Фронда и Парижский парламент
Всякая иная форма легального выражения общественных интересов в целом вряд ли была бы мыслимой в те времена. Находясь в пространстве между отвратительными сеньорами и опасной городской толпой, парламент Парижа с трудом отстаивал свои чрезвычайно сомнительные права на существование в качестве органа власти.
Даже если он поддерживал связи с провинциальными парламентами, а также безупречно и единодушно представлял интересы noblesse de robe’" по всей Франции, он все-таки являл собой всего лишь одно сословие, в заговорах против которого будут участвовать все остальные. А еще его забавные притязания на власть! Да и места в нем распределялись посредством продажи и передачи по наследству.Критический момент сложился в январе 1649 г., когда парламенты склонили на свою сторону тех из сеньоров, кому они давно доверяли. Но появление сеньоров неизбежно пробуждало прежние страхи перед испанскими заговорами против французского государства как такового.
Начиная с этого момента, вся деятельность парламента вместе с поставленным им вопросом об облегчении участи народа становится лишь довеском к борьбе людей могущественных, к которой странным образом проявляет интерес и «народ», становясь то одну, то на другую сторону. Например, как бы открыто ни выражал Конде свое наивное пренебрежение к парламенту и парижанам во все времена Фронды, тем не менее и народ и парламент прилагают потом усилия для его освобождения.
События 1640-х гг., когда простая угроза, выраженная со стороны парламентских советов, побуждала к яростному всплеску энергии, привели к тому, что впоследствии любое насилие совершалось уже без всякого стеснения. Особенно в 1651 г. парламент, попросту подстрекаемый посторонними силами, принимает самые резкие и безрассудные постановления в интересах сеньоров. Он настойчиво присоединяется к голосам, требующим выдворения Мазарини из страны.
Конде же в своем чванстве и пренебрежении к Мазарини дошел до такого ослепления, что постепенно все роялистские начала, сохранившиеся во французах, должны были неизбежно обернуться против него.
Роялистские чувства, свойственные французам того времени, могут быть описаны следующим образом129: «Ведь эту похвалу следует обратить к французам: зол или добр король по отношению к ним, справедлив или нет, — они прочно привязаны к нему и всегда говорят о нем только хорошее».
И совершенно отвратительными представляются тогда последние (весной 1652 г.) связи Конде с Гастоном, дядей Людовика XIV, который привозит с собой герцога Лотарингского.
Впоследствии, в событиях Сент-Антуанского предместья, дочь Гастона, Princesse de Montpensier', помогает спасать Конде, а парламент раз и навсегда хоронит свою репутацию: несмотря на совершеннолетие короля, он «наделяет» двух заговорщиков, которые уже очевидным образом были связаны с Испанией, двумя высшими государственными полномочиями. И все лишь из чувства ярости к «1е Mazarin»[99] [100], к чужаку, вымогателю и тирану. Парламентарии не замечают того, что по отношению к любому носителю высшей государственной власти как таковой они ничего лучшего и придумать бы не могли!
Тогда происходит то, что всегда бывает на неподцающихся учету стадиях какого-либо движения: берут верх сторонники мира.
После того, как Конде стал уклонистом, а на дядю короля, частично помилованного Гастона, стали смотреть как на медведя в клетке, Мазарини снова смог въехать в Париж и деспотично править в полное свое удовольствие, не чувствуя никакой необходимости благодарить за это сеньоров.
100.