Людовик XIV как патрон церкви
(Это в качестве Введения к Revocation de Гedit de Nantes*.) Очевидным образом дает о себе знать время, когда важнейшие побуждения католического духа берут свое начала совсем не из Ватикана, но здесь и там направлены против него.
Например, такого рода импульсы скорее питаются космополитической почвой Ордена иезуитов в его соответствующем тому времени образе и стремлении к власти, а также интересами французского короля. В нем преобладает сплав жажды территориальной власти, уже пренебрегающей всякими различиями, с убогой ханжеской убежденностью134 в праве каяться в прегрешениях за спиной других и одновременно с фанатичной яростью набрасываться на них, в одно и то же время наносить оскорбления папе и использовать силу турок и венгров в борьбе с Австро-Германией.В существовавшей тогда французской и любой иной форме католицизма с большим трудом пытались укорениться и получить право на существование (в противовес холодному властолюбию, жалкой исповедальной морали и откровенной набожности иезуитов, находящей с 1675 г. свое выражение в культе Sacre coeur‘) более изысканные и духовно наполненные течения, такие, как янсенизм, постоянно подвергавшийся преследованиям еще со стороны Ришелье, затем мистицизм и квиетизм, практикуемый, например, Молиносом.
Королевская власть полностью полагалась на французских иезуитов, а в деле Молиноса даже сам папа Иннокентий XI должен был давать показания перед инквизицией. Тяжба с папством продолжилась в вопросе о королевских прерогативах относительно бенефиций и набирала все большую силу вплоть до формулирования галликанских статей от 1662 г. Позже, в 1687/1689 гг., к ней присоединился спор с Иннокентием XI о резиденции для церковных посольств.
Но наряду со всем этим гораздо более значимыми, преобладающими событиями времени стали вновь начавшееся преследование гугенотов и Revocation de Г edit de Nantes: именно такой ценой была куплена верность клира королю в его борьбе с папой.
Церковь времен Контрреформации, принявшая иезуитский облик, была гораздо более чувствительной в вопросах догматики и иерархического построения, чем раньше; прежняя церковь спокойнее отнеслась бы к такого рода явлениям, как янсенизм, или даже не придала бы им значения.
Папство тоже оставило бы янсенизм и квиетизм без внимания, если бы не вмешались французские иезуиты, — всякое более глубокое, чем у них, понимание понятий греха и благодати задевало церковную организацию иезуитов за живое.Даже мистицизм, который прежняя церковь в высшей мере спокойно терпела или, более того, использовала в своих целях, стал в это время вызывать у нее подозрение.
Заодно было уничтожено и гугенотское движение, поскольку в этом вопросе государственная власть была в достаточной мере услужливой по отношению к церкви, оставаясь мощной и достаточно лояльной в вопросах веры.
Для всего этого во Франции существовала специфическая почва, поскольку она оставалась страной с нерастраченной жизненной энергией. Иезуитская церковь и подружившееся с ней государство находили людей, готовых исполнять их повеления. А ведь Людовик XIV еще помнил Францию, полную людей со своенравным характером. В начале его царствования во многих из них еще не угас дух Фронды, да и не все смогли сразу оценить, во сколько им обойдется желание остаться самими собой под властью такого короля.
В таком контексте легко объяснимо и почти полное неуважение короля Людовика к своему французскому клиру. В частности, это отчетливо проявляется в тоне «Lutrin»[102]: Буало не посмел бы так дразнить клир, если бы не знал, что вызовет одобрение короля.
106.