ОЧЕРК ДЕСЯТЫЙ

дновременно с колонизацией Северной Америки в XVII и n&I 1 XVIII вв. развилось и продолжалось движение англий- ского торгового люда, английских крестьян-переселенцев, английских авантюристов на Вест-Индские острова, к берегам Южной Африки и не только туда.

Уже с конца 20-х годов XVII в. англичане, французы и голландцы стали подбираться к Вест-Индским островным группам — Большим Антильским и Малым Антильским (Подветренным) островам. Эти островные группы «числились», конечно, за Испанией все на основании того же никем не признававшегося Торде- сильясского договора 1494 г., о котором шла речь раньше. Но фактически был целый ряд отдельных островов в этих группах, где ни одного испанца никогда не бывало и о самом существовании которых почти никто не ведал. Голландцы и тут, как и в Индийском океане, сначала опередили англичан. Они уже с последних лет XVI в. стали в обширных размерах заниматься работорговлей и особенно контрабандной доставкой рабов на Антильские острова, а также в Венесуэлу. В эти первые времена они получали (в обмен на рабов, доставляемых из Африки) не только колониальные продукты, но и соль, настоятельно им необходимую для соления сельдей, что составляло всегда (а тогда особенно) серьезнейшую статью голландского национального хозяйства. В 1621—1622 гг. образовалась упоминавшаяся уже Вест-Индская голландская компания, которой удалось предпринять ряд экспедиций не только на Антиль-

ские острова, но и к берегам Южной Америки и захватить тут кое- какие территории.

К 40-м годам XVII столетия голландцы успели захватить из Антильского архипелага остров Кюрасао, Орбу и Буэн-Эйре, острова Святого Евстратия и Сен-Мартен и, как мы увидим дальше, часть берега Гвианы.

Но самые большие и богатые Антильские острова (Эспаньола или Гаити, Куба, Ямайка, Пуэрто-Рико и Тринидад) принадлежали еще по-прежнему испанцам, Мартиника и Гваделупа заняты были французами, остров Черепахи — французскими пиратами, образовавшими там особое государство, Барбадос, Невис, Монсеррате были заняты англичанами.

Все эти колонисты и мореходы трех тогдашних морских держав редко находились во вполне мирных отношениях друг с другом.

В середине XVII в. белых колонистов разных наций во всем архипелаге Вест-Индии было около 100 тыс. человек.

Богатейшие Вест-Индские острова пользовались в английских торговых и правительственных кругах такой репутацией, что Кромвель некоторое время вынашивал довольно фантастический план переселения английских колонистов из Северной Америки на те острова Антильского архипелага, которые принадлежали англичанам. Торговля сахаром, табаком, целым рядом других колониальных продуктов обогащала английских купцов. Когда в 1654 г. вспыхнула война между Испанией и Англией, Кромвель сейчас же послал экспедиции в вест-индские воды. Уже и до того времени не только политические, но и экономические позиции Англии были очень усилены тем весьма простым и удобопонятным фактом, что в течение всей войны с голландцами англичане почти вовсе прекратили голландское торговое мореплавание, не пропуская голландские торговые суда ни через Ла-Манш, ни через Немецкое море, и торговля с Вест-Индией стала быстро переходить в руки англичан. Примирение с голландцами позволило Кромвелю подумать о дальнейшем расширении и укреплении английской экономической эксплуатации богатых островов.

Курьезно, что лорд-протектор начал завоевание намеченной добычи еще до того, как формально была объявлена война Испании. Характерен разговор, который Кромвель имел с испанским послом перед тем, как начать войну. Кромвель требовал свободы торговли для англичан в Вест-Индских владениях Испании и свободы для англичан исповедовать публично свою веру в испанских владениях. Посол ответил, что это равно тому, как если бы Кромвель потребовал у испанского короля, чтобы тот отдал оба своих глаза.

257

17 Е. В. Тарле

В апреле 1655 г. английская эскадра вышла в поход. Попытка отнять у испанцев Сан-Доминго (Гаити) не удалась, но Ямайка уже в мае того же года была завоевана англичанами.

Эту войну против испанцев Кромвель вел в союзе с Францией, испанцы были лишены возможности отвлекать от европейских берегов сколько-нибудь значительные силы и пытаться вернуть утраченное.

Вест-индскими территориями Англия овладела в XVII и XVIII вв., а так называемой Британской Гвианой и островом Тобаго— в самом начале XIX в., в 1803 г. Что же касается других наиболее крупных вест-индских владений Англии, то они попали в ее руки в таком хронологическом порядке: Барбадос в 1625 г., Подветренные острова в 1623—1632 гг., Ямайка в 1655 г., Багамские острова в 1666 г., два острова из группы Наветренных островов— Сент-Винсент и Гренада — в 1762 г., «британский» Гондурас в 1798 г., остров Тринидад в 1797—1798 гг. Самыми значительными и богатыми из этих владений были Гондурас (23 тыс. км2), Ямайка (11.5 тыс. км2), Багамские острова (11.4 тыс. км2). Гораздо меньшими были Доминик (790 км2), Барбадос (430 км2), остальные— еще меньше.

Богатейшая природа этих вест-индских стран делала здесь плантационное хозяйство необычайно прибыльным занятием. Табак, хлопок, кофе, прежде всего сахар — вот что быстро и в неслыханных размерах обогащало колонистов. Колонисты эти были совсем другого типа, чем пуританские переселенцы, заселявшие с начала XVII в. Северную Америку. Это были люди, знавшие, что придется выбивать из облюбованных богатых островов и полуостровов уже осевших там испанцев, или португальцев, или французов, и отправлялись они туда, наперед учитывая волшебно быстрое обогащение и возвращение к себе на родину, в Англию, с нажитыми богатствами. Среди этих колонистов преобладал тип золотоискателей, авантюристов, смелых купцов, мореходов, купца пополам с морским разбойником.

ботающие на этих плантациях, лишенные какого бы то ни было имущества и являющиеся полной собственностью плантатора;

торговые комиссионеры и посредники между плантаторами и европейскими (английскими) купцами и судовладельцами, скупаю-щие производимые на плантациях товары, купцы, постоянно живу-щие на островах, и т. п., эти люди кормились при плантаторском хо-зяйстве и богатели нередко так же быстро, как сами плантаторы;

белые переселенцы, которым не удалось стать плантаторами, или купцами, или посредниками и которые должны были снискать себе пропитание либо нанимаясь в надсмотрщики за рабами или в упра-вители и приказчики к плантаторам, либо, наконец, заводя убогие ремесленные мастерские, не обеспечивавшие многим из них даже простой сытости. Эти люди влачили поистине нищенское существо-вание, ведь плантаторы и купцы покупали большей частью привоз-ные из Англии предметы — утварь, мебель, материи, скобяной товар, сапоги, шляпы, часы и т. д. и т. д. Переселенцы-ремесленники бились поэтому как рыба об лед, и часть их эмигрировала с Вест-Индских островов в Северную Америку, другие возвращались на родину. Еще во второй половине XVII в. и в начале XVIII в. для этого обездоленного английского колониального люда или по крайней мере для наиболее энергичных и удалых из этого люда был некоторый выход именно в корсарстве, разрешенном властями грабеже испанских, или французских, или голландских судов, когда Англия считалась в состоянии войны с этими нациями.

Корсары, жившие на одной только Ямайке, насчитывались тысячами. Они роднились с плантаторами, с богатыми купцами, если им везло; если не везло— их вешали на реях (без суда) капитаны тех судов, на которые они совершали неудавшееся нападение. Старые маститые пираты, уже удалившиеся от дел и живущие на заработанные капиталы, обыкновенно строили церкви или часовни под конец дней своих. Этого требовал хороший тон. Английские купцы и промышленники (особенно лондонские), дававшие часто то или иное направление колониальной политике британского правительства и парламента, очень усиленно заботились о том, чтобы Вест-Индские острова не вздумали завести самостоятельной промышленности, и самым точным и откровенным образом мотивировали свою тревогу: если колонисты заведут свои города и свои мануфактуры, то это «обескуражит» торговлю и поомышленность Англии («. . . discourage the trade carried on from this kingdom as well as our own manufacture», — как сказано в одном исходящем от английского купца документе 1719 г.).

17*

259

Вся хозяйственная жизнь британской Вест-Индии базировалась на рабском труде на сахарных, хлопковых и кофейных плантациях и на производстве индиго. Поэтому вопрос о подвозе рабов с первых же лет поселения тут англичан стоял на первом плане.

Сначала (приблизительно до 70—80-х годов XVII столетия) вест-индские плантаторы еще покупали индейских рабов, которых им привозили из Северной Америки: североамериканские английские колонисты поторговывали этим «живым товаром», как они его именовали. Индейские рабы годились в качестве домашней прислуги, они были также прекрасными охотниками и добывали для своих господ дичь в огромных количествах, но работать по 16 и больше часов на зное под плетью надсмотрщика они долго не могли и умирали в молодом возрасте, настолько рано, что не успевали отработать уплаченную за них сумму. Пришлось и тут произвести обычную замену: стали ввозить рабов из Африки.

Следует отметить тут же, что когда с первых десятилетий XVIII в. в Вест-Индии (особенно на Ямайке) стала распространяться культура кофе, то несколько замедлился процесс поглощения маленьких земельных участков большими плантациями; дело в том, что в полную противоположность сахарной продукции кофейные плантации можно было, по техническому существу дела, обрабатывать при помощи 2—3—4 рабов, не больше. Однако самое производство кофе было все-таки очень скромно по размерам сравнительно с производством сахара или знаменитого и тогда, как и теперь, первого в мире по своим качествам ямайского рома. В середине XVIII в., если взять сохранившиеся, например для 1753 г., цифры, с острова Ямайка было вывезено в Англию сахара на 1 млн фунтов стерлингов, рома — на 90 тыс. фунтов стерлингов, сахарного сиропа — на І6У4 тыс. фунтов стерлингов, а кофе — всего на 5400 фунтов стерлингов.

Маленькие землевладельцы постепенно исчезали, либо пролетаризируясь окончательно и уезжая из Вест-Индии, либо поступая на службу к плантаторам. И все более и более лицом к лицу, без всяких посредствующих звеньев и переходных социальных прослоек оказывались плантаторы и рабы.

Борьба между ними выливалась в форму восстаний, происходивших время от времени; хроническим бедствием для плантаторов и единственным спасением для рабов в мирные времена (т. е. в промежутке между восстаниями) было бегство, часто массовое, в неприступные горы и чащи, которыми так богаты эти тропические страны.

Рабы еще во времена испанского владычества на Вест-Инд- ских островах, особенно на Ямайке, не только массами убегали в горы, но и жили там укрепленными лагерями и поселками. Туда-то уже в английскую пору и убегали рабы с плантаций. Они жили там десятилетиями, заводили тайный торг с контрабанди- стами, от которых получали оружие и порох, и англичане тщетно пытались их уничтожить.

Губернатор Ямайки Лаус, не зная, как истребить эти гнезда беглых рабов, вступил в специальный договор с индейским племенем мосхитосов, обещая крупную денежную награду за голову каждого беглого раба. Но и мосхитосы оказались не на высоте, и восставшие рабы их больно колачивали. Беглые негры не только успешно отсиживались в горах и чащах островов, но и предпринимали оттуда внезапные набеги на плантации. Плантаторы постоянно просили английское правительство о присылке вооруженной силы. И действительно, восстание рабов иногда длилось годами.

У ямайских беглых рабов появился в конце первой трети XVIII в. замечательно энергичный и умный вождь Куджо. Он так умело организовал своих соплеменников (их было до 2 тыс. человек) и так деятельно и блистательно вел борьбу с угнетателями-плантаторами, что Англия вынуждена была послать на Ямайку в 1731 г. подкрепление в два полка и спустя некоторое время (в 1735 г.) — еще шесть рот. И все-таки Куджо нельзя было одолеть.

Пришлось в 1739 г., после борьбы, длившейся долгие годы, пойти на дипломатические переговоры с Куджо, просить у него мира и получить этот мир. Вот условия договора между предста-вителями короля Великобритании Георга II и вождя беглых рабов Куджо: все беглые рабы, бежавшие по день заключения мирного до-говора, объявляются свободными; английское правительство отво-дит им в северо-восточной части Ямайки 1500 акров земли в полную их собственность; эта часть, отведенная бывшим рабам, поступает под непосредственное управление Куджо и его преемников, но Куджо соглашается признавать верховную власть английского короля. Так закончилось большое девятилетнее (1730—1739) восстание негритянских рабов на Ямайке. Следует заметить, что многие плантации за этот период были брошены владельцами на произвол судьбы. Паника среди плантаторов была неописуемая. Они даже стали в эти годы несколько меньше мучить и истязать своих рабов. Да и рабы, еще не убежавшие, подняли голову, и на плантациях им стало жить несколько легче. После мира, заключенного правительством с Куджо, на Ямайке и на других Вест-Индских островах несколько раз происходили восстания рабов, но уже не такие значительные. Рабам очень вредило и здесь, как и на кон-тиненте Америки (на юге, у испанцев, и на севере, у английских плантаторов), что они происходили из совсем непохожих и далеких между собой по языку африканских племен, что они туго сходились на общем деле и с трудом поддавались организации. Куджо и его соратники были исключением.

Насколько американские островные, так называемые Вест-Индские владения Англии (особенно острова Ямайка, Барбадос и Тринидад) были прибыльны в торговом отношении и далеко пре- восходили в этом смысле все тогдашние английские владения в Индии, явствует из следующей сравнительной таблицы,1 которая дает (в фунтах стерлингов) общую сумму английского ввоза и вывоза за два типичных мирных года— 1750/51 и 1770/71. Год Вво8 в Англию Сумма Вывоз из Англии Сумма Общая сумма 1750/51 Из Вест-Инд 1446072 В Вест-Индские 631036 2077108 1770/71 ских владений. Из Индии. Из Вест-Инд 1096837 2716565 владения. В Индию. В Вест-Индские 798077 1141363 1894914 3857928 ских владений. Из Индии. 1882139 владения. В Индию. 1184824 3066963

В первом, а еще больше во втором десятилетии XVII в. на северо-восточном (Атлантическом) берегу Южной Америки громадная страна, названная еще во времена первых конкистадоров Гвианой, была частично обследована английскими, голландскими и французскими моряками, и вскоре там появились табачные плантации английских, голландских и французских предпринимателей.

Англичане сделали в 1627 г. попытку колонизовать северную часть Гвианы, голландцам удалось захватить раньше (и удержать в своих руках) более южную и более плодородную часть Гвианы, орошаемую рекой Суринам. К юго-востоку от голландской Гвианы по берегу океана стали селиться впоследствии французы. Англичане в конце концов покинули свою часть Гвианы, перейдя на острова, и голландцы ее присоединили к своим владениям. В эпоху войн с Наполеоном англичане отняли всю Гвиану у французов и голландцев, но по условиям общего замирения на Венском конгрессе 1814—1815 гг. они вернули французам и голландцам их части Гвианы, но удержали в свою пользу некогда ими захваченную (в XVII в.) и потом оставленную северную часть Гвианы и занятый ими в 1803 г. остров Тобаго.

Британская Гвиана в Южной Америке по занимаемому ею про-странству больше, чем вся европейская Великобритания: она занимает 89 480 кв. миль, а Великобритания (Англия, Уэльс, Шотландия, остров Мэн и острова Ла-Манша)—всего 89041 кв. милю.

В XIX и XX вв. туда направляется частично эмиграционный поток из Ост-Индии; например, по переписи 1932 г. на все население Британской Гвианы (311 тыс. человек) переселенцев из Ост- Индии числилось 134 059 человек.

Но аборигены исчезают; теперь их осталось 7500 человек на всю эту обширную страну.

Англичане искали золото и алмазы, в Гвиане и теперь еще находят ежегодно немного золота и алмазов; за 30 лет (1902— 1932) оттуда вывезли алмазов приблизительно на 71—72 млн фунтов стерлингов, золота добывают немного, в 1932 г. — на 65 тыс. фунтов стерлингов. В старые годы алмазные россыпи там были гораздо богаче.

Рис, сахарный тростник, хлопок, кофе, какао давали переселенцам в Гвиане гораздо более скупые урожаи, чем, например, на соседних Антильских островах или в Бразилии.

Вернемся теперь к положению в английских колониях в Северной Америке.

Во многих американских колониях в XVII в. белое рабство еще преобладало над черным. Речь идет отчасти о Виргинии и Мериленде. Что касается самых богатых плантационных колоний Северной Америки, то Джорджия в качестве колонии еще и не существовала до начала второй трети XVIII в., а обе Каролины едва только начали заселяться.

В белые рабы попадали ссыльные преступники из Англии (а в течение всего XVIII в. — и политические враги господствующего в данный момент правительства), отчасти преступники, осужденные уже не в Англии, а в самих колониях, беспризорные дети и подростки из Англии, неоплатные должники, переселенцы, отдававшиеся на срок в работу, чтобы уплатить деньги за свой переезд.

Свободные рабочие стоили очень дорого, и для землевладельцев на севере суть вопроса сводилась к тому, что выгоднее: заплатить 12—15 фунтов стерлингов за белого раба (ссыльного) и эксплуатировать его труд в течение 5—6—7 лет, пока окончится срок его наказания, или заплатить 30—40, а иногда и больше фунтов стерлингов за негра, которого можно эксплуатировать всю его жизнь.

Колонисты средней руки, не плантаторы, а мелкие землевладельцы, состоятельные чиновники, разжившиеся торговцы, не раз жаловались, что из Англии им мало присылают осужденных преступников, приговоренных к принудительным работам или, в точном переводе, к рабству в виде наказания (penal servitude). Жил в Бостоне в конце XVII и начале XVIII в. один весьма тогда видный судья Самуил Сеуол. Он опубликовал в 1700 г. курьезную книжечку на библейскую тему: о продаже Иосифа его братьями и по этому поводу — о рабстве вообще.2 Собственно, библейский Иосиф тут был ни при чем. Судья хотел высказать несколько своих мыслей о рабах. Он высказывается отрицательно о рабстве негров к находит его противным заповедям божьим. Дальше оказывается, что заповеди божьи ничуть не препятствуют привозу и отдаче в качестве временных рабов колонистам осужденных преступников из Англии. И не только не воспрещается христианской религией пользоваться подневольным трудом белых рабов, но это прямо рекомендуется, так как белые гораздо лучше служат, чем черные.

Спустя шесть лет судья Сеуол издал и другую книжку на ту же тему («Рассуждение о том, что ввоз негров не так выгоден, как ввоз белых слуг»). Автор называет негров рабами (slaves), а белых (тоже по существу рабов) — сервентами, слугами (servants). Тут он прибавляет и еще один аргумент в пользу своего тезиса. Вот, например, в Бостоне за один год умерло 44 негра, а в общем их умерло на целых 1320 фунтов стерлингов (по 30 фунтов стерлингов каждый), тогда как за 1 тыс. фунтов можно было бы привезти из Англии 500 осужденных преступников. Ведь расход составил бы только их перевоз в Америку, а там они раздавались колонистам даром, что также было гораздо выгоднее, чем платить еще деньги (как приходилось делать, приобретая рабов-негров).

Помимо всех указанных религиозных и мирских преимуществ, белые рабы, по мнению Сеуола, еще и потому предпочтительнее, что их рабство временное, а по отбытии положенных по приговору лет освобожденный белый слуга мог быть поселен на границе колоний, где была большая нужда в укрепленных блокгаузах и хуторах для охраны от индейцев. Но английское правительство не могло снабдить колонистов достаточным количеством ссыльных: тогда в Англии больше вешали, чем ссылали. Виселица полагалась (и неукоснительно назначалась) в начале XVIII в. даже за простую кражу вещи стоимостью в шиллинг.

Проект благочестивого бостонского судьи провалился. Привоз рабов из Африки продолжался, и работорговля процветала в течение XVIII в. в североамериканских колониях Англии, как никогда раньше.

Конечно, встречались, как всегда в таких случаях бывает, наивные, искренние и увлекающиеся люди, которые всерьез принимали религиозную фразеологию, сделавшуюся в Новой Англии обязательной. «Новая Англия всегда должна понимать, что по происхождению своему она есть поселение религиозное, а не торговое», — считал долгом своим напомнить американским поселенцам пуританский проповедник Френсис Хиггинсон в 1663 г. А президент Гарвардского колледжа (в Бостоне) Оке называл заатлантическую колонию Англии сокращенным образчиком (моделью) царства Христова на земле.

Но в реальной жизни все эти благочестивые формулы весьма быстро и без малейших усилий перерабытывались в программу весьма определенной политики. Вот пример. В 1643 г. четыре колонии — Массачусетс, Плимут, Коннектикут и Нью-Хейвен — вступают между собой в союз, имеющий целью общими силами отстаивать свои интересы от голландцев, тогда еще владевших Новым Амстердамом (Нью-Йорком), и от других колоний, английских же, но имевших свои особые стремления (например, Род-Айленд); сообща же этот союз четырех колоний намерен был бороться против индейских племен. Словом, это было, выражаясь современно, нечто вроде «регионального пакта» с определенными политическими целями. Но в союзном договоре, подписанном представителями четырех колоний, мы читаем, что основная их задача — «распространение царствия господа нашего Иисуса Христа и пользование евангельской свободой в чистоте и в мире».

Первая часть этой благочестивой формулы о «распространении царства божия» означала неукоснительную земельную экспроприацию аборигенов с захватом при удобном случае их самих в плен и с уводом и продажей их в рабство. У колониальных пуритан оказалось в наличности целое разработанное учение о том, что извечная борьба сатаны против господа олицетворяется в данных условиях сопротивлением, которое индейцы оказывают пуританской экспансии и захвату индейских земель английскими переселенцами.

Я уже сказал, что первые колонисты считали величайшей и специально для них проявленной милостью божьей страшную чуму, истребившую многолюдное индейское племя на территории Массачусетса. Дальше эта «милость» продолжала проявляться в последовательном истреблении коренного населения огнестрельным оружием, недоброкачественной водкой, резней при нападении карательных экспедиций на индейские поселки, уводом индейцев и продажей их в рабство в испанские колониальные владения, в обмене их там на африканских рабов (по нескольку индейцев за одного негра).

Колонисты учили своих детей с малых лет вычитывать в Библии полное одобрение и благословение своих действий против индейцев. Они учили их следующей философии истории: сатана, видя, что в Европе и вообще в Старом Свете евангелие побеждает и распространяется, увел некоторую часть человеческого рода и перенес ее за океан, подальше от христианства, чтобы там в безопасности править этими людьми. Это и есть индейцы, истинные дети дьявола. Но божьим изволением англичане переплыли океан и добрались наконец до дьяволовых владений. И теперь только слуги сатаны, колдуны и ведьмы могут сомневаться в праве и даже обязанности английских колонистов захватывать земли аборигенов и порабощать их самих.

А «колдуны» и «ведьмы» объявлялись в большом количестве: в одном только 1692 г. и в одном только Массачусетсе (в Салеме и Салемском округе) 150 этих нечестивцев было засажено в тюрьму, 12 человек повешено за колдовство, а одна «ведьма» забита камнями до смерти.

Население Новой Англии после включения в свой состав в 1664 г. голландских владений возросло особенно заметно. Торговля быстро развивалась, англичане успели выстроить довольно значительный каботажный флот. Они посредничали между феоме- рами и рыболовами континентального побережья и Вест-Инд-скими испанскими островами, с одной стороны, и между Северной Америкой и Англией — с другой. Один только Массачусетс в XVIII в. вывозил рыбы ежегодно на 34 тыс. фунтов стерлингов золотом (при этом следует учитывать, что золото обладало в то время в 5 раз большей покупательной силой, чем в настоящее время).

Плантационное хозяйство на юге все более и более расширялось, и сообразно с этим обмен похищенных индейцев на негров и непосредственная работорговля становились все шире и шире.

Впервые рабовладельческий корабль с привезенными из Африки рабами пристал к берегу Виргинии (к городку Джемстауну) в августе 1619 г. Это был голландский бриг, привезший для продажи 20 рабов.

Первые десятилетия североамериканские колонисты сравнительно мало покупали черных рабов. Так, после 1619 г. впервые точное известие о приходе рабовладельческого корабля датируется 1630 г., следующее известие — 26 февраля 1638 г. По-видимому, голландская колония у Гудзонова залива покупала в первой половине XVII столетия больше привозных рабов, чем это делали не такие богатые соседние с нею английские колонии.

Иначе обстояло дело у плантаторов Джорджии, Виргинии, Северной и Южной Каролины: белые рабы не выдерживали длительной работы на знойных плантациях этих колоний, и приходилось прибегать к закупке привозных африканских невольников. Например, в Мериленде (центре табаководства Северной Америки) на табачных плантациях до первых десятилетий XVIII в. работали не только черные, но (в гораздо меньшем количестве) и белые рабы.

Колония Род-Айленд в 1770 г., накануне революции (и уже когда антианглийское освободительное движение было в полном разгаре), вела самую кипучую работорговлю: 150 судов, принадлежавших гражданам этой колонии, курсировало между гвинейским берегом Африки и Антильскими островами, берегами Америки, привозя новые и новые партии рабов.

Еще в первой половине XVI столетия пират Уильям Гаукинс, отец гораздо более знаменитого пирата Джона Гаукинса, о котором я говорил в другом месте этих очерков, в свободное от своих постоянных занятий время занялся работорговлей и начал перевозить рабов из Африки в Америку. Но своих колоний тогда у Англии в Америке не было, и Гаукинс больше работал для испанских плантаторов Центральной и Южной Америки и Вест- Индских островов — Кубы, Ямайки, Гаити и т. д. Сын его, знаменитый Джон Гаукинс, развил дело отца и так гордился этим обстоятельством, что носил особую медаль из трех золотых монеток с изображением на них связанного раба. Когда в XVII в. англичане начали селиться в Северной Америке, где для освоения новых земель нужны были сильные рабочие руки, вопрос о рабах сделался первоочередным.

Сначала англичанам казалось возможным повторить опыт, который в предшествующем столетии не удался испанцам в Средней и Южной Америке, т. е. обратить попросту в рабство индейцев. Потом, убедившись, что они плохо мирятся с подневольным положением и легко убегают, английские колонисты стали их увозить в более далекие места и там выменивать на привезенных из Африки рабов. Этот (второй) фазис рабовладельчества и добывания рабов в Северной Америке длился несколько десятилетий, почти до последней четверти XVII в. Благочестивый пуританин Эммануил Доунинг, житель Массачусетса, советовал своим единоверцам и одноплеменникам заводить войны с окрестными индейцами по двум причинам: во-первых, «едва ли не грех» терпеть, чтобы индейцы продолжали погрязать в идолопоклонстве; во-вторых, если господь отдаст в английские руки индейских мужчин, женщин и детей, то их іможно будет обменять на черных рабов, что совершенно необходимо. Богобоязненный колонист прибавляет для пущего вразумления: «И дети детей наших едва ли увидят этот великий континент полным людей, так что наши слуги все будут желать иметь свободу засевать (землю) для себя самих и будут оставаться на службе только за очень большую плату. А я предполагаю, что вы знаете очень хорошо, что мы можем содержать 20 человек негров дешевле, чем одного английского слугу». После захвата индейцев часть их увозили и выменивали на негров, часть же распределяли по городам и усадьбам. В 30-х годах XVII в., после походов на покотское племя, всех мужчин послали в одно место (в Массачусетс и Коннектикут), детей мужского пола продали на Бермудские острова, а женщин и детей женского пола распределили по рукам индивидуальных покупателей на месте.

В конце XVIII столетия уже вполне обнаружилось, что рабовладение почти целиком сосредоточено на юге, в пяти плантаторских штатах, что на севере рабский труд непригоден и нужен мало (кроме очень редких мест) и что если одна шестая часть населения и владеет рабами, то эта шестая часть в значительной мере, если не полностью, сосредоточена именно в пяти южных штатах. На севере, где плантаций почти не было, негры были по преимуществу или домашней прислугой, или домашними же ремесленниками. Работали они (на севере) и на огородах по обработке земли, но в этом последнем качестве гораздо меньше, чем в качестве домашней прислуги и подсобных рабочих, становясь с каждым десятилетием все более и более заметным элементом городского населения.

Что касается южных штатов, то здесь рисовые, сахарные, хлопковые плантации требовали довольно большой концентрации рабской силы.

В 1703 г. в Массачусетсе было издано постановление, хорошо характеризующее отношение колониальных властей к рабам. Прежде всего отныне воспрещалось отпускать раба на свободу, не дав требуемых гарантий, что этот вольноотпущенник не будет в тягость городу и что не придется его кормить.

С наступлением вечера раб не имел права покидать своего жилища и появляться на улице или в поле под страхом наказания плетьми. Браки между белыми и неграми были строго воспрещены.

Какие-либо любовные отношения между неграми и белыми также воспрещались под страхом плетей.

Негр, ударивший белого, подвергался наказанию 30 ударами плети.

Работа от восхода до захода солнца была наиболее распространенной, хотя местами соответственно сезону работа в часы особенно нестерпимого зноя заменялась работой в вечерние часы. На иных плантациях существовали казармы, куда на ночь загонялись и запирались рабы, в других местах они жили поселками, где рабу с его семьей отводилось особое помещение и где иногда позволялось разводить огород и домашнюю птицу. Наказания за непослушание были очень жестоки: 50 плетей, совершенно разрывавших кожу, считались умеренной порцией. За проступки более тяжелые раба наказывали так, что он надолго становился инвалидом. Кроме плетей, очень в ходу было приковывание к ноге раба тяжелого обрубка дерева или свинцовой гири на несколько дней, а иногда и на два месяца. Рабов можно было продавать отдельно от их семьи. Факт, замеченный и подчеркнутый Марксом, — «о разведении» рабов на продажу — характерен для середины XIX в. В XVII—XVIII вв. такая «система рабства» еще не была, по-видимому, в большом ходу, хотя есть некоторые ее следы, например, в квакерских обличениях и проповедях, из которых явствует, что уже в XVIII в. некоторые плантаторы по тем или иным причинам (сравнительная малодоходность почвы) прибегали к этому виду спекуляции: они скупали рабов, подкармливали их и с выгодой продавали в те штаты, где в данный момент была потребность в увеличении рабочей силы. Молодые, здоровые, сильные рабы были дорогим товаром. Только это, конечно, спасало их часто от смерти или непоправимых увечий от руки хозяина или надсмотрщика и его помощников (на плантациях побольше у главного надсмотрщика было обыкновенно два—три помощника).

Но все-таки и на английских плантациях нередко в XVIII в. бывали случаи, которые так приковывали к себе внимание Вольтера (говорившего о плантаторах-французах): можно было встретить раба с выколотым глазом, или одной ногой, или одной рукой. Такое членовредительство полагалось за побег или за оскорбление хозяина действием и тому подобные проступки. Но чаще всего пускались в ход лютые телесные наказания: на избитые части тела сыпали соль и поливали их крепким уксусом.

Увечья все же были коммерчески невыгодны, и приходилось прибегать к мучительным наказаниям другого вида.

Об обращении с рабами много говорить не приходится, раба можно было бить сколько угодно, подвергать самым варварским пыткам, даже убивать в порядке «самозащиты», причем для констатирования наличности этого извиняющего обстоятельства требовалось только показание хозяина, свидетелей приводить было излишне. Беглые рабы клеймились раскаленным железом по лицу и телу.

В конце XVII в. индейские рабы в Северной Америке уже повсеместно заменяются рабами, доставляемыми из Африки.

Насколько неисчерпаемо прибыльна была торговля рабами, явствует из того, что, согласно условиям ассиенто, полученного английской торговой компанией от Испании во время последних переговоров перед Утрехтским миром, английские купцы согласились половину чистого дохода на все время действия подряда отдавать королям — английскому и испанскому.

Вот точные условия этого полученного 13 марта 1713 г. англичанами подряда, который называется договором об ассиенто и который вошел в 16-ю статью Утрехтского мирного трактата, подписанного спустя месяц, 11 апреля 1713 г. Англичане получали исключительное право ввозить и продавать рабов во всех испанских владениях, не меньше 4800 человек в год, в течение 30 лет, а в течение первых 25 лет этого срока англичане могли продавать там и больше 4800 человек ежегодно. За это они должны были уплатить испанской казне 200 тыс. крон и по 25% чистого дохода с этой торговли как английскому, так и испанскому королю.

В Англии акт, отменяющий работорговлю (но не право владения уже привезенными раньше рабами), был принят в 1806 г. и подтвержден в 1811 г., когда участие в торговле рабами было объявлено уголовным преступлением.

Вскоре такие же законы были приняты и другими европейскими державами, однако долгое время эти законы оставались лишь на бумаге, не затрагивая всерьез интересов работорговцев. Следует учесть при этом, что рабовладельчество и вместе с ним торговля рабами существовали в Соединенных Штатах Америки до второй половины XIX в. Многое способствовало сохранению этой торговли. Во-первых, товар дорожал в цене по мере интенсификации земледелия в Южной, Центральной и Северной Америке и по мере подъема, в частности, плантационного хозяйства в южных штатах Северо-Американского союза; во-вторых, Соединенные Штаты под влиянием южных плантаторов и под предлогом охраны своего суверенитета не позволяли англичанам обыскивать на море суда под американским флагом, на что англичане отвечали аналогичным запретом, и, конечно, в чистом выигрыше от этого оказывались одни только работорговцы.

Специальные исследования окончательно убеждают нас в том, что до середины XIX в. вывоз рабов из Африки в Америку фактически происходил почти так же беспрепятственно, как в XVI, XVII или XVIII столетиях.3

Президент Линкольн, мачав вооруженную борьбу против мятежных южных рабовладельцев, прямо обратился к Англии не только с разрешением, но с просьбой обыскивать все подозрительные суда, хотя бы они плавали под американским флагом. Но, конечно, лишь подавление плантаторского восстания 1860—1865 гг. нанесло ввозу рабов из Африки окончательный удар.

Вопрос о том, почему англичане начали в XIX в. бороться против рабовладения, преследовать голландские и французские бриги, перевозившие рабов, и даже иногда при поимке вешать капитанов бригов на реях, выходит за хронологические рамки данной работы. Сейчас скажу только наперед, что высокоморальные и религиозные аргументы, исходившие от антирабских обществ, быстро разросшихся с начала XIX <в. и даже в конце XVIII в., были тут ни при чем. В тех случаях и в тех местах, когда и где почему-либо англичанам было выгодно существование рабства, оно существовало.

Вздорность выдумки французских рабовладельцев в XVIII в. и сочувствующих им историков в XX в. о том, будто бы такой политический деятель, как Уильберфорс, был агентом Питта, доказывается (если еще нужно это доказывать) хотя бы тем упорным сопротивлением, которое встретила именно в официальных английских сферах агитация Уильберфорса, начавшаяся в 1784 г. Между 1784 г., когда Уильберфорс начал действовать, и той полночью 31 июля 1834 г., когда при нарочито театральной обстановке во всех церквах всех английских колоний был прочтен королевский указ, освобождавший невольников во всех британских владениях, прошло много десятков лет. И за это время не прекращалась упорная борьба английских плантаторов, не желавших освобождения рабов, против торговой и промышленной английской буржуазии, которая постепенно все больше и больше приходила к заключению о большей, с точки зрения ее интересов, выгодности вольнонаемного труда в колониях сравнительно с трудом рабским. Это была довольно долгая эволюция, и шла она весьма зигзагообразно. Бывали большие промежутки времени, когда агитация в пользу освобождения наталкивалась на большие трудности и опасности, и, собственно, только после торжества буржуазии над землевладельческой аристократией, после парламентской реформы 1832 г., английские правители поставили наконец на повестку дня вопрос об освобождении рабов.

Говорить о том, что уже во время французской революции английское правительство агитировало само в пользу освобождения рабов, да еще с целью «погубить» французское владычество во французских колониях, можно, только сознательно извращая историю.

Как и все страны, втягивающиеся в обороты рынка, где господствует капиталистический способ производства, североамериканские колонии (а потом Соединенные Штаты) пережили сравнительно «мягкий» период рабства, быстро сменившийся ужасами производства прибавочной стоимости и сверхсильного напряжения рабского труда. Эта смена, так выпукло сформулированная и так доказательно аргументированная в I томе «Капитала», произошла очень рано почти на всех плантационных хозяйствах как Вест- Индских островов, Южной и Центральной Америки, так и анг-лийских североамериканских колоний. Фактически мы знаем, что засекание до смерти, сажание в колодки и надевание рогаток, а также продажа враздробь ранняя смерть рабов — все это было обычным в Виргинии, Мериленде, обеих Каролинах, Джорджии задолго до того времени, когда буржуазии северных штатов показалось выгодным отменить рабство и когда поэтому началась соответствующая агитация, появились миллионные ти-ражи «Хижины дяди Тома» и т. д. Но в историографии нынешнего времени, как и в других главах буржуазной историографии, замечается не простое топтание на месте, а шаг назад. Ярче всего это можно, конечно, проследить на популярной и учебной литературе. Где теперь дядя Том со своей хижиной, где сентиментальная жалость добронамеренной Бичер-Стоу и возмущение звер-ством плантаторов?

Перед нами, например, вышедшая в свет в июле 1932 г. в Филадельфии и великолепно изданная книга «История Америки для юных американцев».4 Эта книга — учебник для средней школы, и написана она очень живо, умело и притом прекрасно иллюстрирована! Тщетно ищем в ней хоть один звук о том, что, скажем, рабам жилось несколько хуже, чем плантаторам, их владельцам; нет ровно ничего, что могло бы навести читателя на мысль о том, что рабство — не весьма благотворный и нормальный институт человеческого бытия. Единственная иллюстрация, относящаяся к рабству, изображает ангелоподобную плантаторшу с корзинкой припасов в руках, подходящую к кокетливому домику, откуда ей навстречу приветливо улыбается негритянка. В пояснении на той же странице сообщается, что «ежедневным занятием (daily visit) владелиц плантаций было посещение негритянских хижин». Вот и все. Больше об отношениях между рабами и их хозяевами ничего не говорится.

Крутая социально-политическая эволюция, характерная для идеологов современной американской буржуазии, сказалась и тут.

Теперь следует обратиться к положению в Южной Африке. Долгое время она оставалась известной лишь португальским морякам, делавшим остановки по пути из Европы в Индию и из Индии в Европу. В 1510 г. при подобной высадке был убит гот- тентотами вице-король португальской Индии дон Альмейда, возвращавшийся в Европу. Вообще устроить обширную колонию португальцам в то івремя долго не удавалось. Отдельные смельчаки- исследователи иногда погибали в чащах Южной Африки от нападений диких зверей и стычек с местными племенами.

С конца XVI в. Южной Африкой начинают интересоваться англичане и голландцы. Знаменитый английский мореплаватель и пират сэр Френсис Дрейк во время своего кругосветного плавания в 1580 г. побывал возле мыса Доброй Надежды, а в 1583 г. здесь впервые появились (тоже проездом) отправлявшиеся в Индию голландцы. Но и эти искатели новых владений не решались оставить там часть пассажиров или экипажа судов в качестве колонистов. Производилась с очень большой опаской меновая тор-говля с местными жителями (и больше всего с готтентотами) — вот все, на что отваживались европейские мореходы во время своих стоянок у берегов Южной Африки.

Уже к середине XVII в. все европейские державы, торговавшие с Индией, стремятся запастись прочными, обильно снабжен-ными морскими станциями и базами для судов, идущих из Европы в Индию или совершающих обратный рейс. Нельзя было вечно зависеть в своем продовольствии и в спокойном отдыхе от местных племен, понимавших, что ничего, кроме смерти или рабства и ограбления, им лично от этих белых пришельцев в удел не достанется.

В 1651 г. английская Ост-Индская компания овладевает островком на Атлантическом океане, к западу от Африки, названным островом Святой Елены, португальцы основывают первое поселение на Мозамбике (на юго-востоке Африки), французы начи-нают подбираться к необъятному острову Мадагаскар, к северо- востоку от южного берега Африки, и заводят сношения с местными царьками. Наконец, богатейшая голландская Ост-Индская компания затевает и осуществляет прочное завоевание крайней южноафриканской земли вокруг мыса Доброй Надежды.

Эта голландская Ост-Индская компания, как мы видели, ока-залась бессильной удержать в своих руках североамериканское владение и должна была «уступить» его англичанам, превратившим Новый Амстердам в Нью-Йорк. Но на востоке, в Индии, эта компания была в XVII в. очень сильна, сильнее аналогичной английской компании. Голландская Ост-Индская компания к 50—60-м годам XVII в. была в полном смысле слова великой державой, имевшей в своем распоряжении около 40 военных судов, больше 150 торговых кораблей, около 10 тыс. хорошо вооруженных наемных солдат; и чем труднее становилось этой голландской компании отстаивать затерянную в Северной Америке и теснимую со всех сторон одинокую факторию, тем с большей энергией голландское купечество устремлялось на восток, в Индию, на острова Малайского архипелага — на Яву, Суматру, — и тем

явственнее становилась необходимость обзавестись прочной и хо-рошей «стоянкой» для голландских кораблей по пути из Европы в Индию. Случай помог делу. В 1648 г. большой корабль голландской Ост-Индской компании «Гарлем» потерпел крушение около мыса Доброй Надежды. Экипаж, выброшенный на пустынный берег, должен был пять месяцев ждать выручки. За это время голландцы установили мирные отношения с готтентотами, доставлявшими им хлеб и мясо в обмен на продукты огородов, которые голландцы завели, посеяв разные семена, спасенные ими при кораблекрушении, а также в обмен на кое-какие вещи с погибшего судна. Через пять месяцев они были взяты на борт подошедшего голландского брига, причем экипаж этого брига, погибавший от цинги, был в свою очередь спасен этими взятыми на борт случайными «колонистами», накормившими экипаж брига свежим мясом и свежими овощами.

Все это приключение наделало много шума в голландских торговых кругах. Двое из спасенного экипажа «Гарлем» обратились с письмом к правлению голландской Ост-Индской компании, предлагая устроить колонию-станцию в тех местах, где они пять месяцев были невольными первыми поселенцами. Компания согласилась, и в 1652 г. первая партия колонистов во главе с представителем компании Ван-Рибееком высадилась у мыса Доброй Надежды.

Голландская колония быстро выросла и окрепла. С одной стороны, помогали превосходные климатические условия, наличие прекрасной питьевой воды, обильные возможности для скотоводства, земледелия, в частности огородного хозяйства; с другой стороны, сказалась существенная помощь от богатейшей голландской Ост-Индской компании, от кораблей, которые быстро освоились с этой полезнейшей для них станцией по пути в Индию и из Индии. Вопрос о работе в поле и на огородах был разрешен очень легко и быстро: не успели первые колонисты осесть на новом месте, как голландский бриг, встретивший неподалеку португальское судно, вступил с ним в бой и, победив, снял с него драгоценный груз — 250 африканских рабов, которых португальцы куда-то везли. Этих рабов голландский бриг и продал компании для нужд колонистов мыса Доброй Надежды, куда он подошел за провиантом. По мере того как колония богатела, она покупала рабов, поручая заказы работорговцам, которые орудовали главным образом у западноафриканских берегов.

Голландские колонисты с самого начала воспретили обращать в рабство непосредственных своих соседей готтентотов, сообразив, что это слишком рискованно и опасно.

273

18 Е. в. Тарле

На средства компании вскоре был выстроен укрепленный замок не столько против готтентотов, сколько против французов и англичан (португальцев в это время уже не боялись: вторая половина XVII в. была временем быстрого заката португальской

колониальной империи, и португальцы только отбивались от голландцев всюду, где встречались с ними, но уже не помышляли о новых завоеваниях).

С конца XVII столетия, особенно после отмены Нантского эдикта во Франции (1685 г.), тысячи и тысячи гонимых Людовиком XIV французских гугенотов бросились искать за морем убежища, и немало их попало в эту новую голландскую Капскую колонию у мыса Доброй Надежды. Кап — мыс по-голландски, и голландский поселок стал называться Капштадтом (ныне Кейптаун). Французские гугеноты научили колонистов виноделию и целому ряду ремесл. Рабский труд играл все большую и большую роль в экономической жизни колонистов.

Тут нужно отметить одну черту, которую часто недостаточно отмечают многие историки, повествующие о первых временах южноафриканской колонизации на основании сентиментальных россказней, очень свойственных голландской традиционной историографии. Среди восторженных восхвалений стойкости, храбрости, простоты нравов, суровой морали, богобоязненности и прочих душевных красот, коими небо одарило этих первых голландских колонистов (боэров, или буров), неизменно отмечается еще одна — мягкость в обращении с рабами. По этому поводу следует прежде всего не преувеличивать этой мягкости. Буры подвергали своих рабов жестоким телесным наказаниям всякий раз, когда, по их мнению, рабы этого заслуживали. Если же участь раба голландских колонистов в Южной Африке не привлекала к себе такого внимания мирового общественного мнения, как например в Америке, то происходило это оттого, что настоящая, столбовая, так сказать, широкая дорога, которой шла работорговля в XVII и XVIII вв., пролегала через центральные широты Атлантического океана, примерно между 20° северной и 5е южной широты; уже от 20 или 25° к северу или от устьев Конго к югу работорговцы не очень любили отклоняться. Да и смысла особого не было: главные рынки сбыта — Антильские острова, Бразилия, Мексика, через которую долго снабжались североамериканские английские колонии, — лежали в пределах указанной полосы.

Что касается рынков закупки рабов в Африке, то и здесь южнее устьев Конго работорговцы не промышляли, даже и на участке от экватора к устьям Конго постоянно посещаемых рабских рынков не было, и все главные закупки рабов совершались на побережье от берега Зеленого мыса (т. е. 20—17° северной широты).

Следовательно, отклоняться от этого главного пути, совершать громадный рейс от экватора до 33—35° южной широты только за-тем, чтобы продать рабов маленькой голландской колонии, затерянной у мыса Доброй Надежды, нисколько не представлялось выгодным работорговцам и нанимаемым ими капитанам. Таким образом и случилось, что рабов в Капскую колонию ввозили не

из Центральной Африки, а из Индии и с островов Малайского архипелага, и ввозили корабли, шедшие обратным рейсом из Азии в Европу, по пути, между делом, в качестве случайного, сбываемого по дороге товара. А с этими малайскими и индийскими рабами не только в Капской колонии, но и в других местах обращались все же не так, как с рабами из Африки, и прежде всего потому, что по физической своей природе они не выдержали бы долго той жизни, которую выносили африканцы.

18*

275

Каждый такой малайский или индийский раб стоил (в конце XVII и в первой половине XVIII в.) в колонии около 6 фунтов стерлингов, сумма по тому времени огромная. Они были относительно более развиты, чем обычные рабы. Большинство было либо мусульманами, либо буддистами, либо принадлежало к какому-ни- будь толку брахманизма. Они нередко выучивались голландской грамоте. В Капской колонии уже с конца XVII в. действовал закон, по которому раб, если он исповедовал христианскую веру и примерно вел себя, а также знал голландский язык, по истечении тридцатилетнего пребывания в рабстве мог выкупиться на свободу, уплатив при этом своему хозяину сумму, равную 8V2 фунтам стерлингов в английской или голландской монете. Но это относилось только к привезенным рабам, а не к тем, которые уже родились в колонии от рабов-родителей. Рабов секли очень жестоко, но хозяева при этом должны были прибегать к помощи полицейской власти, которая и определяла число ударов. Работа была очень тяжелая, но, как сказано, буры принуждены были считаться с относительно небольшой выносливостью своих рабов, привезенных из Южной Азии и с Малайских островов. Можно утверждать, что китайские кули — вольнонаемные рабочие, работавшие в той же Капской земле у тех же буров, — умирали, надорванные непосильным трудом, в гораздо более молодом возрасте, чем умирали их предшественники, привозные рабы: ведь кули в случае смерти можно было без малейших специальных затрат заменить другим таким же наемным кули, тогда как смерть раба в XVII—XVIII и в первой трети XIX в. знаменовала для бура чистую потерю по крайней мере в 6 фунтов стерлингов. Голландские переселенцы далеко не все были крестьянами, но название «крестьянин» (по-английски boor — боэр, или бур) за ними осталось с первых времен и сохранилось для голландского населения бывших бурских республик. Возникновение самих этих республик относится уже к первой половине XIX столетия, когда теснимые англичанами, захватившими Капскую колонию еще в 1795 г., буры решились наконец отойти несколько к северу и основали там два самостоятельных государства — Трансваальскую и Оранжевую республики. Обе эти республики были завоеваны англичанами в 1899—1902 гг. Но эти события уже относятся к той позднейшей эпохе, которую мы здесь не рассматриваем. Следует лишь дать общее представление о том, что делалось в Южной Африке до

того, как она попала отчасти в прямое обладание, отчасти в зависимость от Англии.

За все время голландского владычества, т. е. с 1652 г., когда были заложены первые здания будущего Капштадта, и вплоть до 1795 г., когда, как сказано, англичане эту Капскую колонию отняли у Голландии, переселенцы — буры — жили фактически предоставленные самим себе, пользуясь, правда, не очень широким ад-министративным самоуправлением, но зато почти независимым от метрополии судом. Голландская Ост-Индская компания, для которой все-таки эта колония имела довольно малую коммерческую ценность, назначала туда губернатора. Она заботилась о том, чтобы стоянка для ее судов была тут надежной, комфортабельной и богато снабженной. Она поощряла иммиграцию, охотно давала земельные участки, помогала обзаводиться всем нужным. Она требовала лишь, чтобы все, что колонисты желают продать за границу, они бы продавали только ей, Ост-Индской компании. Да еще» требовала как натуральную повинность обеспечение сторожевой башни вооруженной охраной днем и ночью. В остальном она оставляла их в покое. Но в 1707 г. компания воспретила дальнейшую иммиграцию в Капскую колонию из Европы. С одной стороны, боялись притока французских протестантов, туго сливавшихся с голландским населением колонии, боялись возможности французского завоевания если не сейчас, то со временем, когда эти французские изгнанники примирятся с покинутым ими отечеством. С другой стороны, компания боялась, что непомерный рост населения приведет рано или поздно к тому, что колония потребует полной самостоятельности и своя собственная удобная стоянка для кораблей все же ускользнет от полной власти компании. Постепенно буры оттеснили бушменов и готтентотские пле-мена, жившие в непосредственной близости к мысу Доброй Надежды, и последовали за ними (вытесняя их все дальше и дальше) на север, причем высокая производительность этих новых земель, великолепные пастбища, леса, богатые дичью, реки (вроде Великой Рыбной реки в 400 английских милях от Кейптауна), кишмя кишевшие рыбой, — все это манило буров к дальнейшим разведкам и походам на север. Но в половине XVIII столетия коса нашла на камень, обнаружилось внезапное и очень грозное сопротивление со стороны многолюдного и очень сильного среднеафриканского племени банту и других племен. Уже в течение нескольких столетий они, как обнаружили впоследствии этнография и филология, подвигались из Центральной, Экваториальной Африки к югу, побеждая или присоединяя к себе встречные маленькие народы. Они шли к югу, двигаясь тремя потоками, причем центральный и восточный потоки этого медленного нашествия направлялись прямо наперерез бурам, к Великой Рыбной реке, к которой буры приближались с юга, от мыса Доброй Надежды и Кейптауна. Те племена банту, с которыми больше всего соприкаса- лись буры, носили разные названия — свази, зулусы, тембу, ксоса и т. д. Они были очень воинственны и упорны, и, хотя у них не хватило в конце концов силы уничтожить буров, последние также не имели сил приостановить их движение на юг. Таким образом, голландскому расселению на юге Африки был положен предел, хотя африканские племена не избежали гнета колонизаторов.

В течение всего рассматриваемого периода (и далеко за его пределами, в сущности до последней четверти XIX в.) колонисты Южной Африки занимались главным образом земледелием, скотоводством, рыбной ловлей, охотой и даже старались внушить редким иностранцам, которые к ним являлись и оставались у них для изучения страны, что самое рабство у них не такое, как в других местах, что оно у них не голландское, английское или американское, а библейское, и что их так же нельзя назвать плантаторами, как нельзя назвать этим словом, например, Авраама или какого-либо другого израильского патриарха. Колония долго не вступала полностью в экономический круговорот европейского торгового, а затем промышленного капитала. Но, конечно, библейские сравнения тут были до курьеза неуместны, все-таки Капская колония была колонией голландского капитала и была аванпостом европейских конкистадоров, правда затерян-ным на юге необъятной и почти вовсе неведомой тогда части света. Когда в эпоху французской революции 1789 г., воспользовавшись тем, что Голландия попала во власть французов, Англия решила отбить по возможности все голландские колонии, участь Капской земли была решена; экскадра английского адмирала Эльфинстона без всякого труда овладела этой колонией, что произошло 16 сентября 1795 г. Это событие было лишь началом позднейшего завоевания англичанами всей Южной, Юго-Восточной и Юго-Западной субэкваториальной Африки. С момента вторжения сюда английского капитала созданы были условия для еще большего усиления колониальной эксплуатации.