключить религии рас, стоящих на низком уровне развития, как, например, негритянских народов и т. д., диких и полудиких. Для примордиального периода духовных ценностей они могут служить мерилом в еще меньшей степени, чем негритянское государство — для начальной стадии возникновения государства вообще.

Но и у стоящих на более высокой ступени развития культурных народов существует широкий спектр отправления культа главных богов государства, грубо, без малейшего пиетета навязанных побежденным — от оргиастических ритуалов и вакханалий и тому подобных форм насильственной одержимости божеством до чистейшего и невиннейшего почитания Бога, детского преклонения перед ним как перед Отцом Небесным.

Столь же широк и спектр отношения религий к нравственности. Они еще не позволяют делать выводов относительно религиозно-нравственной предрасположенности тех или иных народов. У греков, например, нравственность в значительной степени была независимой от религии и во всяком случае была более тесно связана с идеальными представлениями о государстве.

Нельзя также считать народы, которым не удалось выйти за рамки религии, обожествляющей природу, в меньшей степени способными к усвоению духовных или нравственных ценностей; так сложилась их судьба, что развитие религии у них остановилось на весьма наивной стадии своей истории и позже не смогло подняться над этим уровнем. Ведь момент фиксации играет в религии столь же решающую роль, что и в деле государственного устройства, будучи независимым от желаний или деятельности народов15.

Что касается возникновения религий, то нам представляется невозможным вообще представить себе первичную, примитивную стадию рождения духовности; ведь мы-то — люди более позднего происхождения. Против утверждения, гласящего primus in orbe deos fecit timor* выступает Ренан16, утверждая, что если бы религии возникали только под влиянием страха, человек никогда не смог бы подняться до подлинно религиозных высот духа; религии, считает он, не были также изобретены, как полагали итальянские софисты XVI в., наивными, простоватыми и слабыми людьми, иначе самые благородные души никогда не были бы и самыми религиозными; религия скорее является созданием нормальных людей.

Во всяком случае, более верным предположением является не то, которое исходит из наличия изначального сознания Бога, а то, которое берет за основу длительное существование неосознанной метафизической потребности. Какое-то значительное или страшное событие или человек, наделенный даром основателя религии, заставляют осознать ее; то, что и без того живет, сокрытое от посторонних, в душах более одаренных соплеменников, находит свое выражение; процесс этот может повториться в ходе смешений и разделений народов.

Как бы то ни было, решающую роль в любом случае играет чувство зависимости человека от каких-то более могущественных сил, страх, примешивающийся к субъективному ощущению собственной силы и способности к совершению насилия.

Поскольку поводов для страхов, то есть к умиротворению ужасного, много, то наиболее весомой презумпцией приоритета, обладает политеизм17; вышеупомянутое единство примитив- ’ Первым в мире богов страх сотворил (лат.) ного сознания Бога — не что иное, как иллюзия, беспочвенная греза.

Может быть, прабытийное чувство страха было величественным, ведь объектом его была бесконечность: ведь с началом религии в жизнь вошли ограничение, уменьшение, предел (Definition), которые сделали очень благое дело; может быть, людям внезапно показалось, что теперь-то они знают, как следует действовать. И страху была предоставлена возможность искать себе новый уголок на службе у фетишей и демонов.

В какой мере религии являются основанными? Во всяком случае, они, как создания отдельных людей или следствия отдельных событий, то есть скачкообразных моментов фиксации, возникают наподобие лучей, испускаемых источником света18. Часть людей поддерживает начинание, так как основатель религии или событие затрагивает именно ту сторону метафизической потребности, которую ощущают наиболее активные, наиболее жизнеспособные люди; к ним присоединяется большая масса людей, поскольку она не может противиться этому и еще потому, что все определенное обладает громадным преимуществом перед неясным, нестабильным и анархическим. Эти массы в первую очередь сильнее всего и легче всего привлекают внешние формы и обряды той или иной религии, которые они и поддерживают (тогда как суть любой религии остается для них недоступной), пока более сильная власть, обладающая достаточно прочной «оболочкой», за которую люди смогут держаться, не перевернет их представлений, дав толчок и с внешней стороны, после чего они встанут на ее сторону.

Постепенно религии не могли возникать; иначе они не несли бы на себе победного отблеска времени своего наивысшего расцвета, который является отражением великого единовременного момента. Религии, известные нам из истории, называют имена своих основателей или реформаторов (то есть тех, кто давал направление великим кризисам), и даже религии, отчасти обожествляющие стихийные силы природы, и религии политеистические могли возникнуть в результате простого слияния ранее возникших, некогда основанных культов. Это были порой внезапные, порой постепенные перевороты и объединения, но никогда это не было постепенным возникновением.

Иногда возникновение религии сплетается с возникновением государства; более того, случается так, что религия становится основой для создания государства (храмовые государства). Ставит ли религия впоследствии государство себе на службу и как она вообще к нему относится, мы обсудим позднее.

Что такое народы, предрасположенные к религии, и что такое стадии развития культуры? Метафизической потребностью обладают все народы во все времена и все они придерживаются какой- либо некогда обретенной религии.

Однако на роль прародителей религии, выходящей за рамки привычного круга представлений, в меньшей степени годятся народы, целиком погруженные в земную жизнь, в мир труда и практических интересов, чем народы, склонные к созерцательности, которая для тех, кто добывает себе средства к жизни, затрачивая меньше труда, может стать своего рода образованием, получившим очень широкое распространение, без нынешнего разделения людей на образованных и необразованных, затем — это народы, отличающиеся большой умеренностью и воздержанностью нравов и нервной возбудимостью, при которых человек с тонким и ясным умом может занять господствующее положение, не отдавая дани ни чудесам, ни чему-либо сверхъестественному, каким-нибудь видениям; у таких народов может иметь место также и более длительная подготовка, своего рода религиозная беременность. Большое значение положений и выводов Ренана заключается в том, что он знает эти ситуации in concreto’ кладя их в основу своей истории первоначального христианства.

Народы, живущие земной жизнью и интересами практической деятельности и труда, воспринимают религию из рук экстатичес- ки-созерцательных народов, постепенно наполняя ее собственным духом. Так произошло еще в эпоху Реформации в Англии и Голландии, где не было оригинальных, самостоятельных реформаторов, и тем не менее эти страны сумели встать во главе протестантизма. Также греки и римляне, народы земной жизни, не сумели, в отличие от индусов, своими силами преобразовать свою религию, а взяли себе ad hoc" за образец иудеев (христиан).

Мы с трудом представляем себе крупные религиозные кризисы, чем и объясняется наш вечный спор вокруг спекулятивных идей в религиях. Одним они будут всегда казаться ошибочными, другим — результатом более поздних заимствований; к единому мнению противоборствующие стороны прийти не в состоянии. Одни будут всегда видеть в этих идеях реликты древней мудрости, даже отголоски светлой юности человечества, другие — с большим трудом обретенное позднее достояние.

Но несмотря на наши очень незначительные способности представить себе то состояние экзальтации, в котором пребывали люди в момент рождения какой-либо религии, и особенно [1] [2] полное отсутствие критичности, свойственное таким временам и таким людям, именно это состояние, сколь бы кратковременным оно ни было, оказало решающее влияние на все, что впоследствии произошло в будущем — оно подарило той или иной религии ее колорит, ее мифы, а подчас и ее институты, и ее священнослужителей.

Позднейшие «институты» религии представляют собой отдельные остатки или отголоски общей ситуации, существовавшей в момент ее возникновения, как, например, монастыри являются наследниками общин первоначального христианства.

Со временем из основателей и свидетелей возникновения религии возникает некая постоянная коллегия — и здесь потребность создания корпорации для отправления религиозных обрядов может соединиться с постепенно формирующимся исключительным правом на жертвоприношения, проклятия и т. п.

У религий, возникших в более поздние периоды, такого рода вещи подтверждаются историческими свидетельствами; древние же религии дошли до нас в виде едва приоткрытого свитка метафизических сведений, обломков исторических и культурных традиций прошлого, древних народных воспоминаний всевозможного рода19, давно рассматриваемых самими народами как некое единство, ставшее общим неотъемлемым символом их души20.

Лазоль21 подразделяет религии на три следующие большие группы: а) пантеистические системы Востока и политеистические религии Запада, первые в наиболее яркой форме представленные индийцами, вторые — эллинами; б) монотеизм иудеев и его запоздалый преемник, ислам (причем сюда же Лазоль счел необходимым отнести дуализм персов); в) тринитарное учение, которое с самого начала выступает не как национальная, а как мировая религия (причем она складывается на базе всемирной империи). (Впрочем, такой же всемирный характер носит и буддизм).

Этой классификации, проведенной в соответствии с основными воззрениями и происхождением, можно противопоставить немало и других систем классификации22, и прежде всего ту, которая не только группирует религии, но и выделяет отдельные периоды и слои приверженцев одной и той же религии. В соответствии с этим складывается следующая классификация: а) религии, делающие усиленный акцент на потустороннем мире, обещающем загробное возмездие и воздаяние, а также обладающие некоторыми эсхатологическими чертами; б) религии, которые в значительной степени или совсем лишены этих качеств, и которые, как религия древних греков, светло и радостно вглядывающаяся в природу человека и в мир жизненных представлений индивидуума, выстраивают лишь бесцветную картину потустороннего мира, мало думая об этом и перепоручая эсхатологию как физическую проблему философам. Философы же эти отчасти склонялись к третьему решению, а именно: в) к метемпсихозу, явным или негласным коррелятом которого является вечность мира. Сюда относится великая вера индийцев, пытающаяся проникнуть в Европу в форме учения альбигойцев; Будда же хочет: г) избавить людей и от этого способа продолжения жизни посредством нирваны.

В высшей степени удивительным является чрезвычайно сильное совпадение основополагающей идеи конца света у христиан и скандинавов, тем более, что последние при этом не ведут и речи о личном потустороннем существовании индивидуума и их Вальхалла — это чертог, в котором находят упокоение лишь павшие герои. Величественная, детально и обстоятельно прописанная эсхатология, опирающаяся в сочинениях Отгона Фрейзингенского23 на библейское учение о пришествии Антихриста незадолго до конца света или об освобождении Сатаны после тысячелетнего заточения24, в целом дает представление о взглядах на эти вещи в эпоху христианского средневековья. Согласно скандинавской традиции25, человечество ожидают три года крайнего упадка нравов, предшествующих величайшим вселенским катастрофам. Эти сумерки нравственности, падение нравственных сил и есть сумерки богов, рагнарёк (Ragnarok), слово, которым обозначается не следствие, а причина конца света. Боги и созванные ими в Вальхаллу герои падут в битве с силами ночи, после чего вспыхнет мировой пожар, из пламени которого родится наконец обновленный мир с новым, еще не названным по имени верховным божеством, и новый, юный род человеческий. Между двумя этими представлениями находится «Муспилли»26, где пророк Илья сражается с Антихристом и убивает его; но кровь, сочащаяся из ран пророка, стекает на землю , которую сразу же охватывает пламя мирового пожара. Общим в воззрениях христиан и древних скандинавов является следующее — создаваемый ими идеал словно знает, что ему даже если он и будет воплощен в жизнь, угрожают смертельные враги, которые окажутся сильнее его и принесут ему гибель, после чего однако вскоре (по Кириллу Иерусалимскому после трех с половиной лет, а по Оттону Фрейзингенскому сорока двух месяцев власти Антихриста) наступит расплата за все. Идеал чувствует, что он слишком свят для этого мира.

С той ролью, которую играет учение о потустороннем мире и самых сокровенных тайнах жизни и смерти, то выходящее на передний план, то отступающее в тень, порой, хотя и далеко не всегда27, связано формирование более сильной или слабой власти священнослужителей, зависящей от того, в какой — большей или меньшей — степени они связаны с учением о потустороннем мире. Связи эти могут иметь и другие, посюсторонние источники и причины, такие, как магическая сила их ритуалов, позволяющая подчинять своей воле действия богов, теургия, распоряжение сведениями о приговоре богов для оценки той или иной ситуации, наконец соединение священства и искусства врачевания, отчасти благодаря более близким отношениям с богами, отчасти благодаря знанию священных ритуалов и обрядов, а отчасти в силу воззрения, согласно которому болезни являются наказанием за совершенные прегрешения — в том числе и в прошлой жизни - или следствием происков бесов, с которыми священник может встретиться28. Само собой разумеется, что власть священника в конце концов признается государственными или национальными религиями.

Миссионерскими становятся в целом только религии, основанные на учении о потустороннем мире, и даже не все они, например, миссионерство не было свойственно египтянам и зендам. Миссионерский пыл обусловлен не только силой той или иной религии, ведь как раз очень сильные религии удовлетворяются тем, что или презирают все, что противоречит им, или уничтожают эти верования или, в крайнем случае, сожалеют о них, — он обусловлен содержанием религии и в значительной степени именно тем содержанием, которое связано с учением о потустороннем мире, ибо ради земной жизни вряд ли кто-нибудь взял бы на себя труд миссионерства и стал бы искать все новых и новых приверженцев своей веры.

Отсюда с настоятельной силой возникает вопрос, не содержало ли иудейство, распространившееся на Ближнем Востоке и в Римской империи с 50 г. до н. э. по 50 г. н. э., фарисейского учения о потустороннем мире29. Или люди становились его приверженцами без какой-либо миссионерской деятельности с его стороны? Может быть, земные упования на пришествие Мессии и были отражением представлений о потустороннем мире?

Во всяком случае, все восточные мистериальные культы, получившие распространение в Римской империи, имеют отношение к потустороннему миру. Да и само христианство пользовалось у римлян влиянием главным образом благодаря его обещаниям блаженного бессмертия.

Может быть вообще только религии, основанные на учении о потустороннем мире, являющиеся в то же время сильными в догматическом отношении религиями, располагают теми исполненными энтузиазма личностями, в обязанности которых входит или привлечение новых приверженцев или уничтожение всего и вся. Самыми рьяными проповедниками становятся в особенности новообращенные, которые раньше были ярыми противниками этой религии.

Совершенно логичным и лишь внешне кажущимся парадоксальным образом мы причисляем сюда также распространителей буддизма, обещающего остановить переселение душ, представляющее собой восточную форму бытия потустороннего мира30.

Полной противоположностью религий, выполняющих миссионерские функции, является классический, в особенности римский политеизм, который хотя и распространяет на Западе влияние своих богов, но главным образом принимает в свой пантеон богов других народов. Он является национальной религией, которая стала имперской религией, претерпев при этом, однако, значительную модификацию.

И здесь мы сталкиваемся с противоречием между национальными и мировыми религиями, которое отчасти совпадает с противоречием, обусловленным отношением к потустороннему миру.

То и другое представляет человеческое-сверхчеловеческое на совершенно различных ступенях, одни под покровом, другие без него.

Национальные религии возникли раньше. Они тесно связаны с историей определенных народов, имеют богов, в задачу которых входит защита или устрашение данного народа; в своем поведении они героичны и горды пока народ процветает, но при этом сохраняют общую надежду на то, что когда-нибудь все народы сойдутся для поклонения богу Иегове на гору Мориах; теперь же они еще разделены национально, более того внутренне столь же усилены, как внешне изолированы и прозелитичны; по отношению к другим народам они, как мы видели на примере греков и римлян, то политеистически дружественны, дружелюбны, признают свою близость, склонны к обмену божествами, то полны презрения и за исключением персов не склонны к преследованию.

Этим религиям противостоят мировые религии: буддизм, христианство, ислам. Они возникли поздно: их сильнейшее средство воздействия носит обычно социальный характер — уничтожение каст, провозглашение своей религии религией бедных и рабов, выступая тем самым и антинационально, тогда как ислам оставался религией победителей. Они отказываются от священного языка и переводят свои тексты на народный язык; это же относится к исламу, сохраняющему Коран на арабском языке и требующему ограниченного знания арабского. Лишь ограниченным сохранением священного языка можно считать, что католическая церковь сохранила в отправлении своего культа для великой политической цели латынь; и рассматривать как единичный факт странную судьбу коптского национального языка, который стал священным благодаря тому, что копты, которые говорят и понимают только по- арабски, сохранили на непонятном им теперь народном языке переведенные некогда на коптский язык письмена и ритуальные обряды.

Мировые религии привели к величайшим историческим кризисам. Они знают с самого начала, что являются мировыми религиями и хотят быть таковыми. Различие разных религий в жизни народов исключительно по своему значению. Сравнивая их сначала друг с другом, мы обнаруживаем, что одни из них вообще почти лишены познаваемого догмата. У них вообще либо не было священных текстов, либо они потеряны и заменены произведениями поэзии и искусства. Эти религии удовлетворяются более мягким или более суровым возмездием богов, пышными или скромными церемониями. Их жизнь мало обусловлена религией. Философия и просвещение могут легко выявить и высказать весь смысл подобной религии, и мы все легко знакомимся с ней.

В других религиях существуют священные тексты и духовенство, и строгие правила, регламентирующие жизнь вплоть до мельчайших подробностей. Их догматизм может быть очень искусственным, переходить в одном случае в секты правого толка, в другом — в философию.

Народ мало что знает об этом и удовлетворяется внешней формой. Но его жизнь может быть тесно и прочно связана с культом. Примером служит религия брахманов.

И наконец появляются великие и догматические в своей сущности мировые религии, в которых догмат (а не культ) требует господства над отдельной душой. Оценке земной жизни предоставляется мириться с этим, как ей заблагорассудится.

Гораздо сложнее определить степень значимости одной и гой же религии в различные эпохи и у различных слоев ее приверженцев.

Во временном отношении следует различать первичную стадию существования религии или наивную стадию, вторичную стадию, когда религия становится традиционной, и третичную, когда у религии уже есть свое прошлое, свои древности, теснейшим образом связанные с национальными воспоминаниями, а местами и становящиеся опорой национального сознания.

А о значении религии для различных слоев общества следовало бы сказать, что религии высокоразвитых культурных народов всегда существуют на этих трех и даже еще большем числе стадий в зависимости от отношения к ним различных социальных слоев и культурных влияний. Здесь уместно вспомнить о политеизме образованных римлян или о сегодняшнем христианстве, которое у одной части общества предстает в своей внешне-иерархической форме, у другой — как комплекс религиозных догм, у третьей в кротком, благочестиво-набожном обличье, а у многих в виде простой религиозности, вполне искренней или поблекшей, давно утратившей первоначальное очарование.

Ненадежность наших оценок здесь весьма велика. Для нас, например, представляется сомнительным, в какой мере византийская религия еще имела какое-то отношение к религиозности в условиях, когда наряду с догматическими распрями духовенства, прибегавшего к самым хитроумным и каверзным приемам в споре, исключительно большое значение придавалось чисто внешним формам торжественного богослужения и церковного церемониала, а личность человека подвергалась деспотическому унижению, но и здесь мы не вправе спешить с преждевременными оценками - лучшие качества византийцев всегда были связаны с той религией, которая и теперь заслуживает называться солью тамошней земли.

А теперь поговорим о распаде религий и о сопротивлении этому процессу. Например, какая-то религия изначально обосновывает священное право, то есть тесно сплетается со всем гарантированным ею состоянием общества, или она создает иерархию, существующую рядом с государством, но поддерживающую политические контакты с ним. Эти внешние учреждения религии, тесно связанные со всем материальным и опирающиеся на массы и их привычки, могут чисто внешне поддерживать такую религию бесконечно долго, так же, как сохраняются старые деревья, совершенно сгнившие внутри, но живущие благодаря коре и листьям, да еще и производящие при этом весьма величественное впечатление; но дух уже давно во многом покинул эти учреждения, завладев новым, ясно сознаваемым метафизическим элементом, на основе которого он мог бы создать новую, способную к борьбе и победе, религию, противостоящую прежней.

Те же частности, которые дух создает тем временем, получают название ересей и в результате подвергаются преследованиям или поношениям.

И даже народы, живущие под неусыпным надзором, весь круг мышления которых, казалось бы, тщательно ориентирован на требования господствующей религии, порой внезапно — слой за слоем — становятся жертвой ереси. Вспомним о возникшей под влиянием манихейства маздакидской ереси в империи Сасани- дов, о приведших к созданию ряда государств ересях ислама, об альбигойцах XII и XIII веков, этих неоманихейцах, верящих в переселение душ, что соблазнило их задаться вопросом, а не в том ли предназначение метемпсихоза, чтобы еще раз перечеркнуть христианство. И всякий раз ересь оказывается признаком того, что господствующая религия уже не соответствует в достаточной степени той метафизической потребности, которая некогда создала ее.

Сила сопротивления религий очень различна в зависимости от того слоя или той власти, которые ее защищают. Малые государства, где sacra[3] тесно связана с гражданским обществом или государством, могут, может быть, защитить себя от новой ереси или религии лучше, чем крупные мировые империи с их нивелированной культурой и широко развитой системой различного рода контактов и общения, которые подчинили себе малые государства, поскольку теми уже овладела усталость. Для таких — крупных — государств, может быть, было легче удерживать отдельные народы в узде именно потому, что они оставили нетронутой их религию. Вряд ли христианство смогло бы внедриться в духовную жизнь полисов V и IV веков до Р.Х; римская же империя открыла ему все двери, оказывая лишь политическое сопротивление.

Существовали еще и очень легкие, быстрые и массовые переходы от религии к религии31; но в своих постулатах все религии выдвигают притязания на вечное существование, которое будет длиться по меньшей мере столько же, сколько и весь существующий мир, и каждая из них наполнена извечным человеческим содержанием, отчасти оправдывающим эти притязания.

Ужасно такое явление как религиозные войны, особенно среди приверженцев религий, в которых идея потустороннего мира является преобладающей, или нравственность целиком и полностью связана с существующими формами религии, или религия приобретает ярко выраженный национальный характер и в ее лице народность защищает себя. Ужаснее всего такие столкновения происходят у цивилизованных народов — средства нападения и защиты применяются без всяких ограничений; общепринятая нравственность и обычное право полностью упраздняются в угоду «высшей цели», всякого рода сделки и посредничество с отвращением и ненавистью отвергаются; люди хотят всего или ничего.

Что касается возникновения преследований, то сначала следует отметить первоначальную стадию при рассмотрении случаев богохульства — люди опасаются из-за совершенного врагом религии кощунства подвергнуться наказанию божества и поэтому хотят выдать замешанных в этом, чтобы не разделять их страданий. Подобное может происходить — достаточно вспомнить об афинских процессах против безбожников и осквернителей религии — и в условиях самого толерантного политеизма, как только его приверженцы встретят прямое сопротивление.

Существенно отличаются от этого действия сторонников прежде всего мировых религий и религий, основанных на идее потустороннего мира.

Они противодействуют не только уже произведенным на них нападкам, но и борются против самого существования, пусть даже тайного, метафизики, отклоняющейся от принципов их учения, используя для этого все, даже самые крайние средства, и ведя борьбу так долго, как только возможно.

Религия зендов хотя и не жаждет обращать в свою веру, но проявляет крайнюю ненависть ко всему, что не согласно с их учением об Ормузде; Камбис разрушает египетские храмы и умерщвляет Аписа; Ксеркс опустошает святилища Греции.

Ислам также не занимается миссионерством, а если и прибегает к этой деятельности, то временами и в отдельных местах; он распространяется, пока он еще способен на это, не с помощью миссионерства, а благодаря завоеваниям, находя существование платящих подати и налоги гяуров даже удобным, но убивая их презрением и жестоким обращением, а в приступах ярости идя даже на массовые убийства.

Христианство же, начиная с IV в., претендует на исключительное владение душой и совестью отдельного человека и пользуется мирскими средствами, о чем позже еще пойдет речь, словно это вещь само собой разумеющаяся, в борьбе с язычниками и в особенности против еретиков-христиан. И эта религия, победа которой означала триумф совести над насилием, теперь огнем и мечом искореняет совесть тех, кто с нею не согласен.

Чудовищна сила утверждения христианства. Мученик, выживший после перенесенных им пыток и мук, навсегда становится неотступно преследуемым, не столько из жажды возмездия, сколько из-за того, что он ставит дело, которому служит, превыше всего. Может быть, и без того его земная жизнь представляла для него мало ценности; страдания и смерть приносят ему даже наслаждение. (Подобные вещи происходят и вне пределов христианства, даже вне рамок религии, причем это ни в коей мере не говорит об объективной ценности отстаиваемого дела).

Теперь, бесконечно заботясь о душе человека, церковь оставляет ему только выбор между следованием ее догмам (ее силлогизмам) и сожжением на костре. Ее ужасная предпосылка заклю- чается в том, что человек вправе судить о правильности или ложности мнений себе подобных.

Подразумевается или часто признается, что с ложным учением, подобным вечному проклятию, в силу чего оно завладевает невинными душами и даже целыми народами, необходимо бороться всеми возможными средствами, что смерть относительно небольшого числа людей не должна приниматься во внимание перед угрозой вечного проклятия, тяготеющего над целыми народами.

Во всяком случае, что до тех пор, пока истинная вера не воссияла во всей своей ясности и полноте, в массах царило грубое неведение истины, а в душах лжепророков еретических учений вряд ли гнездилось что-либо, кроме злобы. «On est bien pres de bruler dans ce monde-ci les gens que Гоп Ьгйіе dans Г autre»'.

Спасение души объявляется делом первостепенной важности, даже путем похищения детей и жестокого воспитания.

Среди учителей церкви уже св. Августин выступал сторонником кровавых преследований донатистов”: «Не мы преследуем вас, а ваши собственные дела» (то есть, поскольку донатисты в силу своего безбожия отложились от церкви). «И какая же в том несправедливость, если эти люди подвергаются наказанию за их грехи и по повелению правительства, люди, коих Бог совершаемым здесь над ними судом и наказанием наставляет на путь истинный, дабы не впали они в огнь вечный? Сначала они должны доказать, что они не еретики и не схизматики, и лишь потом жаловаться». Св. Иларий и св. Иероним высказываются не менее сурово, а в средние века папа Иннокентий III грозит государям, обязывая их вести борьбу с еретиками, призывая выступить в крестовый поход против них, обещая в награду за это новые земли и отпущение грехов, как за поход в Святую Землю. На практике, разумеется, от врагов — язычников или еретиков — избавлялись лишь путем их физического уничтожения. Альбигойцев ведь на самом деле истребили полностью.

Словно повинуясь роковым велениям Немезиды, церковь все больше превращалась в полицейский институт, что отражалось и на ее иерархах.

Приверженцы Реформации не меньше, чем сторонники католической церкви, думали о вечном проклятии, in ргахі'", однако, [4] [5] [6] предоставляя решать вопрос об этом Богу, за исключением некоторых тяжких грехов, например, злостного богохульства, тем самым вновь возвращаясь в обстановку первоначальных преследований.

Великие духовные движения XVIII в. сильно подорвали традицию религиозных преследований. Не говоря уже о том, что светская власть перестала вмешиваться в дела религии, поскольку в эту эпоху сформировалось новое понятие о государстве, решающее значение имело, пожалуй, то, что — не без влияния учения Коперника — интерес к вопросам потустороннего мира отступил на задний план, что стало mauvais genre' и признаком жестокого сердца возиться с «вечным» проклятьем, грозящим душам людей, и что был сформулирован постулат о вечном блаженстве для каждого, куда более мягкий, не требующий насилия и мук.

Просветительская философия и «терпимость» XVIII века, имевшая своих ревностных сторонников и даже мучеников, изменившая духовный мир, причем ни один человек не присягнул ни одному пункту ее программы, в свою очередь, конечно же была своего рода религией, что можно сказать и о той или иной философии античности, например, о стоицизме: чтобы обрисовать данное явление в самых общих чертах, скажем, что сам образ мышления, без догм, собраний и особых обязательств для своих сторонников, разнообразие которых весьма велико, может полностью приобрести качество религии или секты.

А теперь об упадке религий. Для этого еще далеко недостаточно то, что называют внутренним разложением — духовного отпадения отдельных категорий населения от религии (будь то секта внутри населения или социальная группа образованных, способных к рефлексии людей). Недостаточно и существования новой, гораздо лучше отвечающей метафизическим потребностям современности, религии.

Отпавшие от религии редко подвергаются преследованиям и искореняются или отдаются на волю собственному непостоянству и происходящим с ними метаморфозам. Образованные сословия, отошедшие от господствующей религии под воздействием культурных влияний, снова (как о том свидетельствует судьба почти всех романских народов) возвращаются к ней или снова налаживают с ней добрососедские отношения из соображений предусмотрительности (тогда как у народа религия издавна является существенным компонентом культуры). Рядом со старой религией может возникнуть новая, которая пойдет в мир своим путем, но она никогда не сможет по собственной воле вытеснить старую, даже если массы будут на ее стороне — если только не вмешается государственная власть, не останавливающаяся перед насилием.

Любая высокоразвитая религия является, как можно предполагать, относительно вечной (то есть вечной до тех пор, пока существуют исповедующие ее народы), если ее противники не смогут обратить эту власть против нее. Насилию подчиняются все религии, если оно осуществляется последовательно, особенно в тех случаях, когда речь идет о такой единственной в своем роде, необходимой человечеству мировой империи, как Римская. Без насилия или без размеренно осуществляемого насилия религии продолжают жить, постоянно черпая новые силы из духа масс, и в конце концов они вновь привлекают на свою сторону светскую власть. Таковы религии Востока.

С помощью государственного насилия брахманизм сумел искоренить буддизм в Индии. Без императорского законодательства, складывавшегося от Константина до Феодосия, единая, грекоримская религия смогла бы существовать до сегодняшнего дня. Без полного, осуществлявшегося светской властью, по крайней мере, время от времени (и в случаях необходимости связанного с применением самых крайних мер) насилия Реформация никогда не смогла бы утвердиться на своих позициях. Она снова утратила все те территории, где это преимущество светской власти ею не было использовано, и вынуждена была оставить в покое значительное число католиков. Так даже молодая и кажущаяся сильной религия может частично, в отдельных областях потерпеть поражение и уйти из районов, упоминавшихся выше, быть может, навсегда. Возникает вопрос, совпадет ли в будущем рождение новой религии с «благоприятным моментом для ее упрочения».

3.