духовной необходимости изучения древней истории
В массиве мирового знания, подобно ведущему, вновь и вновь захватывающему слух аккорду, утверждает себя голос истории древнего мира, а это значит — истории всех тех народов, жизнь которых сливается с нашей.
Было бы проявлением тщеславия полагать, что, после четырех веков гуманизма, в этой истории все стало уже известным; что весь исторический опыт и все источники получили свою оценку и не дадут нам уже ничего нового; что можно удовлетвориться знанием о Новом времени или, по крайней мере, с состраданием или без всякой охоты, — знанием о средних веках, а оставшееся время посвятить более полезным вещам.
Мы не сможем никогда отказаться от древности, если снова не станем варварами. Варвар и образованный новоамериканец живут без истории.
В своем двусмысленном и странном существовании мы непроизвольно цепляемся за познание человека как такового и за познание человечества: или эмпирического, то есть, такого, с каким нас сталкивает жизнь, или открытого нам историей. Созерцание природы не достаточно для нас, оно нас не утешает и мало чему учит.
Мы не вправе обособляться от прошлого, оставляя пробелы, ведь только целое говорит за себя, а именно на протяжении всех тех веков, свидетельства о которых до нас дошли.
Но не уподобляются ли три великих мировых эпохи трем временам дня в загадке сфинкса? Скорее они представляют собой постоянные метемпсихозы деятельного и терпеливого человечества, меняющего свои бесчисленные личины. Истинное познание будет стремиться открывать все эти превращения, отрешаясь от всякого пристрастия к отдельным векам (иметь предпочтения дозволительно, поскольку это дело вкуса), и тем в большей мере, чем более живо в нас целостное ощущение человеческой ограниченности. Когда мы внезапно обнаруживаем, что не было и уже не будет счастливых золотых веков в их фантастической реальности, то освобождаемся от безрассудного возвеличивания какого-либо прошлого, или от безрассудного отказа от современности и безрассудных надежд на будущее.
Но зато в созерцании времен открываем для себя одно из благороднейших занятий: видеть в истории жизни и в истории страстей человеческих одно целое.А древность могла бы иметь для нас огромную предметную значимость и в особом смысле: из нее происходит наша идея государства; она есть колыбель наших религий и самых устойчивых составляющих нашей культуры. Многие ее порождения по форме и сути остаются для нас недостижимым образцом. Но мы должны принимать к сведению бесконечно многое как в нашем родстве с этой древней историей, так и в нашей противоположности к ней.
Может быть, все выглядит в нашем восприятии так, что перед нами только первый акт драмы о человеке, притом представляющий из себя настоящую трагедию с ее неизмеримыми усилиями, преступлениями и страстями. Ведь даже если мы происходим от предков, которые еще пребывали в дремотном состоянии детства рядом с великими древними культурными народами, то все же чувствуем себя подлинными потомками последних, поскольку к нам перешла их душа; действительно, в нас продолжает свое существование их труд, их призвание и их судьба.
3.0