Духовная культура
Прежде всего, несколько слов о мышлении и научных исследованияхІ2°: они еще сталкивались с разнообразными препятствиями, порожденными существовавшими тогда общественными силами, особенно под влиянием узко трактуемых конфессиональных интересов, но не были, в сущности, настолько ограниченными, как это принято считать.
Примером служит сам Лейбниц и его «Теодицея». Это положение будет соответствовать действительности, если мы согласимся, что счастье мыслителя вовсе не безусловно связано с голой проповедью материализма и что вопрос о предельных основаниях бытия решается отнюдь не средствами сугубо индивидуальной рефлексии, nota bene, с ее притязаниями на общезначимость и даже на право навязывать свое мнение.Исследование природы, несмотря на казус с Галилеем, было в действительности совершенно свободным, в том числе и на территориях с влиянием католицизма. Только в Испании подобных исследований не было совсем. Конечно, по числу открытий XIX в. и даже конец XVIII века невероятно превосходят два предшествовавших им, но в то время, кажется, сильнее ощущалось влияние на науку счастливых случайностей, о чем свидетельствуют достижения множества дилетантов в физике и других областях знаний. Основное слово тогда принадлежало Ньютону и учению о гравитации. В людях той эпохи превалировала созерцательность.
Современная история представлена множеством довольно хорошо написанных работ и носит по существу военно-политический характер, поскольку зависит от гражданской принадлежности ее авторов. Наряду с ними во множестве появляются важные и исключительные по своим достоинствам мемуары.
Историческое исследование, обращенное к прошлому, еще соответствует церковным или юридическим интересам. В то же время в нем присутствует замечательный дух собирательства, а зачастую встречается и весьма дельная критика. Очень слабыми являются лишь исследования истоков исторических событий в любом их понимании.
Но уже тогда заявляет о себе пример Джамбаттиста Вико.География находилась еще в младенческом состоянии; вопреки колониальным захватам, наша Земля была известна тогдашним людям бесконечно меньше, чем нам. Но до определенной поры в исследованиях преобладало начало занимательности — XVIII в. представляется эпохой усердного интереса к повествованиям о путешествиях. Человек тогда еще мог подняться выше всего уже известного и открытого, даже не впадая при этом в узость профессионального интереса.
О «человеке» в то время знали столько же, сколько и мы.
Многознание было еще возможным и вполне практикуемым (Лейбниц). Различные коллекции и кабинеты уже заполнялись без разбора естественноисторическими экспонатами, историческими курьезами и даже произведениями искусства. Понятие «раритета» еще обладало широким кругом значений. Бесконечное превосходство современных нам научных методов над существовавшими в те времена бросается в глаза лишь в том случае, когда речь идет о продвижении науки самой по себе в силу разделения труда и специализации видов научной деятельности, направленных in infinitum". Только человек нашего времени все реже может ощутить обобщающую мощь познания, а эти эрудиты и дилетан- [87] ты XVII и XVIII веков, возможно, испытывали больше радости от полученных ими знаний, чем современные нам специалисты.
Базой всякого научного исследования была в ту эпоху преподавательская должность или принадлежность исследователя к какой-либо корпорации, по большей части религиозного характера. Для продавцов книг важнейшее значение имело наличие большого числа ученых библиотек, принадлежащих как корпорациям, так и богатым коллекционерам, — это были две категории собственников, обладавших надежно защищенным, неделимым имуществом, закрепленным, кроме прочего, и правами майората. Наряду со всем перечисленным, можно вспомнить и «меценатство» князей и знати, отраженное в разного рода посвящениях, написанных в их честь.
И наоборот, тогда еще не существовало никакого взаимоотношения научной деятельности и «образованной публики», навязывающей свои симпатии ученым. Не было и «критических обзоров в ежедневной печати», порожденных этой самой публикой, как и не было унизительности, вызванной такими отношениями, поскольку те посвящения, о которых упоминалось, в действительности не являлись свидетельствами раболепства121.
Латынь как язык ученых при всех своих недостатках имела и преимущества, особо отмеченные Шопенгауэром, и продолжала жить — достаточно вспомнить хотя бы латынь Бэкона Верулам- ского. Желание воздействовать на людей средствами родного языка прокладывает себе путь еще только у Томазия и Вольтера.