ОЧЕРК ОДИННАДЦАТЫЙ

еставрация Стюартов и особенно царствование Якова II были временем, когда всякая самостоятельность колоний признавалась чуть ли не государственным преступлением и все их старые привилегии и права бесцеремонно попирались.

Губернатор Новой Англии (живший в Нью-Йорке) Эндрос, уполномоченное и доверенное лицо короля Якова II, проводил последовательную политику объединения всех английских колоний в Северной Америке в одно административное целое, в страну, всецело подчиненную английскому королю и управляемую его наместником. С чисто формальной стороны это ему и удалось, но колонисты отнюдь с этим не мирились. Тайный, но упорный ропот шел по колониям. Американцы считали себя особой от англичан нацией уже тогда, и в сущности все главные предпосылки разразившейся 100 лет спустя буржуазной революции 1774—1783 гг., навсегда отторгнувшей североамериканские колонии от Англии, были налицо, хоть и в несравненно менее сильной и отчетливой степени, уже в 70-х годах. Профиль будущего, еще отдаленного восстания уже начинал, еще пока слабо, вырисовываться. Как уже было сказано, после «славной революции» 1688—1689 гг. в Англии английские колонисты в Америке сменили официальных представителей короны, посадив на их место своих представителей.

Однако внутри страны английские колонисты вели ожесточенную борьбу. Индейские племена еще не оставляли мысли об изгна-нии пришельцев. Отчаянная попытка коренного населения сбросить иго белых грабителей — «война Филиппа» — закончилась но-

вой победой колонистов над местными племенами, порабощением и вывозом за пределы колоний массы причастных к восстанию индейцев для обмена их на африканских рабов.

Но налицо, бесспорно, были условия, которые до поры до времени несколько замедляли процесс обострения классовой борьбы среди белого населения колоний. Батрачество в сельском хозяйстве было тогда крайне редким явлением не только вследствие широчайшего распространения рабского труда, но также и потому, что неисчерпаемый запас свободных, никому не принадлежавших (т. е. принадлежавших индейцам) земель позволял буквально всякому переселенцу стать собственником-хуторянином. Особенно легко это было многосемейным, имевшим подрастающих или взрослых детей.

Только несколько десятилетий спустя после обоснования на новом месте колонисты окончательно убедились, какая роскошная страна, какая благодатная почва попала в их руки. Всем историкам экономического быта Европы известен факт громадного развития агрономической литературы в XVII и XVIII столетиях, задолго до физиократов. Землевладельческий класс (независимо от сословного своего характера), захваченный экономическим круговоротом, одинаково требовал интенсификации сельского хозяйства, усовершенствованной техники, научной помощи. Все изобретения и усовершенствования земледельческой техники крайне интересовали заатлантических переселенцев, имевших землю, о которой в Европе могли только мечтать. Недаром один из героев американской революции Бенджамен Франклин прославлялся современниками не только за свои научные труды и дипломатические достижения, но и за то, что нашел несколько новых спосо-бов удобрять землю и улучшил сорт американского клевера.

По мере того как богатела и крепла колониальная буржуазия, начинал понемногу возникать и принимать довольно отчетливые очертания вопрос: что выгоднее, продолжать оставаться под эгидой Англии или же отрешиться от нее и повести совершенно самостоятельное политическое существование? В самом деле, уже в эпоху реставрации Стюартов Англия ничего в сущности не давала колониям такого, чего они не могли бы получить от Голландии, или Франции, или от тех же англичан, вовсе и не будучи с ними связанными политически. Мало того, Англия в лице правительственной власти и в лице тех торговых компаний и владельцев, которым в свое время правительство давало «патенты» на новые места за океаном, определенно эксплуатировала колониальное население. Эксплуатация была либо прямая — взимание налогов посредством особых обложений, либо косвенная — сбор пошлин с ввоза и вывоза товаров, монопольное право английских купцов, английских промышленников, английских судовладельцев торговать с колониями, находящимися в подданстве у его величества английского короля.

Настроения, весьма родственные тем, которые проявились спустя три четверти века, были в зародыше уже налицо в североамериканских колониях Англии, когда вторая английская «рево- люция» низвергла Якова II Стюарта и когда штатгальтер голландский Вильгельм Оранский и жена его Мария были избраны парламентом на английский престол.

Как только это случилось, североамериканские колонии принуждены были вспомнить о близком враге, который был посильнее голландцев и пострашнее индейцев, для обороны от которого без помощи Англии ни в коем случае обойтись было невозможно.

В ту декабрьскую ночь 1688 г., когда убегавший от лица «революции» король Яков II бросил в Темзу большую государственную печать Великобритании, вместе с этой погрузившейся на дно печатью канула в вечность вся внешнеполитическая система, поддерживавшаяся так долго Стюартами, и как европейские великие державы, так и их колонии оказались внезапно перед совершенно новой обстановкой.

При Стюартах уже выяснилось с достаточной ясностью, что у английских купцов, промышленников, судовладельцев, колонизаторов есть два сильных врага — Голландия и Франция — и что второй враг опаснее первого и даже может со временем стать почти таким же опасным, каким в прошедшем XVI в.

Но Голландия, опередившая англичан и французов в своем экономическом развитии, уже в последние годы XVI столетия, буквально сразу же после освобождения от испанского владычества, начала занимать враждебную позицию против своих вчерашних союзников. Голландцы стали так же враждебно относиться к старым колониальным державам, как и к новым претендентам и конкурентам. Они упорно изгоняли (и изгнали) португальцев из целого ряда тропических и субтропических островов, где те хозяйничали со времен Васко да Гамы и Альбукерке. И столь же упорно они противились распространению английской торговой и колонизаторской деятельности.

Начался ряд войн и столкновений между англичанами и голландцами, и мы видели, что почти весь XVII век прошел под знаком таких столкновений и что Кромвель привлек сердца английского купечества удачной войной с голландцами, а Карл II раздражал это сословие неудачной войной с голландцами. И поскольку Людовик XIV боролся с теми же голландцами, постольку он был желанным союзником английского купечества. Только этим объясняется, что всем отлично известный факт «тайного» получения Карлом II денежных субсидий от Людовика XIV так мало повредил Карлу II в глазах английской буржуазии. Людовика XIV боялись, чуяли, что с ним еще будет много опасных споров и осложнений, но до последней крайности не хотели навязывать себе тяжелую войну с Францией, пока не сломлены голландцы. Голландцы к моменту падения династии Стюартов еще не были экономически сломлены, но их политическая мощь была сильно подорвана жестокой, нескончаемой войной с Людовиком XIV (потому что перерыв между Нимвегенским миром 1678 г. и началом новой войны был только перемирием, не очень соблюдавшимся обеими сторонами), и впредь было ясно, что они во внеевропейских водах тоже не будут уже в состоянии сохранить военное могущество.

Но зато внезапно выдвинулся грозный вопрос об отношениях с Францией. Французы в это время уже выдвинулись в первый ряд экономически и политически могущественных государств, которые имеют полную возможность захватывать заморские страны, опираясь не только на большой, хорошо организованный флот и большую заморскую армию на местах захватов, но и на свою наступательную силу и влияние в самой Европе.

Экономически они еще не достигли во многих отношениях уровня Голландии, у них промышленность, усиленно насаждаемая Кольбером, еще не давала таких совершенных фабрикатов, какими уже давно славилась Голландия, но сельскохозяйственная база была гораздо обширнее, земледелие и виноделие давали всему хозяйству страны много питательных соков.

Декабрьская «революция» 1688 г. круто изменила всю ситуацию. Штатгальтер голландский Вильгельм был приглашен парламентом на английский престол. Для того чтобы восторжествовавшая над абсолютистскими поползновениями Якова II английская буржуазия согласилась это сделать, требовалось, чтобы уже успело назреть сознание о Франции как о главном, опаснейшем враге, против которого необходимо бороться плечом к плечу и в тесном контакте с той же Голландией, так же как уже приходилось некогда, в XVI в., помогать той же Голландии в ее борьбе против испанского владычества. Конкуренция с Голландией в области торговли, борьба за колонии в восточных и западных морях, ревнивое соперничество в судостроении — все это стало понемногу отходить на задний план уже давно, с последних лет правления Карла II. Речь шла о том, чтобы круто ликвидировать установившийся при Стюартах вассалитет Англии перед французами и пустить в ход все усилия, чтобы не допустить намеченного Людовиком подчинения Голландии французскому владычеству, так как это грозило бы неисчислимым экономическим и непосредственно политическим ущербом для Англии. С одной стороны, захват Людовиком XIV голландского побережья значительно усиливал возможность французского десанта в Англию, а с другой стороны, новые и обширнейшие перспективы индустриального развития и морской торговли открылись бы перед Францией, если бы она овладела всеми голландскими экономическими ресурсами. Олицетворением этого внезапно решенного, хоть и постепенно подготовлявшегося англо-голландского соглашения, оборонительного союза против Людовика XIV, и явился Вильгельм III, голландский штатгальтер, севший в начале 1689 г. на вакантный после изгнания Якова II английский трон.

Вспомнив вкратце об этом коренном изменении общей между-народной ситуации в Европе, обратимся к анализу положения в заатлантических колониях Англии.

Там это изменение в английской политике ставило на очередь дня в высшей степени тревожный вопрос. Сейчас же к северу от Новой Англии начиналась неопределенная (и опасная именно этой неопределенностью) граница французских владений. Собственно, неточно выражение: «Французы владели Канадой». Из страны, обозначаемой теперь словом „Канада" и превосходящей размерами всю европейскую Англию в 40 раз, французы за все время своего владычества обследовали едва ли 7бо часть, а заселили и еще меньше. Но они уже заявляли твердую претензию на все земли, лежащие к северу и к западу от той полосы между океаном и Великими озерами в непосредственной близости от реки Святого Лаврентия, которую они захватили. Они претендовали сделать то дело, которое не удалось голландцам приостановить английскую колониальную экспансию и на севере, и на западе.

Голландскую преграду английские колонисты опрокинули в 1664 г., превратив Новый Амстердам в Нью-Йорк. Но французскую преграду преодолеть собственными силами было абсолютно немыслимо. Да об этом никто в колониях и мечтать не смел. Считали счастьем, что французы не делают попыток, пользуясь Канадой как плацдармом и военно-хозяйственной базой, двинуться оттуда на завоевание английских колоний.

И вот теперь, после 1689 г., когда вскоре открылась серия бесконечных англо-французских войн, колонии почувствовали себя под постоянно грозящей с севера опасностью. Французский флот был очень серьезным соперником английского на всем громадном пространстве Атлантического океана. Во всяком случае помешать перевозке войск в Канаду из Франции англичане не могли. Войска эти, хорошо обученные, дисциплинированные, вооруженные, могли бы, казалось, без очень большого труда в два-три похода овладеть английскими поселками и городищами, пышно именовавшимися городами, подчинить себе колонистов или же гнать их до Атлантического берега и, выражаясь стратегически, «сбросить в море», т. е. заставить сесть на суда и удрать в Англию. Этого на самом деле не случилось, не только французы не завоевали английских колоний, но, напротив, в конце концов перейдя в наступление, англичане завоевали Канаду и присоединили ее к своим владениям. Почему это произошло? Прежде всего потому, что ни одного разу за все 75 лет, от 1689 г. вплоть до потери Канады в 1763 г., французы не считали североамериканский театр войны сколько-нибудь серьезным, решающим пунктом в их тяжких войнах с Англией. Европейские воды, Испания, Фландрия, Западная Германия — вот где нужен был каждый брейд-вымпел и дорог каждый солдат. Битва при Бленгейме, битва при Фонтенуа — вот где решалась участь народов и царств.

Именно поэтому французы не только мало дорожили возмож-ностью завоевать чужие земли в Северной Америке, но даже не очень ревниво охраняли «собственную» Канаду, считая этот «север» весьма сомнительным подарком судьбы. Что такое была Канада, например, в представлениях Вольтера? Льдина в несколько сот километров. Стоит ли из-за нее лить долго кровь?

Но все это открылось лишь впоследствии и лишь постепенно. А пока приходилось думать об обороне. И вот мы замечаем после 1689 г. и особенно с начала первой английской войны против Людовика XIV внезапный наплыв лояльнейших чувств колонистов к метрополии. Верноподданническое усердие по отношению к новому королю диктовалось не тем, что он был протестантом, а низвергнутый Яков II — католиком, идолопоклонником, пуритане-колонисты в это самое время секли розгами и резали уши квакерам и другим религиозным радикалам, которые были еще большими врагами католиков, чем пуритане. Дело было не в веро-исповедании Вильгельма III, а в том, что без метрополии, без английских войск уберечься от нашествия французов из Канады было очень трудно. Французское соседство ощущалось колонистами как прямая угроза.

В таком случае, когда эта опасность была окончательно устранена, т. е. когда Канада была у французов отнята, не должна ли была прекратиться лояльность английских колонистов по отношению к метрополии? Совершенно верно. Так это и случилось в действительности.

В 1763 г. Канада была окончательно объявлена английским владением, а уже с 1769 г. Бостон стал во главе упорной оппозиции против английского правительства. В 1774 г. началось восстание, и в 1776 г. состоялось революционное провозглашение союза борющихся против Англии колоний независимой державой. Редко когда историческая логика и диалектическое развитие собы-тий порождали так быстро и непосредственно столь четкие и бесспорные результаты.

В эти почти 75 лет борьбы с французами и сомнительных временных перемирий с ними (1689—1763) весьма остро встал вопрос об индейских племенах, живших как в областях, считавшихся английскими колониями, хотя и очень мало пока заселенных белыми, так и во французской Канаде, и в стране Великих озер, на той пока еще спорной территории, которую, особенно к западу и северу, ни англичане, ни французы, ни голландцы в пору своего владычества в бассейне нижнего течения реки Гуд-зон не успели обследовать. Эти индейские племена (нарангасеты, ирокезы, могауки, могикане, или могигане, и др.) оказались отчасти в довольно выгодном положении. Они не все были одинаково многочисленны; многие были очень поимитивно организованы, другие — пять ирокезских племен, — напротив, были организованы весьма сносно и отличались большой выдержкой и способностью к дисциплине. Но почти все они имели в одинаковой и весьма высокой степени некоторые исключительно важные качества: во-первых, они превосходно стреляли из ружей и луков, быстро нацеливались и били с изумлявшей европейцев меткостью, почти без промаха; во-вторых, они знали эти бесконечные территории с их реками, лесами, заросшими густой растительностью, прериями, гигантскими озерами и болотами, как не смел и думать изучить их самый опытный и внимательный старожил из европейских переселенцев. Холодное, спокойное мужество, стойкость в перенесении самых жестоких лишений и страданий, очень большая умеренность в пище, выносливость в ходьбе, способность не ослабевать физически после бессонных ночей — все это делало се-вероамериканские племена непохожими ни на мексиканцев, так легко отдавших в 20-х годах XVI столетия свою громадную империю нескольким сотням авантюристов, которые пошли за Кортесом, ни на перуанцев, уступивших свое государство столь же малочисленному сброду, который повел за собой безграмотный солдат Писарро.

Открывшаяся долголетняя борьба между французами и англичанами была, конечно, благоприятнейшим для индейских племен обстоятельством. Но она застала их на такой стадии социально- экономического и политического развития, когда ни додуматься до необходимости каких-либо согласованных действий против белых поработителей, передравшихся между собой, ни, особенно, осуществить сколько-нибудь планомерно эту общую освободительную политику индейские племена оказались решительно не в состоянии. Сильные племена вроде нарангасетов в бассейне Гудзона, или ирокезов в Канаде, или могикан в Коннектикуте, или вам- паноагов в Плимуте и Массачусетсе могли бы при других условиях составить крепкий центр, вокруг которого в состоянии была бы кристаллизоваться национальная революционная война против пришлых поработителей. На первый случай возможны были бы целесообразные дипломатические усилия и попытки использовать в интересах своего освобождения возгоревшуюся почти на сто без малого лет англо-французскую борьбу. Но ничего подобного не произошло. Достаточно в виде примера указать на то, что могущественное и многочисленное племя нарангасетов не сумело объединиться с близким кланом ниантиков, живущих тут же рядом, в восточном Коннектикуте и на западе Род-Айленда, точь-в-точь так, как не могли целыми столетиями объединиться рядом жившие близко родственные кривичи и радимичи на заре русской истории. Одни индейцы были почти исключительно охотники, другие — охотники и рыболовы, третьи — охотники и скотоводы, четвертые — охотники и земледельцы, пятые — охотники и торговцы, посредничавшие между звероловами севера и английскими и французскими колонистами.

Некоторые жили еще почти нетронутым матриархатом, у других уже мать и дядья уступали власть над семьей мужу-отцу, третьи жили уже вполне моногамическими патриархальными семьями. Охота была в центре хозяйственной деятельности большинства этих племен, но земледелие было вместе с тем уже очень широко развито. Достаточно сказать, что кое-чему англичане и французы учили индейцев, а индейцы учили англичан и францу-зов (например, культивированию маиса, использованию некоторых лекарственных растений и т. п.). Но все-таки охота играла у всех этих племен очень большую роль, у некоторых даже подавляюще громадную, хотя они занимались также и скотоводством. Племена считали некоторые леса своими, заповедными, пастбища — также. Нескончаемые споры, влекшие за собой убийства, родовую месть и т. д., поселяли иной раз не просто скоропроходящую враждебность, а лютую, непримиримую, передававшуюся от одного поколения к другому ненависть и кровомщение. Примитивная организация племенной власти, покоившаяся часто на весьма слабой спайке отдельных родов данного племени, также препятствовала планомерной политической деятельности.

Все эти условия не дали индейцам Северной Америки возможности воспользоваться благоприятными условиями. Одни племена стали помогать французам, другие — англичанам, третьи колебались и перебегали из одного лагеря в другой. У Филиппа, вождя единственного великого восстания индейцев, погибшего в 1676 г., не нашлось продолжателей в XVIII в.

Напомню главные даты борьбы Англии против французов с целью овладения Канадой.

По Утрехтскому миру 1713 г., завершившему войну за испанское наследство, французы потеряли южную часть Канады, ото- шедшую к англичанам, а также отказались от всех своих стародавних притязаний на остров Ньюфаундленд.

Для обороны (впредь) оставшейся части Канады французское правительство выстроило с большими затратами крепость Луисбург на острове Кап-Бретон (у берегов Канады, недалеко от Ньюфаундленда).

Затем во время войны за австрийское наследство (1740—1748) англичане разрушили Луисбург, но остров Кап-Бретон по Аахен- скому миру 1748 г. остался за французами.

Наконец, окончательная развязка наступила уже в Семилетнюю войну, когда английский генерал Вольф взял в 1759 г. город Квебек и в ближайшие годы англичане заняли все французские поселения в Канаде.

По миру 1762 г. (ратифицированному в Лондоне и Париже в 1763 г.) Канада окончательно и целиком отошла к Англии.

Вильям Питт Старший сказал как-то, что «Канада приобретена англичанами в Германии». Он имел в виду, что тяжкая борьба с Фридрихом II, в которую ввязались французы и которая продолжалась семь лет, не позволила французскому правительству повести решительную борьбу за свои североамериканские владения против англичан.

Но, с другой стороны, в течение долгих переговоров 1761 г., ведшихся в Париже (еще за два года до окончательного прекращения Семилетней войны), французская дипломатия довольно вяло отстаивала Канаду и быстро согласилась ее уступить, но с тем, чтобы Англия вернула захваченные во время войны французские острова Антильской группы — Гваделупу, Мартинику. Эти богатейшие субтропические острова давали столько сахара, рома, кофе, хлопка, что вся торговая буржуазия французских портов решительно протестовала против уступки их англичанам.

На севере Американского континента французы уступили не только Канаду англичанам, но и часть Луизианы к западу от реки Миссисипи своим же союзникам испанцам. Испания уступила по-бедителям англичанам роскошную Флориду на юго-востоке Северной Америки, прямо соприкасавшуюся с английской Виргинией.

Сверх того, англичане захватили часть острова Сан-Доминго, Гренаду, Доминику, Тобаго и Сент-Винсент.

Все это было блистательным успехом для английской торговой и промышленной буржуазии.

На севере Америки у англичан образовался сплошной массив колониальных владений от Флориды до Канады, включая все посредствующие звенья, т. е. старые английские колонии.

Не менее блестяще окончилась для англичан борьба в Индии, о которой мы скажем дальше: французы были всюду отброшены, мечты о создании французской колониальной империи в Индии окончательно рухнули.

И все-таки в Англии торговые круги не были вполне до-вольны, там многие считали, что удержать Гваделупу и Мартинику с их сахаром, кофе, табаком и хлопком было бы гораздо выгоднее, чем завоевывать «обледенелую Канаду», и когда 9 декабря 1762 г. палата общин в Лондоне обсуждала проект мирного договора с французами, уже подписанный английскими уполномоченными (Бьютом и Бедфордом) в Париже, то перед зданием парламента произошла враждебная демонстрация против правительства.

Если попытаться в самых сжатых чертах охарактеризовать причину, побудившую 13 североамериканских колоний Англии поднять оружие против метрополии, то следует сказать, что английское владычество, постепенно утрачивая все положительные стороны, которые оно некогда имело для колонистов-собственников, в то же время все больше и все исключительнее превращалось в организацию для планомерной эксплуатации всей экономической деятельности колоний в пользу английской буржуазии. И обстоятельства слагались так, что, чем бесполезнее становилось английское политическое владычество в 13 колониях, тем более откровенно и настойчиво проводилась политика торгового закабаления колонистов для обогащения английского купечества, английского судостроения, английской мануфактуры, тем тверже проводилась явная цель сделать эти колонии исключительно монопольным для англичан рынком сбыта как промышленных изделий, так и продуктов, вывозимых из других колониальных стран, и столь же монопольным в пользу англичан рынком закупки колониального сырья и всякого рода колониальных продуктов.

Были и другие, второстепенные обстоятельства, больше поводы, чем причины, которые давно уже раздражали молодую и быстро крепчавшую североамериканскую буржуазию. Это был характер фискальной политики английского правительства относительно колоний.

Еще до второй половины 60-х годов XVIII столетия, когда конституционные вопросы, касающиеся упорядочения государственных правовых отношений между колониями и метрополией, приобрели такую остроту, были моменты, когда возникали конфликты, так и оставшиеся неразрешенными до самой революции 1776 г.

Вспомним кое-что из уже сказанного об этих колониях.

Во главе каждой колонии стоял губернатор, назначенный английским королем или (в Пенсильвании, Мериленде, Северной и Южной Каролине) старшим представителем семьи «собственников» данной провинции, потомков того лица, которому в свое время король «пожаловал» данную территорию. Но и в этих четырех только что перечисленных колониях, где еще удержалась старая традиция, исчезнувшая без следа в других колониях, назначаемый губернатор утверждался королем. Сверх того, в каждой колонии имелось собрание выборных представителей, причем

^^^ ЯіКиГк^

««•W'.o»*,

^Г Vt

іV»r«ftr*>

ґимиґ * , ЛА-Г Jut*, /кллн.^

іbum /rj^fer

far**» сЪЛч. Hv Іис^с 2

b $ { j 4 'у ^ Я-/***1* W+i^+f* f fac+o • >

>i

Факсимиле рукописи E. В. Тарле.

избирательные законы были очень пестры и иногда запутаны, но в общем все владельцы имущества и главы семейств, экономически самостоятельные, могли участвовать в выборах почти во всех колониях.

Слуги, рабы, неоседлые люди не имели избирательных прав.

Права этих собраний и привилегии губернаторов были ограни-чены. В случае конфликтов дело решалось в Лондоне. Собрания имели законодательные функции, они выбирали судей и низших административных лиц, вотировали бюджет колонии и жалованье всем служащим в колонии, в том числе и губернатору. Губернатор в колонии имел двух хозяев — одного, который его назначает, и другого (т. е. собрание выборных представителей), который выплачивает ему его жалованье.

Губернаторы в теории имели право останавливать и кассировать решения собраний, но пользование этим правом вело к упорным и неприятным конфликтам. Сборщики податей и пошлин как в пользу короны, так и в пользу колоний тоже получали жалованье от собрания представителей и больше зависели от собрания, чем от губернатора.

Интересно и очень любопытно отметить, что по большей части конфликты между губернаторами и собраниями колонистов именно в последние десятилетия перед взрывом революции происходили по поводу таможенных притеснений со стороны Англии. Собрание колоний стремилось издавать законы, которые давали бы хоть какие-нибудь лазейки для тех, кто желал ускользнуть от монополистических претензий со стороны английских экспортеров и импортеров и от высоких пошлин, накладываемых английским правительством на ввозимые в колонии и вывозимые из колоний товары. И именно по этим вопросам лондонское правительство решительнее всего боролось за свои прерогативы и запрещало губернаторам уступать, хотя сами губернаторы, жалованье которых вотировалось ежегодно собраниями представителей колонии, сплошь и рядом не прочь были уступать и не ссориться с теми, от кого они непосредственно зависели материально.

289

19 Е. в. Тарле

Так, не очень складно и не без трений, протекала законодательно-административная и судебная деятельность органов колониальных собраний и не весьма законченно и логично с ней сплетавшаяся административно-фискальная деятельность губернаторов. Эта конституционная жизнь колоний была основана на внутреннем противоречии и на экономической сущности той связи, какая соединяла колонии с Англией: верховная власть (английский король, назначавший законы о колониальной торговле) целеустремленно и вполне сознательно действовала во вред и в убыток колониальной буржуазии (как сельской, так и городской, как северным фермерам, так и южным плантаторам, как ремесленникам, так и купцам), во имя выгод буржуазии английской и во имя приращения доходов английского государственного фиска. Колонистов воз-

мущали не только монопольные претензии англичан в области импорта и экспорта, не только произвольное введение новых или увеличение старых пошлин, но и такие меры, как искусственные препятствия, которые ставились англичанами для уничтожения американской промышленности. Рядом особых актов английское правительство воспрещало почти все отрасли металлургического производства в своих североамериканских колониях, воспрещало производство некоторых галантерейных товаров, сбыт которых был почему-либо, особенно в данный момент, желателен английскому купечеству, искусственными и очень упорными мерами мешало американскому судостроению и т. д.

Почва для очень серьезного конфликта этих непримиримых интересов была уже в достаточной мере подготовлена к концу первой половины XVIII в. Семилетняя война и сопряженная с ней война англичан с французами несколько задержали естественный ход событий и отсрочили взрыв.

Старая английская историография очень любила распространяться о том крепком патриотическом чувстве, которое будто бы владело английскими колонистами, селившимися в Северной Америке с начала XVII столетия, несмотря на то что эти переселенцы очень часто именно и покидали навеки Англию, чтобы избавиться от социально-политического гнета и религиозных преследований. Теперь даже в самой империалистически настроенной английской исторической литературе уже считается неловким повторять эти сказания. Несомненно, колонисты держались за свою государственную принадлежность Англии прежде всего потому, что становиться подданными Франции или Испании было еще менее выгодно и приятно, а отбиться собственными силами от иноземного владычества они явно были не в состоянии.

Затем, опираясь на Англию, стало возможным думать о колоссальном приращении территории колоний, т. е. об отнятии у французов соседней Канады. Когда грянула Семилетняя война и началась упорная борьба английских войск против французов, которых англичане с боем вытесняли из Канады, то все сочувствие английских колонистов и вся их материальная помощь были всецело обеспечены английскому правительству. Во Франции уже во время этой борьбы злорадно предсказывали, что англичане на свою, так сказать, голову стараются овладеть Канадой; едва они осуществят свое намерение, как перестанут быть нужными своим североамериканским колониям, колонисты восстанут и отложатся от Англии.

Действительно, раздражение в колониях нарастало уже давно. Оно было только временно придушено Семилетней войной, но почти тотчас по ее окончании стало проявляться с удесятеренной силой.

Основой недовольства был тот простой, но чрезвычайно существенный факт, что в подавляющем большинстве американские

колонисты рассматривались английской буржуазией и английским правительством исключительно как объект для самой беззастен-чивой эксплуатации. Во-первых, целым рядом так называемых навигационных актов и других законоположений американские колонисты вынуждались вести как вывозную, так и импортную торговлю только с англичанами, подчиняясь, таким образом, произволу английских купцов, назначавших цены при полной обеспеченности от конкурентов; во-вторых, американские порты были открыты лишь для британского торгового флота. Это обстоятельство искусственно задерживало экономическое развитие колоний. Вся структура хозяйственных отношений этих колоний с Англией была такова, что, во-первых, страдали интересы как местных про-изводителей, так и потребительской массы и, во-вторых, задерживался и чисто технический прогресс в производстве.

Колонии должны были именно по мере усиления и усовершенствования промышленной техники в Англии все больше и больше становиться в подчиненное (в хозяйственном смысле), пассивное положение относительно своей метрополии, которая очень ревниво и определенно недоброжелательно относилась к попытке колонистов тоже воспользоваться новыми техническими изобретениями и поиемами. Можно сказать, что тут все классы американских колоний соединились в общем сознании экономической вредоносности для них владычества англичан, и Ленин в своем известном августовском обоащении к американским рабочим в 1918 г., вспоминая о войне 1774—1783 гг., имел полное право говорить о восстании всего народа: «Это была война американского народа против раз- бойников-англичан, угнетавших и державших в колониальном рабстве Америку», он имел все основания называть эту войну «одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного» 1 в истории человечества.

291

19*

Утверждению Ленина нисколько не противоречит то, что и до, и во время, и после североамериканской революции среди колонистов и рядом с колонистами, восставшими против английского владычества, существовала партия или, точнее, существовало политическое направление, боявшееся революции. Представители его называли себя лоялистами, или тори, поодолжали втайне считать себя верноподданными короля Георга III и, конечно, навлекали на себя гнев со стороны сограждан. Они принадлежали большей частью к богатым землевладельцам, не желавшим революции, к торговцам, особенно тесно почему-либо связанным с Англией и т. д. Они опирались на очень малочисленную прослойку крупной колониальной буржуазии. Среди них вербовались сторонники, агенты и шпионы английского правительства, между которыми мы находим и маститого священника Джона Уордиля, и баоонета Темпля, и ученого-натуралиста Томпсона, и виртуозного маэстро военного шпионажа Банкрофта, и других. После войны и победы

правительственная власть новых Соединенных Штатов, конечно, подозревала и преследовала эту «лоялистскую кучку», справедливо считая ее рассадником тайных английских агентов. Многие из них перебрались в Англию и получили там щедрые награды за свои услуги. Другие остались в Америке. Те и другие много содействовали натянутости и неуверенности, характеризующим англо-американские отношения после победы революции и приведшим в конце концов к новой войне (1812—1814). Характерно, что в английской историографии до сих пор принято возвеличивать этих лоялистов как непонятых героев и страдальцев за идею Британской империи, боровшихся против своих мятежных соотечественников. Достаточно в этом отношении указать на толстый том в 469 страниц, выпущенный в Лондоне в 1933 г. Льюисом Эйнштейном, — «Американцы в Англии во время войны за независимость».2 Конечно, наиболее интересным вопросом является проблема численности лоялистов. Восхваляющие их деятельность и их тенденции современные нам английские буржуазные историки вроде только что упомянутого Льюиса Эйнштейна или Бредли склонны сильно преувеличивать их численность. Бредли в своем новейшем исследовании3 утверждает, что, например, «больше половины» всего населения штата (колонии) Нью-Йорк было лояли- стами, что их было очень много в Южной Каролине, в Нью- Джерси и сравнительно меньше в Виргинии и что в общем около !/з всего населения 13 восставших английских колоний оказалось лоялистами. Но этот тенденциозно щедрый подсчет английского патриотического историка опровергается его же утверждением, что лоялисты вербовались главным образом среди очень состоятельных и образованных людей, которые были в решительном меньшинстве и никак не составляли трети населения колоний. У тех из них, которые оказывались уличенными, было конфисковано имущество, а сами они, спасшись бегством в Англию, требовали потом от английского правительства, чтобы оно, ведя мирные переговоры с восставшими и победившими колониями, выхлопотало им, лоялистам, возвращение имущества. Но на это североамериканские дипломаты ответили, конечно, категорическим отказом, и английская казна принуждена была оплатить своих пострадавших шпионов из собственных средств. Многие из лоялистов выселились в Канаду и способствовали ускорению уже раньше начавшегося процесса «англизирования» этой отнятой в 1763 г. у французов колонии. До сих пор потомки этих выходцев из Соединенных Штатов составляют в Канаде местную «аристократию», т. е. являются составной частью верхушки тамошней землевладельческой и торговой буржуазии, и очень гордятся заслугами своих предков перед английской короной.

Непосредственным поводом для взрыва долго накапливавше-гося возмущения послужило усиление финансового и политического гнета.

Английское правительство решило держать в своих американских владениях постоянную армию в 10 тыс. человек, а для покрытия части расходов на эту армию ввело для американских колоний, даже и не уведомив их предварительно, новый сбор за гербовую бумагу. Выходило, что американцы должны сами оплачивать службу людей, которые силой оружия предназначены держать их в повиновении. Особенно возмущало колонистов то, что этот сбор был введен английским правительством с полного одобрения английского парламента, где не заседало ни одного американца.

Одновременно почти с этим актом английское правительство предприняло и ряд других мер. С одной стороны оно новыми и новыми распоряжениями стесняло колонистов в свободной продаже продуктов, а с другой стороны, оно же особенно строго и придирчиво стало мешать торговым сношениям колонистов с французскими островными владениями — Сан-Доминго, Гваде-лупой, Мартиникой — и этим разоряло ряд торговцев и промышленников в колониях, потому что только что названным французским владениям были нужны именно американские мануфактуры (чисто колониальных продуктов почвы у них самих было достаточно). Еще в конце 1764 г., т. е. до введения закона о гербовой бумаге, в городе Бостоне среди купцов и промышленников возникло движение, которое могло бы назваться экономическим бойкотом англичан, если бы термин «бойкот» тогда существовал. Решено было не покупать никаких английских промышленных товаров. В 1765 г., когда раздражение по поводу гербовой бумаги охватило всю страну, движение в пользу бойкотиоования английских товаров усилилось в необычайной степени. В одном Бостоне 250 купцов и промышленников примкнули к движению. За Бостоном последовали Нью-Йорк и Филадельфия, самые зна-чительные тогда города колоний. Не только сильно уменьшался сбыт привозимых из Англии товаров, но колонисты целыми городами, целыми провинциями давали торжественные обещания никогда не заключать сделок на гербовой бумаге, чтобы свести ненавистный акт к нулю. До открытого восстания еще не доходило, но враждебные манифестации широкой волной распространились по городам и селам колоний.

В Англии это неожиданно бурное и упорное движение сначала очень смутило умы. Министра Гренвиля, который ввел акт о гербовой бумаге, уже не было. Новый министр Рокингем отменил этот акт.

Временно колонисты как будто успокоились. Но так как конфликт был несравненно глубже и серьезнее, чем спор о новой гербовой бумаге, то, конечно, это успокоение оказалось временным и даже очень кратковременным. Самый талантливый из анг\ий- ских государственных деятелей того времени Вильям Питт Старший (граф Чатам) с тревогой смотрел на американские дела, стремился к примирению, но и из его стараний ничего не выходило и выйти не могло. Не потому все-таки в конце концоз вспыхнула американская революция, что Таунсенд был глуп, а король Георг III был упрям, а потому, что самый конфликт между интересами английского капитала и интересами американских колонистов был в те времена совершенно не разрешим никаким компромиссом. Канцлер казначейства в кабинете Рокингема Чарльз Таунсенд был убежден, так же как и сам король Георг III, что совершенно напрасно испугались брожения в колониях и подорвали правительственный престиж отменой акта о гербовой бумаге. Он решил принять бой и в этом получил полную поддержку не только со стороны короля, но и со стороны лондонского Сити и мануфактурных центров. Решено было ввести новые пошлины на ввозимые в Америку стекло, свинеп. бумагу и чай. А так как ниоткуда из других мест, кроме как из Англии, эти товары в Америку не ввозились, то, следовательно, новые пошлины давали новый чистый доход английской казне. И как Гренвиль, вводя гербовый сбор, на доходы от этого сбора хотел содержать английскую армию в колониях, так и Таунсенд доход от новых пошлин решил употребить на уплату жалованья губернаторам, назначаемым в американские колонии, и не только губернаторам, но и еще некоторым высшим чиновникам администрации и суда.

По мысли Таунсенда, отныне вся высшая администрация колоний становилась материально совершенно независимой от колонистов и тем самым усиливалась ее готовность к неукоснительному выполнению всех приказов из Лондона.

Акты Таунсенда были утверждены в 1767 г. Сильнейшее возбуждение вновь охватило колонии, и опять началось движение против торговли с англичанами. Английский парламент, конечно, всецело поддерживал свое правительство и требовал решительных мер против колонистов. В город Бостон и во всю колонию Массачусетс, наиболее революционно настроенную, были посланы войска. Английский парламент требовал, чтобы отныне всякий житель колоний в случае серьезных государственных преступлений был отправляем для суда и наказания в Англию. В ответ на это Собрание колонии Виргиния объявило решительный протест против новых мер, и этот протест был подхвачен почти всеми другими колониями. Отказ покупать английские товары проводился так стойко и повсеместно, что среди английской торговой и промышленной буржуазии начался некоторый разброд во мнениях: одни говорили об усилении репрессий, другие — о необходимости уступок. С 1770 г. во главе министерства стал лорд Норе. Пошлины, введенные Таунсендом, были все отменены, кроме пошлины на чай.

Но, разумеется, это нисколько не помогло делу. Волнения про-должались. Начались (например, в Бостоне) вооруженные столкновения между толпой граждан и войсками. В конце 1772 г. в Бо- стоне был основан, по мысли Семюеля Адамса, особый комитет, который должен был стать центром сношений между всеми колониями. Подобные же комитеты возникли и в других колониях. В брошюрах революционного содержания, начавших выходить в большом количестве, указывалось на необходимость вести спор с Англией на более широких принципиальных основаниях, стремиться к политическому и экономическому освобождению.

Летом 1772 г. колонисты сожгли военное судно, которое, преследуя контрабандистов, село на мель и оказалось без достаточной вооруженной защиты. Английское правительство требовало уплаты пошлин и отправления поджигателей в Англию, но ничего из этого не вышло, никто арестован не был. Раздражение с обеих сторон усиливалось.

Колонисты настаивали на отмене-еще удержавшейся, как сказано, от актов Таунсенда пошлины на привозной чай. Но ни король Георг III, ни лорд Норе не желали отменять эту пошлину тоже из-за принципиальных соображений, чтобы доказать, что все-таки английский парламент имеет право вводить налоги и пошлины во всех колониях, подчиненных британской короне.

В Бостон в начале декабря 1773 г. пришло три английских судна, привезших чай из Индии. В ночь на 16 декабря замаскированные и раскрашенные люди, переодетые индейцами, напали на эти суда и выбросили в море большую часть груза — 342 ящика с чаем. Это было сделано в присутствии массы народа, стоявшего на пристани и с ликованием приветствовавшего действия мнимых индейцев. Следует заметить, что еще раньше эти три корабля с чаем не были допущены к выгрузке товара в Филадельфии, а в Нью-Йорке им хоть и удалось выгрузить несколько ящиков, но чай этот так и оставался на складе непроданным. Таким образом, бостонское происшествие было лишь как бы заключительным аккордом всех бедственных приключений этого чая.

Георг III пришел окончательно в ярость, узнав о бостонском событии. Он категорически требовал от лорда Норса решительных мер. Непосредственных виновников, конечно, не нашли, потому что их никто и не искал: колониальная полиция и суд были в подавляющем большинстве на стороне антианглийского движения. Решено было поэтому ответить репрессиями общего характера, но весьма чувствительными. Во-первых, гавань Бостона была объявлена закрытой для торговых судов и оттуда были тотчас переве-дены таможня и другие учреждения в Салем, при этом английские власти заявили, что опала будет продолжаться до тех пор, пока город Бостон не уплатит полностью за выброшенный в море чай. Во-вторых, для гарантии полной свободы действий английским войскам при усмирениях было объявлено, что отныне всякий военный, обвиняемый в убийстве, совершенном при исполнении им своих обязанностей, судится не в колонии, где он его совершил, а в Англии, по английским законам. В-третьих, во всем штате

Массачусетс (главным городом которого является Бостон) были воспрещены всякого рода сборища и митинги и было отнято стародавнее право граждан выбирать местных членов городских советов, а также лиц на некоторые другие выборные должности. Наконец, четвертая мера уже имела характер репрессалий по отношению ко всем колониям как к некоторому единому целому: громадная территория, заключенная между реками Огайо (к северу от нее) и Миссисипи (к востоку от нее), другими словами — заключающая в себе нынешние штаты Иллинойс, Индиана, Висконсин, Огайо и Мичиган, объявлялась присоединенной к Канаде и, таким образом, изымалась у старых 13 колоний и отдавалась новой, только что, всего за 11 лет до того, отнятой у французов. Дело в том, что английское правительство, делая теперь ставку на Канаду, желало разными, либеральными мерами (полной терпимостью к католицизму, разными льготами экономического ха-рактера ит. д.) привлечь только что завоеванный, населенный французами край и сделать из Канады один из опорных пунктов в предстоящей борьбе против разгоравшейся американской революции.

В ответ на эти мероприятия колонисты созвали 5 сентября 1774 г. первый общий конгресс из делегатов колоний. Только одна колония Джорджия не прислала делегата, остальные 12 колоний были все представлены. Этот конгресс уже обсуждал план провозглашения федерации, или союза всех колоний, но резолюции по этому поводу вынесено еще не было. Зато была принята Декларация прав — первая декларация, которая провозглашала право колоний на полное самоуправление и на решающий голос по всем вопросам фискального обложения, действующего в колониях. С Англией связи еще не порывались; напротив, заявлялось, что конгресс «пламенно» желает примирения и согласия, но вся декла рация делала колонии почти совершенно самостоятельным государством, соединенным с Англией только лишь признанием одного и того же монарха Георга III. Было решено обратиться к королю с соответствующей петицией, одновременно обратиться с воззванием к народу Великобритании и к населению всех ее колоний и впредь до удовлетворения требования об отмене всех притеснительных мер прекратить торговлю с англичанами, ничего у них не покупать и ничего им не продавать.

В Англии американские события с этого момента стали в центре всей политической жизни.

Ни король, ни министерство лорда Норса, ни парламент, отражавший интересы крупного землевладения и верхних слоев крупной буржуазии (больше торговой, чем промышленной, которая в то время громко жаловалась на то, что она почти не представлена в палате общин), никто из руководителей английской политики, бывших у власти, не желал и думать об уступках. Лорд Чатам (Вильям Питт Старший), настаивавший на примиритель- ной политике, Давид Гартли, Фокс, говорившие о том же в палате общин, никакого успеха не имели. Решено было принять вызов.

В Виргинии оратор Патрик Генри, в Массачусетсе, Нью-Йорке другие ораторы, менее крупные, уже с начала 1775 г. открыто призывали к вооруженному восстанию против Англии.

Всюду шли энергичнейшие приготовления к поголовному вооружению всех способных служить в будущей революционной армии. Попытка губернатора колонии Массачусетс генерала Гед- жа разоружить инсургентов и захватить склад военных припасов в городке Конкорд (недалеко от Бостона) привела к первому сражению между американцами и английскими войсками при Лек-сингтоне 19 апреля 1775 г. Этот день и считается началом этой длительной войны. В Филадельфии летом 1775 г. собрался новый конгресс делегатов от всех колоний. Здесь одним из лидеров явился Томас Джефферсон, определенно считавший немыслимым какой бы то ни было компромисс с англичанами.

Этот второй конгресс разгоравшейся американской революции сделал два знаменательных шага. Во-первых, решено было обратиться с особым воззванием к двум колониям Англии: одной — далекой от Америки, а другой — близкой, к Иоландии и к Ямайке; предполагалось, что в обеих почва для бооьбы против английского владычества в достаточной степени готова. Во-вторых, решено было немедленно приступить к образованию большой армии.

Первая мера ставила американское дело на шиоокую основу общереволюционной борьбы всех английских колоний против метрополии. Вторая указывала на решимость завоевать самостоятельность, чего бы это ни стоило.

Тогда же делегат от Виргинии Джордж Вашингтон был избран конгрессом главнокомандующим. Этот человек обнаоужил большое организаторское дарование, упорство в осуществлении планов, хладнокровие и редкое мужество.

Война разгоралась. Американцы засели в Бенкер-Хилле, у города Бостона, и англичанам удалось их выбить оттуда, потеряв убитыми и ранеными больше тысячи человек. Стычки происходили постоянно то в той, то в другой части необъятной территории. В первые времена успех оставался больше на стороне регулярных королевских войск, но особого толка из этих побед для англичан не выходило, потому что разбитые американцы, отдохнув и пополнив потери только что разогнанного отряда, являлись снова на поле битвы. Делегаты от Филадельфийского второго конгресса поехали в Англию для личной передачи петиции королю, но Георг III их не принял. Да они на прием и не надеялись. Речь шла лишь о том, чтобы показать своим лоялистам (так назывались, как сказано, в колониях некоторые — преимущественно из землевладельцев покрупнее — лица, враждебно относившиеся к восстанию), что конгресс сделал все нужное для примирения.

В течение всего 1775 и первьь. месяцев 1776 г. обе стороны не достигли никаких сколько-нибудь существенных результатов. В Англии уже довольно ясно видели, что восстание будет длительным и упорным. Правительство потребовало и получило от парламента кредиты на наем рекрутов из германских стран, а точнее — на покупку за наличный расчет у германских монархов разного калибра, как мелких, так и покрупнее, их собственных верноподданных для отсылки за океан с целью усмирения мятежных колонистов. Эта торговля рабами, прельстившая не одного кур-фюрста и герцога тогдашней «патриархальной» Германии, была для монархов тем выгодна, что чем больше этих запроданных людей убьют, тем больше английское правительство должно было выплатить денег за каждого убитого сверх той суммы, которая выдавалась при зачислении данного солдата на службу. На этой почве пои уютных, патриархальных, благочестивых, маленьких дворах Германии закипела оживленнейшая хозяйственная деятельность. Торговля людьми оказывалась выгоднейшим предприятием, так как англичане платили щедро и исправно; следовало только правильно поставить бухгалтерский учет и систематическую осведомленность о том, сколько именно проданных солдат перебито американскими повстанцами. Много огорчений доставлял, правда, вопрос об искалеченных: англичане не хотели за них платить, как за убитых. Но в общем торговать солдатами с английским правительством, по мнению курфюрстов и герцогов, все-таки можно было, да и в какой коммерции обходится дело без разногласий между участниками даже наиболее выгодных сделок. В Америке известие о прибытии купленных немецких солдат воз-будило желание поскорее оформить полное освобождение от англичан. Числиться подданным короля Георга III, по мере того как разгоралась война, делалось совсем невозможно, всякая попытка сохранить хотя бы фикцию, хотя бы призрак подчинения английской монархии становилась карикатурной нелепостью. В марте 1776 г. Вашингтон со своей только еще организуемой армией вытеснил из города Бостона англичан и занял город. А в мае 1776 г. в городе Филадельфии собрался знаменитый в мировой истории (третий по счету) конгресс делегатов от колоний.

Настроение делегатов совершенно совпадало с духом маленького, очень талантливо написанного революционного трактата Томаса Пейна, вышедшего еще в начале 1776 г. в той же Филадельфии и названного им «Здравый смысл». Эта книжка имела такой успех, что часто в старой идеалистической историографии ей наивно приписывалось огромное, чуть ли не решающее значение в формальном разрыве с Англией. Нечего и говорить, что произведение Пейна и самый успех этого произведения были лишь последствиями, а не причиной надвигавшегося неизбежного события. Пейн горячо проповедовал полный разрыв с Англией; он провозглашал непререкаемые естественные права человека, вы- водил из них необходимость полной политической свободы и полной независимости от чужой, навязанной власти; он доказывал вместе с тем решительную невозможность компромиссного решения вопроса и вел прямое наступление не только против власти и прерогатив Георга III, но и против монархического принципа вообще. Делегаты Филадельфийского конгресса 1776 г. в подавляющем большинстве случаев оказались вполне согласными с основными воззрениями Томаса Пейна.

4 июля 1/76 г. Филадельфийский конгресс принял Декларацию независимости, проект которой было поручено написать Джефферсону. Все североамериканские колонии Англии, счетом 13, провозглашали полное свое отделение от Великобритании. Этот день, являющийся в настоящее время национальным праздником в Соединенных Штатах, был в самом деле первым днем формально провозглашенной полной политической самостоятельности колонистов. Но еще очень много времени прошло, пока эта независимость была признана грозным и упрямым врагом, и еще больше времени — пока окончательно была выработана конституция новой державы, пока провозгласившие свою независимость в разгаре революционного восстания английские колонии превратились в Соединенные Штаты Америки и пока вождь революционной армии Вашингтон сделался первым президентом новой республики.

В 1776 г. был положен только первый, правда самый главный, камень в фундаменте грандиозного здания, которому суждено было играть впоследствии такую значительную роль.

Непосредственно в 1776 г. было не до конституций. Удовольствовались принятием Декларации независимости. В этой декларации, как и во многих документах того же типа, принятых в собраниях отдельных колоний (провинциальных), провозглаша-лось, что творец дал людям неотъемлемые права — право на жизнь, собственность и стремление к счастью, что для обеспечения этих прав и существуют на свете правительства, причем свою власть они получают только волей самих управляемых ими народов, что если какое-либо правительство нарушает эти свои обязанности, то народ имеет законное право его отстранить и заменить другим. Затем следовали доказательства, что английское правительство и король Георг III именно и являются нарушите-лями лежащих на них обязанностей по отношению к колониям и что поэтому-то колонии и решили отделиться и образовать новое государство.

Сама эта декларация по формальному признанию ее авторов была предназначена разъяснить всему человечеству («во имя приличествующего почтения к мнениям человечества») справедливость того поступка, на который соединенные колонии решились. Произвол английского правительства в администрации, суде, фискальных вопросах, в экономической политике характеризовался конкретными указаниями. Любопытно отметить, что попытка автора этой декларации Джефферсона поместить особый пункт про-тив рабовладения не удалась, и эта статья была вычеркнута из документа!

Ьпечатление от этой декларации и ее конечного резолютивного вывода (провозглашение полной независимости) было подавляющим и в /\нглии, и во всей континентальной Европе. Для пропаганды революционных идей и настроений во Франции эта декларация сделала очень много, но тут мы не можем останавливаться на этой стороне дела. Нам важно с точки зрения темы этих очерков отметить, какое значение событие 4 июля 1776 г. имело в стране, которой оно ближе всего касалось, т. е. в Англии.

Здесь революционизирующее влияние декларации сказалось очень мало. Рабочий класс еще не был достаточно готов к восприятию общих республиканско-демократических идей в том виде, как их излагал американский документ; луддизм, разрушение машин — вот что сильно волновало умы английских рабочих в те годы и в ближайшее время. Лишь в 90-х годах XVIII столетия, под влиянием французской буржуазной революции, чисто политические лозунги стали приобретать популярность в рабочем населении промышленных центров Англии. Что касается тех обширных слоев буржуазии, которые были тогда в оппозиции и уже выдвинули требование парламентской реформы, то они до 4 июля 1776 г. склонны были искать примирения, компромисса с американскими колонистами, а после решительного революционного выступления Филадельфийского конгресса поохладели к Америке: ведь дело уже шло о том, что громадный рынок сырья и сбыта явно ускользал от эксплуатации со стороны английского капитала. Правительству лорда Норса была предоставлена со стороны английской буржуазии полная возможность действовать всеми силами британской державы против американских революционеров: либо его к этому прямо поощряли и подбивали, либо молчаливо санкционировали его действия, либо ограничивались изредка вялыми порицаниями за неумелость.

Войной и только войной, применением открытой силы можно было, по мнению Георга III и лорда Норса, покончить с разгоравшимся великим «бунтом». Но в конечном победоносном результате ни оба они, ни те, кто их поддерживал, нисколько не сомневались и в 1776-м и еще в начале 1777-го. Что сможет сде-лать горсть плохо вооруженных людей (их числилось неполных 272 млн) против великой, богатейшей державы с огромными владениями во всех частях света, с колоссальным флотом, с неограниченными возможностями набирать и покупать солдат, блокировать любые берега, высаживать десанты где угодно, прекращать любую торговлю с кем угодно и когда угодно?

1 ак казалось в Лондоне и не только в Лондоне наблюдателям событий с начала конфликта; так казалось долго и лорду

Норсу. Но в МП г. ему перестало так казаться. Он стал получать тревожнейшие известия из Парижа. Говорили о приезде во Францию представителя восставших колоний Бенджамина Франклина, о том, что самодержавный и христианнейший король Людовик XVI милостиво этого «посла от бунтовщиков» принял, что готовится выступление Франции, что французы собираются снова возобновить свой исторический многовековой спор с англичанами.

Американская революция вступила в решающий фазис.

Выступление Франции готовилось уже давно. Когда в 1774 г. конфликт между Англией и ее североамериканскими колониями стал принимать самый острый характер, в правящих кругах Франции уже Т9гда стали подумывать о вмешательстве с целью реванша, т. е. отплаты за тяжелые колониальные потери, испытанные французами в Семилетнюю войну, явилась, другими словами, надежда заполучить от Англии обратно кое-что из утерянных по миру 1763 г. владений. Но французские финансы находились в не очень утешительном состоянии, и Тюрго, бывший руководящим министром («генеральным контролером») с 1774 до 1776 г., решительно был против войны. Верженн, министр иностранных дел, также не считал пока вмешательство полезным: страх перед Англией был еще очень велик. Пока правительство, таким обра-зом, колебалось и оставалось в выжидательной позиции, во французском обществе, в кругах оппозиционной буржуазии и в свободомыслящей части дворянства американская революция с самого своего начала, а особенно со времени появления революционной брошюры Томаса Пейна и затем Декларации прав, вотированной 4 июля 1776 г. Филадельфийским конгрессом, вызвала безусловное сочувствие.

В Америку стали отплывать добровольцы вроде молодого (ему тогда было 20 лет от роду) маркиза Лафайета и многих других. Не все, конечно, отправлялись во имя торжества принципов свободы и т. п., было более чем достаточно и авантюристов, пристраивающихся всегда к подобным движениям, если это возбуждает сочувствие широких кругов и может быть выгодно для карьеры или для кармана.

Одновременно среди французской торговой буржуазии нашлись люди, с готовностью бравшие на себя поставку восставшим необходимых им товаров. Отряд французских добровольцев, по отзывам Вашингтона, принес большую пользу инсургентам: среди французов было много бывших военных, они были очень хорошо вооружены (гораздо лучше, чем большинство американских повстанцев), многие отличались храбростью, вели себя в общем дисциплинированно.

Но эта помощь не могла серьезно и круто изменить все положение. Американцы не переставали уже с 1775 г. добиваться военного вмешательства Франции в их борьбу с метрополией. Уже в 1775 г. затеялись тайные сношения между американскими эмиссарами, посланными во Францию, и министром Верженном. После провозглашения независимости в 1776 г. эти сношения приобрели открытый характер. Начались переговоры о союзе и вступлении Франции в войну. Франклин оказался умнейшим дипломатом. Он умудрился одновременно возбудить живейшую симпатию к своей основной цели и к себе лично как при дворе, так и в оппозиционно настроенном, воспитанном на просветительной философии французском обществе. Это был человек, прошедший довольно трудную жизненную школу, из рабочего люда, наборщик, потом мелкий предприниматель, потом ученый. Он прославился значительными, имевшими практическую ценность изобретениями — печами особой .конструкции, экономившими дрова и дававшими много тепла, громоотводами, которые дали ему широкую мировую славу. Все пленяло в нем оппозиционно настроенное общество: и то, что он был республиканцем и высоко моральным представителем великодушных и освободительных принципов Филадельфийской декларации 17/6 г., и то, что он носил такой простой кафтан и жил с такой умилительной для этого сентиментального поколения, начитавшегося Жана Жака Руссо, истинно спартанской простотой, и то, что он из простых тружеников и некогда зарабатывал хлеб своим трудом, в поте лица, и то, что он ученый. За ним бегали чуть не толпой, его приветствовали на улице незнакомые.

Франклин знал всему этому цену, но и не преувеличивал ее, главное было в том, чтобы убедить Людовика XV1 и Верженна. При дворе он нравился не тем, конечно, что он был республиканцем, а напротив, тем, что он так долго, чуть ли не до 1776 г., вовсе не был республиканцем: известно было, что сначала он долго носился с идеей о возможности компромисса с Англией, конечно на основе широчайшей политической и экономической самостоятельности колоний. Франклин еще перед своей миссией в Париж несколько раз выступал в Англии с разъяснениями, жалобами, петициями колонистов и лично убедился, что от Георга III и его министров ровно ничего ждать нельзя. Теперь он видел в войне и в союзе с Францией единственный надежный путь.

Но месяц шел за месяцем, а французское правительство продолжало колебаться. Казалось, что, ударив теперь на Англию всеми силами, какие только есть, французы могут и в Индии, и в Америке вернуть очень многое из утраченного. И все-таки следовало сначала, по их мнению, удостовериться, насколько серьезно повстанческое движение в американских колониях, так как Франклина можно было заподозрить в преувеличениях. Франклин обещал французам, что в случае военной помощи новое государство даст именно французам наиболее прибыльные торговые права и преимущества. Это было заманчиво. Но во Франции сначала хотели получить уверенность, что и сами по себе, без посторонней помощи, восставшие являются серьезной силой.

И вот 2 декабря 1777 г. в Париж прибыло сенсационное известие, которому сразу не все и поверили; оказалось, что генерал английской армии Бергойн, вышедший с 7 тыс. солдат из Канады еще в июле и с тяжелыми боями пробивавшийся к Нью- Йорку, потерявший в этих боях до 2 тыс. человек, был, наконец, окружен в городе Саратога на реке Гудзон (в нынешнем штате Нью-Йорк) американской армией и сдался в плен со всеми оставшимися солдатами, громадным обозом, военными припасами. Случилось это еще 16 октября 1777 г., но, как сказано, только 2 декабря известие достигло Парижа.

Ликование было всеобщим. Торговая и промышленная буржуазия могла теперь мечтать о немедленном заключении открытого торгового соглашения с Америкой, оппозиционные круги оадова- лись победе республиканского восстания над Георгом III, которому не помогла и покупка немецких солдат (половина сдавшейся армии Бергойна состояла из немцев, проданных Англии, как выше сказано, их государями). Наконец, и Верженн после Саратоги решил, что час пробил.

6 февраля 1778 г., значит, всего через два месяца после получения известия о сдаче Бергойна, французское правительство подписало с Франклином разом два договора — один торговый, другой политический. Торговый договор окончательно легализи-ровал торговлю французских подданных с восставшими колониями и ставил эту торговлю под охрану и покровительство как французского, так и американского правительства. Второй договор являлся оборонительным и наступательным военным и политическим союзом между Францией и восставшими американскими колониями, этот союз немедленно и автоматически должен был вступить в силу, если Англия начнет мешать предусмотренной в первом договоре торговле французов с Америкой. В случае если вспыхнет война между Англией и Францией, оба союзника (Франция и восставшие колонии) обязуются не заключать мира вплоть до признания Англией полной независимости колоний. Конечно, война между Англией и Францией началась немедленно.

Следует сказать, что американцы все-таки не забыли при заключении договора о союзе ввести очень существенную оговорку, согласно которой французы обязывались в случае победы не претендовать ни на возвращение себе Канады, ни на возвращение группы Бермудских островов, расположенных на Атлантическом океане недалеко от мыса Гаттераса, под 32° северной широты, сравнительно близко от Нью-Йорка, Филадельфии и Балтиморы.

Учитывая уже наперед полную победу над Англией, Франклин вовсе не хотел обзаводиться таким опасным и сильным соседом, как Франция, в случае если бы ее владычество снова утвердилось в Канаде. Французское правительство, мечтавшее о завоеваниях в Индии и на Антильских островах, пошло на эту уступку своим новым союзникам без всякого особого труда.

Для Англии наступили трудные времена. Признать, что с момента французского вмешательства английское дело в североамериканских колониях погибло, не хотели ни король, ни лорд Норе, ни английский парламент. А между тем приходилось решать очень серьезный вопрос: что для Англии драгоценнее — американские колонии или Индия? Потому что французы повели войну против англичан не только в Америке, но и в Азии и обороняться с одинаковой затратой сил одновременно во всех местах было немыслимо. Да и, кроме того, французское выступление катастрофически ухудшило все дипломатические установки Великобритании во всем мире.

Испания стала готовиться к войне и спустя 14 месяцев после выступления Франции примкнула к ней (12 апреля 1779 г.), а в июне 1779 г. начала военные действия. В России, Пруссии, Швеции, Дании, Португалии тоже заговорили о необходимости выступить против английского всесветного владычества на морях. Между Россией, Швецией и Данией было заключено соглашение о так называемом вооруженном нейтралитете, т. е. о том, что все нейтральные суда имеют право перевозить куда угодно и какие угодно товары и воюющие стороны не вправе их задерживать.

Пруссия и государства Германии («Священной Римской империи германской нации»), а также Португалия примкнули к этому соглашению. В 80-х—начале 90-х годов это соглашение узаконило провоз нейтральными судами всех нужных американ-цам военных припасов. Бороться против этого провоза вооруженным путем означало для Англии немедленное усиление воевавшей против нее американо-испано-французской коалиции новыми и новыми врагами. Со времени выступления французов с Англией перестали особенно стесняться во всей Европе. Голландия признала восставшие колонии Англии независимой державой. Говорили и писали о близком распаде Британской империи. В 1780 г. началась война Англии с Голландией.

Следовало или решаться на защиту своих позиций в Америке всеми силами, но тогда Индия была бы потеряна, или сосредоточить главные удары в самой Европе, биться с французами в Ла- Манше, в Средиземном и Северном морях, с испанцами в Средиземном море и у Атлантического побережья Испании, тогда могли бы быть потеряны в случае серьезных неудач и Америка, и Индия, но при победе Индия наверняка была бы сохранена. Английское правительство предпочло по возможности равномерно вести войну и в Америке, и в Индии, и в Европе. Английский флот численно был меньше соединенного франко-испанского флота, и в июле 1779 г., напримео, Плимут и вся прилегающая часть английского южного берега были в форменной блокаде. Но не в Европе произошли решающие события. Французская

армия высадилась в Америке, и война стала принимать все более и более неблагоприятный для англичан оборот.

Правда, и у повстанцев, и у французов победы тоже сменялись поражениями, и долго не было решительных результатов. Мало того, некоторое время Вашингтон опасался за сохранение дисциплины в своей армии и очень был озабочен скудостью военного снаряжения. Но в августе 1781 г. к армиям Вашингтона и французского генерала Рошамбо присоединилась третья армия, посланная Францией под начальством графа де Грасса. Англичане пробовали воспрепятствовать высадке де Грасса, но их эскадра была при этой попытке разбита наголову, и де Грасс успешно вы-садился. А затем произошла конечная катастрофа: английский главнокомандующий лорд Корнуэльс, теснимый с севера Вашингтоном и Рошамбо, а с юга армией де Грасса, был заперт в городе Йорктауне и 19 октября 1781 г. сдался в плен со всей своей армией. Американская революция победила окончательно и бесповоротно.

Англичане в течение всего 1782 г. только эвакуировали города, стягивая к берегу гарнизоны, и явно готовились покинуть страну. Да они и не скрывали уже этого своего намерения, хотя до формального заключения мира было еще неблизко.

Еще в самом начале 1782 г. лорд Норе ушел в отставку, и король Георг III не нашел министра, который согласился бы продолжать безнадежную борьбу с восставшими колониями. Сам король смотрел на английское поражение как на поражение монархического принципа, как на разрушение всех основ политического порядка. Так вообще смотрели на это в монархической Европе. «Он хуже Пугачева — он хвалит Франклина», — так выражалась, например, спустя несколько лет Екатерина II об опальном писателе Новикове.

Но в парламенте король Георг III на этот раз никакого со-чувствия и помощи против американских «мятежников» не нашел. Английское купечество, английские промышленники давно уже, с самого вступления Франции в войну, были в жесточайшей тревоге за Индию. Они давно уже требовали бросить губительную и проигранную наперед бесконечную войну в Америке и спасать главную драгоценность, какая только была в обладании англичан, — Индию.

И действительно, в эти самые годы решалась судьба Индии, а с ней и судьба всей колониальной империи, которую 200 лет собирали английские купцы, промышленники, судовладельцы, рабовладельцы, авантюристы, дипломаты, солдаты, пираты.

305

20 Е. В. Тарле

Пришлось признать, что удержать в своих руках все оказалось невозможным. И еще до окончательного поражения и сдачи английских войск в Йорктауне правящие круги Великобритании следили больше за тем, что делается в Азии, чем за положением в Америке.

Уже во время прелиминарных англо-французских переговоров, начавшихся еще летом 1782 г., выяснилось, что все потери будут возвращены французам, так же как Сурат и некоторые пункты в Бенгалии (Чандернагор), да еще вдобавок было обещано, что французская торговля получит ряд льгот и преимуществ в английских портах в Индии. На этом и решили в Париже кончить затянувшуюся войну, тем более что главный выигрыш был обеспечен в других местах. По миру, подписанному в Версале 2 и 3 сентября 1783 г., Франция получила, сверх возвращенных ей владений в Индии, часть побережья Сенегала в Африке, острова Сент-Люсию и Тобаго (в Малом Антильском архипелаге), а также острова Сен-Пьер и Микелон около северного побережья Америки и обеспеченные права на ловлю и сушение рыбы у берегов Ньюфаундленда.

Американские колонии были признаны независимым государством под названием Соединенные Штаты Америки. Испания получила обратно Флориду (в Америке) и остров Минорка (в Средиземном море).

Америка была потеряна для англичан лишь частично, колоссальная Канада сохранялась за ними; Индия оставалась в их руках, на севере, в Бенгалии и окрестных землях, они удержались твердо. На юге предстояла борьба с Типу-Султаном. Но французское владычество в Индии стало уже абсолютно невозможным на будущие времена.

Спор между двумя великими европейскими державами в этой части земного шара решен был надолго.

30 ноября 1782 г. Великобритания признала независимым государством свои бывшие колонии, а 3 сентября 1783 г. формально был подписан мир между Англией, Соединенными Штатами и их французскими и испанскими союзниками.

Американская революция, лишившая Анґлию громадных и плодоносных владений, была, бесспорно, ударом для английской торговли и промышленности. А тогда, в первый момент, она казалась еще более страшным ударом, чем была в действительности. Даже успехи в Индии, о которых будет сказано дальше, на первых порах утешали мало, потому что еще далеко не кончилась борьба с грозным властителем Майсура Типу-Султаном. Таким образом, после Версальского мира 1783 г. создались условия, заставившие английскую правящую аристократически-буржуазную олигархию и стоявшую за ней торговую и промышленную буржуазию (очень раздраженную неудачами правящей олигархии в североамериканской войне) искать компенсации на том громадном загадочном континенте, который еще даже не был обследован и, можно сказать, едва ли был известен даже хотя бы по названию.

Внезапно в Англии стали склоняться к мысли, что здесь, мо* жет быть, удастся найти компенсацию за только что потерянную Северную Америку.