Предисловие издателя

Под названием «Исторические фрагменты» нами публикуются исключительно неизданные материалы из лекций и докладов Якоба Буркхардта. Первые составляют несравненно большую часть, вторые же служат лишь в качестве приложения.

Деятельность Якоба Буркхардта в качестве преподавателя высшей школы началась летом 1844 г. и завершилась с его уходом летом 1893 г. Таким образом, добрые полвека своей жизни Бурхардт посвятил преподаванию в вузе и занимался этим с такой полной самоотдачей, которая могла исходить только из врожденного расположения к преподавательской деятельности и из глубоких духовных обязательств перед тем, что глубочайшим и высочайшим образом двигало им в его профессии. За исключением трех лет, с лета 1855 по лето 1858 гг., которые он провел в качестве профессора истории искусств в стенах федерального политехнического института в Цюрихе, он вполне сознательно ограничил свою академическую деятельность исключительно стенами университета своего родного города, постоянно отклоняя иные почетные предложения.

В декабре 1843 г. философский факультет Базельского университета с величайшей готовностью откликнулся на просьбу молодого ученого о разрешении прочитать курс «Лекций по истории». Свою деятельность в качестве доцента он начал в летний семестр 1844 г. Уже год спустя, в марте 1845 года, он был выдвинут руководством университета на должность экстраординарного профессора без обязательного преподавания. Оно было ему обеспечено только осенью 1854 г. и утверждено в объеме от четырех до шести часов. После трехлетнего преподавания в Цюрихе в феврале 1858 г. Буркхардту было сделано предложение занять должность ординар- ного профессора истории в родном университете, на которое он с большим удовлетворением откликнулся. Эту должность он занимал вплоть до своего ухода летом 1893 г.

С самого начала своей академической деятельности Буркхардт наряду с общей историей уделял внимание и истории искусств, добровольно делая это три десятилетия, без поручения, обычно с промежутком от одного до трех семестров. В зависимости от обстоятельств, он читал материал от одного до двух часов в неделю. С лета 1874 г. на основании его собственного ходатайства ему официально было поручено преподавание истории искусств; начиная с этого времени и вплоть до зимнего семестра 1882/1883 гг. он читал по три часа в неделю, после этого — по пять часов еженедельно. Названные лекции по истории искусств он оставил за собой и продолжил, даже когда в летний семестр 1886 г. отказался от курса общей истории. Таким образом, до 1874 г. Буркхардт читал историю искусств в качестве неосновного курса, несмотря на его давно вышедшие крупнейшие и значительнейшие работы по истории искусства. Слета 1874г. объем курса истории искусств почти сравнялся с курсом общей истории и должен был наконец, с 1886 г., стать единственным предметом преподавания. На его лекциях по истории искусств мы больше здесь останавливаться не будем.

Лекции Буркхардта по истории сами имеют собственную небезынтересную историю, которую мы обрисуем в самых общих чертах.

Первый период их чтения ограничен промежутком от 1844 до 1855 г.; на эти годы приходится совсем короткий срок его приват-доцентуры и десятилетие экстраординарной профессуры. Материал, на который опирался Буркхардт в течение этих 11 лет при подготовке лекций, он заимствовал преимущественно из средневековья. Он читал тогда в общем и в частях: немецкую историю — историю средневековья — историю Великого переселения народов — историю последних веков средневековья — историю средневековья с культурно-исторической точки зрения - (часто) историю Карла Великого Эйнхарда — древнейшую историю Швейцарии — историю Швейцарии вплоть до XVI в. В качестве лекций более факультативного характера по разным случаям сюда примыкают: древняя история вплоть до диадохов - Рим времен императоров - история Нового времени, начиная с Реформации, — введение в изучение истории (своего рода источниковедение).

Главный акцент в этих лекциях делается, как мы видим, исключительно на всеобщей и немецкой истории средних веков. Очень сильно, конечно, сказываются в его курсе импульсы, которые

Буркхардт вынес из своих университетских штудий и особенно из семинара Ранке. Кроме того, на нем отразились многообразные влияния со стороны позднего романтизма тридцатых и сороковых годов.

Известно, что после буквально бурлящего потока научной продукции сороковых годов, реализованного, правда, лишь в произведениях малого и среднего формата, у Буркхардта созрел план создания ряда культурно-исторических обзоров истории средневековья, включающих прежде всего изображение Рима времен поздних императоров, к которому присоединяется его продолжение в виде описания VIII в., а в высшей точке рассмотрения — биографии Карла Великого, что после тщательного отбора описательного материала позволило бы автору дойти до конца средневековья. Из этого огромного культурно-исторического проекта были реализованы только начало и конец: «Эпоха Константина Великого» и «Культура Ренессанса в Италии». Нашлись внешние и внутренние основания, которые отдалили его от реализации этого культурно-исторического проекта по средневековой истории, но ему полностью соответствовали предметное содержание и мотивы его лекций в годы с 1844 по 1855.

Ко второму периоду можно отнести 1858—1868 гг. Полная учебная нагрузка, которую летом 1858 г. принесла с собой должность ординарного профессора, естественно, способствовала концентрации лектора на значимых предметных областях и больших периодах мировой истории; отсюда в соответствии с профессиональными требованиями следовала и дальнейшая систематизация написанных ранее лекций. Первый отбор и перераспределение материала происходите 1868 вплоть до 1870 года; при этом бросается в глаза то, что «Древняя история» несколько отступает на задний план: только трижды он читает названный курс в этот промежуток времени, и лишь один раз — специально «Римскую историю». Все еще значительный вес для него имеет в это время средневековье, он также читает тогда курс «О средневековой культуре», а под ней в сущности следует понимать историю культуры с IV по XIII век (в тех или иных историко-политических аспектах).

Только однажды, в зимний семестр 1858/1859 г., Буркхардт читал «Историю итальянской культуры с XIII по XVI в.» непосредственно перед появлением его труда «Культура Ренессанса в Италии» (1860 г.) На этом названный курс был оставлен им раз и навсегда.

Окончательный, личный, эпохальный, историографически и духовно-исторически значимый расчет со всем историческим материалом, который внутренне и внешне накапливался у Буркхар- дта в течение четверти века занятий историей, приходится примерно на годы с 1868 по 1870, и в особенно острой форме проявляется в год войны между Германией и Францией.

Можно вспомнить, что в период с 1868 по конец 1871 г. появились те самые заметки, доклады и лекция, которые были собраны воедино и в 1905 г. изданы Якобом Эри под названием «Размышления о всемирной истории»: «Об изучении истории — Об историческом величии — О счастье и несчастье в мировой истории». А лекцию «Об изучении истории» он прочитал всего три раза - именно в судьбоносные в политическом и культурном смысле зимы 1868/1869, 1870/1871 и 1872/1873 годов!

Накануне и после немецко-французской войны Буркхардт был захвачен мыслью о том, что Европа не только находится в центре культурно-политического кризиса, но и несомненно подвержена переменам мирового масштаба.

Кроме того, Якоб Буркхардт извлек из событий тех дней следствия, определившие характер его будущих лекций. Мы узнаем об этом из его трогательного рождественского письма Фридриху фон Преену от 1870 года: «Завершение этого года я не смогу забыть до конца моих дней! И воистину, меньше всего причиной тому будет служить моя личная внешняя судьба. Всесторонняя культурная линька полностью захватила два великих духом народа на сегодняшнем континенте, и то, что радовало и интересовало человека до июля 1870, ни в малейшей мере не будет затрагивать его в 1871 г. Но это может стать весьма значительным зрелищем — когда из многих страданий родится нечто новое». Анализируя обратное воздействие этих преобразований на смысл того, что в будущем будет приниматься в качестве исторического свидетельства, Буркхардт высказывается далее следующим образом: «Для меня как доцента-историка отчетливо обнаружился совершенно удивительный феномен: внезапное обесценивание всех простых «событий» прошлого. С этих пор в моих курсах я буду выделять лишь культурно-исторические аспекты, а из их внешней оснастки оставлять самое необходимое. Подумать только, сколько пушек прогремело впустую в тетрадках многочисленных ѵігогиш eruditorum' с немецких кафедр!».

Итак, после этого сильного потрясения Буркхардт почти решил расстаться с политической историей, подобно тому, как некогда в его историографии Просвещения исчезла глава «Действия власти и государства» — из-за свойственного ему отвращения к откровенной политике военной силы.

Отныне Якоб Буркхардт более решительно и последовательно, чем раньше, обращается к истории культуры или, по крайней мере, делает на ней более сильные акценты в своем изложении всемирной истории.

В это же время с 1868 по 1872 год осуществились третье и последнее разделение и перегруппировка, а также окончательное утверждение лекций Буркхардта по всемирной истории. Но культурно-исторический принцип отбора материала не был в данном случае единственным. Наряду с этим имели вес и ориентированность эпох на современность, и их актуальное значение, и историческая обусловленность национальных, политических, социальных и экономических битв и движений в Базеле, в Швейцарии и в Европе в целом.

Этот факт получил однозначное подтверждение в более позднем «Введении» Буркхардта к его лекциям. Последние же, за единственным, но примечательным исключением, захватывают к этому времени как раз только новую историю, которая излагается по трем разделам: I. «Новая история» (с середины XV в. по 1598 г.); И. «История XVII и XVIII веков» (до 1763 г.); III. «История эпохи революций» (1763—1815). [43]

К этим лекциям примыкает совершенно лишенная политического содержания «История греческой культуры», представляющая собой по своему высшему и исключительно культурно-историческому смыслу зрелый, культивированный, глубоко прочувствованный поздний плод его творчества. «Я получил возможность для занятий», пишет Буркхардт 3 октября 1872 года Фридриху фон Преену, «которые будут служить для подготовки последнего курса лекций и которые никогда не заставят меня раскаяться в них; здесь я могу со спокойной душой умереть: если бы я по крайней мере хоть раз не прочитал «Историю греческой культуры», то такое признание было бы невозможным». Он начал завершающую подготовку к этому лекционному курсу непосредственно после немецко-французской войны; но был еще один материал, идеальный проект и истоки которого восходят к нескольким десятилетиям ранее. Установки, которые определяли тогда предпринимаемое издание, проясняются во «Введении» к вышедшей в 1898 г. «Истории греческой культуры».

Из тех трех частей, на которые окончательно разделялись лекции по новому времени, исчезла в зиму 1881—1882 г. последняя — «История эпохи революций». Что касается внутренних причин, которые могли подвигнуть Буркхардта пожертвовать этим курсом, то можно предположительно высказать следующее. Курс был посвящен тому периоду истории, который по глубинным духовным и моральным основаниям, несомненно, больше всего притягивал шестидесятичетырехлетнего к тому времени Буркхардта. Французская революция с ее одновременно и мощным, и ужасающим воздействием, конечно, необыкновенно захватила его, и он видел в ней первостепенный историко-психологический феномен. Но она же вызывала в нем и внутреннее отторжение: Буркхардт чувствовал сильнейшую неприязнь к самому ее духу. И отсюда его интерес к Французской революции был в сущности чем-то негативно определенным — дерзким человеческим любопытством, сопровождаемым глубоким чувством ужаса. Он, не зная усталости, обнаруживал везде разломы, оставленные этой революцией в политической, социальной, хозяйственной и духовной жизни XIX века и современной ему действительности. Складывается впечатление, будто страстные политические схватки семидесятых годов в Швейцарии, и прежде всего в Базеле, придавали слишком большую жизненность событиям Французской революции как учебному предмету и тем самым создавали для Буркхардта духовные препятствия, делавшие невозможным академически выдержанное освещение Революции.

Место этой оставленной лекции непосредственно заняла другая, являющаяся более дистанцированной по содержанию и потому имеющая более умеренный характер. После долгого перерыва снова всплыла старая тема: культура средневековья, «трудный и как будто заново осваиваемый курс», как пишет Буркхардт одному своему другу-архитектору 14 мая 1882 г. Этот курс начинался с времен раннего христианства и простирался вплоть до IX века, при этом упор делался на Великом переселении народов со всеми его последствиями, на истории церкви, на исламе, особенно же на Византии, наконец, на временах Карла Великого и на его личности. Словно на склоне лет Буркхардт вновь возвратился в страну своей молодости, к юношеским проектам, — к основам западноевропейской культуры, которые, для него во всяком случае, понимались уже не только как романо-германские, а как в конечном счете греческо-западные, отсюда же и большое внимание к византийскому миру как непосредственному продолжению греческого начала.

Отныне этот возобновленный курс располагался между «Историей греческой культуры» и обоими курсами по новой истории, — одним, охватывающим период между 1450 и 1598 г., и другим — по истории XVII и XVIII веков.

Летом 1886 г. Буркхардт в последний раз вел в университете разговор об истории. На этом он закрыл для себя тему средневековья, с которой и начинал свою академическую деятельность. Но лекции по истории искусства он продолжал с увлечением читать еще добрых семь лет.

Рукописи, по которым Якоб Буркхардт читал свои лекции, являются, как это ни удивительно, по сути не чем иным, как простым собранием материалов. Они представляют собой огромную массу листов из записных книжек в четверть формата с одними выписками: по древней истории — историография по источникам, биографии, географы, описания путешествий, поэты — короче, все, чему можно дать название традиции и письменного свидетельства; по истории средних веков — выдержки из отцов церкви, церковных писателей, хроник, жизнеописаний, легенд, мемуаров, писем, тяжб, стихов, короче, — из всего унаследованного, в чем-то личностно прочувствованного богатства средневековых источников при заметной отстраненности от документов и актов; по новой истории — краткие и подробные выписки из депеш, сообщений, собраний писем, прежде всего из мемуаров и записных книжек; затем — древние исторические свидетельства и биографии, памфлеты, конфессиональная полемика, даже собрание актов, и везде предпочтение отдано всей той же традиции, которая отмечена печатью личностного и вызывающего интерес характера.

Но весь этот первичный исторический материал — материал из первоисточников в собственном смысле — примерно в такой же мере сопровождается выдержками из современной ему изобразительной и критической исторической литературы, из крупномасштабных картин, из монографий большого и малого формата, из дневников и газетных статей. Лекции Буркхардта документированы огромным количеством ссылок на источники и литературу, причем это собрание все же не везде оставляет впечатление сознательно реализованной полноты в отношении находящегося в нашем распоряжении материала.

Но можно найти, конечно, также и цельные куски; есть и более ранние, возникшие при составлении первого плана лекционного курса или же при более поздней курсорной систематизации отдельных глав, и, конечно, содержащие чисто предметную переработку исторического материала, в котором бывает не всегда легко отличить собственное его достояние от внешнего заимствования.

Этот материал, полностью записанный красивым, благородным почерком, из которого столь часто можно вычитать его внутренне сочувствующее или осуждающее участие в исторических событиях или предметах, с течением времени, на протяжении полстолетия, созревал и срастался в единое целое. Тонкая вначале лекционная тетрадь разрослась до огромных томов совершенно простым образом: сохранялась первоначальная структура материала, но с годами все вновь присоединявшиеся ссылки прикладывались к соответствующим страницам, так что единственный вначале лист зачастую многократно увеличивался (в некоторых случаях в двадцать и в тридцать раз), и это потом завершалось тщательным брошюрованием всего материала. Таким образом первоначальные рамки курса расширялись до огромных, почти беспредельных размеров.

Сами же отдельные листы, если оставалось свободное место, постоянно обогащались добавлениями: выдержками из источников к соответствующему материалу, собственными формулировками, заметками на полях на злобу дня и по настроению, риторическими вопросами. Он ведет эту беседу не только с самим собой, со своими прошлыми воззрениями, но и с покойными и современными ему авторами по вопросам, которые нередко кажутся ему спорными. Буркхардту мало быть постоянно погруженным в наличную проблематику и во всесторонний, пронизанный духом страсти и критического пафоса анализ, в оценку как событий прошлого, так и современных ему исследований.

При отсутствии точных дат нам не просто в деталях сказать что- либо определенное о времени внесения отдельных выдержек и записей, лекционных разработок и рассуждений. В целом вспомогательными средствами для датировки могут служить следующие характеристики: год выхода цитируемого нового издания, затем сорта бумаги и чернил, наконец, характер письма, который, однако, в отдельных случаях также варьируется в зависимости от внутренних или внешних мотивов, побудивших к записи, и от сопровождавших ее обстоятельств. То есть, любые утвердительные суждения относительно деталей могут столкнуться здесь со значительными трудностями.

Собрание материала столь внушительного объема служило доценту базой для его докладов, которые у других преподавателей считались лекциями и назывались так по праву. Это собрание с самого начала должно было служить предметной базой для запоминания и подготовительным средством исключительно для устного изложения.

При построении лекций в целом и при группировке материала в частности, Буркхардт, особенно в последние два десятилетия, прилагал к ним обзорные листки, схемы, в соответствии с которыми материал был упорядочен внутренне и внешне, и здесь его архитектоника, структура в целом и в частях, а наряду с этим также внутренняя динамика изложения получили чисто внешнее выражение в графически оформленных проспектах. Иногда эти схемы отличаются такой подробной регламентацией, что привносят в лекцию безусловный дополнительный элемент как со стороны предметного содержания, так и духовного понимания лекций, что в отдельных случаях позволяет рассматривать их как часть предлагаемых читателю «Фрагментов».

Конечно, все же несмотря на это, исключительно только из самого материала, оставленного Буркхардтом, невозможно в точности реконструировать даже одну какую-нибудь его лекцию. Ведь существующие в наличии стенографические записи при всей их полноте могли бы воспроизвести лишь ту редакцию лекции, которая была приемлема для автора во время этой записи, и в ней ни в коей мере не могли бы отразиться детали устного изложения того же предмета в более ранние или более поздние времена.

Само собой разумеется, при публикации отдельных разделов из лекций Буркхардта во внимание принимаются только такие места, которые сам автор отметил печатью личностно окрашенных и более или менее завершенных формулировок. Из этого числа по справедливости сразу же исключаются те, что являются составной частью описаний лекционного, ориентированного исключительно на материал, характера, и именно в силу своей предметности могут в общем и целом перекрываться соответствующими трудами других ученых. Эти места и для самого ученого, несомненно, служили только материалом.

И напротив, можно спокойно и ответственно браться за издание другой характерной, относительно малой части, заручившись одобрением тех, кто ценит и любит Буркхардта. Это разделы, прежде всего включающие в себя: крупномасштабные исторические обзоры; характеристики людей и эпох; оценочные суждения, отмеченные временем и личностью автора; полемику и взгляды на историю, короче, заметки, касающиеся предметов прежде всего универсального и возвышенного порядка, которые могли по большей части выражаться в свойственном ему благородно-мужественном стиле.

При взгляде на множество подобного рода отрывков, которые бросаются в глаза каждому, кто проведёт такой умозрительный, стилистически обусловленный отбор, создается впечатление, что автор ставил целью закрепить в соответствующем месте за каждым избранным им предметом собственную, совершенно однозначную и единственную в своем роде формулировку, характеристику, оценочное суждение и затем воспроизводить ее как готовую, в некотором смысле классическую, структуру при переходе от одного изложенного факта к другому.

В качестве заявок такого рода по своей форме, содержанию и направленности служили «Введения» к отдельным лекциям или курсам. Множество их сохранилось не только среди лекций, читанных им раньше и позднее оставленных, но и среди тех, которые он постоянно читал в последние 20—25 лет своей деятельности преподавателя истории. Однако и эти «Введения» нельзя рассматривать как однократные, неизменные записи; напротив, они по большей части претерпели дополнения, расширение и переработку, проследить за которыми было бы заманчивым предприятием, поскольку следы их невозможно не заметить в настоящем издании.

При этом названные «Введения» обладают глубочайшей связью с эпохой, действительно находящейся в центре духовного существования Буркхардта: эта эпоха является в высшей степени значимой для него в духовно-историческом смысле и определяющей — в историко-политическом. В хронологическом плане они, хоть и не все, но зато в большинстве своем и содержательно наиболее насыщенные, располагаются вокруг 1870 г., приближаясь, таким образом, к «Размышлениям о всемирной истории» как по мотивам появления, так и по своему содержанию: подобно «Размышлениям...», «Введения» рождены всемирно-историческим потрясением, появившись из недр великого конфликта культур, к которому сам автор чувствовал себя по времени причастным. Они выступают в качестве интегральной составной части того великого расчета, который именно в это время предпринял Бурк- хардт по отношению к мировой истории и современности. Поэтому при чтении данных «Фрагментов» мы не можем не оценить их как духовно-исторические документы высокого порядка, свидетельствующие о личности и времени.

Далее вокруг этих «Введений», словно дополняя и обосновывая общую идею, свободно располагаются те разделы, которые были выделены ученым в качестве годных для публикаций в той или иной мере. Это — характеристики, обзоры, полемика и оценки, которыми пронизан прежде всего современный материал. Их появление приходится преимущественно на два десятилетия с 1865 по 1885 годы.

Тогда, словно нечто само собой разумеющееся, к этим частям лекционного курса, посвященным всемирной истории, присоединяются и немногочисленные разделы, берущие свое начало из докладов по мировой истории и истории культуры; сами эти доклады по причине их формальных недостатков не нашли себе места в издании докладов 1918 г. В нашем же издании, при всей своей фрагментарности, они не будут восприниматься в качестве формально чуждых данному курсу и, несомненно, обогатят его предметно.

Когда мы окидываем единым взором этот не слишком большой отобранный материал, сложившийся в соответствии с замыслом, хорошо продуманным в предметном и формальном отношениях и фактически не допускающим иного порядка, то становится очевидным, что в содержательном плане наши «Фрагменты» действительно ярко выражают авторские оценки тех или иных исторических событий и личностей. Но несомненно, они чаще всего несут на себе отпечаток личностного порядка в контексте мировой истории. Эти фрагменты внутренне сплетены в почти непрерывную цепь, что было возможно только благодаря величественному единству картины мира в созерцании и мышлении Буркхардта.

Хотя обстоятельства, связанные с передачей и отбором материала, уже в достаточной мере получили свое освещение, издатель все-таки считает своей важнейшей обязанностью раз и навсегда подчеркнуть, что он в сущности не был свободен в отборе «Фрагментов». Пригодных к публикации разделов вообще было сравнительно мало, а отдельные части по своей форме и содержанию как бы сами собой выделялись на фоне других. При внимательном чтении почти во всех них чувствовался еле слышный мотив сознательного авторского замысла. Можно согласиться с тем, что при таком положении вещей во время оценки материала должны были преобладать соображения самого строгого отбора. Но когда после троекратного просмотра тысяч листов и страниц там и тут вдруг открывались замечательные по своей выразительности куски, пропущенные издателем, то он желал бы разделить и с другими радость первооткрывателя, которую сам столь щедро вкусил.

Если бы в нашем распоряжении имелся достаточно большой объем пригодного для печати материала и по отношению к нему можно было бы применить определенный принцип отбора, то он был бы преимущественно ориентирован на выделение таких исторических периодов, которые в известных нам трудах историка или вообще еще не получили освещения, или были еще недостаточно полно представлены. Тогда результат такого труда должен был бы существенно дополнить историческую картину мира Бурк- хардта. То, что это не могло быть осуществлено в должном масштабе, несомненно, обусловлено внешними особенностями полученного нами наследия, формальной недостаточностью материала. Но остается еще один непонятный, видимо, сознательно оставленный пробел в накопленном материале, относящийся ко временам немецких императоров высокого средневековья, о которых Бурк- хардт явно умалчивает из политических соображений. Можно предположить, что эти исторические времена были или, скорее всего, стали ему несимпатичны, и именно потому, что они умышленно переоценивались и тщательно изучались в те два десятилетия, которые предшествовали 1870 г., немецкими национал-либеральными и младогермански настроенными историографами, такими, как Зибель и Гизебрехт, частично принадлежавшими, подобно самому Буркхардту, к школе Ранке.

Несмотря на этот большой и чувствительный пробел, все же можно утверждать, что, в совокупности с большими трудами ученого и «Размышлениями о всемирной истории», эти «Фрагменты» позволяют нам реконструировать его «Всемирную историю»: ее содержательное определение, внутреннее течение, ее определяющие акценты и подлинные всемирно-исторические масштабы могут оказаться для нас исчерпывающе доступными.

Конечно, и в этом случае отбор материала отвечает не всем формальным требованиям, к которым нас приучили именно классические произведения Буркхардта. Однако следует принять к сведению то обстоятельство, что многие из собранных здесь отрывков дошли до нас в незавершенном виде, и прежде всего - что все они не приведены в форму, предназначенную для публикации. Часто в рукописях предложения вообще не имеют завершения, глаголы отсутствуют, существительные зачастую связаны между собой как в репликах; используются также и иные средства, позволяющие однозначно и ясно очертить мысль, в то же время не требуя от автора ее завершенного стилистического оформления. Вместе с тем, целые разделы только эскизно набросаны. Нередки вариации и даже повторения одной и той же мысли, и в своем постоянном поиске наиболее подходящего выражения этой мысли они нас уже не удивляют. Учитывая подобную стилистическую картину, естественным будет прибегнуть к тому же приему, какой использовали уже Якоб Эри для последних томов «Истории греческой культуры» и «Размышлений о всемирной истории» и сам издатель для некоторых из «Фрагментов». Это значит производить обработку текста, тут и там высвобождать отдельные слова и делать разрядку группы слов, превращать нагромождения субстантивированных форм в отглагольные предложения, в тех или иных случаях придавать лаконичную форму отдельному слову, а при определенных обстоятельствах — и историческому факту для его правильного понимания. Но все это делалось нами только самыми деликатными способами и с безусловным сохранением содержания слов, понятий и мыслей, свойственных Буркхардту. Более радикальные формальные вторжения и собственно реконструкции должны были коснуться только очень немногих частей и всякий раз оговаривались издателем в «Заметках и дополнениях к тексту». Издатель с благодарностью воспринимает преимущество своего положения, позволявшего ему при отборе материала для отдельных частей и при оформлении его каждый раз полагаться на весьма компетентные и в то же время исполненные чрезвычайной ответственности советы и помощь со стороны своих друзей и соиздателей: Альберта Эри и Феликса Штехелина, старших племянников Якоба Буркхардта, которым он здесь приносит сердечную признательность.

Несмотря на все старания, форма этих отрывков в общем и в отдельных деталях будет восприниматься все же как достаточно афористичная и фрагментарная. Мы не можем выступать с притязаниями на создание искусственно сглаженного текста. Но словарный запас, язык и мысль Буркхардта будут являться духовными свидетельствами их принадлежности своему творцу, и мы надеемся убедить в этом даже самых горячих его почитателей.

Предметное, формальное несовершенство текста, которое, естественно, имеет только относительный характер, должно возмещаться духовным содержанием «Фрагментов». Они предлагаются читателю без комментариев, а следовательно, в непредвзятом виде. Каждый читатель, хоть немного знакомый с историей и имеющий под рукой более или менее подробный исторический справочник, сможет с его помощью, если он вообще ему понадобится, легко осваивать один фрагмент за другим в исторической последовательности.

«Фрагменты» расположены в хронологическом порядке, в основном в рамках свойственной Буркхардту хронологической схематики мировой истории, с соблюдением принадлежащей ему периодизации.

Может быть, кто-то обнаружит, что местами Якоб Буркхардт представляет такой взгляд на определенные проблемы и персоналии, который в наши дни, с учетом продвинувшегося вперед исследования источников и углубленных научных изысканий, уже не выдерживает критики. В ответ замечу, что в задачу издателя не могло входить даже принципиальное представление тех предметных и ценностных различий и противоречий, которые существуют, с одной стороны, между исследователями и мыслителями прошлых времен, весьма своевольными и уже тогда считавшимися несвоевременными, а с другой — с сегодняшним поколением исследователей, которое воистину не только не имеет единого представления о столь многом и существенном в прошлой истории, но и не может его создать.

Итак, примем эти «Фрагменты» в качестве того, чем они и являются: изложением позиции, даже исповедью (а почему бы и нет?) одного из крупнейших исторических мыслителей XIX века, и одновременно свидетельством незаурядного духа, обладавшего по отношению ко всей истории и к своей современности этим удивительным двойным взглядом, видящим все из дальней дали и в то же время при особом приближении. «Фрагменты» непосредственно соседствуют с «Размышлениями о всемирной истории» в формальном и духовном отношениях, они даже могут быть включены в их порядок как часть; они, как и те, могут увлечь нас в огромные всемирно-исторические пространства, пробудить и воспитать высокое и углубленное историческое мышление в духе тех проникновенных слов, которыми он, бросая взгляд на бурлящую современность, завершает свой доклад «О счастье и несчастье в мировой истории»: «Было бы удивительным зрелищем, правда, не для современных земных существ, последовать в познании за человеческим духом, который строит себе новое обиталище, воспаряя над всеми этими явлениями и одновременно вплетаясь в них. Тот, кто способен смотреть на мир подобным образом, полностью отринет представление о счастье и несчастье и целиком отдастся жажде такого познания».