ОЧЕРК ТРИНАДЦАТЫЙ

компании.

В 1707 г. скончался Великий Могол Аурангзеб, последний император, власть которого если не фактически, то хоть номинально признавалась на всем Индостанском полуострове.

Почти 200 лет длилось существование этой империи, с того самого года (1525), когда чагатайский татарин Бабур, или Бабар, называвший себя потомком в шестом поколении самого Тамерлана, впервые провозгласил себя повелителем Индии, придя из сопредельных с Северной Индией стран Азии, и за все 200 лет Великим Моголам (так назывались императоры этой династии, любимой, но не единственной столицей которых был город Дели) не удалось прочно утвердить свою власть во всех частях колоссальной страны.

В центре и на юге огромной территории Индии многолюдные племена иногда еще соглашались выказывать внешние знаки покорности, даже платить дань, но временами они совсем отказывались повиноваться, и у Великого Могола не хватало сил и возможностей добраться до них сквозь беспредельные дебри и наказать непокорных.

Слабосколоченный государственный организм отказывался часто служить даже и в самых недрах империи, даже на вершине социального здания.

Долгие и кровавые междоусобицы терзали нередко семью, двор, столицу Великого Могола. Вспомним, что, например, этот самый Аурангзеб взошел на престол в 1658 г. лишь после кровавой

войны со своими братьями, которых он перебил, а отца своего, больного старика Яхана, низверг с престола и навеки заточил в тюрьму.

На некоторое время Аурангзебу удалось воскресить былое могу-щество Великих Моголов. Он хвалился и тем, что у него армия в"300 тыс. конных и 400 тыс.

О неимоверных бедствиях подавляющего большинства подданных Великого Могола мы уже говорили, приводя свидетельства Бернье (который как раз и повествует о временах Аурангзеба). Решительное нежелание сражаться, полное отсутствие какой бы то ни было стойкости, нищенская экипировка, примитивное вооружение, отсутствие военного искусства — вот черты армии Великого Могола, бросавшиеся в глаза иностранным наблюдателям. Если к этому прибавить и влияние сельской общины, обособлявшей население и дробившей его на бесчисленное множество маленьких, ничего общего друг с другом не имеющих мирков, то мы поймем, что даже и Аурангзеб пользовался больше кажущимся, чем реальным могуществом.

После смерти Аурангзеба в 1707 г. наступила долгая пора смут в двух столицах великого царства — в Дели и Агре — и ряда успешных восстаний отдельных племен против власти Великого Могола.

Титул этот еще держался несколько десятилетий, но уже никакой власти (кроме как над ближайшими к Дели территориями) и никакой силы, реально подчиняющей себе хотя бы V20 часть прежнего государства, эти последыши уже не имели.

За остатки и обломки разложившейся империи Великого Могола и возгорелась в Индии борьба между французами и англичанами.

Мы сейчас увидим, что в течение XVIII столетия длительная борьба этих двух держав в Индии была связана хронологически и политически с их войнами в Европе.

Первый этап англо-французской борьбы в Индии связан был с войной в Европе за австрийское наследство (1740—1748) и после краткого перерыва — с Семилетней войной (1756—1763). Второй (и последний) этап борьбы двух держав за Индию связан был с англо-французской войной 1777—1783 гг., ведшейся одновременно в Европе и в освобождающихся от английского владычества североамериканских колониях.

Характерно, что первая из англо-французских войн XVIII столетия, и притом гораздо более жестокая и упорная, чем только что названные, — уже упомянутая выше война за испанское наследство (1701 —1713), прошла для Индии совсем почти незаметно.

Но позднее, в 40-х годах XVIII в., когда становилось ясным, что можно завоевать целые царства с громадным населением, с почвенными богатствами, с сокровищами в городах, вопрос о том, кому достанется эта добыча, резко обострил все существовавшие до той поры противоречия.

Вскоре после знаменитого в летописях Франции банкротства Джона Лоу, разорившего также и французскую Ост-Индскую компанию, это торговое общество было (в июне 1725 г.) реорганизовано. Капитал, которым располагала компания, состоял из взносов за акции и в общем был равен 112 млн ливров (франков). Компания получила право представлять на утверждение короля особого главного директора для управления делами компании в самой Индии. Этот директор жил в городе Пондишери, главном оплоте французов в Индии.

Пондишери был французской факторией на юге восточного (Коромандельского) берега Индии, а на западном берегу (Малабар- ском) и как раз на той же широте (12° северной широты) находилась другая французская торговая фактория, городок Маэ (несколько севернее того самого Каликута, куда в 1498 г. прибыл Васко да Гама).

В 1735 г., перед началом борьбы с англичанами, в Пондишери проживало 80 тыс. жителей. Главным начальником над Пондишери и небольшой территорией, к нему примыкавшей, был губернатор, в распоряжении которого состоял военный отряд приблизительно в 800—900 человек. Около одной сотни французских купцов и их представителей крейсировало между Пондишери и Францией, вывозя из Индии муслиновые и тонкие ситцевые и суконные ткани, а также драгоценные металлы, жемчуг, зерновые продукты (больше всего рис) и ввозя туда отечественные изделия.

Первым французским губернатором, который решил поставить на очередь вопрос о больших территориальных захватах, был Бенедикт Дюма, водворившийся в Пондишери в 1735 г.

Имея в своем распоряжении всего два опорных пункта, малый отряд и несколько военных судов, Дюма деятельно вмешался в междоусобия и интриги индийских раджей и крупных и мелких держав- цев, целыми десятилетиями оспаривавших друг у друга остатки фактически распавшейся империи Великого Могола.

Произошло все это в 1739 г., когда подготовлялось и вскоре осуществилось на севере Индии нашествие персов, овладевших Дели и нанесших этим окончательный удар и без того погибавшей империи Великого Могола.

Персидское нашествие дало толчок развитию дальнейших междоусобий, дальнейших (на этой почве) вооруженных вмешательств французов и новых территориальных захватов с их стороны. Севернее Пондишери французы утвердились (на том же восточном берегу) в Масулипатаме и в окрестных местах. Во всем так называемом Декане, т. е. на южной оконечности Индии от Маэ и Кали- кута, через Тричинополи (или в современной транскрипции Тиру- чираппали) к Пондишери и Карикалу, утверждалось французское преобладание.

Отдельно от этой главной арены французской как торговой, так и захватнической политики, на громадном расстоянии от нее, на севере Индии, недалеко от Калькутты, на берегу Ганга, в Бенгалии французы владели речным портом Чандернагор. В самой Франции, к слову сказать, так мало интересовались далекой Индией, что даже образованные люди понятия не имели о точном местоположении Чандернагора и, прослышав, что он недалеко от Калькутты, вообразили, что он — на юге Индии: они смешивали громадный северный бенгальский город Калькутту, лежащий в дельте Ганга, с маленьким Каликутом, находящимся на юго-за- падной оконечности Индии, на Малабарском берегу, буквально на противоположном конце колоссального полуострова.

Губернатором Чандернагора был с 1731 г. Жозеф Дюплекс. Он. действовал там независимо от губернатора южных владений Франции Дюма, и уж давно шла о нем молва.

Последняя схватка французов с англичанами за обладание всей Индией, всем Индостанским полуостровом закончилась, собственно, уже в половине XVIII столетия и неразрывно связана с именем губернатора французских владений в Индии маркиза Жозефа Дю- плекса.

Те войны между двумя державами, которые велись на почве Индии после Дюплекса, уже носили иной характер: французы по-мышляли только о том, чтобы удержать те немногие позиции, которые они еще держали в своих руках.

Дюплекс в ореоле «национального героя» громко прославляется как в старой, так и в новой французской официальной колониальной историографии, особенно с тех пор, как при Третьей республике стала быстро расти французская колониальная империя.

Присмотримся к этому в самом деле незаурядному по своим способностям человеку. В нем, как в испанских конкистадорах XVI в., как в английских корсарах и пиратах XVI—XVII вв., были налицо и Элементы авантюризма и алчного хищника, и большие организаторские способности, и недюжинные дипломатические таланты, и военная стратегико-тактическая сообразительность, и умение сочетать свое хищничество и жажду личной власти с тем, что он считал государственными интересами, и при этом готовность даже на вооруженное сопротивление законным агентам своего же правительства, если это понадобится.

Но Франция XVIII в. не была похожа на Испанию XVI в., и того, что делали Кортес, Писарро, Альмагро, Дюплекс уже не мог и не посмел (хоть и желал) сделать, когда его отставили.

Он происходил из среды крупной французской буржуазии. Отец его, откупщик податей одной из северных французских провинций, в то же время состоял одним из самых влиятельных директоров французской Индийской компании, монополизировавшей французскую торговлю с Индией.

Жозефу не было еще и 19 лет от роду, когда в 1715 г. отец поместил его на службу в Ост-Индскую компанию, где он очень преуспел до и после реорганизации этого общества. Он торговал за счет компании, вел секретную переписку и разъезжал по Индии, стремясь сделать французских купцов торговыми посредниками в самой Индии, и заводил сношения с Китаем, с Персией, с Аравией.

В 1720 г. он получил важный служебный пост в Пондишери. Его энергия, предприимчивость, способность увлекаться новыми и самыми грандиозными планами были удивительны.

Конечно, он сам себя не забывал при этом, и даже случались с ним иногда неприятности на почве слишком широких воззрений относительно границ казенного и личного имущества.

В июле 1731 г. он воссиял снова: его назначили, как уже было отмечено, губернатором Чандернагора, где его громадные административные и коммерческие способности проявились во всем блеске. Ему удалось еще до своего генерал-губернаторства завести громадную каботажную торговлю не только вдоль берегов всего колоссального Индостана, но и на далеких Филиппинах, и вдоль берегов Персидского залива, и на островах. Это был одновременно и купец, и завоеватель. Он начал с очень успешной и грандиозной по своему размаху экономической борьбы против англичан, стараясь захватить во французские руки меновую и денежную торговлю между отдельными индийскими странами, которым было трудно или вовсе невозможно сноситься по суше между собою.

Пондишери, Чандернагор, Патна (в Бенгалии) сделались центрами огромной морской и отчасти речной (по Гангу) французской торговли в Индии.

Постепенно Дюплекс укрепил уже не только торговые, но и политические позиции Франции в Индии. Он быстро повышался в своих должностях и вскоре стал настолько необходим, что, когда в конце 1741 г. Бенедикт Дюма ушел в отставку, был назначен на его место генерал-губернатором всех южных владений Франции в Индии.

Вскоре в истории борьбы за Индию началась новая страница.

В 1745 г. вспыхнувшая в Европе война между Англией и Францией (обе державы вмешались в так называемую войну за австрийское наследство) перенеслась в Индию. Дюплекс решил, что час его пришел, что теперь или никогда будет возможно нанести смертельный удар английскому владычеству на Индостанском полуострове и что почва среди индийских раджей достаточно подготовлена. Его идея заключалась в том, чтобы превратить Индию в конгломерат вассальных царств, где раджи и эмиры являлись бы внешне самостоятельными, а в действительности — ставленниками и покорными данниками и слугами Франции.

Начало этого грандиозно задуманного предприятия было очень удачным для Дюплекса. На помощь ему явился французский флот с подкреплениями и припасами с островов группы Иль-де-Франс и острова Бурбон (в Индийском океане) по пути от Мадагаскара к Индии. При помощи этих подкреплений город Мадрас — один из главных опорных пунктов английской Ост-Индской компании — был взят французами.

Но уже вскоре после этой победы начались серьезнейшие нелады между Дюплексом и начальником этих пришедших с островов подкреплений Лабурдонне, который и не понимал намерений, и не сочувствовал конечным планам Дюплекса. Лабурдонне ушел со своим флотом, а на Дюплекса напал наваб Карнатика, требуя, чтобы Мадрас, согласно прежним обещаниям французского генерал-губернатора, был передан ему.

В открытом сражении, которым закончился этот спор, Дюплекс разбил наголову наваба. Мадрас остался за французами, а Дюплекс предпринял поход с целью выгнать англичан из тех пунктов, где они еще держались.

Паника овладела английской Ост-Индской компанией. Спешно был послан к берегам Индии большой флот, который и блокировал Пондишери, главный город французских владений в Индии. Дю- плексу, правда, удалось снять эту блокаду, но тут, к его горю, пришло приказание из Парижа прекратить военные действия: в 1748 г. в Аахене был заключен мир между всеми европейскими державами, участвовавшими в войне за австрийское наследство, в том числе между Англией и Францией.

Дюплекс решил, не смея, конечно, объявить об этом во всеуслышание, продолжать войну с англичанами на свой риск и страх в более или менее скрытом виде и в более замедленных темпах. Дипломатические усилия Дюплекса и жены его бегумы (на языке УРДУ — принцесса) Жанны направились отныне на то, чтобы занять возможно больше индийских престолов своими ставленниками и таким путем подготовить нужные точки опоры для предстоящей войны с англичанами. Очень многое уже в первые же четыре года после Аахенского мира Дюплексу удалось сделать, но, конечно, обойтись своими силами, без помощи и участия своего правительства Дюплекс не мог. Англичане, поняв его тактику, возбуждали междоусобия и войны, которые ослабляли ставленников Дюплекса.

Пришлось (в 1752 г.) после одной крупной неудачи обратиться в Париж. Но там давно уже раздражались и недоумевали по поводу своевольных действий предприимчивого генерал-губернатора, ведущего за свой счет и своими войсками войну против Англии в мирное время. Он был смещен, и ему велено было покинуть Индию. Разоренный своими индийскими предприятиями, он провел последние девять лет жизни в глубокой нищете.

Французская буржуазная историография обыкновенно изобра-жает Дюплекса как мученика французского национального дела, как предтечу позднейшей французской колониальной экспансии, как героя колониальной политики, не понятого современниками.

Часто доходят до утверждения, что если бы Людовик XV и его министры поняли, за какую великую ставку борется Дюплекс, и если бы они его поддержали вовремя, то Индия стала бы не английской, а французской. Конечно, эти рассуждения отдают затхлыми воззрениями той разновидности идеалистической концепции в истории, которая называется героической школой. Франция с ее скромной тогда промышленностью и с громадными жизненными интересами в Европе была неспособна длительно и прочно овладеть Индией.

Англичане, купцы и чиновники английской Ост-Индской компании, давно уже с живейшим беспокойством и подозрительностью относились к французским планам и предприятиям в Индии. И Дюплекс, и англичане, укрепившиеся в Мадрасе, на том же берегу, где был Пондишери, и в целом ряде других пунктов Индии, считали вооруженную борьбу близкой и неизбежной. Англичане, на 70 лет раньше французов появившиеся в Индии, знали ее лучше, чем французы, и они тоже (и еще раньше французов) учли радужные перспективы, открывающиеся для иноземных завоевателей в связи с ослаблением и распадением империи Великого Могола.

Но ни уступать французам, ни даже делить с ними добычу англичане не были намерены. Они предпочитали вооруженную борьбу и нетерпеливо ждали случая и благоприятных обстоятельств.

Обе державы имели сильные и слабые стороны в назревавшей борьбе, но в общем перевес был на стороне англичан. Во-первых, их экономическое развитие пошло дальше, чем французское, английская промышленность быстро шла в гору и успешно оспаривала уже с начала XVIII в. в некоторых отраслях производства первое место у голландцев, которые в индустриальном отношении стояли тогда гораздо выше французов. Во-вторых, для Англии ее заморские владения, ее колониальное будущее, ее морская торговля играли несравненно большую роль, чем для французов, у которых на первом плане все-таки всегда стояла Европа, а не Азия, Америка или Африка. Для французов вопрос об Эльзасе, о Лотарингии, о Пфальце, о рейнских городах был всегда вне всяких сравнений важнее споров о каком-нибудь даже очень богатом и обширном индийском царстве, хотя этих царств в Индии после распада империи Великого Могола было много и хотя в любой уголок из этих царств можно было бы поместить Эльзас и Лотарингию и еще с половиной Франции в придачу. Поэтому парижское правительство мало, скупо и неохотно поддерживало войском, флотом и деньгами своих наместников, тогда как английская Ост-Индская компания всегда находила в британском кабинете полное понимание важности индийских приобретений и получала постоянную и часто очень обильную помощь от государства. В-третьих, у англичан был большой торговый флот и немалый военный, крейсировавший в индийских водах, чего не было у французов, их торговый флот (в Индийском океане) был несравненно меньше английского, а военный (тоже незначительный) должен был делить свое внимание и свои силы между берегами Индии и Маскаренскими островами (острова Бурбон и Иль-де-Франс), лежащими далеко к юго-западу от Индии — довольно близко к Мадагаскару и гораздо ближе к Южной Африке, чем к Индии. В-четвертых, опорных пунктов у англичан к моменту начала борьбы за Индию было больше, чем у французов, и эти пункты были надежнее и богаче, чем французские.

Когда Дюплекс обдумывал свои антианглийские планы, англичане уже владели такими городами, как Калькутта в устьях Ганга, на севере восточного берега Индии, Мадрас на юге того же восточного берега, Сурат, Бомбей на западном берегу. Сильная английская эскадра крейсировала между этими портами.

Уже с 1740 г., когда в Европе началась длительная война за австрийское наследство, и французы, и англичане в Индии знали, что их правительства рано или поздно вмешаются в борьбу в Европе.

Франция примкнула еще в 1741 г. к числу врагов Австрии, и, чем хуже шли австрийские дела, тем быстрее приближался момент, когда английское правительство неминуемо должно было вмешаться в войну в пользу Австрии именно затем, чтобы не дать французам и их союзникам возможности разрушить Австрийскую империю и этим утвердить свою гегемонию на континенте Европы. С весны 1744 г. англичане уже формально вступили в войну на стороне Австрии и против французов.

Ввиду явного перевеса английских сил в Индии французское правительство сначала предписало Дюплексу предложить английским властям Мадраса, Бомбея, Сурата, Калькутты и всех вообще английских владений в Индии, примыкающих к этим городам, соблюдать нейтралитет. Англичане не согласились, но ловкой дипломатии Дюплекса удалось поставить вопрос так, что владелец (на- ваб) царства Карнатик стал на его сторону и тоже потребовал от

англичан обещания не воевать на его территории, отделявшей английский Мадрас от французского Пондишери.

Не решаясь на войну разом и с французами и с навабом Кар- натика, англичане принуждены были согласиться. Но Дюплексу эта отсрочка была нужна исключительно по тактическим соображениям: он ждал прибытия французской эскадры с Маскаренских островов. Там, на острове Иль-де-Франс, губернатор этих французских островных владений Лабурдонне организовал довольно большую военную флотилию и в июле 1746 г. наконец пришел в Пондишери с флотом, состоявшим из 10 больших судов и 3000 матросов и солдат как французов, так и малайцев. Почти весь этот флот был выстроен и снаряжен средствами и из материалов Маскаренских островов, никогда бы метрополия не прислала в Индийский океан на помощь Дюплексу такой большой флот из европейских вод.

Дюплекс взял на себя руководство действиями прибывшего флота. Он убедил Лабурдонне, упрямого, самолюбивого и недоверчивого человека, что приблизился великий момент борьбы с англичанами, что нейтралитет (на котором настаивал, как сказано, сам Дюплекс) теперь необходимо нарушить, что речь идет о всей будущности французской торговли, французского экономического могущества и что прежде всего нужно напасть на Мадрас и с бою отнять его у англичан.

Дюплекс установил лучшие св.ои артиллерийские орудия на суда, приведенные Лабурдонне в Пондишери. После нескольких не-решительных маневров и встреч с англичанами Лабурдонне подошел к Мадрасу, лишенному как раз в тот момент защиты со стороны английской эскадры, начал бомбардировку города и 21 сентября 1746 г. принудил английские власти сдать город.

Но тут возгорелась яростная ссора между Лабурдонне и Дю- плексом из-за власти над завоеванным Мадрасом. Лабурдонне в конце концов под предлогом необходимости ремонтировать по-страдавший от морской бури флот вдруг ушел от берегов Индии, вернулся к Маскаренским островам, привел свою эскадру на остров Иль-де-Франс, а сам, отставленный указом из Парижа, выехал во Францию, где по прибытии и был засажен в Бастилию по обвинению в измене.

Что касается Дюплекса, то ему приходилось отныне иметь дело с двумя врагами: 1) с Англией, которая вовсе не желала мириться с потерей Мадраса, 2) с навабом (или, как чаще его называли европейцы, с набобом) Карнатика, требовавшим передачи города Мадраса ему на том основании, что Мадрас лежит на берегу Карнатика.

Дюплекс выступил прежде всего против десятитысячной армии наваба и 4 ноября 1746 г. разгромил ее совершенно, хотя его отряд состоял лишь из 1400 человек.

337

22 Е. В Тарле

Это сражение произвело колоссальное впечатление на местных жителей, а французам (и их врагам англичанам) внушило оконча-

тельную уверенность, что с ничтожными силами можно бить огромные армии индийских навабов.

За этим военным достижением последовало дипломатическое: наваб Карнатика Анаверди-хан расторг связи с англичанами и заключил союз с Дюплексом. Военные действия возобновились.

Дюплекс поставил себе ближайшей целью совсем изгнать англичан из Карнатика, а затем и вообще из южных частей Индии. Но из Англии прибыла мощная эскадра из 8 линейных военных кораблей и 11 больших транспортов и с ней (союзная в тот момент с англичанами) голландская эскадра в составе четырех линейных кораблей. Англичане перешли в наступление и сделали попытку (неудавшуюся) взять Пондишери.

Обе стороны готовились к новым жестоким боям, когда вдруг с опозданием на несколько месяцев пришло известие, что в Европе подписан Аахенский мир, прекративший войну за австрийское наследство, что отныне Англия и Франция — в мирных отношениях и Франция по условиям мирного трактата обязалась возвратить англичанам Мадрас.

Ни французская Ост-Индская компания, ни французское королевское правительство не разделяли тогда завоевательных увлечений Дюплекса. Между тем у этого человека, совмещавшего должность губернатора французских владений и директора, ведавшего всеми торговыми делами французской Ост-Индской компании, роились планы один другого смелее. Он мечтал о протекторате Франции над Индией, о полном изгнании англичан.

Что в далекой Европе в городе Аахене заключен мир между королем английским Георгом II и королем французским Людовиком XV, это обстоятельство не особенно стесняло Жозефа Дюплекса. Он деятельно готовился к продолжению борьбы и подготовке побед, пользуясь существеннейшей помощью своей жены. Эта женщина, принцесса полупортугальского, полуиндийского происхождения, не только вела обширнейшую дипломатическую переписку своего мужа с разными государствами Индии, обращаясь к индийским раджам и навабам на самых разнообразных индийских диалектах, но пользовалась широчайшей популярностью среди всех враждебных англичанам слоев индийских народностей, которые хотели использовать французов для освобождения от англичан.

Дюплекс с удвоенной энергией принялся в 1748, 1749 и следующих годах готовить союзников для новой войны против англичан. Вмешиваясь еще более деятельно, чем прежде, в семейные и политические распри властителей Декана и Карнатика, двух обширнейших государств Южной Индии, французский губернатор помог Шанда- Саибу, претенденту на престол, воцариться в Карнатике. Это случилось летом 1749 г., после сражения, в котором ничтожный французский отряд в несколько сот человек наголову разбил многотысячную армию врагов Шанда-Саиба. Снова подтвердилась безнадежная

слабость войск индийских навабов, не прошедших соответствующей военной выучки и не привыкших к строгой дисциплине.

Эти междоусобицы на юге Индии продолжались с переменным успехом. Был момент, когда над всем Деканским царством, где насчитывалось 35 млн подданных (приблизительно вдвое больше, чем во всей Франции), царствовал один из ставленников Дюплекса, а фактическим руководителем его был сам Дюплекс.

Одновременно с усилением французского влияния росла и территория непосредственных владений Франции. За всякое крупное (и всегда успешное в военном отношении) вмешательство французских отрядов в эти бесконечные междоусобия индийских навабов и раджей Дюплекс получал новые и новые прирезки территории.

Англичане начали беспокоиться очень серьезно. С осени 1751 г. они решили вмешаться тоже (и так же активно) в местные индийские войны.

Начались столкновения уже непосредственно между француз-скими и английскими отрядами, и задуманное французским губернатором дело постепенного утверждения французского протектората над страной пошло прахом.

В английском лагере нашелся человек, в предприимчивости не уступавший Дюплексу, а военными талантами его превосходивший, притом проницательно (и раньше других) сообразивший, что речь идет о том, кому будет принадлежать не только юг Индии, но и вся Индия.

О лорде Клайве и в старой, и в новой, и в новейшей английской историографии принято говорить в тоне повышенном и почти патетическом, с трубными звуками и лирным бряцанием. Маленькие ошибки и некоторые неловкости вроде массовых избиений индийцев, в том числе женщин и детей, и систематического ограбления городов и царств, дворцов и храмов охотно ему прощаются английскими историками. В нем видят первого основателя Англо-Индий- ской империи, и разные досадные подробности его карьеры как-то быстро проглатываются или наскоро и неясно поминаются востор-женными биографами.

«Клайв, подобно большей части людей, рожденных с сильными страстями и подвергавшихся сильным искушениям, виновен во многом. Но всякий, кто бросит нелицеприятный и просвещенный взгляд на все его поприще, должен будет сознаться, что наш остров, по-родивший столько героев и государственных людей, едва ли когда- либо производил человека, который более Клайва был бы велик во времена войны и мира», — говорит Маколей. Это — типичный тон английской историографии относительно удачливого колониального завоевателя, положившего предел французскому преобладанию, отбившему Индию у французов.

22*

339

Роберт Клайв происходил из мелкопоместного дворянства Северной Англии и попал в Индию в 1742 г., когда ему не было и полных 17 лет, в качестве канцеляриста и писаря одной из контор

английской Ост-Индской компании. Родные поспешили его туда поскорее сбыть потому, что ничего особенно путного от него не ждали: он не только прославился вечными уличными драками, но, образовав целую шайку мальчишек, стал взимать регулярную дань с владельцев магазинов, которым угрожал, что в случае отказа его шайка перебьет у них стекла. Это любопытное в юном подростке стремление, так сказать, систематизировать грабеж, умиляет некоторых биографов, видящих в этой черте первое раннее проявление характерной для Клайва государственно-организаторской тенденции в деле обирательства ближних.

Роберт Клайв был назначен на службу в Мадрас. Первое время жилось ему так бедно и скучно, что он даже сделал попытку лишить себя жизни, но когда эта попытка не удалась, он решил, что ему суждено совершить нечто великое в истории.

Когда французы (как рассказано выше) овладели Мадрасом, он бежал из французского плена и перешел с гражданской службы на военную.

В 1751 г., имея отряд в 200 англичан и 300 сипаев — индийских солдат, обученных и вооруженных по-европейски, — Клайв убедил английские власти послать его на выручку города Тричинополи, осажденного навабом, который был ставленником Дюплекса. Он бросился не к осажденному городу, а к столице наваба городу Ар- кату и взял его без сопротивления, а затем, разбив выступивших против него французов, заперся в Аркате. Дюплекс поспешно направил к Аркату отряд в 10 тыс. индийцев и около 150 французских солдат. Клайв разбил эту армию, и с тех пор началась ожесточенная англо-французская война на юге Индии, война, в которой верхушка индийских племен была лишь орудием то англичан, то французов в борьбе за владычество над страной.

У Клайва оказались недюжинные военные дарования. Он был и стратегом, и тактиком, и военным организатором, справиться с которым не могли французы, хотя и помимо Дюплекса у них были талантливые предводители (вроде Бюсси).

Тричинополи был освобожден от осады, англичане наголову разбили осаждающих, Клайв уничтожил французский отряд, посланный на помощь осаждающим, ставленник Дюплекса Шанда-Саиб был убит, престиж французов был сильно подорван. Случилось это в 1752 г.

Успехи Клайва подорвали карьеру Дюплекса, и только медленностью сообщений Европы с Индией объясняется, что о своей отставке он узнал не в 1752 г., когда пал Тричинополи и стала ясна победа англичан на юге Индии, а в 1754 г. Его сменили в Париже, можно сказать, послав приказ с обратной почтой, едва только узнали о тяжких неудачах его в 1752 г.

Но обратная почта могла в те времена доставить ответ лишь почти через два года: в Париже узнали о несчастьях в Индии, про- исшедших в 1752 г., лишь в 1753-м, а отставка, данная Дюплексу в июне 1753 г., дошла до него лишь а августе 1754-го.

Привезший эту отставку его заместитель думал сначала, что Дюплекс окажет вооруженное сопротивление. Но этого не случилось, хотя Дюплекс всеми способами оттягивал свой отъезд. Только в октябре 1754 г. он навсегда покинул Индию. В пылу борьбы против англичан он истратил на содержание армии почти все свое личное имущество (8 млн франков), и так как французская Ост-Инд- ская компания отказалась их вернуть, он умер почти в нищете (в 1763 г.).

Дело его жизни потерпело крушение. Юг Индии после побед Клайва и отъезда Дюплекса оказался во власти англичан. Любопытно, что в 1753 г., когда в Париже решался вопрос об отставке Дюплекса, с английской стороны делались тайные шаги и даже обещались в других местах уступки французскому правительству в случае, если Дюплекс будет убран из Индии, до такой степени опасались англичане планов этого человека.

Так как в самой Европе между Англией и Францией с 1748 г. официально царил мир, который французскому правительству по ^разным причинам вовсе не хотелось нарушить, то преемник Дюплекса уже не пытался идти по стопам своего предшественника, а довольствовался преимущественно торговыми делами и предприятиями.

Так как ни французская Ост-Индская компания, ни король Людовик XV со своими министрами не поддержали Дюплекса и отрицательно отнеслись к его широким замыслам, этой первой стадии англо-французской борьбы за Индию суждено было закончиться победами Клайва на юге Индии и отставкой Дюплекса. Перерыв оказался кратким.

В 1756 г. вспыхнула новая война между Пруссией и Австрией, и в этой войне, оставшейся в истории под названием Семилетней, суждено было снова принять участие и Франции (на стороне австрийцев), и Англии (на стороне Фридриха ДІ, короля прусского).

Известие о войне достигло Индии в конце 1756 г., и Клайв, вернувшийся в Мадрас, начал успешно выбивать французов и их вассалов, еще оставшихся верными им, из отдельных укрепленных пунктов. Но на юге Индостанского полуострова с провалом политики и с отъездом Дюплекса в Европу в сущности дело было уже решено. Главные события разыгрались не здесь, а на другом конце Индии, на севере, в громадном богатейшем Бенгальском царстве, главном и самом ценном из всех владений, некогда принадлежавших Великому Моголу.

Этот «северный индийский рай» — Бенгалия — отделен от Южной Индии, от Карнатика, где действовал Дюплекс и где сражался Клайв, такими колоссальными пространствами, такими непроницаемыми дебрями, такими многочисленными и воинственными (хоть и не объединенными) маратхскими племенами, что о происходившей в Карнатике борьбе, междоусобиях, обо всем, что так волновало английский Мадрас и французское Пондишери, в Бенгалии, т. е. во французском Чандернагоре и в английской Калькутте, знали лишь понаслышке.

Там царило относительное спокойствие. Объяснялось это прежде всего тем, что в Бенгалии не было некоторое время междоусобий, и ни французы, ни англичане не смели и думать о военных наступлениях и вмешательствах во внутренние дела громадного царства.

В 1756 г. на бенгальский престол вступил молодой Сураджа- Доуле, который, хоть и с большим опозданием, узнал о том, что делается на далеком юге, в Карнатике, где сначала французы, а теперь, в 1756 г., англичане распоряжаются, как у себя дома. И его, и приближенных очень все это встревожило и настроило на подозрительный лад. А тут еще англичане стали укреплять Калькутту, боясь нападения французов с моря (до них уже дошла весть о взрыве новой англо-французской войны в Европе).

Сураджа-Доуле, боявшийся и ненавидевший англичан, решил выбить их из Калькутты, где была главная их фактория и где они чувствовали себя хозяевами, и двинулся с большим войском к городу. Он взял его почти без боя. Англичане частью бежали, частью попали в руки Сураджа-Доуле, который велел запереть их в небольшую подземную тюрьму (Черную Яму), где они должны были в количестве 146 человек провести ночь в комнате без окон и без отверстий для прохода воздуха размером приблизительно 10 м2.

123 человека из них умерли к утру в страшных мучениях.

Калькутта недолго оставалась в руках Сураджа-Доуле. На юге, в Карнатике, англичане чувствовали себя в это время уже настолько прочно, что рискнули выслать оттуда (из Мадраса) экспедицию приблизительно в 2400 человек. Экспедиция отплыла из Мадраса и через два месяца высадилась на бенгальском берегу, не-далеко от Калькутты. Начальником отряда был Клайв. Он одержал ряд побед над войсками Сураджа-Доуле, отбил у него Калькутту, после чего охваченный паникой бенгальский наваб, боясь мести англичан за Черную Яму, предложил Клайву заключить мир на самых выгодных для англичан условиях.

Клайв согласился, но неохотно, он замыслил полное подчинение Бенгалии английскому владычеству. Сураджа-Доуле завел было переговоры с французским губернатором городка Чандернагора, умоляя о помощи. Тогда Клайв бросился на Чандернагор и захватил его. Французский гарнизон капитулировал, военные запасы, торговые склады — все это попало в руки победителям.

Против Сураджа-Доуле стараниями Клайва образовался заговор, и сам Клайв внезапно выступил со всеми своими силами против бенгальского властителя, в рядах армии которого находились и французы.

22 июня 1757 г. Клайв напал на армию Сураджа-Доуле в местности, называемой Плассей-Гроу, а иногда Плесси. Сражение кончилось полнейшим разгромом бенгальской армии и бегством наваба. Клайв возвел на бенгальский престол Мир-Джафара. Столица Бен- галии Муршидабад и сокровища богатейшей страны оказались в руках Клайва. Сураджа-Доуле был замучен до смерти продолжитель- нейшими пытками. Сокровищницы Муршидабада были разграблены Клайвом, его офицерами и солдатами, а за ними — уже прибывшими из Калькутты специально с этой целью английскими купцами и служащими Ост-Индской компании.

Не забыл Клайв и себя. Он скромно принял в дар от своего ставленника около 300 тыс. фунтов стерлингов золотом. Сколько он взял, кроме того, сам, не утруждая Мир-Джафара и не спрашивая его, об этом в Англии впоследствии ходили самые разнообразные слухи. Кроме того, Клайв счел целесообразным назначить себе за труды ежегодную пожизненную пенсию в 30 тыс. фунтов стерлингов. Платить ему эту пенсию он предложил все тому же своему ставленнику Мир-Джафару, который мигом выразил свое согласие.

Неистовые грабежи «умеренного» Клайва и неумеренных его солдат и английских купцов и фактическое полное овладение всей Бенгалией англичанами побудило, однако, даже всепокорного и запуганного Мир-Джафара искать спасения и защиты от Клайва. Но где? Французы были разгромлены Клайвом, маратхские племена грабили Бенгалию на ее южных границах.

Новый наваб завел сношения с голландцами через посредство маленькой голландской торговой фактории Чинсура, лежавшей в нижнем течении Ганга. В частности, наваб пытался установить отношения с голландским генерал-губернатором на далекой Яве, где голландское владычество, как и во всей Индонезии, было еще достаточно прочным.

В Голландии и особенно в среде голландских колониальных чиновников в Индонезии давно уже следили с раздражением и беспокойством за действиями Клайва на далеком севере Индии; там знали, что англичанам, уже вытеснившим французов в Карнатике, теперь удалось прибрать к рукам гораздо более богатую Бенгалию и что голландская торговля со всем полуостровом вскоре совершенно будет вытеснена англичанами. Решено было попытаться помочь.

Голландская флотилия, вышедшая из Батавии (на острове Ява), столицы голландских индонезийских владений, и состоявшая из семи больших судов с войском в 1500 человек, показалась в устьях Ганга. Клайв напал на флотилию, разбил ее почти всю, взял в плен присланный отряд и занял ту голландскую торговую факторию в Чинсуре на Ганге, через которую шли сношения Мир-Джафара с голландской Явой.

Клайв и непосредственное его окружение поражены были неисчерпаемыми богатствами Бенгалии, Ориссы и других земель, быстро и без труда захваченных ими после битвы при Плесси. Неустанно грабя, они находили новые и новые сокровища.

Для историка интересно, что среди несметных золотых запасов они нашли немало старых европейских монет, попавших сюда еще во времена крестовых походов и после крестовых походов в XII— XV вв. через венецианских и арабских купцов, бывших до открытия морского пути посредниками между Индией и Европой.

Даже и приблизительно трудно подсчитать цифровые результаты этих грабежей. Достаточно сказать, что, например, Клайв, вернувшийся в 1760 г. в Англию и решивший стать членом парламента, истратил без малейшего труда на одну избирательную кампанию 100 тыс. фунтов стерлингов, причем покупательная сила одного фунта стерлингов золотом в середине XVIII в. в Англии была приблизительно в шесть раз больше, чем теперь.

После отъезда Клайва это неограниченное ограбление населения колоссальной страны продолжалось без передышки: английские чиновники и купцы Ост-Индской компании специально для этой цели принялись то возводить, то низвергать навабов и при каждой перемене требовали от нового наваба новых наград и подарков. Эти сменяемые англичанами навабы никакой реальной власти не имели и были лишь пешками в руках английских военных и гражданских чиновников.

Англичане, по признанию самих английских свидетелей, жестоко избивали местных ремесленников и кустарей-рабочих, вымогая у них почти даром продукцию их труда, и посылали шайки своих наемников для ограбления деревень и далеких городов.

За лордом Клайвом (он получил титул лорда по возвращении) появились из Индии чуть не сотни людей, уехавших туда без гроша и привезших теперь миллионные состояния и имевших возможность заткнуть рот кому угодно.

Но вскоре оказалось, что всему есть предел, даже индийскому долготерпению. Пошли тревожные слухи о вспышках восстаний среди населения, о готовящихся нападениях на Бенгалию со стороны призываемых самим населением окрестных племен, о страшных массовых казнях индийских солдат — сипаев, которых Ост- Индская компания взяла на службу и которые отказывались исполнять бесчеловечные приказы английских грабителей. А самое главное, Ост-Индская компания видела, что ее агенты-офицеры и чиновники так беззастенчиво разоряют население несчастной страны, которую Клайв, уезжая, отдал им на произвол и разграб-ление, что никакой торговой пользы из Бенгалии извлечь при этих порядках нельзя.

Решено было снова отправить Клайва в Индию в качестве гу-бернатора для некоторого обуздания грабителей или, точнее, для более рациональной постановки ограбления коренного населения. Он прибыл в Индию после пятилетнего отсутствия, в 1765 г., и за полтора года, которые тут провел, действительно несколько умерил существовавшие слишком уж вопиющие, открытые и опасные безобразия. Это не помешало ему самому вернуться с новыми благоприобретенными миллионами. Нечего и говорить, что после его нового (и окончательного) отъезда из Индии все пошло по- старому.

Когда в 1770 г. в Бенгалии был неурожай и страшный голод, когда на улицах Калькутты неделями валялись и гнили трупы умерших голодной смертью, то английские купцы и чиновники поспешили скупить то немногое количество риса, которое сохранилось, и продавали его втридорога, значительно усиливая общее бедствие и зарабатывая в два-три месяца колоссальные состояния.

Клайв в это время уже окончательно поселился в Англии. Маленькая неприятность постигла было его: назначено было следствие по поводу некоторых его поступков, совершенных в Индии. Это следствие, как и должно было ожидать, ровно ничем не кончилось, и имя лорда Клайва окончательно было окружено ореолом завоевателя новых земель и создателя «британской Индии». Когда, окруженный царственной роскошью, будучи самым богатым человеком в Англии, лорд Клайв 49 лет от роду в 1774 г. внезапно покончил с собой от невыясненных причин, над его завоеваниями в Индии надвигались новые тучи, предстояла новая борьба с французами.

Эта вторая и окончательная борьба с французами из-за Индии не может быть понята ни в своем возникновении, ни в развитии, ни в окончании вне связи с рассмотренной нами выше североамериканской революцией, превратившей 13 английских колоний в новую са-мостоятельную державу.

Теперь остается еще сказать несколько слов о том, как закончилась первая стадия англо-французской борьбы на юге Индии, в Карнатике, в те годы, когда Клайв завоевал на севере Бенгалию.

Как мы видели, в 1754 г. Дюплекс был отставлен, и новый французский губернатор получил инструкцию поддерживать мир с англичанами. Но в 1756 г., когда вспыхнула Семилетняя война и англичане и французы снова оказались во враждебных лагерях, в Пондишери был послан в качестве командующего французскими военными силами граф Лалли-Толлендель.

Покинув Францию в начале мая 1757 г. с отрядом в 4 тыс. человек, новый наместник (таков был данный Лалли-Толленделю титул) прибыл, после продолжавшегося один год путешествия, в конце апреля 1758 г. в Пондишери, к месту своего назначения.

Первые действия Лалли-Толленделя были успешны, но вскоре неудача за неудачей стали обрушиваться на французов.

Кроме скудости средств сравнительно с английскими, французам мешало и двоевластие. Лалли-Толлендель командовал только отрядом, а эскадрой распоряжался совершенно от него не зависевший начальник граф д'Аше. Разногласия между обоими военачаль- никами привели к тому, что пришлось отказаться от мысли отбить у англичан Мадрас. Не было и достаточно денег для финансирования военных действий.

Чтобы поправить свои дела, Лалли-Толлендель пошел походом против одного соседнего раджи, владельца города Танджура, с тем, чтобы, заняв город, потребовать от раджи выкуп золотом. Французы вторглись в страну, грабя деревни, сжигая города и села, жители которых пытались их обмануть и укрыть от них ценности.

Танджура взять не удалось, потому что войско открыто отказывалось повиноваться командиру и разбежалось по стране, ища пропитания. Не удался и предпринятый затем поход на Мадрас. Англичане получали свежие подкрепления с родины, а французы — ничего.

Один за другим раджи Южной Индии переходили на сторону англичан, фактически уже утвердивших свой протекторат над Де-канским царством, которым всего за восемь лет до того распоряжался Дюплекс. Эскадра была уведена ее командиром на Иль-де- Франс.

Лалли-Толлендель был предоставлен самому себе. Войско, которому 10 месяцев не платили жалованья, взбунтовалось, и Лалли- Толлендель принужден был упрашивать солдат об отсрочках.

Англичане осадили Пондишери, и 8 января 1761 г. Пондишери был сдан англичанам, которые спустя пять недель овладели и последним пунктом, еще находившимся в руках французов, — портом Маэ.

Англичане остались, таким образом, полными победителями.

Дюплекс, проживавший уже давно в отставке, в немилости во Франции, видел решительное крушение всех своих планов, причем участь Лалли-Толленделя была еще хуже, чем судьба Дюплекса. Взятый в плен англичанами при капитуляции Пондишери, он был отправлен из Индии в Лондон на английском корабле. Очутившись затем в Париже, Лалли-Толлендель стал как бы козлом отпущения за все грехи и промахи французского правительства, не сумевшего удержать за собой владения в Индии и отдавшего Индию англичанам.

В ноябре 1762 г. Лалли-Толлендель был арестован по обвинению в государственной измене. Его участь была предрешена. Судили его при закрытых дверях спустя три с половиной года, которые он провел в заточении в Бастилии. Оправдываться ему не дали.

6 мая 1766 г. судебная палата вынесла Лалли-Толленделю смертный приговор, обвинив его в измене. Обвиненный пытался тут же, в суде, покончить с собой, но ему это не удалось, и 9 мая 1766 г. он был публично обезглавлен на Гревской площади в Париже.

Вольтер и другие представители оппозиционной части французского общественного мнения нисколько не верили в виновность Лалли-Толленделя и полагали, что он просто пал жертвою, которую Людовик XV и его министр Шуазель решили принести, чтобы мнимой «изменой» неудачного генерала несколько прикрыть позор проигранной войны.

Дело в том, что позорный мир, подписанный в Париже в 1763 г., возбудил, действительно, очень уж широкое и глубокое недовольство во всех классах общества. Этот мир, правда, возвращал французам Пондишери и Маэ, но Франция лишалась права укреплять эти фактории. Все, что было завоевано Дюплек- сом, было потеряно французами. Мирный трактакт 1763 г. устанавливал полное владычество англичан как на юге, так и на севере Индии.

Так кончился этот этап борьбы за Индию. Понадобилось, стечение совсем неожиданных обстоятельств, чтобы стала возможной новая англо-французская война в Индии.

Как раз в эти первые времена после подписания счастливого для английской буржуазии трактата 1763 г., когда в Индии явно намечались самые радужные перспективы, на далеком западе стали собираться над Англией грозные тучи, несшие с собой такую страшную бурю, размеры которой буквально никто тогда не предугадал, ни тупой король Георг III, ни даже высокоталантливый Вильям Питт Старший, хотя он видел и понял опасность раньше других, еще в то время, когда тучи только начали подыматься на горизонте.

Положение англичан в Индии в тот момент, когда североамериканская революция неожиданно подала французам новые надежды, было крайне сложное и запутанное.

Мы уже видели, что совсем дикий, неслыханный, необузданный грабеж, начавшийся в Бенгалии сейчас же после покорения страны лордом Клайвом и продолжавшийся долгие годы, сильно стал сказываться на уменьшении доходов Ост-Индской компании и что страшнейший голод, опустошивший всю Бенгалию в 1770 г., довершил разорение страны.

Все это довело Ост-Индскую компанию почти до полного банкротства. Правительство, во главе которого стоял тогда лорд Норе, помогло компании поправиться, но зато провело в 1773 г. через парламент так называемый «Регулирующий акт», которым устанавливался очень жесткий контроль правительства над делами, действиями и всеми агентами компании в Индии.

Еще за год до формального проведения «Регулирующего акта» генерал-губернатором Индии был назначен (в 1772 г.) Уоррен Гастингс, второй из двух великих хищников, действиям которых английская традиционная историография приписывает завоевание Индии Англией в XVIII в. Когда он был назначен генерал-губер- натором Индии, ему было 40 лет, из которых 21 год он служил в Индии, сначала на низших конторских должностях, точь-в-точь как начинал Клайв, а потом по учету экспорта Ост-Индской компании и в качестве члена совета компании. В нем не было таких роенные дарований, как в лорде Клайве, но он был более обду- манно действовавшим администратором и дипломатом. Бессовестностью и жестокостью он превосходил Клайва, алчностью также. Что же касается смелости и твердости духа, быстрой решительности, а также спокойной готовности брать на себя ответственность, он ничуть не уступал Клайву. «Невозможно избежать ошибок в иных случаях, необходимо употребить приемы, относительно которых публика не может быть судьей», — так писал он, оправдывая свои поступки, своему другу сэру Джорджу Колеброку.

Гастингс прежде всего окончательно прибрал к рукам поко-ренные Клайвом, но еще не устроенные и даже не обследованные во всех частях три сопредельные страны — Бенгалию, Бихар и Ориссу. Он упорядочил администрацию, поставил всюду английских сборщиков податей, организовал обследование этих громадных царств.

Затем он продолжал завоевание на запад и на юг, разбил ма- ратхские племена, завоевал огромную страну племени рохиллов при помощи соседнего с Рохилкхандом царства Ауд, которое он очень ловко обманным путем привлек на свою сторону и вскоре в свою очередь прибрал к рукам; Калькутту он сделал столицей этих новых завоеванных Клайвом и им самим владений.

Обуздав грабеж офицеров, чиновников и купцов Ост-Индской компании, поскольку их действия имели вид открытого разбоя, Гастингс ввел это обирание населения в известное «законное» русло. Себя он, впрочем, изъял из-под этого контроля. И когда в силу вышеотмеченного «Регулирующего акта» лорда Норса пра-вительственные советники нарядили следствие над подкупами и вымогательствами самого Гастингса, то озлобившийся генерал- губернатор велел арестовать и предать суду за подлог брамина и индийского сановника Нанда-Кумара (его называют также Кунко- маром). Нанда-Кумар был отдан под суд за мнимый подлог, т. е. за будто бы ложное свидетельство против Гастингса, обвинен и публично повешен.

Дело было в 1775 г., и один из английских правительственных советников сэр Филипп Френсис, возмущенный этим злодеянием Уоррена Гастингса, писал в Англию, что после повешения Нанда- Кумара «губернатор может быть уверен, что никто, заботясь о своей личной безопасности, не осмелится выступить в качестве его обвинителя». Страх и ненависть, которые внушали англичане индийскому населению при Клайве, теперь, при Гастингсе, еще усилились.

При таких-то обстоятельствах английские власти в Индии узнали в 1778 г., что французы объявили Англии войну и что эта война будет вестись не только на территории восставших североамериканских колоний, но и в Индии.

Тактика Гастингса не изменилась. Он знал, что после всех чудовищных преступлений, которые англичане совершали в Бенгалии и во всей Северной Индии 20 лет подряд, как только после битвы при Плесси убедились в бессилии несчастных индийских навабов, для них все равно уже нет дороги к сколько-нибудь искреннему примирению с местным населением.

Поэтому он лишь торопился осуществить свои грабительские планы, пока французское войско плывет в Индию и не высадилось еще на берегах полуострова.

Из неограбленных больших раджей обратил на себя внимание Гастингса Шаит-Синг, раджа Бенареса. Гастингс сначала угрозами заставил его провозгласить себя «союзником» англичан, затем предложил ему в качестве союзника внести в английскую казну в Калькутте два лака рупий (один лак рупий считался тогда равным 10 тыс. фунтов стерлингов золотом). Когда же раджа в срок не сделал этого взноса, Гастингс наложил на него штраф в 50 лаков рупий (полмиллиона фунтов стерлингов золотом). Раджа оказался не в состоянии сразу внести такой штраф. Тогда Гастингс занял Бенарес английскими войсками, а раджу арестовал. Вскоре затем раджа был смещен, а новый раджа уплатил все, что вымогал Уоррен Гастингс с прежнего раджи, и еще накинул, сверх того, 200 тыс. фунтов золотом в знак своего уважения к генерал-губернатору.

Сейчас же после этого Гастингс занялся новым делом. Умер наваб царства Ауд некий Вазир. Гастингс арестовал его жену и мать и вынудил их выдать миллион фунтов стерлингов золотом. Затем посадил своего ставленника на престол.

После этого он разгромил маратхов и заключил с ними договор, по которому они становились под протекторат Англии и обязывались не заключать союза ни с какой другой державой (имелась в виду Франция).

Наконец, французы прибыли в Индию. Еще до того как они выступили против англичан, Гастингс овладел почти всеми еще оставшимися во французских руках пунктами — Чандернагором на севере (на р. Ганг), Масулипатамом (на восточном берегу), Янао- ном, Суратом, а 17 октября 1778 г., осажденный с моря и суши, капитулировал и главный опорный пункт французов город Пондишери.

Но на юге, в Майсурском султанате, дела англичан пошли несравненно хуже.

Этот султанат в эпоху первой борьбы за Индию, в конце 40-х и самом начале 50-х годов XVIII в., во времена Дюплекса входил в орбиту французского влияния и расположен был между 5 и 13° северной широты, примыкая восточными границами к Малабар- скому берегу (так что французская фактория Маэ была окружена его владениями).

После отъезда Дюплекса из Индии и торжества английского влияния в Майсурском султанате наступили внутренние смуты и династические междоусобия, на почве которых быстро возросло значение одного из предводителей вооруженных отрядов, участвовавших в борьбе, Хайдер-Али.

В конце концов уже в 1761 г. Хайдер-Али стал фактически самодержавным навабом Майсура, оставив султанский титул (без всякого реального значения) одному из «законных» претендентов.

Боясь англичан и явно грозящего с их стороны захвата его царства, Хайдер-Али давно поджидал возможности начать борьбу. Предприимчивый и смелый восточный деспот рядом успешных завоеваний расширил в необычайной степени границы своего цар-ства так, что на севере они уже соприкасались с землями южных маратхских территорий.

Когда возгорелась новая англо-французская борьба, Хайдер- Али увидел, что час расправы с англичанами пришел. Его не сму-тило, что город Пондишери сдался англичанам 17 октября 1778 г., а в марте 1779 г. в их руки попала и последняя торговая гавань французов в Индии — Маэ.

Французские офицеры появились при дворе майсурского султана еще тогда, когда разрыв с Англией не был оформлен, хоть и казался неизбежным. Они деятельно помогли султану сорганизовать и вооружить громадное по тому воемени войско в 90 тыс. человек, доставили ему артиллерию, и Хайдер-Али вторгся в 1781 г. в Карнатик, английское владение, тянувшееся вдоль южной части восточного берега Индии; главным городом в этой части английских владений был Мадрас. Начался разгром англичан. Хайдер- Али бил их и в открытом поле и в укреплениях, которые сдавались ему одно за другим.

Жестокая борьба со сменой то побед, то поражений ставила неоднократно под серьезную угрозу английское владычество в Индии в 1781 и 1782 гг. В декабре 1782 г. Хайдер-Али скончался. Одновременно генерал-губернатору Гастингсу удалось путем щед-рых уступок и личных подкупов заключить мир с некоторыми маратхскими племенами.

Французский адмирал Сюффрен нанес тяжкое поражение английскому флоту, остатки которого укрылись в Мадрасе. Но сам Мадрас еще держался. В то же время приходилось считаться с вспыхнувшим восстанием в Бенаресе и во всей Бенгалии, т. е. в совсем далеких от южного театра военных действий местах, в недрах Северо-Восточной и Северной Индии. Адмирал Сюффрен выиграл у англичан одно за другим несколько морских сражений, высадил французский отряд на помощь Хайдер-Али и составил вместе с Хайдер-Али план, который решил потом выполнить сын и наследник последнего Типу-Султан.

Это был план комбинированного нападения на Мадрас и затем, после предполагаемого овладения Мадрасом, предусматривал заключение союза с маратхскими племенами для последовательного вытеснения англичан из Индии, как Южной, так и Северной,

Тень Дюплекса снова возникла перед англичанами. Надо было решаться, что важнее отстоять — Северную Америку или Индию?

Продолжать борьбу на этих двух фронтах, там и тут сражаясь с французами, становилось делом явно безнадежным.

Паника овладела всем английским населением Индии, и спешно были вызваны два значительных отряда, однако Хайдер-Али разбил и разгромил их оба и так, что первый отряд (Бейли) был перебит почти в полном составе, а второй (генерала Монро) частично уцелел только потому, что побросал всю артиллерию и весь обоз и врассыпную ударился в бегство.

После этого вплоть до конца войны, т. е. до 1783 г., англичане в сущности утратили все свои владения в Карнатике и удержались только в Мадрасе и других портах Коромандельского побережья.

Чтобы вести изнурительно трудную и дорогую войну против Хайдер-Али, генерал-губернатор Гастингс решил непосредственно ограбить те города в центре и на севере Индии, которые еще пока были в пределах досягаемости для его . войск. Он потребовал с Шаит-Синга, раджи города Бенареса, буквально ни с того ни с сего 50 тыс. фунтов стерлингов золотом. Тот уплатил. Тогда Гастингс потребовал (без малейших тоже оснований) уже ровно в 10 раз большую сумму — полмиллиона фунтов стерлингов. Раджа умолял, унижался — ничего не помогло. Гастингс его арестовал, для чего явился с небольшим отрядом лично в Бенарес. В Бенаресе вспыхнуло восстание, раджу отбили, а Гастингса с его отрядом осадили во дворце, где он поселился. Восстание стало быстро распространяться по окрестной территории и хоть и было впоследствии подавлено, но полного спокойствия ни в Бенаресе, ни в Ауде, ни в Богаре уже не наступало до самого конца войны с французами. Гастингс, ограбив всю #азну раджи Бенареса, к сожалению своему открыл, что в этом злосчастном казначействе уже до него хозяйничали его офицеры и солдаты, преданностью которых к его особе так восторгался не только он сам, но и продолжает восхищаться вся буржуазная историография Англии. Грабеж генерал-губернатору пришлось только кончать, а начали его люди, состоявшие в гораздо более скромных чинах, но отличавшиеся расторопностью, быстротой и точностью глазомера.

Не получив желаемых средств от грабежа Бенареса, Гастингс обратился к другим индийским государствам, вассальным, полувассальным и совсем не вассальным. Он и его агенты хватали людей самых разнообразных положений при этих индийских дворах, подвергали их самым страшным пыткам, вымогая припрятанные деньги и сокровища.

Этот образ действий много способствовал тому, что все слои индийского общества надолго слились в общем чувстве самой лютой ненависти к английским угнетателям. Если Гастингс впоследствии и попал под суд (который, впрочем, его оправдал), то эта неприятность случилась не столько из-за невероятных его разбоев и насилий, сколько главным образом вследствие его ссор с подчиненными чиновниками и из-за бюрократических интриг и соревнований. А современные ему английские министры (вроде Питта Младшего) похваливали его, называли великим человеком и спасителем Индийской империи англичан. В том же стиле отзывается о нем и английская буржуазная колониальная историография.

Несмотря на усиление армии благодаря награбленным суммам, Гастингс не мог посылать с севера, из Калькутты, из Бомбея, достаточно сил на юг, чтобы покончить с Хайдер-Али.

В Лондоне уже с 1780 г. едва ли не все, кроме короля, начали понимать, что нужно бросить войну в Америке, отдать восставшим колониям все, что им угодно, и напрячь все усилия, чтобы спасти положение в Индии.

Король Георг III, о котором его враги говорили, что он глупее всего был именно в тот период, когда еще не сошел с ума по- настоящему (уже в чисто медицинском смысле), был в эти годы еще здоров, с его мнением считались, а он готов был на все, лишь бы проучить американских «мятежников». Но английский деловой мир предпочел сохранить Индию.

Уже во время прелиминарных переговоров, начавшихся еще летом 1782 г., выяснилось, что все эти потери будут возвращены французам, так же как Сурат и некоторые пункты в Бенгалии, да еще вдобавок было обещано, что французская торговля получит ряд льгот и преимуществ в английских портах в Индии. На этом и решили в Париже кончить затянувшуюся войну, тем более что главный выигрыш был обеспечен в других местах.

По миру, подписанному в Версале 2 и 3 сентября 1783 г., Франция получила, сверх возвращенных ей владений в Индии, Сенегал в Африке, острову Сент-Люсию и Тобаго (в Малом Антильском архипелаге), а также острова Сен-Пьер и Микелон около северного побережья Америки и обеспеченные права на ловлю и сушение рыбы у берегов Ньюфаундленда. Американские колонии признаны были независимым государством под названием Соединенные Штаты Америки. Испания получила Флориду (в Америке) и остров Минорка (в Средиземном море).

Антагонизм интересов английского промышленного капитала с интересами и правами Ост-Индской монополистической компании проявлялся в двух направлениях и усиливался с каждым десятилетием XVIII в. все более и более (особенно обострился этот процесс после промышленной революции середины и конца XVIII в.). Во -первых, промышленники требовали полной отмены торговой монополии этой компании и свободного открытия индийского рынка для ввоза всех британских фабрикатов; во-вторых, они были заинтересованы в том, чтобы за индийским рынком сохранялась известная покупательная сила, другими словами, чтобы хищническая всесторонняя экспроприация и экплуатация индийцев агентами и солдатами компании не доводила население до полнейшего "разорения.

Первая задача — уничтожение монополии — была, с одной стороны, наиболее непосредственной и наглядной, а с другой стороны, и более легкой (относительно говоря): нужно было добиться соответствующих актов парламента. В 1773 г. юридически монополия Ост-Индской компании была почти вовсе уничтожена и законом разрешено было ввозить в Индию почти все товары, не считаясь с компанией и ничего ей не платя. Правда, Ост-Индская компания, пользуясь своим влиянием, своими богатствами, своим знанием насиженных мест в Индии, своим опытом, взяточничеством как английских чиновников в Англии, так и индийских раджей и их приближенных в Индии, делала все, чтобы свести к нулю закон 1773 г., обставленный к тому же разными, постепенно добавляв-шимися крючкотворными разъяснениями и дополнениями.

Но очень долго эта игра все-таки продолжаться не могла, и через 30 лет, в 1813 г., монополистическая торговля с Индией окончательно, безусловно и бесповоротно была уничтожена, отныне Ост-Индская компания могла лишь в порядке свободной конкуренции бороться с другими импортерами и экспортерами. Правда, на ее стороне были и старинные связи, и долгий опыт, и знание быта и местных условий, и громадное влияние, дававшееся нали-чием своей собственной наемной вооруженной силы, политическим преобладанием при дворе ряда раджей и огромными территориями, находившимися в полной собственности компании. Но во всяком случае с 1813 г. импорт английских товаров в Индию и выкачка оттуда сырья окончательно становятся первостепенными по значению условиями бурного роста английского промышленного капитала. Но это уже выходит за пределы того хронологического отрезка, который составляет предмет изложения и анализа данной работы.

Укажу еще, что с конца XVIII в. прекращаются прежние домогательства английских текстильщиков о воспрещении ввоза в Англию индийских хлопчатобумажных и шелковых материй: английский промышленный капитал уже перестает бояться конкуренции индийского производства. Индия ему отныне нужна как источник сырья и как рынок сбыта, но совершенно безопасна как промышленный конкурент.

353

23 Е. В. Тарле

Собственно, с самых первых десятилетий английского завоевания (в течение всего периода английского владычества в Индии) в самой основе британской политики (все равно, кто ею руководил) был все тот же классический афоризм Уоррена Гастингса: «Мечом Индия приобретена, и мечом должно ее удерживать за собою». Зависела ли Индия от такого непревзойденного маэстро в деле грабежа, как сам автор этого афоризма, или от мягкого либерала лорда Риддинга, действовавшего во времена Рамсея Макдо- нальда, или от лорда Делхауси, прославившегося остроумным юридическим открытием, что в случае смерти любого раджи его наследником является не его сын, но английская королева Викто-

рия, — все равно и у английского купечества, и у английской гражданской администрации было всегда самое твердое убеждение в том, что все они держатся в Индии исключительно силой своих гарнизонов и возможностью получать неограниченно долго подкрепления по морю. Всенародная в полном смысле слова ненависть к иноземцам-угнетателям то еле заметными огоньками тлела по всей необъятной территории, то местами внезапно прорывалась грозным пламенем.

«Наша империя — не есть империя, держащаяся общественным мнением; она не есть даже империя закона; она была приобре-тена, она управляется, она удерживается, пока не изменена вся система управления прямым воздействием силы... Нам сначала дали высадиться на морском берегу для продажи наших товаров в качестве смиренных и заискивающих купцов, а потом, постепенно, иногда силой, иногда обманом мы завладели территорией, на которой живут приблизительно 100 миллионов человек. Мы низложили прежних властителей этой страны, мы лишили знат-ных всей их власти и постоянным выжиманием [денег] из промышленного труда и ресурсов народа мы забирали у них все их достатки и богатства, которыми они располагали... Нет ни одного округа, в котором туземцы не были бы рады видеть на местах правителей вместо нас людей их собственной нации»,1 — так откровенно объяснялись английские колонизаторы только между собой, в Лондоне.

В Индии они действовали совершенно единодушно и сживали со света всякого за одно только подозрение в столь еретических мыслях. Так, был изгнан из Индии публицист Бокингем, упоми-наемый в только что цитированном очень содержательном памфлете Гоуита.

Англичане отдавали себе отчет также и в глубоких социальных причинах громадного развития воровства, разбоев, грабежей на большой дороге и в городах, производимых не только в одиночку, но и обширными шайками и отрядами. Все эти явления катастрофически быстро развились именно со второй половины XVIII столетия, когда завоевание Индии пошло таким стремительным темпом.

Только на миссионерских съездах и в других столь же богобоязненных местах можно было объяснить частые случаи преступности в Индии XVIII в. моральной недостаточностью брахманизма, или буддизма, или ислама сравнительно с христианством; в серьезной английской публицистике с начала XIX в. можно насчитать десятками совершенно правильные указания на английское владычество и его характер как на основную причину отрицательных явлений индийской жизни.