ОЧЕРК ЧЕТВЕРТЫЙ

ели проанализировать историю Европы XVII и XVIII вв. с точки зрения зарождения и укрепления абсолютизма, то можно легко убедиться, что разложение феодализма и развитие капиталистического уклада в экономике шло неравномерно — в одних странах слабее, в других сильнее. Германия оставалась раздробленной дольше других европейских государств, и это было одним из первых и самых существенных факторов, приведших ее к такому положению, что в первые годы колониальной экспансии она оказалась отброшенной от колоний. До эпохи открытий Гамбург, Бремен и Любек были в экономическом отношении более передовыми, чем, например, Париж, Лион, Бордо. В XIX столетии, когда Франция уже стала великой колониальной державой, Германия оставалась раздробленной и слабой. Медленное развитие капиталистических отношений не в состоянии было подчинить здесь феодализм. Это же являлось одной из причин недостаточной радикальности и поражения крестьянской войны в Германии XVI в. Отсюда произошла та задержка в ее социальном развитии, о которой говорил Энгельс, сравнивая Германию с передовыми странами Европы.1

Что касается Англии, то она в XV столетии была в промышленном отношении слабее Фландрии, пожалуй слабее Франции и почти

такой же слабой, как германские государства. О развитии европейской промышленности можно серьезно говорить только начиная с XVI в., это относится, в частности, и к Англии.

Наряду со значительным увеличением случаев пиратских нападений на испанские и португальские суда английских и неанглийских торговых и специально посвятивших себя этому делу мореходов, одновременно с быстрым ростом организованной контрабандной торговли было налицо и еще одно явление, очень характерное для того времени, — упорное стремление «северных народов» бороться против испано-португальской монополии. «Северные народы» для пиренейских держав и их хронографов — это англичане, французы и голландцы, но прежде всего англичане.

«Северные народы» и больше всего англичане в течение всего XVI в. продолжают, не останавливаясь перед серьезными жертвами людьми и деньгами, искать новый морской путь в Индию.

Эти попытки тесно сплетаются с началом самостоятельной колонизационной деятельности названных народов.

Здесь я ограничусь лишь пересчетом наиболее значительных из этих попыток, которые падают почти все на XVI в. Это не значит, что в XVII столетии географы и мореходы совершенно забыли о стародавней мечте. Но самая мысль утрачивает уже с первых десятилетий XVII в. животрепещущий чисто экономический интерес. Вопрос ставится уже не о том, чтобы торговать с теми областями Индии, которых еще не знают португальцы, но о том, чтобы выгнать португальцев и по возможности испанцев и усесться на их место. Но весь XVI век прошел еще в попытках избежать этого столкновения и открыть свой собственный морской путь в южноазиатские воды, в Индийский и Тихий океаны.

Начали англичане. Получив патент на плавание под английским флагом, Джон Кабот (собственно, Джованни Кабото — он был итальянцем), имея небольшое суденышко и 18 человек экипажа, отплыл в свое первое и большое плавание к берегам Нового Света весной 1497 г., сначала следуя по маршруту Колумба, а потом повернув к северу, и 24 июня 1497 г.

За это же дело взялся его сын Себастьян Кабот. Но сын, уже зная о первоначальной ошибке отца и понимая, что северная часть Американского континента ничего общего не имеет с Азией, ставит свою задачу так: объехать с севера этот загораживающий дорогу континент и, плывя затем все время на запад, достигнуть берегов Азии, сначала Китая, потом Индии. Два его корабля, едва не затертых между Гренландией и Америкой, должны были спастись поспешным отступлением к югу. Но Себастьян Кабот возымел тогда другую надежду: нельзя ли, внимательно обследовав весь берег Северной Америки от Лабрадора до Флориды, открыть где-нибудь начало морского пути, по которому было бы возможно пройти на запад. Другими словами, Себастьян Кабот мечтал, что Северная Америка — остров, который возможно обойти с юга, раз уж льды мешают обогнуть его с севера. Конечно, его попытка ни к чему не привела. Сам Себастьян Кабот перешел на службу к испанскому королю Фердинанду Католику.

Это были первые неудачные попытки северным путем дойти до Индии, которыми так замечателен XVI век.

Попытки эти сплошь и рядом давали ценнейшие побочные результаты, кончались достижениями, которые вовсе не имелись в виду смелыми мореплавателями, но ни обогнуть Северную Америку и выйти в Тихий океан, ни обогнуть Сибирь по Ледовитому океану и выйти в тот же Тихий океан никому из них не удалось.

Мысль избавиться от испанских и португальских притеснений, открыв Северный морской путь в Индию, возникла и во французских торговых кругах в большом приморском нормандском порту Дьеппе, и один из главных дьеппских «арматоров» (судохозяев) и купцов Жан Анго первый выдвинул план обогнуть Сибирь и этим путем достигнуть Индии. Этот план так и остался у Анго мечтой, к осуществлению которой приступить ему не удалось: в 20—30-х годах XVI в. французская экономическая действительность отнюдь не способствовала реализации таких далеко идущих планов.

Иное дело в Англии. Тут и быстрый рост обезземеления крестьянства, и рост промышленной деятельности, и торговое мореплавание, искусственно сдавленное испано-португальской монополией, — все ежедневно напоминало о необходимости пуститься на новые географические поиски.

Давно уже в Англии жалели, что Себастьян Кабот еще в 1512 г. перешел с английской службы на испанскую. Было известно, что он там дослужился до больших чинов, стал сановником морского ведомства, начальствовал над далекими экспедициями. Английское купечество непременно желало переманить его в Англию, так как помнило открытия и путешествия, совершенные им вместе с отцом и самостоятельно. Переход Себастьяна Кабота в Испанию не считался изменой. Он ведь был итальянцем, отдававшим временно свои силы и знания на службу англичанам, и карьера в Испании ничуть ему не вредила в глазах покинутой им Англии.

На склоне лет, 71 года, в 1548 г. он соблазнился обещаниями англичан, тайком оставил Испанию и снова появился в Англии. Его прибытие, совершенно очевидно, ускорило решимость снарядить экспедицию и отправить ее в объезд Сибири по Ледовитому океану к берегам Китая и Индии.

Вся фантастичность этого несбыточного проекта объясняется не-обычайной скудостью сведений о Сибири, ее положении, ее размерах, убогостью географических представлений, свойственных в середине XVI в.

Развитие внешней торговли Англии началось и осуществилось в особых условиях. По сравнению с Португалией и Испанией Англия опоздала всего лет на 30, но эти годы были для истории колоний настолько чреваты событиями, что был упущен важнейший исторический момент. Индия оказалась герметически закрытой для всех, кроме португальцев, а достижения Англии в Америке казались ничтожными по сравнению с испанскими.

Всякий раз, когда перед ведущим классом раскрывается новое, неотложное и широкое поприще, к нему примыкают элементы из других слоев населения. Так и в английскую буржуазию XVI и XVII вв., в общую массу людей, служащих делу торгово-колониаль- ной экспансии, вливались представители в сущности чуждой им социальной прослойки. В зависимости от личного вклада в общее дело обогащения, характера или способностей его основных компаньонов новые кадры примкнувших к буржуазии как дворян, так и ремесленников превращались в купцов или авантюристов-путешесг- венников и оказывали влияние на развитие данного предприятия. Началась жестокая борьба за существование в недрах неоднородной по составу, но слитной в конечной цели группировки, в которой вчерашний бедняк мог назавтра стать владельцем огромных прерий и тысяч голов рогатого скота, а вчерашний помещик, продав фео-дальное поместье, снаряжал корабль для завоевания колонии и добычи, терпел крушение и попадал в рабство к пиратам. В недрах этой группировки ежедневно совершалась перетасовка, но основная масса отбиралась из наиболее приспособленных.

В начале XVI столетия англичане, не рискуя идти до конца по дорогам Колумба или Васко да Гамы, не оценив достижений отца и сына Каботов, современников и последователей мореходов, не имея ни малейшего представления о том, что эти мореходы, побывав в Лабрадоре и в заливе, позднее названном именем Гудзона, проложили путь к захвату Англией необъятных просторов Канады, отнюдь не оставляли мысли закрепить за собой собственные торговые маршруты.

Мысль была такова: отправиться из Англии, открыть морской путь в Индию не мимо мыса Доброй Надежды, не огибая Африку, а держа курс сразу на север, обогнув Скандинавский полуостров, и выйти в Баренцево море, а оттуда прямо в Индию. Предполагалось, что там, где на самом деле тянется Урал и простирается Западная Сибирь, морская дорога сворачивает к югу и, следуя по ней и все дальше водными путями, можно добраться до цели. Путешествие должно было, конечно, проводиться ощупью, ничего не знали ни о Белом море, ни о его расположении и пространстве.

Вообразите себе, что мы теперь (в 1934 г., — ред.) организовали бы экспедицию не на Луну, о которой нам многое известно, а на Марс или на Венеру, о которых можем пока только высказывать гипотезы, — вот с чем можно сравнивать положение английских мореплавателей на Северном пути в Индию через Сибирь. Кто же уцепился за эту сумасшедшую мысль, продиктованную тогдашним полным географическим невежеством?

Инициатива буржуазии, сказавшаяся уже во время испанских и португальских завоеваний, проявилась в Англии особенно ярко и четко. Центром, главным штабом купечества являлось лондонское Сити, т. е. та часть города, где помещались торговые конторы, происходили совещания представителей фирм и членов компаний, сплоченных на базе крупных сделок или предприятий.

Таких заправил тогда было всего несколько десятков, денег у них было столько, что, снабжая королей громадными суммами под проценты, они имели возможность, как и в позднейшие века, задавать тон и направлять английскую политику.

На чем же все-таки основывались расчеты или, вернее, надежды деловых людей из Сити в первой половине XVI в.?

В 1549 г. появилась в свет книга, которая если не говорила прямо, то наводила на мысль о возможности добраться до Китая; объехав Сибирь с севера по морю. Материал к этой книге был собран вышеупомянутым Зигмундом Герберштейном, который в 1516—1518 гг. посетил по поручению австрийского императора Максимилиана князя Василия Ивановича в Москве. В эту поездку он собрал материалы для своей будущей книги, которые пополнил за время второй, и последней, поездки в Москву в 1526—1527 гг. Напечатав «Записки о Московии» 30 лет спустя, барон Гербер- штейн дал ряд драгоценных свидетельств о московских порядках и о географии Восточной Европы и Северной Азии и подкрепил своими данными свидетельство весьма гадательной и фантастической географической карты Антония Вида (вышедшей в свет за семь лет до появления «Записок»). Герберштейн утверждал, что река Обь вытекает из какого-то озера, под которым он имел в виду Аральское море, как думают некоторые, или озеро Зайсан, по мнению других. Заманчивое известие Герберштейна, что с этого озера приходят люди с мешками, полными золота и драгоценных камней, указывало на возможность достижения Китая и Индии, огибая Сибирь с севера. Барон Герберштейн тут же пресерьезно сообщал, что тамошние люди (правда, не все, а лишь жившие за Обью, по лукоморью) ежегодно и притом очень аккуратно — 27 ноября, на св. Георгия, — умирают, а каждую весну — 24 апреля — оживают («как лягушки»). Такое сообщение нисколько не компрометировало сочинения австрийского барона в глазах ученого мира. Тогдашние географы еще и не такое рассказывали. Сочинение Герберштейна дало новый толчок к поискам Северного пути в Китай и Индию.

Собственно, ни Герберштейн, ни Матвей Меховский,3 ни спутник Герберштейна Франческо да Колло (посетивший Московское царство в 1518—1519 гг.) не говорят в своих сочинениях, что можно, объезжая Сибирь с севера, попасть в Китай или Индию. Но зато об этом (правда, предположительно) заявил известный эрудит- географ, очень популярный в образованных кругах Европы в первой половине XVI в., Паоло Джовио (или, как звучит его латинизированное имя, Павел Иовий). Джовио никогда в России не был, а просто познакомился с посланником московского князя Василия Ивановича к папе Клименту VII в 1525 г. Паоло Джовио составил целую книжечку о Московии, которую сначала издал отдельно, а потом включил в свои знаменитые «Описания стран, островов и местностей», которые вышли в свет уже после смерти автора. Паоло Джовио говорит, что река (Северная) Двина впадает в Северное море, по которому можно, если держаться в плавании правого берега, доплыть, следуя все время к востоку, до Китая. Но он делает при этом предусмотрительную оговорку — «если не встретится по дороге другая земля», другими словами, если суша не загородит мореплавателям спуск к югу.

Ничего, кроме этих голословных утверждений и догадок, не было в распоряжении купцов и мореходов середины XVI в., когда они затевали послать разведочную экспедицию через северные моря вокруг Сибири в Китай и Индию.

Таковы были шаткие данные, побудившие трезвых английских коммерсантов строить корабли, набирать команды и рисковать не только жизнями чужих людей, но и собственными деньгами, что им было во всех отношениях гораздо важнее. Расходы предстояли большие, и купцы, рискующие ими, знали им цену. Покупательная сила одного фунта стерлингов была тогда во много раз больше, чем теперь. На 100 фунтов стерлингов богатая семья могла прожить целый год, а вкладывали предприниматели в торговую компанию по две-три тысячи фунтов каждый. Роль английского правительства была при этом чрезвычайно скромной: казна ассигновала деньги, но довольно скупо, незначительное количество орудий и изредка человеческий материал. Чаще всего короли придерживались выжидательной позиции.

Но вся Англия бредила путешествиями, хотя не только пайщики, но и все прямые участники экспедиции, моряки, знали, что они идут наудачу: несколько экспедиций погибнет, пока одна достигнет цели. И всегда находились люди, отваживавшиеся на два-три года страшных мук полярной зимы, когда льдины давили их суденышки, как орех, и шли эти люди с уверенностью, что, если успех будет, он вознаградит их за все.

Мечта француза Жана Анго претворилась в жизнь на берегах Англии. Было снаряжено три судна, набрана команда в 114 человек. Путешествие под начальством отставного офицера королевских войск Джона Уиллоуби и его помощника, моряка и механика, Ричарда Ченслера началось 10 мая 1553 г. В начале августа, уже в северных морях, ураган разбросал корабли в разные стороны. Мы не будем здесь подробно излагать историю экспедиции, поскольку она известна читателю со школьной скамьи,4 но анализ ее и ее последствий с точки зрения истории колониальной политики необходим.

Большая часть экспедиции погибла. Уиллоуби и все без исключения его спутники на двух кораблях были обнаружены замерзшими.

Ченслера ждала иная судьба. Судно его долго носило по волнам, пока не занесло в конце концов в Белое море, и 24 августа 1553 г. англичане ступили на русскую землю близ монастыря св. Николая, Б устье Северной Двины, примерно в 40 км от места, где впоследствии возник Архангельск.

Ченслер вскоре после высадки, узнав, что он попал во владения московского царя, отправился в Москву, чтобы воспользоваться случаем завести сношения с новым рынком, оставив свой корабль зимовать на Двине.

Иван Грозный ласково принял неожиданного гостя, сообразив, какие выгоды сулит непосредственная, не зависимая от транзита через Швецию, Литву и Польшу торговля с далеким европейским Западом. Проведя всю зиму в Москве, Ченслер с наступлением теплого сезона вернулся к своему кораблю и отплыл в Англию с письмом царя Ивана к королю Эдуарду VI и с большими надеждами на установление торговых сношений с Московским царством.

Экспедиция оказалась, таким образом, удачной. Ченслер рас- сказал о богатстве московского придворного быта и о значительных выгодах, которые вообще можно извлечь из торговли с Московией.

16 февраля 1555 г. королева Мария Тюдор (или, как официально помечались ее рескрипты, «король Филипп и королева Мария») выдала грамоту вновь образованной торговой компании на право торговли с новыми странами. В 1555 г. Ченслер снова отправился в Московское царство. При возвращении Ченслера в Англию царь направил с ним своего первого посла — вологодского наместника Осипа Непею. Путешествие было несчастливым: Непея, правда, добрался до Лондона, но Ченслер погиб в пути. Посол Ивана Грозного был принят в Лондоне с величайшей торжественностью, причем купцы, пайщики этой только что созданной Московской торговой компании, осыпали Непею богатыми подарками.

Непея привез в Англию подписанную царем грамоту, которой англичанам давался ряд прав и привилегий. Главной из этих привилегий было право беспошлинной ввозной и вывозной торговли с Московским царством. В свою очередь королева Мария должна была даровать те же права русским купцам, если бы они появились в Англии. Было также обещано не препятствовать путешествиям в Московию нужных московскому царю специалистов-техников и мастеров.

Так было заложено начало англо-московской торговой компании, получившей от английского правительства соответствующую хартию (узаконение) и прослужившей в течение нескольких столетий единственной представительницей английского капитала в нашей стране.

Англо-русская торговля имела огромное значение для обеих сторон. Прямой морской путь, во-первых, дал английскому купечеству возможность сбывать предметы своего производства, и в частности оружие, не выделывавшееся в смежных с Россией странах Европейского континента, в количествах, во много раз превышающих внутренний спрос; во-вторых, англичане стали перепродавать в Московии колониальные товары, которыми их снабжали отечественные пираты, перехватывавшие товар у испанцев или португальцев.

В России сношения с заморскими гостями привели к оживлению торговли не только с Англией, но и с прочими европейскими государствами и особенно с Любеком, сильно ослабленными в результате падения экономической мощи ганзейских городов. В сферу товарообмена были также втянуты Восток и Сибирь. Неслыханный спрос на сельскохозяйственные продукты, лес, а также и на пушнину, ценившуюся тогда много выше, чем впоследствии, дал мощный толчок развитию заготовок товаров к вывозу.

Почти тотчас вслед за установлением торговых сношений Англии с Московским царством английское купечество проявляет большой интерес к вопросу о торговых сношениях в центре и на юге России и об использовании Московии в качестве транзитного тор- гового пути. Привилегии, дарованные английским купцам, освобождали их от дорожных налогов. Они узнали о существовании реки Волги и хотя и остались малоосведомленными в русской географии, все же практика экономических разведок дала им гораздо больше, чем, например, эрудиция премьера Ллойд Джорджа, которой, впрочем, тот и не кичился. Когда во время войны 1914—1918 гг. он в публичной речи назвал Харьков генералом, за что был уличен в неточности, он пытался оправдаться тем, что русские имена легко спутать, так их трудно произносить. Заморским гостям было не до шуток. Речное передвижение значительно удешевляло и куплю и продажу, приносило большие барыши, и это создавало такой интерес к общему положению Московии, что в некоторых английских источниках сохранились отзвуки опасений ущерба английскому капиталу от приволжского восстания Степана Разина.

Продвижение по Московии придало новое направление мечте об Индии. Нельзя ли добраться до Индии если не через Северный морской океан, то через сухопутный океан — через дружественную* Московию, начинающуюся у Белого моря, а кончающуюся у моря Каспийского? Во всяком случае было установлено, что от Перми до устьев Волги и берегов Каспийского моря добраться очень нетрудно и не очень далеко.

Дженкинсон, служащий английской Московской торговой компании, отправился в 1557 г. из Москвы по Волге к Каспийскому морю, побывал в Бухаре, узнавал о путях в Индию и, вернувшись, привез массу заинтересовавших английских торговцев сведений. Его послали в новое путешествие, и в 1561 и следующих годах он побывал в Персии, где завел дипломатические и торговые связи, действуя и в качестве представителя Московской компании, и в качестве посланника английской королевы Елизаветы. Началась торговля с Персией через Россию, оттуда в Англию стали прибывать товары большой ценности и в громадном количестве. Нельзя не пожалеть, что представление о них мы имеем только по отрывочным данным. Если бы сохранившаяся история англо-персидских отношений не носила преимущественно конфессионального характера, мы бы, наверное, нашли в ней много материала для обобщений и выводов относительно экономической важности этих сношений для Англии. Даже из того, что мы знаем, ясно, что, по впечатлению англичан, на Персию падал отблеск индийской роскоши.

Но торговля англичан с персами длилась недолго. В конце XVI в. Персия стала терпеть такие жесточайшие удары от всемогущих турок-османов, что и торговля и политическая ее самостоятельность на время свелись почти к нулю. Более или менее прочным приобретением от северных путешествий для англичан осталась торговля с Московией. Возникновение торговых сношений между Англией и Россией вызвало широкий отклик во всей Европе. В связи с этим представляет интерес любопытный комментарий к русско-английской торговле сторонника экономики дальнего при- цела Корнилия де Бруина,5 настаивавшего на необходимости немедленного развития экспедиций за Атлантический океан. Он писал: «Если бы на каждые 10 судов, которые отправляются из Англии в Московию, хотя бы два корабля шли в Америку, они открыли бы новые, гораздо большие возможности. Но даже этого они не делают. Все англичане так увлечены торговлей с Востоком, что тратят на Москву все свои силы, энергию и капиталы».

Сейчас, конечно, нельзя сравнивать последствия сношений Англии с Московией и с Америкой, но мы покажем дальше, что последовавшая эксплуатация английских североамериканских колоний требовала колоссальных капиталовложений и кадров, а из Московии можно было сразу же извлечь срочно необходимое сырье и заручиться договоренностью о сбыте продукции собственного производства.

Получив новый рынок, английская торговля благодаря такой удаче стала быстро расширяться и еще до полного освобождения Голландии начала выступать как серьезный конкурент португальской и испанской торговой гегемонии.

Но первоначальная задача розыска и установления Северного пути в Индию так и осталась неразрешенной.

Торговля с Персией подсказывала англичанам, что они находятся на каком-то этапе по направлению к цели, и это еще больше разжигало желание связаться с Индией непосредственно. Замысел Уиллоуби и Ченслера казался современникам не таким неосуществимым, каким, оценивая тогдашние условия, мы его осознаем сейчас. Еще до Ченслера и после него по его пути, тщетно стараясь пробиться сквозь льды и снега, следовал ряд других мореплавателей.

Но при всем своем богатстве Московия ничего не могла дать такого, что затмило бы Индию, и никаких людей с жемчугом и драгоценными камнями англичане не нашли.

Пришлось продолжать дело Уиллоуби и Ченслера. В 1556 г. новый мореплаватель Стефан Берроу был снаряжен лондонским купе-чеством в северные моря. В середине августа 1556 г. он добрался до острова Вайгач, и только позднее время года помешало ему пройти через ледяные заграждения дальше на восток и потом на юг, к устью реки Оби. Эта круто идущая с севера на юг колоссальная по своей длине (хоть и сравнительно узкая) Обская бухта, или, точнее, Обская губа, долгое время (и в XVI, и в XVII вв.) сбивала с толку редких мореплавателей, попадавших сюда или слышавших рассказы о ней от местных рыбаков. Им казалось, что этот морской рукав и есть искомый, желанный восточный спуск от полярных морей к теплому Китайскому морю и Индийскому океану.

Вернувшиеся в Европу Стефан Берроу и его спутники очень укрепили это мнение о заливе, куда втекает река Обь, и, сопоставляя эти данные об устье Оби с мнением Герберштейна, согласно которому река Обь вытекает из какого-то озера, европейские географы стали склоняться к убеждению, что, следуя из полярных морей до устья Оби. а потом по реке Оби к югу, до верховий Оби, можно попасть к Китаю и к Индии.

Есть сведения, что Московская торговая компания, правление которой находилось в Лондоне, снарядила через 12 лет после Берроу специальную экспедицию в устье Оби, но чем эта затея кончилась, неизвестно. Не очень благополучна была и экспедиция, снаряженная этой же компанией (и опять-таки в устье Оби) в 1580 г. Один корабль погиб, по утверждениям современников, уже в устье реки, а другой корабль (под начальством Пета) вернулся, побывав в Карском море, и привез много любопытных сведений о полярных странах. Все эти повторные неудачи ничуть не помешали тому, что вплоть до времен Беринга и открытия им пролива, названного его именем, т. е. до первых десятилетий XVIII в., в Европе не переставали считать открытие северо-восточного пути в Индию вполне возможным. Знаменитейший из географов XVI столетия фламанд-ский ученый Герард Меркатор, пользовавшийся огромным автори-тетом чуть ли еще не полтораста лет после своей смерти, очень поощрял к таким поискам и, например, в 1580 г., перед начало^ экспедиции Пета и Джекмана, написал известному английскому собирателю исторических повествований о путешествиях Геклюйту письмо с целью инструктировать капитана Пета. Меркатор в этом письме прямо утверждает, что в «большой залив» ( т. е. Обский залив) впадают «большие реки», которые, должно быть, орошают южные страны.6

Для среднего бывалого европейца XVI в., пожившего в Восточной Европе, например в Московском царстве, вроде хотя бы опричника Ивана Грозного вестфальца Генриха Штадена 7 не было никаких сомнений, что из реки Оби можно проплыть в Америку и что путь этот вдвое короче, чем если следовать в Америку из Испании. Об этом явно со слов именно Штадена сообщает его патрон пфальцграф рейнский Георг Ганс гроссмейстеру Немецкого ордена Генриху Бобенгаузену в 1578 г.

Можно привести еще немало свидетельств, интересных больше всего для иллюстрации того упорства, с каким держались целые века фантазии и заблуждения европейских ученых о северо-восточ- ном пути в Китай и Индию и с каким европейские купцы долго домогались практической проверки этих предположительных путей, ведших к индийским богатствам новой дорогой. Но нам, интересующимся не историей географии, а историей колониальной политики западноевропейских держав, достаточно тут отметить, что в XVII в. торговый интерес к этому все никак не дающемуся открытию северо-восточного пути в Индию заметно ослабевает. Англичане ставят перед собой новую цель: постепенными и упорными усилиями побороть и голландцев, и португальцев, и французов и монополизировать Индию с ее торговлей и ее богатствами.

Так продолжалось до XVIII столетия, когда в процессе борьбы английских капиталистов с главным очередным соперником Фран- цией перед англичанами открылись перспективы новой тактики эксплуатации Индии, а именно завоевания ее вооруженной рукой.

Раньше чем окончательно отказаться от мысли о северном пути в Индию, англичане еще попытались снова отправиться не на се- веро-восток вокруг Сибири, а на северо-запад. Эти попытки связаны с именем сэра Гемфри Джильберта: у него был обширный план основать английскую колонию на острове Ньюфаундленд, или на Лабрадоре, и сделать это поселение надежной базой для экспедиции вокруг Северной Америки и поисков пути в Тихий океан, к берегам Китая и Индии. Но ему не удалось исполнить свое намерение: в 1583 г. буря разметала и частично уничтожила флотилию, с которой он предпринял экспедицию. Он решил вернуться в Англию за новыми запасами, нужйыми для будущей колонии, и тут страшный ураган потопил его корабль, на котором он возвращался в Англию. Нужно сказать, что Джильберт еще за семь лет до своей гибели, в 1576 г., напечатал маленькое «Рассуждение» («Discourse»), в котором доказывал, что северный выход из Атлантического океана в Тихий непременно должен существовать. Эта брошюра произвела, по-видимому, большое впечатление. Михаил Лок, один из агентов английской Московской компании, вплотную занялся этим делом. Он еще и до выхода «Рассуждения» Джильберта старательно собирал все, что имело хоть какое-либо отношение к северо-западному пути в Индию. Лок вошел в тесную деловую связь со знаменитым тогда мореходом и пиратом, богатым и энергичным человеком Фробишером. Они решили снарядить небольшую экспедицию на собственный риск и страх и отправиться в объезд Америки с севера.

Заправилы Московской компании в Лондоне подняли было протест, потому что считали, что только члены их компании из всех английских подданных имеют право заводить торг с Азией, а ведь Лок и Фробишер направлялись именно в Азию. Понадобилось активное и резкое вмешательство самого лорда Берли, влиятельней-шего министра Елизаветы, чтобы прекратить противодействие. В 1576 г. Лок и Фробишер на двух суденышках по 25 т каждое отправились в путь. Они дошли до Баффиновой Земли, которая тогда, конечно, так еще не называлась, а данное ей Фробишером название Meta incognita (Неведомая дорога) не привилось, поднялись к ее северной части и вернулись в Англию, торжественно возвестив о том, что морской Северный путь в Тихий океан найден. Вернуться они были принуждены потому, что потеряли одно из своих утлых суденышек и пять человек экипажа (из 18, которые у них были).

Королева Елизавета поспешила даровать Локу и Фробишеру осо-бую хартию на право монопольной торговли с Китаем, если эта торговля наладится через «открытый» ими северо-западный пролив. Но они вскоре отвлеклись от своего намерения. Дело в том, что один из их матросов привез в Англию куски какого-то минерала,

в котором заподозрили наличие золотых песчинок. Фробишеру дали большой (в 200 т) корабль и поручили искать золото. Сама королева Елизавета дала ему этот корабль. Фробишер снова отплыл на Баффинову Землю, а когда он отправился туда в 1578 г. в третий раз, то уже имел в своем распоряжении 15 судов.

Настоящая золотая горячка овладела Лондоном. Ничего, кроме полного провала надежд на золото, из этой экспедиции, конечно, не вышло. Лок обанкротился и был посажен в тюрьму, а Фробишер снова занялся пиратским промыслом. Но идея, воодушевлявшая Джильберта, Лока, Фробишера, не угасала. Капитан Джон Девис, ученый, мореход и географ, убедил богатого лондонского купца Сандерсона и некоторых его товарищей финансировать новую экспедицию под его командованием и в 1585 г. отправился в путь, поставив своей целью добраться до Индии, огибая Северную Америку.

В первое путешествие он обследовал южную часть Баффиновой Земли и вернулся с убеждением, что искомый пролив существует. Второе путешествие было совершено им в 1586 г., а в третье путешествие капитан Девис совершил знаменитое открытие: нашел пролив, отделяющий Гренландию от Америки (точнее, от того колоссального острова, который впоследствии был назван Баффиновой Землей). Он прошел по этому, названному в его честь, Деви- сову проливу до 72° северной широты и вернулся в Англию более чем когда-либо убежденным, что пройти севером в Тихий океан вполне возможно. На этом путешествия Девиса кончились. Но не кончились поиски Северного пути в Индию. Через семь лет после открытия Девисова пролива, в 1594 г., начались продолжавшиеся три года странствия голландского морехода Виллима Баренца, пожелавшего искать путь в Индию не на северо-западе, а на северо- востоке, имея в виду объехать Сибирь.

Кончилось дело открытием Шпицбергена, голландцы устремились туда на новый в те времена (хоть и известный уже) китобойный промысел. О дальнейшем путешествии на северо-восток от Шпицбергена нельзя было думать, слишком трудными оказались условия плавания.

ИЗ

g Е. В. Тарле

Тогда внимание моряков и купцов передовых в торгово-промышленном отношении народов севера Европы снова обратилось к мысли об объезде Америки, о продолжении дела, начатого, но не доконченного Девисом. Капитан Генри Гудзон, тоже (как и Лок) начавший службой в Московской компании, пустился в первое странствие в 1607 г. Корабль был ему дан Лондонским советом Московской компании. Он пошел восточным берегом Гренландии, а не западным, как шел Девис, затем после тщательных попыток пробиться сквозь ледяные массы к северу, идя все время вдоль этой линии льдов, он дошел до Шпицбергена (уже открытого, как сказано, голландцами).

В 1608 Г. он пытался пройти от Шпицбергена к Новой Земле, но, спасаясь от затора льдами, оставил это намерение, хотя и успел набросать абрис части западного берега Новой Земли. Московская компания в Лондоне была недовольна результатами и отказала Гудзону в дальнейшей помощи. Тогда он перешел на службу к гораздо более богатой голландской Ост-Индской компании, которая могла себе позволить роскошь новых, почти безнадежных попыток.

Первое же из этой новой «голландской» серии путешествий Генри Гудзона повлекло за собою значительные последствия, хотя и не те. на которые рассчитывал настойчивый мореплаватель. Сначала Гудзон на голландском корабле попытался найти пролив, отделяющий Новую Землю от Сибири. Голландские моряки, измученные свирепой стужей и тяжкими общими условиями опаснейшего плавания по ледяному морю, взбунтовались. Гудзон повернул на запад и, очутившись у берегов Северной Америки, нашел то, что ему показалось началом пролива, но что на самом деле было громадным заливом и устьем большой реки, впадающей в этот залив Атлантического океана. Он вошел в этот залив и в устье реки (и залив и река были названы потом по имени Гудзона) убедился на этот раз в своей ошибке, но, впрочем, решил впоследствии еще обследовать этот огромный залив и повернул обратно.

Река показалась голландцам такой рыбной, берега такими богатыми по растительности, местоположение залива и устья таким удобным и выгодным для основания тут торгового порта, что вскоре после возвращения экспедиции в Европу голландская Ост-Индская компания объявила о своем праве собственности на открытую Гудзоном местность около устья этой «реки Гудзона», и вскоре, в 1626 г., там возник голландский поселок, названный Новым Амстердамом и переименованный, как увидим дальше, англичанами в 1664 г. в Нью-Йорк. Голландцы не ошиблись в том, что устье и бухта удобны для создания большой гавани: Нью-Йорк и в настоящее время является, как известно, одним из крупнейших торговых портов мира. Но сам Гудзон не был удовлетворен своим случайным открытием. Он не хотел успокоиться, пока не откроет северный путь в Индию. Он теперь решил искать его исключительно на северо-западе, а не около Новой Земли.

Быть может, завидуя удаче голландской Ост-Индской компании, финансировавшей и снарядившей путешествие Гудзона и получившей за это новое приращение своих владений, английские купцы постарались снова залучить Гудзона к себе на службу. Составилась специальная компания из 23—25 купцов, преимущественно лондонских, которые в складчину снарядили новую экспедицию для поисков северо-западного пути в Индию. Гудзон стал во главе экспедиции и в апреле 1610 г. вышел в море на корабле, названном им «Открытие» («Discovery»). Он сначала прошел проливом между Лабрадором и Баффиновой Землей и, выйдя в открытый им же в 1609 г. Гудзонов залив, стал его тщательно исследовать.

Все ему казалось, что этот залив окажется проливом и приведет к Тихому океану. Долгая, страшная, голодная зима ждала его во время этих скитаний. Цинга косила экипаж, страдания матросов были нестерпимы. Когда матросы узнали (дело было уже в 1611 г.), что капитан намерен не возвращаться домой, как они надеялись, а идти дальше к северу, они возмутились, усадили Гудзона с сыном и еще несколькими людьми в лодку и оставили в море. Все посаженные в лодку погибли бесследно. Эскимосы уже во время обратного плавания голландцев перебили несколько человек, часть умерла от голода, всего несколько человек добралось до Англии. Шестерых из них судили в Англии, но неизвестно в точности, что с ними стало, признали ли виновными в происшедшем. Имя одного из них встречается еще впоследствии.

Во всяком случае из рассказов уцелевших и добравшихся до Англии людей явствовало, что проход в Тихий океан найден.

Так по крайней мере полагали матросы, бывшие с Гудзоном в экспедиции. Им поверили, и для продолжения дела те же лондонские купцы (уже формально объединившиеся в Компанию лондонских купцов для открытия северо-западного прохода) послали в апреле 1612 г. новую экспедицию под начальством капитана Боттона. Но ни эта экспедиция, ни одновременно действовавший в тех же североамериканских морях датчанин Галль, присланный датским правительством с целью поисков золота, а также с целью открытия пути в Индию, ничего не нашли. Галль был убит эскимосами, мстившими за варварский захват и увоз датчанами нескольких из их соплеменников. Одним из младших морских офицеров на корабле Галля был Вильям Баффин, моряк с географическими познаниями. Компания лондонских купцов для открытия северо-за- падного прохода приняла его на службу, и в 1615 г. он отправился в северные моря, но вернулся со всей командой, так как лед заградил им путь. В следующем году он объехал почти весь остров, который с тех пор и получил название Баффиновой Земли, и вернулся в Англию, не открыв искомого пути. Вскоре эти попытки окончательно прекратились, и Компания лондонских купцов для открытия северо-западного прохода окончила существование. Произошло это в 1621 г. Не только трудность дела была тому причиной. Наступали другие времена, Англия готовилась встать на тот же путь, на который уже вступила с блистательным успехом Голландия, — на путь открытой экономической и политической борьбы с целью овладения португальскими и испанскими колониями и прежде всего с целью завести самостоятельную торговлю.

S*

115

В течение почти всего XVI столетия вплоть до отпадения Голландии от испанской монархии, даже до гибели (в 1588 г.) «Непобедимой армады» и в течение еще нескольких лет после этих двух событий колоссальная испанская держава и соединенная с ней тесными узами и солидарными интересами (Тордесильясским «разделом мира») Португалия представляли собой такую внушительную

силу, что ни Англия, ни Франция, ни Нидерланды до революции и подавно во время революции не могли и думать предпринять против обеих держав Пиренейского полуострова открытую борьбу на океанах и в далеких колониальных владениях с целью хотя бы настоять на своем праве тоже заводить колонии и фактории в Южной и Центральной Америке, в Индии и на островах, где уже побывали испанцы и португальцы.

Но Англия, Франция и Нидерланды ни за что не желали мириться с этой испано-португальской монополией.

С одной стороны, в течение всего XVI в. в названных странах, как было уже отчасти показано, особенно в Англии, не перестают ломать себе голову над поисками нового, непортугальского морского пути в Индию, посылают экспедиции в обход Северной Азии и Северной Америки, мечтают подойти к вожделенной Индии и островам Индонезии с той стороны, где их не смогут уничтожить ни в пути, ни по прибытии ненавистные португальцы и испанцы. С другой стороны, возникает и утверждается практика перехвата испанских и португальских товаров на море во время их перевоза по океану из Америки и Индии в Европу. Этим делом занялись пираты.

Пиратство, как известно,— одна из древнейших «профессий». Но пиратов XVI—XVII вв. так же нельзя сравнивать, скажем, с теми пиратами, которых перевешал в свое время Цезарь и с которыми боролся Помпей, как ненаучно сравнивать «колонии» древнего Рима с колониями Испании, Португалии, Англии, Франции, Голландии. Пираты XVI—XVII вв. — это пионеры, добровольцы, «вольные стрелки», лазутчики и деятельные борцы, делающие дело, нужное купечеству и стоящему за купечеством правительству их страны. Правда, многие из них увлекаются и грабят иной раз подвернувшееся под руку судно собственной страны, а их самих, если только подвернутся после этого под руку, вешают за это на реях, но если они избегают подобных увлечений или во всяком случае действуют с должной осторожностью, их приветствуют сограждане, им устраивают триумфальные встречи, их ласково принимают короли и королевы, с ними делит добычу королева Елизавета Английская, их возводят в сан баронетов, им дают должности губернаторов.

Присмотримся ближе к этому крайне важному феномену экономической действительности XVI—XVII вв.

Пиратство составляет в XVI, XVII, XVIII столетиях очень заметную часть того общего исторического фона, на котором перед нашим взором развертывается история европейского капитализма, пустившегося в заморские предприятия. Ни вся история европейской торговли, ни история колониальных захватов и борьбы за колонии просто непонятны, если не отдать себе полного отчета в том, чем было пиратство в эти 300 лет.

Надо прежде всего настойчиво обратить внимание читателя на то, что почти во весь этот период и уже во всяком случае прибли- зительно до половины XVIII в. пираты европейских, американских и азиатских морей были двух категорий: 1) специалисты, видевшие в этом занятии свою единственную жизненную карьеру, 2) судовладельцы и купцы, усматривавшие в морском разбое подсобный промысел, полезно разнообразивший их коммерческую деятельность. Ни предки финансовых королей нынешнего лондонского Сити или амстердамской биржи, ни их ныне здравствующие потомки не любили прежде и не любят теперь вспоминать об этой стороне «первоначального накопления» своих миллионов и делиться семейными документами этого рода. Иначе (в наши неспокойные для этих господ времена) очень осложнилась бы их идейная борьба в защиту извечных, неприкосновенных прав частной собственности против справедливых посягательств.

Пиратское происхождение некоторых теперь еще существующих больших состояний в Англии, Южной и Северной Америке и т. д. тем не менее не подлежит сомнению. Делалось это так. Купеческое судно отплывало с товарами для далеких стран. Если торговое предприятие было большим и богатым, то на судне оказывалась и довольно большая команда в 30—40, а то и больше человек и достаточное количество огнестрельного и холодного оружия. Такой вооруженный «купец» (технический термин для торгового судна), отойдя на известное расстояние от берегов родины, зорко следил, не попадется ли настречу другой «купец», поменьше и послабее, чем он, и, по возможности, чужого происхождения (со своими дело могло впоследствии принести неприятности). Встретив подходящее судно, вооруженный «купец» его останавливал, брал на абордаж и грабил. Экипаж в лучшем случае спускался в шлюпках в море, а чаще всего выбрасывался в море без шлюпок, и наш «купец» продолжал путь. Он, обыкновенно, вовсе не отклонялся для этих подвигов от прежнего, предуказанного торговыми целями маршрута, и в этом-то и сказывался случайный, побочный, «совместительский», так сказать, характер такого морского разбоя. Делу (т. е. коммерции) было время, а потехе час, и вооруженный «купец» в этом смысле из пиратства дела не делал, но и от дела не бегал. Сплошь и рядом случалось, однако, так, что эти попутные разбои приносили больше чистого барыша, чем непосредственная «легальная» коммерческая сторона всего предпринятого рейса. Часть доходов, добытых разбоем, распределялась между капитаном и командой, остальная доставлялась хозяевам, правительству. Рекомендовалось избегать легкомысленного риска, поэтому «купец» нападал лишь на явно более слабые и хуже защищенные суда, а при встрече с кораблем сколько-нибудь серьезных размеров салютовал ему встречным сигналом и мирно продолжал путь. Если оба рейса (туда и обратно) были особенно продуктивны в смысле этих непредвиденных сверхсметных доходов, правила хорошего тона и благоприличия требовали, чтобы по возвращении домой купец-судо- хозяин и капитан пожертвовали солидную сумму на украшение и благолепие местных храмов, на помощь бедным, наконец, на массовые городские увеселения, чтобы они вообще кое-что уделили от своих щедрот как для спасения души, так и на пользу сограждан.

Были целые купеческие династии, которые в конце концов сочли нецелесообразным дилетантское и неорганизованное ведение таких операций и решили именно морской разбой поставить в центре своей экономической деятельности. Оговариваюсь: пираты этого происхождения, у которых морской разбой вырос, так сказать, органически из их чисто торговых путешествий и постепенно из побочного занятия повысился в ранг основной специальности, ничего общего не имеют в смысле социального происхождения и классового облика с той главной массой пиратов, о которых речь у нас будет дальше.'

Возьмем для иллюстрации этого своеобразного явления семью баронета сэра Джона Киллигрью, вице-адмирала королевской эскадры в Корнуэлсе и губернатора укрепленного прибрежного замка Пенденис. Это были купцы, вышедшие в дворяне и продолжавшие заниматься сначала купечеством пополам с пиратством, а потом пиратством пополам с государственной службой. Их потомки до наших дней заседают в палате лордов, и между членами этой семьи были и министры, и епископы, и генералы. Сэр Джон Киллигрью был сыном купца-пирата и сам в свободное от служебных занятий время занимался тем же.

Дело было во времена королевы Елизаветы, во второй половине XVI в., в героические времена владычества пиратов на всех омывающих Англию морях. Семья Киллигрью держала в страхе и повиновении юго-западный берег Англии, т. е. весь Корнуэлс и Девоншир, и противолежащий берег, юго-восточный берег Ирландии — Корк, Уотерфорд, Керри. У них была целая флотилия и всюду свои агенты. Они старались, по возможности, не грабить англичан, осо-бенно местных, но зато всем прочим спуска не давали. Киллигрью создали целое акционерное общество, конечно не давая делу излишней огласки. Родовой их замок был за городом Фалмут (в Корнуэлсе), на берегу моря. Они принимали у себя всю местную знать, которая всячески добивалась, чтобы Киллигрью допустили ее хоть на паях участвовать в организованном морском разбое. Капитаны судов, служившие этой семье, получали 7б награбленной добычи, 4/5 шло семье Киллигрью, которая уже выделяла должные паи (смотря по вложенному капиталу) тем или иным участникам. Знаток и исследователь истории английского пиратства Филипп Госс говорит даже о «синдикате» Киллигрью, но он неточен в терминах, это был не синдикат, а скорее, общество на паях с «ограниченной ответственностью» (limited), т. е. в случае неудачи его участники теряют только пай, не отвечая иным своим имуществом. Впрочем, неудач было очень мало, и счастливцы, которых семья Киллигрью принимала в долю, богатели не по дням, а по часам. Конечно, случались и неприятности, но это бывало лишь изредка, когда уже не прямой коммерческий расчет, а спортивное, так сказать, чувство заставляло иных членов этой семьи переходить пределы должной осторожности. Видит, например, однажды (в январе 1582 г.) старая леди Киллигрью из окон своего приморского замка, что в Фалмутский порт вошло, укрываясь от бури, большое ганзейское торговое судно. Мужчин дома не было, они были все на своей работе, далеко, и скучавшая дома старушка решила действовать по собственной инициативе. В ту же ночь она, лично предводительствуя баркой, куда посадила вооруженных людей, подкралась и напала на ганзейцев врасплох. Ганзейцы (кроме случайно находившихся на берегу в эту ночь) были все перебиты и выброшены в море, их судно отведено по приказу леди Киллигрью в укромный уголок на берегу Ирландии, а сама старая леди с обильной добычей вернулась на заслуженный покой доканчивать ночь в своем замке. Но дело было слишком уж дерзким, уцелевшие подняли шум, выставили свидетелей, и старую леди с ее соучастниками отдали под суд. Двух из них по приговору повесили, а старушке, которую тоже чуть-чуть не повесили, смягчили в последнюю минуту меру наказания.

Но, воздерживаясь от подобных необдуманных увлечений и порывов, можно было свести риск к минимальным размерам, и пиратская династия Киллигрью продолжала благоденствовать, лишь постепенно отказываясь от своего традиционного дела. Таких прибрежных пиратских организаций с участием весьма уважаемых тогда купеческих и дворянских семей в Англии было несколько. Существовали они, хотя в меньших размерах и реже, и во Франции, и в Испании, и в Голландии, и в странах Средиземноморья.

Переходим к другой категории, к пиратам-профессионалам в точном смысле слова, для которых морской разбой с начала и до конца был единственным занятием и которые оказывали порой влияние на заморскую торговлю и сношения Европы с колониями. Их наличие на всех посещаемых морях принимали в те времена к серьезному учету и купцы, и государственные люди, и адмиралы, и колонисты. К такому же серьезному учету должен принять их и всякий историк, желающий воскресить обстановку описываемой эпохи во всей полноте.

Еще на заре новой эпохи, еще во времена процветания торговли Барселоны, Генуи, Венеции, Марселя со странами Леванта, т. е. с портами восточной части Средиземного моря, пираты на всем про-тяжении этих долгих рейсов были серьезной, ежеминутно грозившей опасностью. Их пристанищем были пустынные части островов, а также различные пункты побережья Средиземного моря.

Два знаменитых, гремевших по всему побережью предводителя пиратов в первой половине XVI в. были по происхождению греками. Они грабили испанские, итальянские, французские суда у самых берегов Европы. Их корабли были отличными быстроходными парусниками или прекрасно управляемыми гребными галио- тами и галерами, где гребцами были прикованные цепями к своему месту рабы. Нередко, взяв в плен купеческое судно, пираты немедленно меняли своих гребцов на только что взятых в плен купцов, купеческих приказчиков, морских офицеров и матросов, которым приходилось с того времени и до конца жизни не выходить из цепей и не отходить от весел. Ужас, который пираты наводили на торговцев и мореходов, был так велик, что иногда в некоторых наиболее в тот момент угрожаемых частях моря совсем почти прекращалось мореплавание.

Средиземноморские пираты нападали и на берега Испании, Сицилии, Италии, Франции. В 1529 г. они взяли штурмом после непрерывной бомбардировки, длившейся 16 дней, сильную испанскую крепость на острове Пенон, недалеко от Алжира, истребили гарнизон, засекли палками губернатора крепости, а затем напали на посланных в помощь этой крепости девять транспортов с пушками и запасами оружия и пороха, взяли в плен и обратили в рабство всех уцелевших 2700 человек. После этих примеров незачем долго распространяться о несокрушимой силе и прочной организации пиратов. Великие державы вели с ними переговоры, заключали перемирия, купеческие фирмы платили им регулярно дань. Они действовали не только в Средиземном море, но выходили в Атлантический океан и нападали на испанские суда, возвращавшиеся из Южной и Центральной Америки с колониальными товарами, а также с серебром и золотом. Нападали они и на работорговцев, которые в своих неизменных раз навсегда рейсах к гвинейским берегам непременно должны были проходить недалеко от атлантического побережья Африки, спускаясь к югу.

Роль пиратов усиливалась тем, что в течение всего XVI и большей части XVII столетия пиратские корабли оказывались порой чуть ли не главными военно-морскими силами, которыми пользовались турки в борьбе с Испанией, Венецией и другими державами. Пираты за свой союз с султаном пользовались широкими привилегиями по части сбыта награбленных ценностей в колоссальной тогдашней Турецкой империи. Их предводителей султаны часто назначали наместниками и управителями вассальных стран, что сильно облегчало новым наместникам продолжение их старого ремесла. Другими словами, чем больше торговля перемещалась из Средиземного моря в Атлантический океан, тем решительнее и вни-мание пиратов переносилось в этом же направлении, тем чаще им приходилось действовать к западу от Гибралтара, на путях из Аме-рики, от Канарских островов или островов Зеленого мыса к Испании, Португалии, Англии. По мере того как расширялись их операции, они занялись также в обширных размерах продажей в рабство взятых в плен матросов, офицеров, купцов, которых снимали с ограбленных судов. А за лиц достаточно состоятельных и знатных, за которых можно было требовать выкуп, они его и требовали совершенно официально. К концу XVI и началу XVII столетия пираты осмелели до того, что уже делали набеги на Ла-Манш, на ирландский канал (пролив Святого Георга) и даже на устье Темзы.

Испанские, португальские, французские и особенно- английские морские разбойники оперировали только очень редко небольшими эскадрами, обыкновенно они предпочитали одиночное крейсирова- ние. На первом плане в смысле ловкости, знания морского дела, быстроты передвижений, обширной осведомленности, смелости в осуществлении самых грандиозных предприятий, по единодушным отзывам современников, стояли английские пираты. Остальные могли только называться их учениками в этом трудном промысле (наиболее способными и многообещающими учениками оказались французы). «Никто не пиратствует лучше, чем англичане (Nulli melius pineticum exercent quam angli)», — с почтительной завистью признает известный французский филолог XVI в. Скалигер. Следует сказать, что вовсе не случайно то обстоятельство, что первыми, самыми активными и предприимчивыми пиратами оказались именно англичане и французы, а не испанцы и не португальцы. Во-первых, испанцы и португальцы, успевшие первыми открыть и захватить огромные территории в Южной и Центральной Америке и огромные богатейшие острова близ Америки, укрепившиеся на побережье Индии и на нескольких не менее богатых южноазиатских островах, имели достаточно места, куда сбывать энергичный, жаждущий приключений и стремящийся к быстрому обогащению элемент населения. Выгоднее и даже относительно легче и безопаснее было примкнуть к отряду Кортеса, или Писарро, или любого другого конкистадора и разграбить сокровища завоеванных земель, чем скитаться по океану, подстерегая добычу и рискуя при неудачной встрече быть немедленно вздернутым на рею. Занятие новых земель, кипучий торговый обмен, расцвет торгового мореплавания — все это требовало людей и сулило колоссальные барыши. В морской разбой шли лишь худшие элементы, отбросы, неудачники. Во-вторых, и испанское и португальское правительства чрезвычайно энергично боролись против своих пиратов, посылали карательные экспедиции для ловли морских разбойников, у которых не было ни сильной постоянной поддержки, ни вполне обеспеченных убежищ.

Что же касается пиратов английских и французских, то здесь дело обстояло совсем иначе.

Во-первых, в течение всего XVI и значительной части XVII в. ни Англия, ни Франция не имели таких больших и богатых колониальных территорий, которые могли бы даже отдаленно сравниться с владениями Испании и Португалии. Англия и Франция опоздали к этому первому, обильному богатыми приобретениями разделу земли и в первые полтора-два века наверстывали упущенное по мере сил разными способами, в том числе систематическим морским разбоем, который должен был передать в их руки хоть часть колониальной добычи, увозившейся испанцами и португальцами из колоний в Европу. В английские и французские пираты шли вовсе не отбросы населения и не обиженные судьбой неудачники, а напротив, энергичнейшие люди, одаренные и духовными и физическими силами выше среднего уровня. Эти люди не могли на собственный риск и страх затеять борьбу против Испании и Португалии с целью отнять у них новые земли открытой силой, для этого нужно было дождаться начала эры колониальных войн, тогда, т. .е. во второй половине XVII и в течение XVIII и XIX столетий, этот элемент нашел вполне подходящее приложение для своих сил. Но в XVI и XVII вв. морская охота в открытом море на испанских и португальских купцов, плывущих из Индии, из Бразилии, из Мексики, из Перу, с Кубы, Гаити, Суматры, «со всех концов горизонта», — вот что было формой английского и французского соучастия в эксплуатации вновь открытых заморских земель. Во-вторых, и это тесно связывается с только что сказанным, английские и французские пираты, поскольку они не грабили своих (или, точнее, поскольку они не попадались на ограблении своих) и поскольку они направляли свои усилия против испанцев и португальцев, а с конца XVI в. и против голландцев, пользовались тайной или явной поддержкой своих правительств, а это для пиратов, конечно, имело колоссальное значение. Явной эта поддержка была во время войны Англии или Франции против Испании или Португалии. Тогда данное правительство (например, английское) выдавало своим пиратам особые свидетельства (патенты) на право грабить торговые суда враждебной нации (например, Испании). Получив такое свидетельство, пират превращался в корсара, и с этого момента он пользовался поддержкой и покровительством всех английских властей как на побережье английских владений, так и в открытом море при встрече с английскими военными судами. Корсар становился временно как бы служащим в королевском флоте, по сути дела не переставая быть морским пиратом, наградой ему служило все испанское имущество, которое попадает в его руки. Сравнительно небольшой процент отчислялся в пользу королевской казны. Но так как бухгалтерские исчисления этого процента производил сам пират, обратившийся в корсара, то эти вычеты не оказывались для него слишком обременительными. В XVI и почти до конца XVII в. английские и французские корсары оперировали большей частью против испанцев, португальцев и к концу этого периода против голландцев. С конца XVII в. и в течение всего XVIII и начала XIX в. каперские свидетельства особенно охотно выдавались английским правительством против французов и французским— против англичан.

Часто (особенно при королеве Елизавете в Англии) правительство не довольствовалось уже имеющимися в наличности пиратами и снаряжало новых. Так, Елизавета любила давать пиратам старые казенные суда похуже и потом требовать с них своей доли в добыче. Такие связанные непосредственно с двором корсары чувствовали себя особенно привольно и при случае не прочь были пограбить и своих. После Елизаветы это охотно практиковали и Стюарты. В случае хлопотливого оборота дел морские бандиты указывали на суде с достоинством, что они работают на процентах с самим помазанником божьим. Корсарство было явной, легально признан-ной формой покровительства пиратам. Но оно могло легально суще-ствовать лишь во время войны.

Надо сказать, что испанцы беспощадно боролись против английских и французских пиратов и корсаров, предавая их всегда мучительнейшим казням. Любопытно содержащееся в одном документе 1604 г. косвенное упоминание об этом самих испанцев. Испанцы взяли в плен два английских торговых судйа (близ Антильских островов). Они отрубили всем англичанам, бывшим на этих судах, ноги, руки, отрезали носы и уши и в таком виде привязали их к деревьям, вымазав предварительно медом и оставив на съедение насекомым. Испанцы оговариваются: они приняли купцов за пиратов, а кроме того, им еще не было дано знать официально, что между Испанией и Англией заключен мир. Что с пиратами они поступают всегда именно в таком роде, в этом испанцы ничуть не оправдываются. Конечно, англичане и французы поступали в том же духе.

Пираты исполняли не только свое прямое назначение, но, сверх того, еще являлись главными агентами, ввозившими контрабанду в испанские и португальские колонии и вывозившими оттуда тайно колониальные товары. Дело в том, что испанцы и португальцы воспрещали своим новым владениям торговать с какой бы то ни было чужой нацией, а между тем английские и французские торговцы и промышленники вовсе не желали отказаться от этого большого рынка, где можно было рассчитывать на выгодный обмен. Мы увидим дальше, какие размеры эта контрабанда приняла в XVII в.

Таким образом, английские и французские пираты в эти первые века европейской колониальной экспансии являлись в глазах своих правительств отчасти, правда, разбойниками, которые заслуживают петли, но отчасти — очень полезными (время от времени) деятелями в борьбе национального купеческого капитала против конкурентов и врагов.

Действовали эти пираты на Атлантическом океане, либо у берегов Нового Света, либо у берегов Европы, либо, наиболее сильные из них, даже в открытом океане. Оперировали они, но гораздо меньше, и в Индийском океане, вокруг Индии, по южному побережью Китая и около Цейлона, Суматры. Но тут им составляли успешную конкуренцию дальневосточные пираты, большие специа-листы своего дела, о которых даже строгие и нелицеприятные в оценках английские корифеи морского разбоя отзывались с вос-хищением.