Италия и Европа, находящаяся за пределами Италии
В государствах, находящихся вне Италии, знать и буржуа были социально разобщены между собой и это продолжалось еще долго; у обоих были свои, чуть ли не разные, культурные традиции, а каждое сословие в отдельности было не в состоянии создать базис одной совершенной культуры.
Что касается Германии, то знать здесь одичала и тяготела к насилию, а бюргерство, хоть и притесняемое со всех сторон, все же имело доступ к получению разнообразных жизненных удовольствий.Все княжеские дворы вне Италии были в то время не в силах стать центрами общественной жизни своих наций, каким еще раньше был известный своей пышностью бургундский двор. Во
Франции один Франциск I, возможно, создал центр социальной жизни. Лишь отдельным дворам были присущи помпезность и бурные удовольствия, другие же должны были оставаться более сдержанными и сами желали этого.
Литературное образование, выходящее за рамки устной традиции, за пределами Италии было еще в сущности подчинено схоластике, которая представляла собой не способ исследования, а скорее служила подпоркой для всего того, что и так получало подтверждение посредством логических процедур. Подобным же образом схоластика и ее учебные пособия господствовали в инкунабулах, издаваемых вне Италии. Вместо естественных наук пышно расцветали такие призрачные науки, как астрология и алхимия, хотя в Италии они уже были близки к исчезновению.
Так называемые поэтические школы только тогда и начинали свою жизнь. Далее, здесь и там в северных университетах появлялись итальянские и наскоро получившие итальянское образование учителя поэзии, риторики и юриспруденции, встречавшие иногда сильное противодействие со стороны местных коллег. Цицерон и Квинтилиан силой утверждались в качестве предметов для изучения.
С жизнью чувств дело обстояло так, что религиозное ощущение оставалось в тех или иных странах еще очень сильным, но наряду с этим существовали и выпадающие из общей картины небольшие мистические сообщества и отдельные праведники.
Поэзия, выступающая не в качестве сохранившегося народного поэтического творчества, а как часть литературы, появляется у французов и немцев в одеянии манерного и чуждого для нас лирического стиля. Наряду с этим проявляется и неуклюжая насмешка, иногда в большей мере поучительная, иногда со значительной долей цинизма. Не скрывались ли за этим какие-то нежные чувства? Для наших дней эта литература обладает одной лишь культурно-исторический ценностью.
Вне сферы итальянского искусства наиболее исполненной жизни художественной формой была, возможно, поздно расцветшая готика с ее роскошным декоративным стилем. В скульптуре и живописи исчез прежний идеализм великих готических времен, а гармоническая новизна еще не была обретена; в своем построении человеческого образа и в манере повествования фламандский реализм остановился на полпути, и именно свойственная ему правдивость при передаче индивидуальности ярко выявляет этот недостаток. Но рядом с неудачами и даже варваризмами в картинах встречаются и отдельные прекрасные, глубокомысленные и одухотворенные лица. С началом XVI в. на Севере рождается великое и притом почти полностью самостоятельное прогрессивное движение.
Таким образом, внеитальянская культура в целом остается еще дисгармоничной, хотя частично и обладает скрытыми силами.
Италия же является страной единой общей культуры, одновременно несущей в себе гармонию. Формы человеческих связей в обществе достигают более высокого уровня, являя собой отличающуюся от сословных различий общительность, и дух составляет ее основное содержание.
Все то, что для остальных европейцев примерно в конце XV в. было еще мечтой и предметом фантастических представлений, выступало для итальянцев уже в качестве знания и свободного объекта мысли. Фантазия же у них прекрасно ответвилась в поэзию и искусство.
Пространство духа, воспринимаемое другими европейцами в качестве весьма близкого и тесного окружения, было здесь безмерно расширено благодаря интересу к идеальному постижению римско-греческой древности, к Ренессансу в узком смысле слова, к природе и человеческой жизни.
Оно ведь и расширялось благодаря всеобщей устремленности к знанию, исследованиям и открытиям, которые не знали препятствий, порождаемых старой схоластической системой, все еще тяготеющей над остальной Европой.Здесь не один дух познает мир и самого себя, но и душа говорит другим языком с собой и о себе, и при этом украшает себя или, скорее, раскрывает свою внутреннюю красоту.
Деспотизм большинства правительств наносит лишь незначительный урон этому процессу. То, что Неаполь (с Понтано, Сан- надзаро) и Сицилия только в малой мере причастны к этому духовному движению, имеет вероятно, другие основания. Где-то в иных регионах Италии остается возможность принимать вполне допустимые независимые установки, более подходящие для людей не слишком требовательных. Сами тираны и даже некоторые папы стоят во главе движения, например, Лодовико Моро и другие.
В центре событий находится республика Флоренция, как главный очаг и место, где встречаются значительные культурные ценности. Во Флоренции, даже если мы отвлечемся от деятельности самого флорентийском государства, происходит чрезвычайно сложное взаимодействие разнообразнейших сил в процессе складывания высшей, гармоничной культуры.
Ее базисом, наряду с благоприятными физическими и экономическими условиями, является и общая предубежденность современников, что в этом городе возможно все и что в нем необходимо обладать всем самым лучшим. Без господства этого представления никакие мировые законы не смогли бы ничего сделать; оно нашло свое выражение также и в том, что в Италии стало крылатым высказывание: «не будь это столь превосходным, non s’usaria a Firenze». Там находилась резиденция Медичи, появлялись деловые люди из многих корпораций и государств, нанимавшие художников и искавшие произведения искусства.
Таким образом, ученые, поэты, художники высокого ранга могли сходиться вместе или расти во Флоренции; кроме того, в качестве заказчиков или творцов произведений искусства следует рассматривать мастеров из флорентийских колоний и отдельных итальянцев, живущих на чужбине.
Уже Бонифаций VIII называл флорентийцев пятым элементом.В поэзии итальянский эпос господствует в качестве решающего, ведущего жанра, начиная примерное 1450 г., подобно тому, как лирика была ведущим жанром в XVI в. После Пульчи эпос обретает все свои тона и краски: он исполнен высокого героизма, полукомичен, созвучен времени и т. д.
Итальянский гуманизм, постепенно проникающий во многие страны, уже производил впечатление на Европу. Многие северяне учились в Италии и, возвращаясь, несли с собой новый образ науки; из итальянской поэзии, наоборот, они привозили только новолатинскую ее разновидность. На Севере на рубеже 1500 года ничего не знали о Данте, за исключением, может быть, его de Monarchia. От Петрарки и Боккаччо доходили лишь произведения, написанные на латыни, не слышно было ничего ни о Пульчи, ни о Боярдо, разве что о Баттисте Монтовано. Ариосто еще только начинал творить.
В то же время большое влияние имели в Европе новые, свойственные Италии государственные формы, ее торговые учреждения и путешественники.
Но что в первую очередь следовало открывать завоевателям Италии, так это ее искусство, тесно связанное с традициями древности.
Прежде всего, это касается архитектуры, которая, в конечном счете, уже выражала величественную и приспособленную к потребностям человека мирскую жизнь, давая ему приют. Она была призвана возводить не только церкви или одни лишь замки, но и дворцы и виллы — все по единому плану, в захватывающе-просторных, благородных и грандиозных формах. В гармонии со всем этим архитектура стала искусством украшения. Она выступила, с одной стороны, в качестве полной противоположности сверхутонченному искусству европейского Севера, а с другой, — совершенно приспособилась к новому стилю строительства, срослась с ним и была готова к бесконечному распространению. Ее общим свойством стала величественная ясность.
Затем нужно выделить скульптуру и живопись, в которых уже можно было увидеть великолепие Леонардо и истоки творчества Микеланджело.
Эти два вида искусства чудесным образом пробивали себе путь через все оккупации и интервенции в тех или иных укромных уголках Италии (Луини в убежище под Сарон- но!).Искусство средневековья достигло абсолютного величия побуждений, фламандское же искусство — правдивости в детальном воспроизведении индивидуального начала. У Леонардо все перечисленное сплавилось с чем-то более возвышенным, превратившись в совершенную реальность, воплощающую в себе величие; земная подвижная жизнь оказывается для мастера лишь внешним образом и выражением иной, духовно активной жизни. Все слилось в одном произведении: исключительная притягательность образа и благородство идеи у Рафаэля; совершенное проявление жизни, воздуха и света у Корреджо; и праздничное, величественное бытие у Тициана; наконец, реальность доисторических, вне- и над- мирных образов и событий у позднего Микеланджело, не говоря уже о менее значительных творцах, которые все же кажутся нам великими. И все это при почти полной независимости от античного искусства!
Мы имеем дело с единственным счастливым случаем в истории искусства, когда высочайшая красота и истина чувственного явления упорно устремляются ввысь и утверждаются как откровение высшей духовной жизни, а человеческое сознание дает себе в этом отчет. Здесь надо вспомнить слова Микеланджело: «Истинная живопись благородна и благочестива сама по себе, поскольку даже усилия к достижению совершенства возвышают душу к молитве, ибо она приближается к Богу и соединяется с ним; истинная живопись есть отображение Его совершенства и тень от Его кисти».
В эти же времена иностранных вторжений и оккупаций создавали свои произведения Макиавелли, Ариосто и Гвиччардини.
46.