ОЧЕРК ШЕСТОЙ

свободившись от испанского ига на морях, англичане по-чувствовали себя, как мы видели, готовыми присвоить долю коммерческих предприятий, к развитию которых они до того в сущности только прислушивались и приглядывались. Они решили приложить свой капитал в двух направлениях — в Индии и в Новом Свете.

Выступили они одновременно с голландцами, вчерашними своими союзниками, сегодняшними конкурентами. К концу XVII столетия они стали их смертельными врагами.

Лицом к лицу оказались представители голландского купечества, находившегося уже со второй половины XV в. на большой высоте, и купечества английского, которое начало активизироваться в XVI в.

10*

147

С историей колониальной политики тесно переплетается история международных отношений. В виде логического введения к рассказу о дальнейшей борьбе за колонии, борьбе, в которой важнейшую роль впервые играла Англия, нашим долгом явится рассмотрение основных факторов английской внешней и внутренней политики в XVII в. Говорить о них, умолчав о самом грандиозном событии английской истории того времени — истории ее революции, — нельзя. Но мы, конечно, будем анализировать революции 1642 И 1688 ГГ. не всесторонне, А ТОЛЬКО В СВЯ2И с вопросом английской колонизации. Мы считаем такой подход

особенно йужным и уместным, потому ЧТО именно ЭТОТ ЁОПрОС тщательно обходится буржуазными историками. Все они одинаково черпают лишь в английской литературе материал для своего изложения и своих выводов. Все равно, взять ли, например, памфлет французского ученого и общественного деятеля XIX в.

Гибель «Армады» круто изменила соотношение сил внутри Англии. Торговая буржуазия и земельная аристократия подняли голову. Эти круги объединились, требуя возобновления привилегий, дарованных им Хартией вольностей и окончательно утраченных перед лицом национальной опасности. Сейчас, в новой обстановке, эти требования получали для купечества неизмеримо большее экономическое значение, и они давали много материала для обобщений и выводов относительно экономической ценности Хартии для имущих классов.

Английская буржуазия учитывала, что у испанцев после крушения «Армады» оставались некоторые ресурсы, при помощи которых Испания еще держалась на поверхности политической жизни Европы, хотя и на положении второстепенной державы. Оставалась Центральная и Южная Америка, хотя проникнуть в глубь материка у испанцев по-прежнему не было сил. Эксплуатация заморских владений, недостаточно организованная с начала завоеваний, сильно сократилась из-за систематического хищнического опустошения испанской казны. Как будто оставались еще посты и фактории на южных морях Тихого океана, но Испания была бессильна чем-либо помочь своим португальским подданным. Приходилось молча смотреть, как на Молуккских островах хозяйничают голландцы.

Португальских коммерсантов англичане боялись все меньше. Известен относящийся к 1595 г. показательный случай, когда португальский адмирал писал следующее донесение по начальству: «Вышел в море, чтобы задержать английские суда; задержать не удалось, но они меня задержали, поэтому прошу выручить». Сторожевые линии португальских судов прорывались Есе чаще и чаще, и наконец, англичане появились в Индии.

Группа лондонских купцов собрала 30133 фунта стерлингов и просила королеву об утверждении общества для торговли с Ост-Индией.

Португалия уже была присоединена к Испании, То й все претен-зии Португалии на право монопольной торговли с Индией перешли к Испании. Основывать специальное английское общество с прямой целью борьбы против этой испано-португальской монополии показалось Елизавете в такой момент неудобным.

Дело задержалось больше чем на год. За это время купцы собрали еще денег, и их капитал был равен уже 57 543 фунтам стерлингов, когда, наконец, Елизавета решилась утвердить новое общество. Случилось это 31 декабря 1600 г.

В английскую Ост-Индскую компанию вошло сразу 215 членов, из них свыше 50 — представители крупнейших фирм, которые и собрали означенную сумму. Во главе этой компании, которая сыграла огромную и роковую роль в угнетении многомиллионного населения Индии, стояли «губернатор» и комитет из 25 человек, выбранный пайщиками. Компания получила право монопольной (т. е. запретной для всех, не входящих в ее состав, англичан) торговли со всеми странами, лежащими от мыса Доброй Надежды к востоку вплоть до Магелланова пролива, другими словами, — на все земли, омываемые Индийским и Тихим океанами.

Едва только последовало королевское утверждение, как первоначальный капитал возрос до 69091 фунтов стерлингов, и уже в апреле 1601 г. компания отправила в Индию первую торговую экспедицию, состоявшую из 4 кораблей.

В 1604 г. отправилась и вторая экспедиция. Торговля на первых порах оказалась прямо фантастически прибыльной: члены компании от первых двух путешествий получили около 95% прибыли, т. е. почти удвоили капитал, вложенный в эти два пу-тешествия! Дело было организовано так, что прибыль делилась лишь между теми членами компании, которые участвовали своими капиталами в финансировании каждого такого отдельного путе-шествия; риск, конечно, тоже делился лишь между участниками данного предприятия, т.

Чтобы дать понятие о размерах этих предприятий в первые же годы существования Ост-Индской компании, укажу, что в первые девять торговых рейсов (с 1601 по 1612 г.) компания вывезла из Англии в Индию товаров больше чем на 200 тыс. фунтов стерлингов, а привезла из Индии в Англию одних только пряностей и шелковых тканей приблизительно на 1 млн фунтов стерлингов.

Начиная с 1612 г. торговые путешествия в Индию уже стали организовываться не в складчину между несколькими желающими из членов компании, а за счет и на риск всей компании.

Уже в 1617 г. компания располагала капиталом в 1 629040 фунтов стерлингов. Подсчеты за первые годы существования Ост-Индской компании показали, что с 1601 по 1624 г. компания вывезла товаров из Англии в Индию почти на 1 млн фунтов стерлингов. За этот период рейсы из Англии в Индию и обратно совершали 107 кораблей, принадлежавших компании или зафрахтованных ею.

Из Англии в Индию вывозилось железо, свинец, олово, шерстяные материи и изделия, наконец, золото и серебро, так как приходилось гораздо больше закупать у индийцев, чем продавать им.

Вывозила же Ост-Индская компания из Индии перец, корицу, мускатный цвет и мускатный орех, индиго, шелк-сырец, шелковые товары.

Блистательный оборот торговых дел английской Ост-Индской компании сразу же возбудил очень большое беспокойство гол-ландской одноименной компании, которая очень скоро поняла, что против нее выступил соперник поопаснее португальцев и что этот соперник хочет тоже урвать свою часть из плохо лежащего португальского наследства.

Борьба между английской и голландской компаниями после нескольких безрезультатных попыток размежевания и полюбовного раздела сфер торговой деятельности окончилась кровавыми столкновениями. После резни на острове Амбоина и еще нескольких событий в том же роде, в которых снова и снова голландцы выходили победителями, англичане отступились и от Молуккских островов, и от других островов Индийского океана, т.

В течение всего царствования Карла I, как до взрыва революции в 1625—1642 гг., так особенно после начала революции (1642—1648 гг.) и затем во время республики и протектората Кромвеля (1649—1653 гг.), Ост-Индская компания очень слабо могла обороняться от голландского засилья в Индии, так как английский флот сначала был очень слаб. Разруха, начавшаяся при Якове I, продолжалась при Карле, а позже при Кромвеле. Флот был занят постоянными войнами в европейских морях против испанцев, французов и особенно тех же голландцев, поэтому в Индийском океане появились многочисленные нарушители мо-нополии английской компании, не исключая отдельных английских купцов, обязанных королевским указом 1600 г. и указами следующих лет с этой монополией считаться.

Компания стала сильно хиреть. Немалая опасность грозила ей также от все усиливавшегося в Англии в кругах средней и мелкой буржуазии города, крестьянствач и среднего дворянства, в широкой потребительской массе, раздражения против монополии, обогащавшей несколько сот толстосумов, которым посчастливилось попасть в состав компании, в прямой ущерб потребителям. В эпоху революционного подъема 1640—1649 гг. и еще раньше, при Якове и Карле, когда только нарастало постепенно революционное настроение, на Ост-Индскую компанию сыпались жестокие обвинения. Финансовая крупнокупеческая аристократия, казалось, должна была разделить участь аристократии родовой, землевладельческой.

Но с реставрацией Стюартов в 1660 г. и с новым обострением борьбы против Голландии в самой Европе, продолжавшейся почти 30 лет, с 1660 по конец 1688 г., т. е. до нового и окончательного на этот раз низвержения Стюартов с английского престола, для английской Ост-Индской компании настали лучшие времена.

Юридический вопрос о правах Ост-Индской компании превратился вскоре после ее основания в стержневой вопрос английской внутренней политики, без рассмотрения которого невозможно понять дальнейший ход английской колонизации и многие события общеевропейского значения.

Конфликт разразился с такой силой, что мы различаем в нем первые вспышки английской революции, окончившейся гибелью династии Стюартов и победой парламента.

Вспышки эти знаменовали собой обострение классовой борьбы.

Конфликт был вызван постепенным усилением королевской власти наперекор интересам парламента. Но почему он обозначился именно в эти годы, а не задолго до появления «Армады»? Ведь усиление королевской власти уже с конца XIV в. все больше умаляло конституционные права парламента.

Мы отмечали полное повиновение правящих классов английского общества королевской власти в годы войны за освобождение Нидерландов, когда Англия стояла на пути испанского флота и находилась под страшной угрозой того, что он в первую очередь обернется против нее.

Всмотримся теперь внимательнее в положение короля в отношении Испании. Из-за деятельности пиратов, с которыми королевская власть была фактически в сговоре, Англия находилась в положении осажденной крепости. Территориально по сравнению с Испанией она была тем же, чем, скажем, тепеоешняя Бельгия или нынешняя Швейцария по сравнению с Францией, но в отличие от них в тогдашней системе европейских держав Англии неоткуда было искать помощи. О преимуществах Испании в отношении численности населения, армии, финансов и продовольствия нами также уже говорилось. При таких условиях вся внешняя политика английских королей, исполнявших по существу роль комендантов крепости, заключалась если не в поддержании беспрекословного повиновения всей Испании, то во всяком случае з поддержании видимости такого подчинения, причем это задание короля было делом чрезвычайно тонким, требовавшим умелых и лукавых исполнителей.

В нашем изложении мы принципиально исключаем вопросы династические, характеристики отдельных государей и тому по-добные вопросы. Но взаимоотношения английской династии Тю-доров, а позднее Стюартов, и Испании настолько выходят из обычных рамок, что для намеченного анализа связи английской революции с колониальным вопросом необходимо осветить их хотя бы вкратце. Как известно, король испанский Филипп II долго носился с планами присоединения Англии к своим владениям. Самый безобидный метод такого захвата найден: Филипп (еще будучи наследником престола) женился на английской королеве Марии Тюдор и таким путем стал официально числиться господином всей страны. Но формально его права на английский престол не были обеспечены навечно. По смерти Марии вопрос без промедления ставится заново. Филипп полагает жениться на ее сестре и преемнице престола королеве Елизавете.

Вся лондонская знать, большая часть купечества убеждали Елизавету отклонять претензии опасного жениха. Почему этот вопрос так волновал правящие классы Англии? Каков был внутренний его смысл? Англичане успели убедиться и на опыте нидерландцев, и на своем собственном, что, как ни дорого стоило им держать перед испанским властелином ответ за каждый пиратский набег, закрепление за ними испанского подданства не только не даст им каких-либо выгод, но, наоборот, подвергнет их еще большему риску, опасности открытого нападения на Англию как на непослушную окраину испанского королевства, опасности карательной экспедиции испанских военно-морских сил, во много раз превышающих английские. Между тем в эти соображения вклинивались и другие, тоже спорные вопросы. Согласие на «испанский брак» несло за собой беспрекословное прекращение сношений с Индией, иначе говоря, грозило стране экономическим самоубийством, а прямой отказ вел к безусловному риску: оружие Филиппа немедленно могло обернуться с Нидерландов на Англию.

Задача, поставленная перед Елизаветой, была ответственна и трудна. Ни об общей, ни о личной характеристике этой правительницы, которой посвящено много и научной и художественной литературы (в частности, известный роман Вальтера Скотта «Ке- нильворт»), мы здесь распространяться не будем. Для нас важно только отметить, что в вопросе государственной важности, в том числе для истории английской колониальной политики, она про-явила себя женщиной бесспорно умной, осторожной и с сильно развитым чувством самосохранения.

Не отказывая Филиппу, боясь его неудовольствия, она в течение 12 лет ухитрялась, маневрируя под разными предлогами, путем дипломатических переговоров умерять его претензии. Ели- завета согласились быть его невестой, но вопрос о браке откладывала на неопределенно долгое время.

Хотя морское поражение Испании само собой сняло этот вопрос, победа поставила английское королевское правительство в затруднительное положение. Дело шло о том, кому надлежит взимать налоги на товары, поступающие из Азии. Новая английская Ост-Индская компания намерена была и впредь действовать так, как это позволялось ее предшественнице, Московской компании. Церемонии расчета компании проводились в весьма откровенной патриархальной обстановке.

По возвращении на родину представители купечества являлись с поклоном и подарками к королям. Как в России подносили хлеб-соль царям, так купцы с дарами стекались в рассматриваемые годы к Елизавете. Она внимательно осматривала презенты и люто ругалась, если находила, что их мало. Затем следовало полюбовное соглашение.

По окончании войны за освобождение Нидерландов положение изменилось. Большинство членов парламента высказалось за то, что королевские традиционные привилегии должны быть пересмотрены. По конституции законодательные палаты могли сдерживать королевские требования, утверждая или отвергая обложения внутри страны, те или иные налоги. Обнаружение в Индии новых источников богатств, которые никому раньше и не снились, побудили влиятельнейшую часть английской буржуазии предъявить на них права.

Юристам, советникам Елизаветы, нетрудно было доказать, что в конституции нигде не сделано оговорки относительно пошлины на индийские товары. Из этого юристы выводили чисто формально, что и теперь, в XVI столетии, королева пользуется полнотой власти, решая все вопросы в обход парламента, даже такие важные, как экспорт из Индии или систематическое взимание процентов с прибыли членов компании. Такое широкое толкование королевских привилегий представители палат отвергли.

Для них речь шла не о псевдонаучном схоластическом споре, а о том, быть или не быть английскому парламенту. Еслїт распространить старинные королевские привилегии и на товары, поступающие из новых рынков, то в непосредственное распоряжение монархов поступят такие громадные богатства, которые позволят им совершенно эмансипироваться от контроля парламента. Ничто не помешает королям впредь создать без всякой посторонней санкции мощную армию в первую очередь для того, чтобы держать свою собственную страну под ружьем и подавлять любое сопротивление. Отсюда между Елизаветой и парламентом возник конфликт, в котором уже тогда, в 1601 —1602 гг., блеснули отдаленные зарницы грядущих бурь.

Надо сказать, что в данный момент королевская власть не была до такой степени изолирована от общественного мнения, как были впоследствии изолированы Стюарты. Даже в самом парламенте у нее были сторонники. Для некоторой части бур-жуазии, а именно колониальной, было выгоднее входить в сделки с абсолютной властью или с властью, которая стремилась остаться абсолютной, чем с парламентом. Почему? По той простой причине, что для нее, т. е. для той верхушки буржуазии, которая забрала в свои руки разведывательные торговые экспедиции сначала Московской, а потом и Ост-Индской компании, было легче откупаться от короля, чем от парламента. Колониальная буржуазия учитывала, что монарху нужны деньги главным образом для того, чтобы править по собственному произволу. Нужды и претензии парламента шли дальше. Парламент потребовал бы от заокеанских дельцов, выходцев из дворянства и торговой буржуазии, гораздо большие суммы.

В самом деле, Ост-Индская компания уплачивала Елизавете меньше 30% того, что с нее взыскал парламент в первое же десятилетие после того, как рассмотрение бюджета компании перешло к нему, т. е. в годы, когда компания еще далеко не достигла расцвета.

Когда за два года до смерти, в 1601 г., Елизавета Тюдор узнала, что парламентское большинство категорически высказалось против применения старинных привилегий к торговле с Ин- диями, перед ней в упор был поставлен вопрос: решаться ли ей на открытую борьбу, вовлечь ли всю страну в гражданскую войну? Она поняла, что ей грозит, испугалась и уступила. Она сделала то, чего впоследствии не сделал Карл I Стюарт, заплативший головой за свое бессмысленное упорство.

Чем объясняется та страшная борьба, которую пришлось выдержать Англии против абсолютизма, почему английская революция XVII столетия из всех других революций отмечена самой упорной борьбой абсолютизма или, иногда, прикрытого абсолютизма против революции?

Что касается русской февральской революции, ответ ясен — у нас революционный взрыв сразу нанес смертельный удар самодержавию. Оно сразу провалилось, потому что не нашло ни в одном классе крепкой опоры, влиятельного союзника. И хотя гражданская война, в ходе которой белогвардейские генералы пытались реставрировать самодержавие и власть капиталистов и помещиков, длилась несколько лет уже после Великой Октябрьской революции, для всех было очевидным, что силы контрреволюции питаются извне и не имеют сколько-нибудь серьезной внутренней опоры. Во Франции ни в XVIII, ни в XIX столетии не было и речи о таком сопротивлении со стороны монархии, которое было налицо в Англии, хотя и в Англии было достаточно революционных предпосылок. Из них главная — тот факт, что, как увидим в дальнейшем, в течение всей английской революции, начиная с 1642 г., колониальная история Англии переплеталась с ее внз'тренней политикой, а также с историей революционных движений всего мира. Заметим в заключение этого краткого обозрения, что в тот момент, когда Карл I совершил нападение на парламент, в те семь лет от 1640 до 1647 г., когда он с оружием в руках боролся против парламента, в те семь лет, которые предшествовали его гибели под топором палача, он все воемя опирался не только на верхушку дворянства, но и на недра Сити, на колониальную буржуазию, которая его поддерживала.

Вернемся к изложению борьбы, которую повела Англия против Голландии и в Азии, и в Америке, борьбы, закончившейся только тогда, когда англичане вывели голландцев из положения первоклассной державы. Мы рассчитываем, что наше отступление от изложения темы послужит более разностороннему и глубокому пониманию этой борьбы.

Англичане долго смотрели в XVII столетии на Голландию снизу вверх, как на образец коммерческой и политической мудрости. Колоссальные успехи Нидерландов в первые же годы выступления их на поприще колониальной политики были тотчас учтены английским торговым миром. Об этом говорит анонимная брошюра 1607 г., настаивающая на необходимости «собрать фонд для поддержания в Америке английской колонии Виргинии. .. по примеру наших соседей, которые благодаря этому (т. е. морской торговле, — Е. Т.) оказались в состоянии не только удовлетворять собственные свои нужды, но и доставлять блага другим нациям».2

О том же заводит речь и другой автор, указывающий, что если бы у Англии были колонии с рыбными прибрежными водами, то можно было бы избавиться от необходимости покупать рыбу v Голландии. Третий автор (Джон Смит) в 1631 г. предлагает Англии брать пример с мудрых таможенных законов Голландии, которая процветает благодаря либеральному тарифу на привозные товары, и т. д. Первые три четверти XVII в. были временем блистательного экономического развития Голландии, достигнутого в значительной мере за счет колоний. Голландский торговый (и уже значительный промышленный) капитал оказался несравненно сильнее и жизнеспособнее, чем капитал португальский или даже испанский. Словом, Голландия в течение всего XVII в. была в глазах англичан тем противником, у которого можно учиться, к которому одновременно с враждой и завистью можно испытывать почтение. Это было нечто вроде отношения Петра I к Карлу XII между Нарвой и Полтавой.

В начинавшейся борьбе между голландским и английским капиталом необыкновенно любопытно проследить, как борющиеся стороны еще до начала больших военных схваток, но уже в разгаре ожесточенной торговой конкуренции старались занять вы-годные исходные позиции. Именно в эту-то эпоху и разразилась та ученая полемика, которую англичане в XVII в, назвали вой- ной книг (the battle of the books) и в связи с которой возникло то, что принято называть не весьма точно наукой международного права. Спор разгорелся по крайне острому и важному для Англии и Голландии вопросу о праве голландцев ловить рыбу у английских берегов, в английских водах. Что такое английские воды? Может ли море или часть его принадлежать Англии или кому бы то ни было или море всегда по природе своей свободно для всех?

Рыбный промысел на Северном море составлял значительную часть национального богатства Голландии, которая поставляла семгу, треску и иную рыбу и в Северную Германию, и в Англию, а соленую и копченую рыбу — в далекие страны севера и центра Европы. Поэтому вопрос о принадлежности богатых рыбой прибрежных вод представлял не абстрактный и не академический интерес, а совершенно законно волновал умы государственных деятелей таких морских держав, как Голландия и Англия. Ио была еще одна причина, делавшая «ученую» полемику по вопросу о свободе морей такой страстной. Ведь одним из немногих еще пока (в начале XVII в.) преимуществ англичан перед голландцами в начинавшейся борьбе было то счастливое для Англии географическое положение, благодаря которому английский флот мог всегда подстеречь и выследить без труда голландские суда, направляющиеся в океан или в обход Англии с севера мимо берегов Шотландии, или, особенно, через Ла-Манш, что очень сокращало путь для кораблей, идущих из Голландии в Индийский океан. Таким образом, когда король английский Яков I вдруг заявил в 1609 г., что никто не имеет права заниматься рыболовством у берегов Англии, Шотландии и Ирландии без разрешения английского короля, и при этом снабдил свои претензии такими оговорками, которые давали фактически английскому правительству юридическую возможность препятствовать свободе торгового мореплавания на Ла-Манше и на Северном море, то как лондонское купечество, так и купцы и судохозяева всех английских портов были в восторге.

Яков I передал вопрос на рассмотрение своего Тайного совета (privy council), который, разумеется, вполне согласился с королем. Еще раньше, чем было опубликовано в форме королевского указа решение Тайного совета, голландское правительство в спешном порядке поручило выдающемуся юристу, занимавшему должность генерал-фискала (по ведомству финансов), Гуго Гроцию (его фамилия, собственно, де Гроот, но больше принята латинизи-рованная форма Grotius) написать в опровержение английских претензий особый юридической трактат. Гуго Гроций точас же написал книгу «Свободное море» («Маге liberum»), в которой доказывал полную необоснованность чьих бы то ни было при-тязаний на право запрещать чужим нациям свободно ходить по морю и пользоваться морем на всем его протяжении. Опи- раясь на аргументацию этого юриста, голландское правительство возбудило через своего посла формальный протест. Несколько лет шли эти перекоры, когда в Англию пришли вести о злодеянии голландских властей на острове Амбоина. Сын и преемник Якова король Карл I не только не отступился от притязаний своего отца, но значительно резче их сформулировал, заявив претензии на верховную власть Англии и над Ла-Маншем, и над Ирландским морем (пролив Святого Георга), и над водами океана, омывающего Англию с юга, и над Северным морем, причем нарочно так общо обозначались гранипы этого суверенитета, что англичане получили в сущности возможность без особого ухищрения подстеречь и захватить любую рыболовную флотилию голландцев или любое их судно, направляющееся мимо Англии в океан. Английские претензии (еше при Якове) поддержал выступивший в 1613 г. против Гуго Грония профессор Эдинбургского университета Вильям Уэльвуд, а затем не уступавший Гуго Гроцию в учености Джон Сельден. Последний написал свой трактат еще в 1635 г., но издал его, дополнив первоначальную рукопись, в 1636 г. в поддержку претензий, так резко сформулированных королем Карлом I.

Для нас любопытен один лишь аргумент Сельдена. Свой трактат Сельден назвал «Закрытое море» («Маге clausum»), самим названием указывая на полное свое разногласие с Гуго Гро- пием, автором «Свободного моря». Поддерживая мысль, что море никогда не было свободным и что, в частности, Англия всегда выдвигала свои права на окружающие ее воды, Сельден касается вопроса об испано-португальских претензиях XVI в. на исключительное право пользования океанскими путями, ведущими или в Индию, или в Америку. Сельден понимал, конечно, что голландские юристы совершенно справедливо напоминают англичанам, что ведь сами же они в течение всепо XVI в. и сейчас еще не переставали и не пере-стают доказывать абсурдность этих испано-португальских претензий и сами они заявили в XVI в., что море свободно для всех. Сельден парирует это неприятное напоминание, заявляя, что Испания и Португалия неправы, поддерживая свои претензии, потому что у них теперь нет силы их удерживать. С вышедшим в 1625 г. знаменитым трактатом Гуго Гроция «О праве войны и мира» («De jure belli ас pacis») Сельден считается мало, его интересует исключительно вопрос о свободе или несвободе моря. Какой вывод сделали голландцы из аргументации Сельдена? Тот, который имели полное основание сделать: если Испания и Португалия только потому теперь, в XVII в., неправы, что у них нет достаточно сил, чтобы в самом деле поддержать свое владычество на морях, то значит, та нация, которая будет иметь достаточно сил, может и имеет право воспретить кому бы то ни было и рыболовство, и свободное плавание. На этом, собственно, и кончилась англо-голландская полемика начальных десятилетий XVII в., война посредством книг, которой суждено было вскоре обратиться в войну посредством пушек.

Итак, английская установка в предстоящей борьбе начала намечаться. Громадные преимущества Голландии — в развитии ее денежных капиталов, обрабатывающей промышленности, в ее быстрых успехах на Востоке, отдавших в ее руки уже к середине XVII в. почти все португальское наследство в Индонезии и многое из этого наследства в Индии, все эти сильные стороны Голландии делали ее позицию в Индонезийском архипелаге неуязвимой, а в Индии — малоуязвимой. Но все это не могло избавить голландское торговое мореплавание от неизбежной необходимости считаться с загораживающей все пути в океан Англией. Правда, по доктрине Джона Сельдена, только тот может провозглашать море «закрытым», кто имеет достаточно силы, чтобы его в самом деле закрыть. От теории до практики было еще далеко. Голландцы стали привыкать к мысли о неизбежном военном столкновении с Англией. Экономическая конкуренция стала перерастать в длительный конфликт.

Английская революция 1642—1648 гг. только несколько отсрочила этот конфликт.

По смерти бездетной Елизаветы в Англии снова вспыхивает упорная, сначала еще заглушённая, но постепенно разгорающаяся все более ярко борьба королевской власти с парламентом. Английские революции XVII в. в одном коренном вопросе отличаются от большинства буржуазных революций — как предшествующей нидерландской, так и последующих. В борьбе с Нидерландами испанская монархия оборонялась. Нидерланды выступили против нее первыми. Аналогичная последовательность наблюдается и во французской революции XVIII в. Революция нападает, абсолютизм защищается, после целого ряда временных политических структур утверждается революционная диктатура, которая и развивается дальше.

Ход английских революций можно сравнить только с Июльской французской революцией, когда нападают сторонники абсолютизма, а революция еще раз сметает его.

В Англии наступление возглавил сын казненной шотландской королевы Марии Стюарт, ставший по праву наследования законным королем Англии и соединивший тем самым оба кооолевства. Яков I, первый представитель самой реакционной в Англии династии, открытый враг английской конституции, с момента вступления на престол поставил себе целью вернуть страну к самодержавию, опирающемуся на дворянскую иерархию. Возникший отсюда конфликт имел громадное историческое значение для зарождения и развития обеих английских революций, в частности, в том их экономическом аспекте, который, как мы покажем, явился коренным, а именно в аспекте его влияния на развитие английской морской торговли, конкуренции и колониальной экспансии.

Яков I остался в истории, между прочим, как один из самых бесславных теоретиков абсолютизма. Его сочинения, не блещущие никакой оригинальностью, были повторением чуть не в сотый раз юридических трактатов, распространявшихся на Европейском континенте, в Испании, во Франции, в германских и итальянских государствах уже в XIV и особенно в XV— XVI вв. и отражавших процесс борьбы буржуазии и собственнического крестьянства против феодализма. Тщательно разработанные легистами обоснования выявляли идеологические сдвиги, имевшие место в Западной Европе лет за 200 до революционных событий в Англии. Но и Яков I, и в еще большей мере его сын и преемник Карл I были явно лишены тех свойств ума, которые были нужны, чтобы учесть, как мало приложима вдохновляющая их теория в данных условиях. Они знали твердо, что английскому королю следует опираться на землевладельцев, высшее и среднее дворянство, верхушку торгового мира, т. е. на представителей классов, которые он может использовать для проведения как внешней, так и внутренней политики, стараясь сделать эту политику, по возможности, активной и прибыльной для осуществления полноты своей власти. Чтобы достичь этой главной своей цели, они считали самым важным не жалеть никаких средств для создания и всемерного усиления армии по образцу армий континентальных, ради этого в случае необходимости можно временно оставаться глухими к требованиям буржуазии и сокращать до последней возможности расходы на флот, если уж никак нельзя сократить их совсем. Никто из Стюартов не учитывал и не хотел учитывать того, что было ясно и их современникам и о чем умалчивают позднейшие английские историки. В условиях, когда экономические интересы страны требовали отыскания новых источников сырья и рынков сбыта товаров, оставаться без флота значило выйти в тираж, сдать себя в архив. Требования Стюартов ставили страну перед лицом противоречий, которые оказались роковыми для династии.

В Западной Европе армии всюду создавались на деньги и средства всех слоев народа и прежде всего буржуазии — это Стюарты знали, но они не понимали, что короли были там нужны многим общественным прослойкам как орудие абсолютистского государства, в котором во всей сложности переплетались и сталкивались интересы феодалов и буржуазии. В Англии положение осложнялось срастанием дворянства с буржуазией. Кроме того, в других странах королевская власть фактически уже давно уничтожила у себя всякие выборные, сословные или парламентские >чреждения, которые в Англии в том или ином виде все же продолжала существовать. Стюарты упорно не соглашались с тем, что создание английского флота — дело первостепенной срочности и что откладывать его ради комплектования королевской армии гибельно для страны.

С 1625 г. Карл I, преемник Якова I, стал еще более круто применять на практике все мероприятия, намеченные уже до него, прибегнуть к которым его покойный отец все же не решался, особенно к концу своей жизни.

В 1640 г., в острый момент борьбы с парламентом, когда король, не находя себе иного спасения, как склониться на убеждения крайних реакционеров, решил снова распустить парламент по своему произволу, он наткнулся на сопротивление, которого не предвидел. Новый парламент объявил себя нераспускаемым, т. е. пошел на революционную меру.

Видя себя окруженным со всех сторон восставшим народом, который стал на сторону парламента, король бежит из Лондона. Начинается ожесточенная война между ним и народом, и длится она около семи лет. В Англии половина страны стояла за парламент, половина — за королевскую власть. В течение семи лет ни одна сторона не опускала знамени. Было ясно, что одна из них должна пасть. Исход войны решила армия.

Когда в разгаре борьбы войско, так или иначе организованное Стюартами, уже одержало значительные победы, а парламент, не имея в своем распоряжении регулярных частей, начинал изнемогать, из конгломерата поддерживающих парламент общественных прослоек выдвинулась новая армия — кавалерия, солдаты которой остались известными под кличкой «железнобокие» (ironsides).

Английские историки вплоть до нашего времени, совершенно игнорируя экономические основы исторической науки, как это делает, например, вышеуказанный профессор Оксфордского университета Гардинер, признанный основоположник истории анг-лийской революции, утверждают по старинке, что защитники парламента сплотились в религиозном порыве, противопоставляя чистую пуританскую веру вере королей, продавшихся католикам, испанской знати, самой влиятельной представительницы папства.3

Для нас сейчас характеристика пуритан совершенно ясна, поскольку мы задались целью определить роль, которую они играли в XVII столетии в истории Англии и развитии ее колоний. Представители мелких собственников, крестьянства, мелкой и средней буржуазии, разоряемые произволом единоличного абсолютизма, бременем поборов, лишенные элементарных прав для сопротивления, долгие годы являлись лишь молчаливыми свидетелями борьбы правящих классов. Между тем Стюарты непримиримой агрессивностью против народных интересов искусственно толкали их в лагерь, прямо противоположный, — к республиканской идеологии.

Пуританские грамотеи, старейшины их, получившие возможность читать религиозные книги на английском языке, находили

в библейских повествованиях немало текстов, в которых бичевались идолопоклонники и тираны и которые вполне можно было приложить к деяниям английских монархов и их сторонников. Эти толкования в надлежащий момент и послужили революционной теоретической надстройкой, принятой в буржуазной историографии за основу. Политические выступления (в 1644 и особенно в 1645—1646 гг.) мелкой буржуазии активизировались, когда верховоды Сити наконец убедились, что им не справиться с роялистами, что король не только не желает считаться с их соображениями по вопросам заокеанской торговли, не только не думает о согласованном расширенном определении их парламентских прав, но не намерен и впредь оставлять за ними их старинные привилегии. Тогда крупная буржуазия временно утратила первенствующее значение в борьбе с королем и стушевалась перед новой волной революции, а на сцену выступили индепендентские войска — «железнобокие», сплоченные или как бы сцементированные религией, которая среди пуритан находила самые ярко выраженные антимонархические формы.

Поворот английской революции к более прогрессивным демократическим классовым прослойкам становится особенно понятным в свете того, что произошло во Франции в 1792—1794 гг. Когда крупная буржуазия вдруг убедилась, что победа еще далеко не закончена, что они больше не могут, как в 1791 г., сажать рабочих в оковы за мирные стачки, что Людовик XVI бежал в Варенн неспроста, а чтобы стать во главе интервенции, что старый режим не сегодня-завтра сметет конституцию, они смирились перед властью якобинцев. Диктатура представлялась им временной неприятностью, тягостной остановкой, которую нужно пережить, чтобы спастись.

161

] \ е. в. тарле

И подобно тому как наряду с якобинцами появились «бешеные» во главе с Бабефом — представители голодающих городов Парижа, Лиона, обвинявшие якобинцев во лжи и обмане, в том, что они не сумели избавить народ от голода, так и в Англии появились под разными названиями недовольные, представители самых обездоленных слоев населения. Объединились они под названием диггеров, т. е. землекопов. Так называли себя люди, захватившие общинные земли явочным порядком и осевшие на них, а затем и другие люди, на земле никогда не работавшие, но очень близко разделявшие коммунистические идеи, как они тогда понимались. Эти идеи, отнюдь не последовательные, но представляв-шиеся мне, когда я с ними знакомился при чтении необработанных листовок, хранящихся в Британском музее в Лондоне, напечатанных на отвратительной бумаге, таким ярким великолепным пропагандистским материалом XX в., что в первые годы нашей революции они в известной мере могли бы сойти за произведение нашей эпохи.

Диггеры и те, кто около них стоял, стремились к социальному углублению революции. Их история и неудача нас интересует только, поскольку они коснулись индепендентов, представителей того класса, который дал направление дальнейшему развитию английской колониальной экспансии.

Индепенденты оказались достаточно сильными, чтобы бороться на два фронта. Они победили и правый фланг противников — роялистов, и левый — диггеров.

Переход власти в руки индепендентов неразрывно связан с именем замечательного человека, наложившего свой отпечаток на характер всей последующей внутренней и внешней, а следовательно, и колониальной политики. Оливер Кромвель, происходивший из семьи помещиков среднего достатка, несколько богаче людей той среды, которых он за собой повел, с молодости примкнул к пуританам. В годы реакции Стюартов и преследований единоверцев он и сам решил было по примеру многих из них распро-дать свое имущество и переселиться в Америку, но решение его совпало с королевским указом, запрещавшим эмиграцию. Он остался. Никакой документации, которая проливала бы свет на его тогдашние колебания, соображения, намерения, планы устроения дальнейшей жизни, предвидения, стремления занять первенствующее место в грядущих событиях, не сохранилось. Мы судим о нем по его поступкам. В них в первую очередь проявились два из ряда вон выходящих качества — поразительное умение владеть собой наряду с таким же поразительным лицемерием. Когда в парламенте стало известно, что для разгона цитадели оппозиции срочно стягиваются королевские воинские части, и в палате общин в сильно накаленной обстановке распространились слухи, что член палаты от Кембриджа — изменник, ведший с королем тайные переговоры, Кромвель сумел оправдаться так искусно, что страшное обвинение было тут же снято. За ним остались не только ответственные посты депутата и полковника новой армии, но и широкие перспективы личного продвижения — стать участником и руководителем всей дальнейшей общественной и политической жизни Англии в годы революции начиная от казни короля, от упразднения палаты лордов и палаты общин и до провозглашения самого Кромвеля лордом-протектором всей страны. Характерны также побуждения, заставившие Кромвеля удовлетвориться этим вновь созданным для него скромным титулом, за которым скрывалась самая настоящая диктатура. Представители купечества предлагали ему корону. Сомневаясь, выгодно ему принять это предложение или опасно, Кромвель, созвав для оче-редной беседы о повседневных государственных вопросах всех своих ставленников, полковников армии «железнобоких», рассказал им между прочим об этом инциденте как о любопытном факте и дождался ответа: «Вероятно, те, которые с тобой говорили, при-нимали тебя за подлеца».

Карьеру Кромвеля нередко сравнивали с карьерой Бонапарта. Аналогия основывается на сходстве кругов, которые выдвинули как того, так и другого: Бонапарта (одно время близкого к Робеспьеру) — якобинцы, Кромвеля — мелкобуржуазная масса, а также на том, что оба они стали носителями идей не этих кругов, а другого класса — крупной буржуазии. Но нас здесь интересует не сходство, а разница, объясняющая, почему Кромвель пошел к цели особым путем. Против Наполеона в годы его возвышения стояли далеко недобитые якобинцы, а также бабувисты, хоть и утратившие опору в рабочих предместьях, но все же таившие в себе достаточно притягательной силы, чтобы оставаться угрозой; зато, с другой стороны, за Наполеоном все более послушно и воодушевленно шла несокрушимая гвардия. Для Кромвеля опасность заключалась как слева, в непрекращающейся настороженности и подозрительности его ближайших сторонников, армии «железнобоких», так и со стороны правых.

Человек сложных и могучих умственных сил, железной воли, пожирающего честолюбия, прекрасный организатор и великолепный полководец, Кромвель сумел выполнить задачи, поставленные перед ним эпохой. Мы уже показывали, что движущий нерв борьбы парламента против королевской власти заключался в вопросах внешней политики.

По мере того как уже к концу первого десятилетия XVII в. большинство буржуазии отпалало от короля, из-за океанов стали поступать тревожные вести. То в Индии, где, как мы уже показывали, голландцы успешно боролись против португальцев, уничтожая их самих и их фактории, отдельным английским тооговътм судам не удавалось поживиться на исчезновении одного противника, потому что они не могли справиться с целыми флотилиями Голландии, то из тех мест Северной Америки, где началась английская колонизация, приходили просьбы и требования, которые Стюарты не могли или не хотели выполнять.

В XIX в. целый ряд консервативных историков, отчасти Ро- бертсон, отчасти Голланд, хотя последний и числился в вигах, выступил с явно ошибочными утверждениями, будто английская революция на очень долгое время парализовала английскую экспансию и если не совсем подломила живые силы, которые потом бросились на колониальные завоевания, то во всяком случае отсрочила чуть ли не на полстолетие их полное развитие. Это неверно. Английская революция, начавшаяся в 1642 г., имела своим конечным пунктом казнь короля в 1649 г. За эти семь лет экспансия действительно сошла на нет. Но с этого года (сначала фактическая, а с 1653 г. и до смерти Кромвеля в 1658 г. и официальная) диктатура Кромвеля установила твердую основу всего колониального могущества Англии.

Во внешней политике не было четкой программы. Нельзя же Считать за программу политическую вражду к тем, кто поддео-

11* ЮЗ

живал изгнанных Стюартов, т. е. в первую очередь к Франции, и симпатии к голландцам и другим нациям оттого только, что те придерживаются протестантской религии. У крупного капитала между тем программа была вполне деловая, экономическая: во- первых, борьба с испанцами и португальцами, поскольку в их руках все еще находятся великолепные колонии, во-вторых, еще более важная и грозная борьба с голландцами, которые, как и англичане, опоздали к разбору земного шара, но которые представляли собой тогда единственную из северных и европейских наций, превышающих пока Англию торговым и промышленным капиталом и заморской торговлей. Третьей задачей, стоявшей перед английскими капиталистами, которая была взята на себя Кромвелем, была борьба с французами. Франция стояла на их пути вовсе не потому, что она помогла католической династии. Этот факт они понимали как следствие другого, того, что Франция, гораздо более слабая, чем Голландия, торгово-промышленным капиталом, превосходила ее размерами территории, численностью населения и ударной силой — войском. Беспокоило англичан и то, что острие французской внешней политики было направлено на Испанию, точнее, на те же испанские колонии, на которые метили, кроме англичан, и голландцы.

Наконец, налицо была еще одна задача, стоявшая особняком, — борьба не с конкурентами, а со своей колонией, со страной, которая, воспользовавшись смутным временем, подняла восстание против английского владычества. Эту страну — Ирландию — впервые назвали колонией Маркс и Энгельс. За это обличение колонизаторов им пришлось выдерживать бурю всякий раз, когда их произведения попадали под удары буржуазной публицистики, историографов и экономистов, которые тщетно пытались доказать, что так как Ирландия поедставляет собой отдельный остров, входящий в Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии, определять ее как колонию никак нельзя. Любопытно, что для Кромвеля и его современников Ирландия до такой степени была колонией и больше ничем, что они об этом лаже вопроса не подымали. Но из факта колонизации Ирландии Маркс приходил к выводу об исторической неизбежности ее освобождения, а английский капитал — к выводу о том, что нужно из этой колонии выжать все соки и силы, а если она только попробует изгнать эксплуататоров, то ее надо придушить.

Выполнение этой задачи Кромвель поставил достаточно широко. Выполняя её, он отнюдь не явился простым орудием в руках капитала, злодеем, подкупленным на кровавое преступление. Он вложил в это дело все свои умственные силы и все имеющиеся в его распоряжении средства, потому что это вполне соответствовало его желаниям и убеждениям.

С XII в., когда англичане впервые вступили в Ирландию и начали ее колонизировать, они натолкнулись на враждебное на- селение. Колонизация шла туго, и еще в XVI столетии вся страна, подчиненная английской королевской власти, при всей классовой розни, существующей всегда между помещиками и батраками, отчасти хуторскими хозяевами, мелкими фермерами — арендаторами, а также ничтожным количеством горожан, сходилась на ненависти к пришельцам и желании их прогнать. В истории бывали случаи, когда после вторжения на чужую территорию завоеватели добиваются определенного участия в производственном процессе страны, и какой бы эксплуататорский характер оно ни носило, это обстоятельство все же до известного момента, до взрыва революции, несколько укрепляет их позиции. Но у англичан такого определенного места в производственном пооцессе не было. Для всех ирландцев было ясно, что если бы не англичане, то каждому коренному жителю жилось бы легче. Со второй половины XVI в., когда английские пираты, лихие налетчики, а за ними и вся английская буржуазия, можно сказать, только расправляли свои крылышки, примеряясь, какие части земного шара им захватывать, на Ирландию было обращено особое внимание как на незащищенную, да к тому же ближайшую чужую страну. Грабил Ирландию и знаменитый Ралей. Англичанам в голову не приходило сравнивать законность своего поведения с тем. что они могли бы позволить себе в Англии или Шотландии. Систематического завоевания не было, не было и проникновения в глубь страны. Были места, где никогда нога англичан и не ступала. Добычу, захваченную во время налета, увозили в Англию и затем возвращались за новой. И только с 1640 г., когда грянула революция, в Ирландии обозначилась та трагическая кровавая полоса полного подавления, которая протянулась почти на три столетия.

На опасный путь борьбы с англичанами ирландцы выступили именно в годы начала английской революции, потому что они смотрели на нее в первую очередь как на возможность освободиться. В классовый и экономико-политический смысл борьбы, которую вели между собой англичане, они не вникали. Но в те годы, когда Карл I правил самодержавно, стремясь покончить с парламентом и озираясь во все стороны, ища сил и средств, которые могли бы помочь ему, он обратил внимание на ирландцев, рассчитывая, искусно лавируя, сыграть на их ненависти к англичанам; ирландцы, со своей стороны, очень быстро учли свою выгоду в создавшемся положении и вошли с ним в контакт. Достигнуть своей национальной цели полностью им не удалось — мешала классовая рознь между ними самими. Однако фактически, не формально, ирландцы временно освободились от английских насильников, английские чиновники постепенно уничтожались или изгонялись из их страны. Но тотчас же вслед за свержением и казнью Карла обстоятельства изменились. Для Кромвеля Ирландия явилась не чем иным, как взбунтовавшейся колонией, эко- номическая эксплуатация которой до тех пор проводилась недостаточно систематически. Желательное в интересах английской крупной буржуазии усмирение Ирландии облегчалось ее географическим положением как соседней с Англией колонии, а также тем, что ненавистное пуританам коренное ирландское население придерживалось в громадном большинстве католического вероисповедания, и это способствовало связи ирландцев с папством, а также с Испанией и Францией.

Крупнейший русский дореволюционный ученый, государство- вед, экономист и историк профессор Московского унивеоситета Максим Максимович Ковалевский, лично знакомый с Марксом и испытавший на себе его влияние, отлично изучивший английскую историю и, в частности, рассматриваемую эпоху, внес в понимание ее много нового. Но злодеяния, совершенные Кромвелем в Ирландии, он явно недооценил. Он сравнивает их результаты с теми разрушениями, которые оставили за собой полумифические Чингисхан и Тамерлан. Это сравнение не дает точного понятия о деяниях Кромвеля. Согласно имеющейся статистике, в XVI в., до усмирения её Кромвелем, в Ирландии насчитывалось IV2 млн ирландцев, а после того как в 1650 г. в Ирландии высадился Кромвель со своей армией, их осталось 600 тыс., т. е. 2/з населения было уничтожено. А по самым скромным подсчетам за 1915—1916 гг. турецкие националисты истребили 1 млн армян (включая женщин и детей), в живых осталось около 600тыс. По-видимому, в обоих случаях план предусматривал полное уничтожение всей нации.

В первый же момент высадки Кромвель поставил целью отнять у ирландцев их землю. Был разработан план полного уничтожения ирландцев, начиная с крупных земельных собственников, потом, по нисходящей ступени, более мелких и, наконец, кончая безземельными. Цель была ясна, так как собственность казненных отбиралась в пользу победивших англичан.

Свою победу крупная английская буржуазия использовала по-деловому. Ирландия была разыграна в знаменитой лотерее, организованной в одном из главных холлов лондонского купечества. Участники, предъявившие одну или несколько квитанций на внесенные предварительно фунты стерлингов, подходили к столу президиума и вынимали из стоящей перед ними урны билет с наименованием выигранных участков ирландских земель, еще не розданных Кромвелем тем немногим «железнобоким», которые пожелали оставить за собой такие трофеи. Деньги принимались только от англичан и шотландцев, причем обязательно только протестантского вероисповедания, во избежание малейшего потакания покоренной нации. Ирландцы, хотя бы и самые состоятельные, к лотерее не допускались.

Вместе с тем только в процессе усмирения II истребления, кргдз число жертв уже подходило доиллиону^ возниц вопрос о том, кто же будет обрабатывать ирландскую землю. Население Англии не достигало и 5 млн. А те англичане, которые решились на эмиграцию, конечно, думали не о скудных ирландских землях, а об американских или, чаще, об индийских богатствах.

В планы Кромвеля первоначально входила раздача земли своим офицерам и солдатам армии «железнобоких». Но мелкая английская буржуазия в целом отнюдь не намерена была обрабатывать ее. Победители видели себя мелкими помещиками завоеванной страны, а вовсе не пахарями. Именно такие настроения спасли уцелевшую треть ирландского народа.

Законодательство Кромвеля, касающееся Ирландии, таким образом, с самого начала носило отпечаток противоположных тенденций, что, конечно, сильно сказалось и тогда же, и впоследствии. С одной стороны, все сильнее вырисовывалась нужда в источниках живой силы, откуда можно было бы черпать арендаторов, фермеров и батраков. С другой стороны, оставить уцелевших ирландцев, свидетелей беспощадной резни их сородичей, будущих мстителей за родину, казалось опасным. Кромвель приказал ирландцам под страхом смертной казни немедленно переселиться с насиженных прибрежных областей на расстояние не менее двух миль. К тому же огульное истребление прекратилось лишь с оговорками: «Ирландцы, доставившие головы двух своих соотечественников или хотя бы одну голову католического священника, награждались всеми правами английского гражданина».

Поощрялась охота за ирландцами, застигнутыми с оружием, безразлично, огнестрельным или холодным, но в том и другом случаях они подвергались смертной казни. Такие неслыханные правила фактически оставались действительными в течение полувека после прекращения военных действий, а официально были отменены лишь во второй половине XVIII в.

Кровопролитию, бесправию, обезземелению и обнищанию всего ирландского населения способствовал еще и отказ вновь :озданного класса английских помещиков от деловой активности: ни сами они, ни дети их, ни внуки, ни правнуки не удосуживались заняться эксплуатацией излишков капиталов, которые они вложили в Ирландию в момент, когда более дальние коммерческие перспективы были для них слишком рискованными. Тогда же на покоренном острове зародились истоки освободительного движения, которое достигло своей цели лишь в текущем столетии. Таковы были первые шаги и первые достижения английской колониальной политики с начала буржуазной революции.

С 1649 г. по 3 сентября 1658 г. Англия была в руках Оливера Кромвеля. С его именем связаны навигационные акты, две войны с Голландией, завоевание Ямайки у испанцев, всемерное покровительство купечеству, ведущему внешнюю торговлю, заключение выгодных торговых договоров с иностранными державами. Революционная по своему происхождению, но глубоко бур- жуазная по своим целям пуританская диктатура оказалась очень дееспособной исполнительницей давних вожделений и предначертаний лондонского Сити. Кромвель, несомненно, является прямым продолжателем намечавшейся еще в дни королевы Елизаветы и ее пиратов торговой и колониальной экспансии. Совершенно го-лословны и лишены какой бы то ни было логической убедительно-сти всякие попытки (и старые, и новые) представить Кромвеля каким-то надклассовым правителем, который даже в экономической политике руководствовался будто бы не экономическими, а политическими, военными, вообще «национальными» соображе-ниями. Лет 100 тому назад в таком роде писал о Кромвеле Томас Карлейль, нечто подобное пишет М. П. Эшли в вышедшей в конце 1934 г. книге о финансовой и торговой политике Кромвеля.4 Еще хорошо, что Эшли не очень много места и внимання уделяет своей в основе ложной предпосылке. И не мудрствуя лукаво, дает рассказ об английских финансах и торговле в годы Кромвеля и кое-где приводит новые или малоизвестные факты. В одном Лондоне числилось 1800 купцов, ведущих заморскую торговлю. Часть их была объединена в торговые компании, другие торговали индивидуально. С ними в связи было купечество английских портов. В их руках находилось столичное городское самоуправление. Им принадлежал громадный торговый флот. У них Кромвель получал займы, нужные для государства. И, конечно, именно с ними он считался во всех делах внешней политики.

Теперь рассмотрим вооруженную борьбу, которая вспыхнула между англичанами и голландцами в середине XVII в. и выразилась в трех длительных войнах.

В течение XVII и начале XVIII в. англичане успели колонизовать большие территории в восточной части Северной Америки и уничтожить там начинавшуюся голландскую колонизацию, присоединив к своим владениям территорию голландской Ост- Индской компании (часть нынешнего штата Нью-Йорк) у берегов Гудзонова залива и в бассейне реки Гудзон. Англичанам удалось прочно устроиться на Антильской островной группе Вест- Индского архипелага и здесь тоже оттеснить голландцев, которые еще до англичан зарились на Ямайку и Барбадос, сделавшихся главными сокровищами британских вест-индских владений. В Индии же и особенно в Индонезии, на островных группах Индийского океана, голландцы не только не допустили англичан вытеснить их из отнятых ими у португальцев владений, но сами постарались надолго изгнать английскую торговлю если не из Индии, то из Индонезии.

Англичанам (т. е. лондонскому купечеству, активно представлявшему и отстаивавшему интересы британского торгового капитала) казалось, когда они затеяли эту вооруженную борьбу, что гром пушек в Ла-Манше и Северном море разрешит целый ряд накопившихся острых вопросов: и вопрос о том, торговать ли англичанам в Индонезии или эти богатейшие в мире места для них навсегда закрыты, и вопрос о том, чья точка зрения восторжествует, — Гуго Гроция о свободе морей или Джона Сельдена о владычестве Англии над всеми окружающими ее морями, и вопрос о том, позволено ли будет голландцам монополизировать выгоднейшую работорговлю на африканском гвинейском берегу и перевозку невольников в Америку, и вопрос о рыбной ловле у Ньюфаундленда, и вопрос о торговом посредничестве между Средиземноморским побережьем и Северной Европой, и целый ряд других вопросов того же типа.

35 лет длилась эта борьба (1653—1688). Она в сущности не прекращалась и в промежутках между тремя войнами, хотя иногда и прекращались вооруженные столкновения в европейских морях.

Конкурентная борьба началась при короле Якове I Стюарте, приверженце епископальной церкви и самодержавной власти, продолжалась при его сыне Карле I, всю жизнь боровшемся против конституционных порядков в пользу установления абсолютизма, а обострилась эта борьба против Голландии до размеров вооруженного конфликта при яром враге епископализма, королевской власти и династии Стюартов, пуританском диктаторе, вожде пуританской революции Оливере Кромвеле. И после этого традиционная буржуазная историография продолжает как ни в чем не бывало твердить старенькую легенду о движущих религиозных силах, создавших английскую революцию. Кромвель начал борьбу, на которую его толкало, как и его предшественников Якова I и Карла I, лондонское Сити, крупное купечество, тем решительным вызовом соперничающей державе, которым являлись его знаменитые навигационные акты.

При Кромвеле было издано два навигационных акта, тесно между собой связанных по духу, но вместе с тем касающихся разных вещей. И оба эти акта имеют огромное значение не только в английской, но также отчасти и в мировой истории. Первый из этих актов был издан в 1650 г., когда Кромвель получил известие о том, что островные английские колонии, Бермудская группа, а также острова Барбадос и Антигуа в Карибской группе у северных берегов Южной Америки и, наконец, Виргиния в Северной Америке стали после казни Карла I на сторону претендента (будущего Карла II) и не желают признавать пуританской республики.

3 октября 1650 г. Кромвель провел через парламент особый акт, которым, во-первых, воспрещалось как англичанам, так и иностранцам торговать со всеми этими мятежными колониями, во- вторых, всем иностранным торговым судам воспрещалось отныне без особого разрешения торговать с какими бы то ни было английскими колониями в Америке, в-третьих, английское прави- тельство объявляло себя полномочным назначать губернаторов и давать политическое устройство всем английским колониям, не обращая внимания на какие бы то ни было прежде пожалованные хартии или «патенты».

Здесь открыто и властно, законодательным актом, провозглашались две доктрины: во-первых, право Англии на полную торговую монополию в своих колониях, а, во-вторых, полнейшая абсолютная политическая власть метрополии над этими колониями. Под удобным предлогом борьбы с мятежниками английский диктатор делал дело, о котором давно мечтали торговые круги его страны.

Акт 1650 г. уже серьезно затрагивал интересы Голландии. Но в Голландии боролись в это время две партии: штатгальтерская, монархическая, пожелавшая укрепить власть династии принцев Оранского дома, и республиканская, стремившаяся сделать Гол-ландию плутократической республикой. Большая часть крупных землевладельцев и крупного купечества поддерживала первую партию, меньшая часть — вторую. Средние торговые люди и мелкая буржуазия стояли за вторую партию. К республике тянулись и люди наемного труда, рабочие в городе, батрачество в деревне. Но нужно сказать, что плебейская масса не была в данном случае под властью какого-либо вполне отчетливо уследимого настроения, и демагогические посулы обеих боровшихся партий в критические дни давали иногда малоучитываемые наперед результаты. В классовом смысле обе партии были руководимы людьми высших слоев торговой и промышленной буржуазии и стремились к утверждению политического и экономического господства этих слоев над народом внутри страны и к преодолению торговой конкуренции иностранцев вне страны. Во внешней политике их разделяли вопросы тактики. Штатгальтерская партия была настроена более воинственно относительно англичан, республиканская — более миролюбиво. Обе партии, однако, были смущены и раздражены кромвелевским навигационным актом 1650 г. и ждали дальнейшего развития событий.

Как раз спустя несколько дней после издания этого акта в Голландии внезапно скончался штатгальтер Вильгельм II, рес-публиканская партия усилилась. Кромвель увидел, что у голландцев верх берут люди, полагавшие, что еще пока нет необходимости воевать с Англией, и он сделал внезапную попытку, которая была бы совсем непонятной, если не знать, кем был Кромвель и, особенно, какую позицию он в тот момент занимал.

Кромвель был тогда революционным диктатором, представлявшим интересы буржуазии. Заправилы Сити толкали Кромвеля к обострению экономической войны с Голландией, даже если экономическая война приведет к войне посредством фрегатов и береговых батарей. Богатые голландские конкуренты, прибравшие к рукам португальское наследство, изгнавшие из Индонезии англичан и жестоким террором утвердившие свое господство на острове Амбоина, были ненавистны лондонским купцам и торговым мореходам гораздо больше, чем уже ослабевшая Испания.

Но для Кромвеля вопрос осложнялся хорошо ему известными мнениями и настроениями армии, а ведь его армия была в эти первые годы, следовавшие за казнью Карла I, главной реальной силой, на которой Кромвель основал свою диктатуру. Он знал, что пуритане, представители части средней и мелкой буржуазии городов, части копигольдеров и мелких землевладельцев других наименований в деревне, косо смотрят на заигрывание крупной купеческой буржуазии Сити с их вождем. Он знал также, что они не видят причин воевать с Голландией из-за далекой наживы в заокеанских странах, наживы, которая пойдет в сундуки немногих, но из-за которой английским пуританам придется лить кровь, свою и голландцев. А ведь Голландия была в течение всего царствования Якова I и Карла I, вплоть до начала рево-люции, т. е. с 1603 по 1640 г., местом, где укрывались пуритане, гонимые в Англии.

«Голландец — друг, испанец — враг, голландец — со святыми, испанец и француз — с папистами», — в этих воззрениях выросли кромвелевские «железнобокие», эти афоризмы они, что называется, впитали с молоком матери.

Выбор Кромвеля был сделан уже тогда, когда он издал 3 октября 1650 г. свой первый провоцирующий Голландию навигационный акт. Но раньше чем докончить начатое дело, он решил пойти на мнимую уступку пуританам, якобы сделать шаг к примирению и даже слиянию воедино обеих «протестантских» морских держав.

Как шахматный маневр выход Кромвеля был при этой обстановке верхом совершенства, а вовсе не являлся странным юродством, как он впоследствии неоднократно изображался.

Он затеял предложить Голландии вступить в политическую унию с Англией так, чтобы верховная, направляющая политика обеих сторон была у них общая. Его специальные и чрезвычайные послы, отправленные им в Голландию, Вальтер Стрикленд и Сент-Джон должны были также дать понять, что если Голландия обнаружит готовность таким образом политически соединиться с Англией под одной верховной властью во имя такой высокой цели, как совокупная защита обеими нациями интересов протестантской религии, он, Оливер Кромвель, пожалуй, согласится взять на себя тяжкую обузу и, так и быть, сделается верховным правителем обеих стран. Начать официальные разговоры, конечно, должно было не с этого изумительного (по существу) предложения, а с обсуждения военного оборонительного союза между обоими государствами. Но ничего из всей этой миссии, конечно, не вышло. Голландцы отвергли даже временный военный союз. О замыслах Кромвеля они узнали неофициальным путем, и это возбудило в них решительное негодование. Им предлагали ни с того ни с сего стать подданными Англии и орудием в руках ее диктатора. Они поспешили ответить контрпредложениями, в которых прежде всего требовали полной свободы торговли с английскими колониями на основах взаимности. Англичане категорически отклонили это предложение. Переговоры были сорваны, и послы Кромвеля покинули негостеприимную для них страну, где английские эмигранты-роялисты (католики) предавались враждебным демонстрациям против «посланников Вельзевула», а голландское правительство намеренно попустительствовало эмигрантам и плохо защищало двух кромвелевских уполномоченных.

При своем громадном и трезвом уме, при больших и бесспорных дипломатических способностях, при обильнейшей информации, притекавшей к нему из Голландии, Кромвель, конечно, лучше кого бы то ни было понимал всю абсурдность своего предложения, всю невозможность даже начать серьезно о нем разговаривать в Амстердаме. Но ему необходимо было проделать эту комедию для пуританской армии и стоявших за ней кругов, чтобы иметь право затем «умыть руки», заявить о нежелании голландцев идти на братский союз с единоверцами и после этого тотчас же обратиться уже к серьезному делу, т. е. к подготовке войны с Голландией. В июле 1651 г. были прерваны переговоры с Голландией, а в октябре того же года был издан Кромвелем новый навигационный акт, прямо направленный против Голландии.

Все, и в Англии, и за ее границами, уже тогда, в 1650 г., знали, что в первую очередь политика Кромвеля затрагивает интересы Голландии, ведшей большую торговлю и с островными и с континентальными американскими колониями Англии. Но когда Кромвель провел и издал новый навигационный акт, знаменитый акт 1651 г., то на этот раз он не считал нужным скрывать истинную его мотивировку. В начале текста закона прямо указывается, зачем этот акт издан, — «для усиления кораблестроения и поощрения мореплавания нашей нации, что составляет такое большое средство, под попечением и покровительством божьим, к благоденствию и безопасности нашей республики». Неуклюжая формула пуританского законодательства не должна скрывать от нас совершенно конкретную и точную мысль диктатора. Дальше следовали параграфы акта, сводившиеся к основному моменту. Отныне воспрещалось, во-первых, ввозить в Англию, Ирландию и колонии, принадлежащие Англии, которые очень характерно назывались тогда общим именем Плантации (с большой буквы), какие бы то ни было товары из Азии, Африки или Америки иначе, как на таких кораблях, которые принадлежат англичанам и на которых большинство экипажа — англичане. Во-вторых, воспрещалось ввозить в Анг- лию, Ирландию и английские колонии какие бы то ни было товары из Европы иначе, как опять-таки на английских кораблях или на кораблях той именно европейской страны, которая сама производит эти европейские товары. В-третьих, рыбу, рыбий жир, кито- ЕЫЙ ус дозволяется ввозить в Англию и во все ее владения исключительно на английских судах, т. е. для перечисленных предметов вводились еще большие ограничения, чем для всех других товаров. В-четвертых, вывозить рыбу из Англии и ее вла-дений можно было отныне только на английских кораблях, перевозить товары из одного английского порта в другой тоже можно было только на английских судах. Таковы были главные пункты этого навигационного акта.

Второстепенных пунктов было два: 1) английским кораблям позволялось ввозить в Англию шелковые материи из портов Голландии и из Фландрии, даже если эти материи не голландского и не фландрского, а итальянского происхождения; 2) английским кораблям позволялось привозить из Ост-Индии и стран Леванта также и те товары, которые производятся не в самой Ост-Индии и не в странах Леванта.

Когда этот акт был обнародован, в политической атмосфере Европы запахло порохом. Прежде всего были тяжко затронуты интересы Голландии. Англия была очень емким и не бедным рынком сбыта продуктов, которые голландские купцы в таком изобилии получали в Индонезии и других своих колониях; Англия с конца средних веков скупала массу голландской соленой рыбы, и эта торговля обогащала обширные слои голландской торговой буржуазии и давала занятие целым флотилиям рыбаков голландского побережья; наконец, Англия покупала множество товаров неголландского происхождения, которые шли через голландские порты. Таким образом, навигационный акт 1651 г. наносил тягчайший удар и торговому судоходству, и рыбной ловле Голландии.

Партия голландского купечества, уже давно считавшая, что без войны с Англией дело не обойдется, стала брать верх. Обе стороны надеялись на победу, и притом в лондонском Сити не было разногл^ий по этому вопросу, как и на Амстердамской бирже. Плавание в Северном море и Ла-Манше сделалось очень опасным для голландских судов. Англичане останавливали и обыскивали голландские суда. Голландское правительство стало снабжать купеческие караваны судов эскортом из военного флота. В мае 1652 г. произошло первое столкновение флотилий под командой голландского адмирала Ван-Тромпа и английской эскадры, которой командовал знаменитый уже тогда английский адмирал Блек. Началась война между Англией и Голландией, длившаяся два года с лишком. За эти два года англичане взяли в плен около полутора тысяч голландских торговых судов, а сами потеряли несравненно меньше. Условия войны позволили англичанам использо- вать то обстоятельство, что торговое мореплавание Голландии было тогда неизмеримо более развито, чем английское. Англичане на время войны прекратили вовсе плавание с торговыми целями по Ла-Маншу и по южным частям Северного моря, т. е. там, где опасность от голландцев была особенно велика, а голландцы по географическим условиям никак не могли, конечно, миновать либо Ла-Манша, либо Северного моря, чтобы добраться до океана и нужных им океанских путей. Подстеречь голландские суда англичанам было несравненно легче и удобнее, чем голландцам подстеречь английские суда, выходящие из западных своих портов прямо в океан. Голландцы могли запереть перед англичанами только одну важную для Англии дорогу — в Балтийское море. Английский флот был не в состоянии обойтись без корабельного строевого леса северных стран. Это очень серьезно тревожило английское адмиралтейство и заставило искать лес на североамериканском континенте, что было и далеко, и трудно выполнимо. Что касается столкновений между военными силами обеих держав, то здесь дело шло с переменным успехом. Война превращалась понемногу в ставку на истощение противника. При всей тяжести этой борьбы для Англии становилось ясно, что голландская торговля терпит неслыханное разорение из-за трудности сношений и с Индонезией, и с Южной Европой, и со всеми заокеанскими своими факториями, но и Кромвель имел причины желать мира. 20 апреля 1653 г. он распустил окончательно то «охвостье» Долгого парламента, которое еще влачило бесполезное существование с 1649 г., прикрывая кромвелевскую диктатуру. Он собрал было в том же 1653 г. наскоро составленный новый парламент (фактически назначенный им), но и с этим учреждением не ужился и распустил его (в середине декабря 1653 г.), правда, обещав новый созыв в следующем году. С одной стороны, его диктатура, уже ничем не прикрытая, несколько отдалила от него лондонское Сити, а с другой стороны, и республиканские настроения армии не всегда мирились с фактическим уничтожением республики. Интриги роя-листов в пользу претендента (Карла Стюарта, будущего короля Карла II) стали особенно активными. Нужно было прекратить войну с «протестантскими братьями», войну, к которой армия относилась без всякого воодушевления.

В апреле 1654 г. мир с Голландией был заключен. Навигационный акт 1651 г. остался в полной силе, голландцы официально его признали и пошли еще на некоторые менее существенные уступки.

Беглое ознакомление с первой схваткой Англии и Голландии было нам нужно потому, что за всю историю европейского торгового капитала мы тут впервые наблюдаем, как колониальные вопросы начинают разрешаться в самой Европе.

Впервые страна, сознающая свою силу в метрополии и свою слабость за океанами, решает ударить конкурента по голове с тем, чтобы он выпустил из рук колонии, которые взять у него силой было невозможно.

Поражение, нанесенное Голландии, выразилось в первую очередь в громадном ущербе для отрасли торговли, самой позорной в истории колониальной политики, которой мы здесь коснемся только на данном ее участке, — на голландской работорговле. Кстати сказать, официально голландцы прекратили это дело в XIX столетии, позже всех других европейских наций, а взяли в свои руки раньше всех, по-видимому, оттого, что они всегда играли роль не столько переселенцев-плантаторов, сколько перекупщиков-продавцов. Эта торговля оказалась для них сподручней и даже выгодней спекуляции золотом. Вот как примерно происходили сделки по закупке и продаже рабов в XVII столетии, когда эта торговля была в полном разгаре. В Амстердаме, Гааге или другом голландском порту трюм корабля заполняется грубошерстными материалами, перочинными ножами и всевозможными металлическими изделиями, скобяными товарами, чулками, мелкой галантереей и отправляется в Африку, где судно пристает на 10—12° южной широты где-нибудь в устье Нигера, в своеобразных оазисах на Атлантическом побережье Гвинеи,5 где голландских хозяев поджидают служащие, приказчики. В глубь страны к правителям того или иного племени, с которыми уже успели завязаться или завязываются сношения, отправляются гонцы. Они приводят по возвращении на продажу или их подданных, или их пленных, ранее взятых в войнах с другими афраканскими племенами и задержанных специально к приезду европейцев. На берегах Гвинеи можно было купить взрослого здорового африканца за четыре пары шерстяных чулок. Африканцев погружали в трюм на место проданной европейской мануфактуры и везли на Антильские острова. Путешествие длилось недели 3—4, там рабов сначала подкармливали, а потом продавали за большие деньги.

Во времена Кромвеля англичане освоили новый метод борьбы с голландцами и на этом фронте торговли. Они закрывали глаза на проезд работорговцев мимо Англии, а подстерегали их на Гвинейском побережье; когда голландцы отплывали оттуда, англичане нападали на них, сбрасывали их с борта или забирали с собой в качестве пленных, в лучшем случае высаживали, а корабль с захваченными рабами вели дальше к месту назначения сами.

Продолжая по мере возможности хищническое соревнование с Голландией на морях, Кромвель улучил момент, когда английский флот стал уже заметной величиной, чтобы обратить часть английских сил на возобновление борьбы с Испанией, точнее, с испанскими торговыми судами, возвращавшимися из южноамериканских колоний с золотой и серебряной казной. Фактически возобновились те же набеги за чужой добычей, которые поощрялись Стюартами в XVI и XVII вв. до революции, и так же, как тогда, сложные инциденты решались путем переговоров. На словах мирились, но все оставалось без перемен. Перевес чаще склонялся на сторону англичан, виновные в грабежах оставались неуловимыми, хотя награбленное добро с великим торжеством провозили по всему Лондону. Воевали не в открытую; продолжался молчаливо легализованный разбой, в котором крупная буржуазия во главе с Кромвелем усматривала основу будущего английского величия, будущего преобладания Англии на морях.