Государство в его новом понимании
Оно должно соответствовать определенной национальности, что означает, простираться на всех тех, кто говорит на одном языке; национальность должна служить государству — или наоборот, оно должно служить национальности — в качестве дополнительного средства для концентрации населения на одной территори; существующие внутри страны инородные сообщества подвергаются притеснениям.
В своей внешней политике национальное государство никак не может стать ни слишком могущественным, ни даже достаточно могущественным.Но и внутри него это оказывается невозможным, отсюда и появление невероятно широких, адресованных ему политических и социальных программ, содержащих трудно согласующиеся между собой положения. В политической сфере от государства требуют: предоставления величайшей свободы любому порыву и движению, всеобщего совместного голосования и принятия совместных решений; национальная воля (какой бы она ни была) должна стать господствующей, для чего всегда отыщутся ad hoc (соответствующие этой цели) органы; все учреждения должны рассматриваться как временные и подвижные образования. Источником этой политической программы является теория революции, но не ее практика.
В социальной сфере сплошь идут требования установления всесильного государства, поскольку никто не ожидает и не надеется, что само общество по своей инициативе (что на самом деле оно и должно было бы делать) осуществит те или иные пожелания. А потому эта обязанность перекладывается на государство, у которого есть или появятся необходимые средства для нужд желанного всеобщего попечения, следовательно, ему необходима для этого неслыханная полнота власти. Но такое всесильное государство хотят взять в свои руки различные карьеристы, чтобы управлять им. Источником или, скорее, предпосылкой этой социальной программы является цезаризм.
Французская революция была социальной с самого своего начала, еще с 1789 г.; смена земельной собственности была той насущной движущей силой, без которой крестьянин не стал бы поддерживать революцию.
Кроме того, этому способствовала появившаяся возможность изгнания, или уничтожения, тех хозяев земли, которые до этих пор были носителями официальной власти; сюда следует прибавить и свободу для каких угодно притязаний, словно мир представлял собой tabula rasa' и можно было, благодаря хорошо продуманным устройствам, добиться всего. Теоретическими выразителями этих тенденций были Сен-Жюст, который, следуя идеям Руссо, оставил за людьми лишь меч и плуг, и еще запоздавший со своими идеями Бабёф.Времена, последовавшие за 1815 г., подхватили это движение и продолжили его дальше. И лишь наступивший мир обнаружил, наконец, последствия введения в оборот гигантской земельной собственности и либерализации промышленности, которая до этого была еще скована и лишь относительно свободна. По примеру Англии начинается век неограниченного, безоглядно развивающегося производства и сообращения (Гёте говорил Цельтеру о характерных для этого века богатстве и скорости); выросла современная промышленность; рядом с национальными войнами заняла свое место столь же убийственная национальная конкуренция, а также борьба между общественными слоями и классами, начавшаяся с создания крупных хозяйств для механизированной обработки земли и продолжающаяся посредством вытеснения кустар-.
' Чистую доску (лат.) ного производства и ремесла крупной промышленностью и фабричным производством, отвечающих главным образом интересам массового потребителя, а затем - и любым интересам141.
Резкую противоположность к политическому равенству представляют собой нищета и физиологическая деградация (при формировании головного мозга). Хотя нищета и входит в «составную часть каждой цивилизационной фазы», но прежде она не выступала в такой концентрированной форме и не была такой красноречивой. Сейчас нищета во всеуслышание заявляет о себе и не хочет оставаться самой собой — и вот мы уже попадаем в век, в котором происходит постоянная ревизия всего существующего.
Очевидно, что при таких обстоятельствах рядом с провозглашенным еще раньше равенством утверждается единственная, но бросающаяся в глаза форма неравенства: неравенство в обладании собственностью.
Именно сейчас мы обнаруживаем процесс его стремительного роста, сопровождаемый явным упадком среднего сословия в целом.И вот появляется социализм со всей последовательностью созданных им систем. Он стремиться завладеть государством, а государство подвергается соблазну осуществления социальных экспериментов.
Опасность подстегивается свертыванием сфер частной жизни, самыми разнообразным типами социального распада и созидания, а также перенаселением, и все это на фоне растущих притязаний государства.
К счастью, наши исторические размышления не имеют ничего общего с предвидением грядущего, в отличие от попыток философов делать предсказания о будущем; можно вспомнить, например, господина фон Гартмана с его двояким пророчеством. Пусть это пророчество утратило свою силу, но нельзя отрицать тот факт, что наше время в целом провоцирует расчеты о будущем, или конструирование.
В одном из пророчеств142 утверждается распад мира на множество республик, которые в своей совокупности образуют одну республику, состоящую из отдельных государств; они обладают гарантиями общих прав.
В социальном плане Гартман предполагает существование свободной ассоциации, с единой организацией производства и сбытом продукции по всему свету. При этом земные богатства будут возрастать с гораздо большей быстротой, чем сейчас, при условии, что и в данном случае этот процесс не будет парализован или же превзойден ростом населения. (Даже у этого философа нет лекарства от названной болезни.) Конечная цель заключается в том, чтобы каждый человек вел благополучное, достойное человека су- шествование, имея после рабочего дня достаточно свободного времени для своего интеллектуального развития. (Но кто же будет в таком случае заниматься сбором навоза и чем-то подобным?) Таким образом, человек будет обладать материальными возможностями, чтобы, наконец, выполнить свою подлинно позитивную задачу
Другое пророчество Гартмана143: после величайшего самовосхваления философии и других прекрасных рассуждений он рисует (следуя за Дарвином) иную картину будущего, которая согласуется с первой, насколько может144.
Здесь господствует борьба за существование; даже среди людей она подчиняется тем же неотвратимым природным закономерностям, что и среди животных и растений, то есть, приводит к искоренению низших человеческих рас, дикарей, представляющих собой отсталую ступень эволюции. Правда, чем быстрее вся Земля будет заселена высокоразвитыми, белыми расами, тем сильнее будет разгораться борьба между различными племенами внутри рас, и, поскольку они необычайно близки друг к другу, она примет особо опасный, ожесточенный и затяжной характер, но еще более будет способствовать прогрессивному «развитию» рода (Увы! ведущему к превращению его в сатанинское сборище!). При этом безразлично, в какой форме выступит эта борьба — войны или иного рода конкуренции, эксплуатации посредством торговли и других средств. Земля все больше будет становиться исключительной добычей высокоразвитых народов, а те, в свою очередь, станут все более цивилизованными. Хотя и этим народам их дальнейшее развитие будет удаваться только в результате грандиозной борьбы за существование. (Но как быть с вышеупомянутым благополучным, достойным человека существованием?)Мы отказываемся от такой заключительной декорации, украшающей сцену истории, и скорее взываем к судьбе, чтобы она оставила нам чувство долга по отношению ко всякий раз существующему, покорство перед неизбежным, и — если нас затронут великие вопросы существования — их ясную, недвусмысленную постановку. И, наконец, мы попросим наполнить жизнь каждого отдельного человека солнечным светом, чтобы придать ему сил для исполнения его долга и для созерцания мира.
114.