§2. Акты немецкой агрессии в Европе и обострение американо-германских отношений (март 1939 г.)
Весной 1939 г. европейская обстановка продолжила стремительно усложняться. В первую очередь это было связано с тем, что нацистская Германия провела быстротечную операция по ликвидации Чехословакии.
Стремясь покончить с угрозой словацкого сепаратизма, президент Чехословакии Э. Гаха 10 марта распустил автономное правительство Словакии. Гитлер воспользовался данным внутриполитическим конфликтом как поводом для вмешательства Германии. Бывший словацкий премьер Й. Тисо получил из Берлина указания в форме ультиматума: либо объявление Словакии “самостоятельным государством”, либо ее оккупация немецкими войсками. Тисо выбрал первый вариант и 14 марта провозгласил независимость Словакии.
В ночь на 15 марта в столицу Германии были доставлены президент Э. Гаха и министр иностранных дел Ф. Хвалковский. Гитлер заявил им, что в связи с распадом Чехословакии Германия устанавливает протекторат над чешскими областями Богемией и Моравией (т.е. фактически над всей территорией Чехии). После этого Гахе вручили заранее подготовленный документ, в котором говорилось, что чехословацкое правительство “добровольно вверяет судьбы этих областей в руки фюрера”[262] [263]. Глава чехословацкого государства, недвусмысленно поставленный перед фактом и не имевший ни единой возможности для маневра, подписал его. Ранним утром 15 марта немецкие войска вошли в Чехию. На следующий день был принят закон о включении Богемии и Моравии в состав рейха на правах протекторатов. Одновременно Германия взяла под свою “защиту” Словакию. Упомянем, что Соединенные Штаты обладали информацией о возможности ликвидации единого чехословацкого государства вследствие немецкой агрессии. Так, ещё в конце октября 1938 г. в ходе встречи с Х. Вильсоном посланник Чехословакии в Берлине В. Мастный не исключил подобного сценария . 15 марта начальник европейского отдела госдепартамента Дж. Узнав о вторжении немецких дивизий, военный атташе американской миссии в Праге Л. Рейли немедленно отправился в генштаб армии, где ему подтвердили, что германские войска действительно продвигаются в направлении столицы, а чехословацким соединениям отдан приказ не оказывать сопротивления и сложить оружие. Американский посланник У. Карр телеграфировал, что “вступление германских войск в Прагу жители встретили молча и во многих случаях со слезами на глазах”[264] [265] [266]. Естественно, что осуществленная Германией агрессия не могла остаться незамеченной в Вашингтоне. По горячим следам событий в Чехословакии в государственном департаменте под председательством С. Уэллеса (К. Хэлл находился в отпуске) состоялось совещание, на котором обсуждались возможные действия Соединенных Штатов. Точки зрения участников дискуссии разделились. Джордж Мессерсмит высказался за немедленный разрыв всех отношений с Германией, подчеркнув, что негативные прогнозы насчет развития ситуации в Старом свете начинают сбываться. В то же время, глава европейского отдела Дж. Моффат и советник госдепартамента по политическим вопросам Дж. Данн выступили против этой меры, ссылаясь на необходимость защиты американских граждан, находившихся в Чехословакии; присутствовавший на совещании помощник государственного секретаря А. Берли также счел предложение Мессерсмита слишком радикальным. После продолжительных прений было решено не разрывать отношений с Берлином, но и не признавать правомочность произошедших событий . В течение 16 марта С. Уэллес вместе с сотрудниками государственного департамента был занят подготовкой официального заявления в связи с европейской ситуацией. При работе над текстом были учтены пожелания Рузвельта и находившегося на лечении Хэлла . В результате этого, на следующий день Уэллес выступил с официальным заявлением, в котором отмечалось: “Администрация США возражает против акта уничтожения свободного и независимого Чехословацкого государства... очевидно, что подобные действия беззаконного и произвольного применения силы угрожают мировой безопасности” . Ликвидация Чехословакии представляла собой важный шаг нацистской Германии на пути к реализации своей внешнеполитической программы. Симптоматично, что придерживавшиеся политики “умиротворения” европейские демократические державы оказались неспособны противопоставить что-либо действиям Третьего рейха - Мюнхенское соглашение, представлявшееся им еще несколько месяцев назад гарантией мира, никоим образом не ограничило территориальные притязания Берлина. В этом плане весьма точным представляется суждение крупного теоретика политического реализма Ганса Моргентау, видевшего коренную ошибку приверженцев политики “умиротворения” в отсутствии понимания того, “что выдвигаемые одно за другим требования являются звеньями цепочки, в конечном итоге ведущей к уничтожению status quo”[267] [268] [269]. Для американо-германских отношений в свете разворачивавшихся событий весьма важной стала встреча С. Уэллеса с Г. Томсеном, состоявшаяся 17 марта. Томсен официально проинформировал Уэллеса о “новом порядке” в Чехословакии. В свою очередь, Уэллес, уже обозначивший позицию своей страны в данном вопросе, заявил, что “на основе изучения бартерной торговли между США и Германией министерство финансов намерено ввести компенсационную пошлину на поставляемые из Германии товары”. При этом заместитель государственного секретаря обосновал правомерность данных намерений, сославшись на положения американского закона о тарифах 1930 г. Отвечая на слова заместителя госсекретаря, Томсен дал понять, что Берлин “будет этим весьма обеспокоен”[270] [271] [272]. Уже на следующий день министр экономики США Г. Моргентау официально объявил, что в течение ближайшего времени Соединенные Штаты установят 25-процентную компенсационную пошлину на ввозимые из Германии товары. Официальная причина данного шага заключалась в необходимости получения компенсации от ввоза в страну товаров, на которые распространялось действие германских экспортных субсидий[273]. При этом, однако, в общественном мнении сразу же распространилось небезосновательное суждение о том, что это - своеобразный “ответ” президента Ф. Рузвельта на немецкую агрессию в Центральной Европе[274]. 20 марта состоялась очередная встреча Уэллеса с Томсеном, на которой заместитель госсекретаря еще раз озвучил позицию американского руководства относительно изменений на политической карте Европы, произошедших вследствие исчезновения независимой Чехословакии. Уэллес подчеркнул: “Администрация США констатирует, что данные провинции [Богемия и Моравия] сейчас де-факто находятся под контролем немецких властей. Однако, Соединенные Штаты не признают, что для подобного положения имеются какие бы то ни было законные основания” [275] . При этом Вашингтон продолжил считаться с полномочиями посланника Чехословакии в США В. Урбана. В связи с этим упомянем, что еще до встречи с Уэллесом Томсен составил и отправил в Берлин отчет о том, как в целом в Соединенных Штатах воспринимается “новый порядок в Чехословакии”. В нем он отмечал, что “пресса обрушилась на Германию со злобными нападками; главные статьи газет посвящены тому, что “капитуляция” Чехословакии не была добровольной, а систематически подготавливалась немецкой пропагандой и подрывной деятельностью... Занятие чешской территории и установление протектората над Богемией и Моравией рассматриваются как грубые нарушения Мюнхенского соглашения; пресса горькими слезами оплакивает бывшее чехословацкое государство”. Завершая донесение, дипломат подчеркнул, что “в американском обществе сложилось практически полное единство мнений относительно того, что Соединенные Штаты сейчас, как никогда ранее, нуждаются в том, чтобы обезопасить Западное полушарие от возможной агрессии тоталитарных государств” . Тем временем, в Европе продолжалась гитлеровская активность. 22 марта под угрозой прямого военного вторжения Литва подписала с Германией соглашение о передаче рейху Мемеля (Клайпеды) - стратегически важного портового города с прилегающей территорией. Помимо этого, на следующий день был заключен германо-румынский договор “Об укреплении экономических связей”, согласно которому Румыния обязывалась развивать свою экономику в соответствии с потребностями Германии. Договор определял сумму немецких торговых кредитов и военных поставок Бухаресту (250 миллионов немецких марок), а также предусматривал создание в румынских портах и других стратегически важных пунктах “свободных зон” для строительства германских складов и нефтехранилищ. Кроме этого, Германии предоставлялось право строить в Румынии железные и шоссейные дороги по своему усмотрению и обеспечивал широкое участие германского капитала в эксплуатации румынских нефтяных месторождений[276] [277]. Таким образом, рейх еще более упрочил свое стратегическое и экономическое положение в Европе. Советник Хэлла А. Берли в своем дневнике оценил произошедшее следующим образом: “Ситуация и так была скверной; сейчас она еще более ухудшилась. Насколько я могу судить, война в Европе разразится самое большее через 4 месяца”[278] [279] [280]. 23 марта посол США во Франции У. Буллит направил Ф. Рузвельту меморандум, в котором привел подробный анализ политической обстановки в Старом свете. Признав ее критической, он заключил, что тактика Гитлера состоит в том, чтобы наносить удар по слабому противнику: “На очереди, вероятно, стоят Венгрия, Румыния, Югославия, которых постигнет участь Чехословакии, Мемеля; за ними пойдет Польша; если она сдастся без боя, то следующими целями, безусловно, будут Франция и Англия... Европейские демократии могут не выдержать натиска, и их флоты окажутся в руках немцев. В результате на Тихом океане против США выступит Япония, а на Атлантическом - Германия с ее мощным флотом, захваченным у Англии и Франции” . Схожее видение обстановки выразил на следующий день исполняющий обязанности американского военного атташе в Берлине П. Блэк. В своем донесении военному министерству он информировал о коренном изменении политической и стратегической ситуации в Восточной Европе: “Германия создала реальную и непосредственную угрозу Польше, Венгрии и Румынии. Любой повод г ”287 будет использован ею для вторжения в эти страны... . Немецкая дипломатия в США в эти дни также вела активную деятельность по сбору и анализу информации, связанной с состоянием общественных настроений в Америке и возможным изменением внешнеполитических установок страны. 27 марта Г. Томсен отправил в Берлин пространный меморандум, в котором выразил свое видение ситуации, складывавшейся в Соединенных Штатах. Его послание открывалось весьма обеспокоенным пассажем: “Заявления и меры, предпринятые администрацией в последнее время, более отчетливо, чем когда-либо, говорят о том, что претензии президента Рузвельта на лидерство в мировом масштабе имеют своей целью уничтожение национал-социалистской Германии всеми доступными средствами, и, следовательно, упразднение “нового порядка в Европе . Перейдя к непосредственным действиям и намерениям американского руководства, Томсен отметил: “Европейским “демократиям” обещана поддержка против Германии. Закон о нейтралитете будет либо отменен, либо пересмотрен в угоду Британии и Франции. Латинская Америка уже “обхаживается” со всей тщательностью, не в последнюю очередь, благодаря поставкам материалов военного назначения по сниженным ценам. США выделяют Южной Америке свое золото и кредиты с единственной целью - побороть Германию в экономическом отношении . Переключив затем свое внимание на оценку позиций политических элит США, Томсен привел следующее суждение: “Тем не менее, все это не должно создавать однобокого видения ситуации. Действительно, стремления Рузвельта популярны среди тех масс, на которые он опирается; однако же, ему самому прекрасно известно, что они не поддерживаются значительной частью ведущих политиков. Его заклятые враги находятся в рядах его же партии. Они полагают, что действия президента рано или поздно втянут США в войну и считают своей обязанностью всячески препятствовать этому. Они не приемлют президентских авантюр, настаивают на том, что Америка и так прекрасно подготовлена в оборонительном отношении, что ей ни при каком раскладе не следует вовлекаться в европейские конфликты, и они выражают эти взгляды при каждом удобном случае как в Конгрессе, так и в средствах массовой информации”[281] [282] [283]. Тем временем, в США началась реализация ряда мер, прямо указывавших на то, что американское руководство стремится применять против агрессора те самые “невоенные методы”, упомянутые в президентском послании Конгрессу. В частности, было приостановлено торговое соглашение США и Чехословакии, чтобы Берлин не мог с выгодой для себя пользоваться сниженными тарифами на чехословацкий экспорт, прибыль от которого теперь поступала в немецкий бюджет. Кроме того, в результате консультаций министерства финансов и Таможенного бюро было окончательно объявлено, что с 22 апреля Соединенные Штаты начнут взыскивать со всех товаров, прямо или косвенно получаемых из Третьего рейха, (в том числе из “протектората Богемии и Моравии”) упомянутую ранее С. Уэллесом и Г. Моргентау компенсационную пошлину в размере 25 процентов. Стоит отметить, что более трех четвертей населения США поддержали эту меру[284] [285] [286] . Также было заявлено о том, что размещенные в американских банках чехословацкие активы не будут переведены на немецкие счета . В свою очередь, 28 марта президент Американской федерации труда У. Грин призвал граждан Соединенных Штатов к бойкоту всех немецких товаров, связав свою инициативу с необходимостью отреагировать подобным образом на расчленение Чехословакии . По данным опросов общественного мнения, 65 % американцев были готовы присодиниться к инициативе Грина[287]. Данные действия недвусмысленно говорили о том, что США фактически начали применять в экономических отношениях с Германией дискриминационные механизмы. Введение указанных мер представляло собой вполне обоснованное явление, отвечавшее как характеру развития двусторонних контактов, так и контексту изменений, произошедших в общемировой обстановке; Германия не могла более восприниматься в качестве государства, с которым надлежит поддерживать взаимоприемлемые отношения. Эффект от введения компенсационной пошлины отразился в том, что в следующем, 1939 г., объем экспорта немецких товаров в США снизился по сравнению с 1938 г. более чем на 18 %, и стал равняться 52 миллионам долларов . Весьма показательно, что объем экспорта из “протектората Богемия и Моравия” снизился еще более кардинально, упав на 85 % и составив немногим более 4 миллионов долларов[288] [289] [290] [291]. При этом объем экспорта Великобритании и Франции в США ощутимо возрос (на 21 % и 13 %, соответственно) . Таким образом, значение компенсационной пошлины на товары, получаемые из Третьего рейха, проявилось не только в декларации Вашингтоном отсутствия стремления развивать экономические отношения с Берлином, но и в увеличении товарооборота с Лондоном и Парижем, ставшим косвенным следствием введения данной пошлины. В то же время, на внутриполитической арене США продолжались дискуссии относительно возможного пересмотра законодательства о нейтралитете. 8 марта К. Питтмэн объявил, что его комитет в течение ближайших десяти дней приступит к рассмотрению предложений относительно изменения данного закона . Против этого выступил влиятельный сенатор-республиканец Дж. Най: “Любая попытка отменить или пересмотреть закон приведет к тому, что Сенат будет работать над одним только этим вопросом все лето”[292]. Угроза Ная “попала в яблочко”: Питтмэну, вопреки его словам, так и не удалось поставить на обсуждение данную проблему. Никто из коллег даже не стал высказываться относительно вопроса о нейтралитете, отметил он в интервью газете “Нью-Йорк Таймс”[293]. Вместе с тем, произошедший 15 марта ввод немецких войск в Прагу свидетельствовал о том, что администрации следует активизировать свои усилия в борьбе за изменение внешнеполитических концепций. 18 мая К. Питтмэн при активном содействии сотрудников государственного департамента подготовил законопроект, возвышенно названный “Актом мира 1939 года”. Он содержал в себе главные требования администрации - отмену пункта об эмбарго и распространение принципа “кэш-энд-кэрри” на всю торговлю с воюющими странами . Однако Питтмэн вновь оказался не в состоянии справиться с принятой на себя задачей провести данный законопроект через возглавляемый им комитет. Изоляционисты выступили в его адрес с ожесточенной критикой. В частности, Г. Фиш предрек, что в случае принятия билля “США столкнутся с форменной бойней; и все это - в угоду дела сохранения слабеющей Британской империи”[294] [295]. К тому же, 27 марта американское посольство в Китае информировало Вашингтон, что правительство Чан Кайши резко возражает против законопроекта Питтмэна. По мнению китайской стороны, положение о “кэш-энд-кэрри” не оставляло Китаю никакой надежды на получение американской помощи. Японский флот мог легко заблокировать любые действия китайских судов. В связи с этим посол Китая в США направил К. Хэллу личное послание Чан Кайши, адресованное президенту и выражавшее озабоченность китайского лидера относительно поддерживаемого администрацией билля[296]. Рузвельт, осознавший, что предлагаемая Питтмэном редакция “Акта о мире” являлась далеко не оптимальной, 28 марта направил государственному секретарю письмо, в котором указал, что “принцип “кэш-энд-кэрри” совершенно неправильно работает на Тихом океане. Чем больше я размышляю над этой проблемой, тем сильнее я убеждаюсь, что существующий закон о нейтралитете следует модифицировать самым серьезным образом”[297]. Кроме того, обеспокоенность адинистрации подкреплялась состоявшимся 31 марта в Чикаго выступлением бывшего президента Чехословакии Э. Бенеша, в ходе которого он заявил, что “нацисты нацелены на установление собственного доминирования в Европе и всем остальном мире . Но радикально менять свою стратегию в кампании по пересмотру законодательства о нейтралитете было уже поздно - в начале апреля предметные слушания по данной проблеме открылись в профильных комитетах Палаты представителей и Сената. В Европе тем временем продолжались агрессивные акты фашистских держав. 7 апреля войска Италии, ближайшего союзника гитлеровской Германии, вторглись на территорию Албании и в течение нескольких дней без каких-либо усилий полностью оккупировали это небольшое балканское государство. Руководство США осудило данное событие, но ограничилось самыми общими фразами. Государственный секретарь К. Хэлл заявил, что захват Албании - “еще одна угроза миру и безопасности, вызывающая серьезную обеспокоенность всех народов” [298] [299] . Что касается президента Рузвельта, то 11 апреля он выступил на пресс-конференции, где также не высказал никаких новых идей, повторившись, впрочем, что для Соединенных Штатов существует угроза вторжения извне и что “бумажные гарантии иммунитета” вовсе не означают безопасность страны[300]. Однако, вскоре за этим невзрачным заявлением от Рузвельта последовал “субботний сюрприз” - его знаменитое обращение 15 апреля 1939 г., адресованное рейхсканцлеру Германии Адольфу Гитлеру. Стремление повлиять на ход событий и приостановить агрессивный курс, реализуемый нацистской Германией, заодно проявив свой интернационалистский потенциал, подталкивало президента США к совершению действия, способного, согласно его логике, разрядить напряженность в международных отношениях и ограничить притязания Третьего рейха. Выражением этого стремления стало решение о необходимости и своевременности выступления с посланием, предназначавшимся рейхсканцлеру. Работа над его текстом и формулировками велась в течение нескольких суток, причем активное участие в ней принимали как глава Белого дома, так и высокопоставленные сотрудники государственного департамента США. Поздно вечером 14 апреля послание в окончательной редакции Рузвельта было готово[301]. На следующий день оно достигло своего адресата. Телеграмма американского президента открывалась вводным пассажем, в котором отмечалось, что “сотни миллионов людей по всему миру живут сегодня в постоянном страхе возникновения новой войны или даже серии войн. Этот страх, равно как и возможность подобного конфликта, являются предметами серьезного беспокойства как народа Соединенных Штатов, от имени которого я к Вам обращаюсь, так и народов других государств Западного полушария”[302]. Далее, после нескольких общих фраз о необходимости устранения угроз и всеобщей заинтересованности в мире и безопасности, президент США перешел к фактам: “Необходимо, однако, принять в расчет недавние события. Три европейских государства и одно африканское прекратили свое независимое существование[303] [304] [305]. Значительная часть территории одного государства на Дальнем Востоке занята войсками соседней страны . Продолжают приходить неутешительные сообщения, говорящие о возможности осуществления агрессивных актов в отношении других, пока еще независимых государств. Очевидно, что мир движется к тому моменту, когда вся эта ситуация выльется в катастрофу, если не будет найден разумный путь разрешения противоречий. Многократно заявлялось, что Вы и немецкий народ не желаете войны. Если это так, то и не должно быть никакой войны... Мне ясно, что все международные проблемы могут быть решены за столом переговоров . После этого Рузвельт начал деликатно подводить обращение к основной части, теперь уже практической и утилитарной. Подчеркнув, что Соединенные Штаты - государство, расположенное в другом полушарии и не вовлеченное в возникшие в Европе конфликты, президент США выразил готовность выступить в роли “ответственного и доброжелательного посредника”, если Гитлер “хочет обратиться к народам мира с заявлением о курсе, проводимом его правительством” . Но самая главная смысловая нагрузка этого предложения Рузвельта заключалась буквально в следующих строках: по сути, американский президент “предлагал” Гитлеру вектор, которым ему следует руководствоваться в осуществлении своей внешней политики. “Готовы ли Вы дать гарантию, что Ваши вооруженные силы не подвергнут атаке или вторжению следующие государства: Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Швецию, Норвегию, Данию, Нидерланды, Бельгию, Великобританию, Ирландию, Францию, Португалию, Испанию, Швейцарию, Лихтенштейн, Люксембург, Польшу, Венгрию, Румынию, Югославию, Россию, Болгарию, Грецию, Турцию, Ирак, Аравию, Сирию, Палестину, Египет и Иран? Такая гарантия, естественно, должна быть обращена не только к сегодняшнему дню, но к будущему, чтобы могла быть использована любая возможность для достижения мира невоенными средствами. Исходя из этого, я предлагаю Вам толковать слово “будущее” как минимальный период неприменения силы - по меньшей мере, он должен составлять 10 лет или же 25 лет, раз уж мы отваживаемся заглядывать настолько далеко вперед. Если Вы предоставите подобную гарантию, я лично незамедлительно перенаправлю ее правительствам перечисленных государств, а также одновременно запрошу их о том, чтобы они в ответ дали такие же гарантии в Вашем отношении. Взаимные гарантии принесут миру немедленное чувство облегчения”[306] [307] - писал президент Соединенных Штатов. Далее Рузвельт развил выдвинутую мысль: “Я полагаю, после этого следует безотлагательно перейти к обсуждению за столом переговоров двух существенных проблем; администрация США с радостью примет в этом участие. Первая из них относится к поиску прямых и наиболее эффективных способов, с помощью которых народы мира смогли бы добиться поступательного избавления от неподъемного бремени вооружений, которое каждый день все ближе и ближе подталкивает их к грани экономического бедствия. В то же время, должны состояться переговоры, нацеленные на выработку практических способов открытия путей для мировой торговли с прицелом на то, чтобы каждое государство могло на равных условиях осуществлять покупку и продажу на мировых рынках, равно как и обладать гарантиями на приобретение материалов и продукции невоенного назначения для мирной экономической жизни” . Завершалась же телеграмма Рузвельта выражением надежды на положительный отклик фюрера: “Я надеюсь, что Вы не воспримете превратно дух искренности, с которым я отправляю свое послание. В этот час главы великих государств в прямом смысле несут ответственность за судьбу человечества в грядущие годы. Они не могут не услышать мольбы народов о защите от предвидимого ими хаоса войны... Я надеюсь, что Ваш ответ позволит человечеству утратить страх и вновь обрести безопасность на многие годы”[308] [309]. Таким образом, вполне допустимо говорить о том, что послание Рузвельта Гитлеру являлось довольно противоречивым документом, сочетавшим в себе ярко выраженные идеалистические посылы с сугубо практическими предложениями. С одной стороны, существенная часть всего обращения представляла собой набор дипломатичных, отточенных фраз о необходимости мира, о пагубности и ужасах войны, об окутавшей человечество атмосфере страха. С другой стороны, выдвигался последовательный план действий и мер, который был нацелен на то, чтобы разрядить международную напряженность и попытаться решить соответствующие проблемы без применения насилия, мирными средствами и методами. Тем не менее, не может не вызывать недоумения постановка Рузвельтом вопроса о гарантиях со стороны Германии по отношению к 31 государству. Справедливо будет утверждать, что совокупность перечисленных им стран отличалась сочетанием несочитаемого и приравниванием неприравниваемого. Государства, упомянутые президентом США, являлись рассеянными в географическом отношении, расположенными в Европе, Азии, даже Африке. Кроме того, многие из них были практически несопоставимы по уровню своего положения на международной арене. Гитлер не хотел и не мог всерьез отнестись к подобному призыву Рузвельта: помещение в один ряд Польши и Аравии, Румынии и Палестины - государств, занимавших диаметрально противоположные места в расчетах нацистов, не располагало к тому, чтобы принять предложение главы Белого дома. Следует отметить, что как таковой поступок Рузвельта являл собой недвусмысленную попытку, пусть одну из последних со стороны западных демократий, “умиротворить” агрессора. Гитлеру вновь предлагались определенные условия, которые, согласно логике президента, в случае их принятия и исполнения фюрером, поспособствовали бы делу мира. Таким образом, закономерно утверждать, что если Рузвельт руководствовался убеждениями в достижимости стабилизации обостренной международной обстановки невоенными методами, о чем он написал прямым текстом, то данный подход не мог соответствовать реальному положению вещей и сложившейся к весне 1939 г. общемировой конъюнктуре. Риторика о необходимости озаботиться судьбами цивилизации и внять мольбам народов отличалась значительной степенью оторванности от действительности и являлась проявлением политической наивности. Кроме того, следует подчеркнуть, что она являлась продолжением окончательно обанкротившегося к тому времени курса на проведение политики умиротворения, подтверждением чему служили немецкая оккупация большей части Чехословакии и ее расчленение, произошедшие месяцем ранее. На протяжении нескольких следующих дней Белый дом получил от рядовых американцев множество писем с восторженными откликами на инициативу президента; в одном из них даже утверждалось, что “если бы во главе всех стран стояли лидеры такого калибра, как Рузвельт, то мир был бы намного лучше” . В то же время, согласно общим статистическим данным, обращение главы Белого дома к Гитлеру положительно расценивали 60 % граждан США . Отметим, что американский журнал “Нейшн” назвал обращение “смелым и благородным”, охарактеризовав при этом Рузвельта как “миротворца № 1” . Реакция правительств на обращение Рузвельта оказалась довольно предсказуемой. Франция, Великобритания и малые европейские страны выразили одобрение прозвучавшим инициативам. Латиноамериканские государства, в том числе Аргентина, Уругвай и Перу, поступили аналогично . Интересно, что в Белый дом поступила информация о том, что в Исландии наблюдается некоторая взволнованность в связи с тем, что она не была упомянута Рузвельтом наряду с другими странами . Что касается агрессивных государств, то их восприятие также было вполне логичным. Послание Рузвельта “было встречено германской прессой с небывалым озлоблением” . Так, газета “Volkischer Beobachter” отмечала, что “бесстыжие предложения американского президента насчет разоружения и контроля можно выразить иначе, лозунгом: “Назад, Германия, к Версалю!” Вдобавок к этому, на своих страницах данное издание поместило не нуждавшуюся в комментариях карикатуру, которую можно расценить как квинтэссенцию понимания лидерами Германии сущности обращения американского президента. На ней был изображен Рузвельт со звездой Давида на лбу и в маске Вудро Вильсона, который жестом [310] [311] [312] [313] [314] [315] [316] руки любезно приглашал немцев в распахнутую дверь тюремной камеры под названием “Версаль”, держа при этом ключи от нее у себя в руках . Восприятие полученного обращения высшими руководителями агрессивных держав также было весьма показательным. Так, один из ближайших соратников Гитлера, министр авиации Г. Геринг, ознакомившись с текстом послания, заявил, что у президента США “началось расстройство мозговой деятельности” , а министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп резюмировал, что “это был в психологическом плане наихудший шаг, который только можно было предпринять в отношении нашей страны; любой прохожий на улице ответит без всяких колебаний, что Рузвельт захотел повторить старый трюк Вильсона насчет 14 пунктов”[317] [318] [319] [320] [321]. С точки зрения статс-секретаря немецкого МИДа Э. фон Вайцзеккера, президентское послание ни при каком раскладе не могло снискать положительный ответ . Лидер фашистской Италии Б. Муссолини упомянул, что “забавные призывы и мессианские послания Рузвельта” не производят никакого впечатления, призыв же к воздержанию от агрессивных действий на 10 лет дуче назвал “абсурдом” . Что касается основного адресата обращения, Адольфа Гитлера, то он, сразу по прочтении телеграммы, назвал американского лидера “сумасшедшим слабоумцем” и решил не отвечать “этому презренному человеку”. Однако, проведя ряд консультаций, фюрер уже через два дня изменил свои намерения[322]. “Гитлер около часа совещался с Риббентропом насчет поступившего от Рузвельта обращения, и в итоге было решено, что 28 апреля он произнесет по этому поводу речь перед Рейхстагом. Подобный образ действий выбран, видимо, в связи с тем, чтобы обеспечить Гитлеру как можно большую аудиторию в масштабах всего мира”[323] - сообщил из Берлина в государственный департамент американский дипломат Р. Гейст. 17 апреля Германия направила правительствам всех (кроме Великобритании, Франции, СССР, Польши и Сирии) перечисленных президентом государств запросы о том, чувствуют ли они какую-либо угрозу с немецкой стороны. Правительства большинства запрошенных стран вскоре предоставили отклики, свидетельствовавшие об отсутствии беспокойства на этот счет. Следует также выделить аналитическую оценку советского полномочного представительства в Берлине, согласно которой “одним из первых ответов на обращение Рузвельта нужно считать не речь Гитлера в Рейхстаге 28 апреля, а огромный военный парад 20 апреля по случаю дня рождения Гитлера. Подготовка к этому параду, сам парад, как и последующий тон германской прессы шли в одном направлении, что на мирное обращение Рузвельта Германия отвечает -„332 военной демонстрацией . 20 апреля, в день пятидесятилетия А. Гитлера и упомянутого военного парада, состоялась весьма интересная встреча первого секретаря посольства США в Берлине Дж. Паттерсона с членом Рейхстага В. Дайтцем - социологом и теоретиком национал-социализма, являвшимся ближайшим соратником начальника внешнеполитического управления НСДАП А. Розенберга. На ней обсуждался достаточно широкий круг вопросов, в том числе и состояние американо-германских отношений. Коснувшись этой темы, Дайтц заявил, что он “возмущен посланием Рузвельта” и подчеркнул, что считает его “вмешательством в дела Европы”. Помимо этого, он критически отозвался о недавно введенной Соединенными Штатами компенсационной пошлине на немецкие товары. Упомянув про связи Германии с Новым светом, Дайтц уверил, что с государствами Западного полушария Берлин “хочет лишь торговать и ничего более”. При этом, однако, он признал, что национал-социалистическая Германия [324] [325] является “магнитом” для немцев Западного полушария, но это не несет никакой опасности тем странам, в которых они непосредственно проживают. Перейдя затем к оценке общей остановки в Европе, Дайтц отметил, что возможное расширение Германии на Восток есть не что иное как “средство распространения европейской культуры и цивилизации, борьба с азиатчиной”. В то же время, согласно Паттерсону, его собеседник “посмеялся” над слухами о том, что Германия может двинуться на Запад. В конце беседы Дайтц, однако, обронил фразу о том, что в самом ближайшем будущем в германо-британских отношениях могут произойти некие “важные события”[326] [327] [328]. Озвученные В. Дайтцем идеи и мысли были весьма показательны и в некоторой степени предвосхитили последовавшее выступление А. Гитлера. В свою очередь, фюрер, упомянув на следующий день про обращение Рузвельта, произнес: “Это первый раз, когда оппонент публично бросает мне вызов, призывая вступить с ним в дискуссию, но он серьезно пожалеет об „334 этом Спустя неделю, 28 апреля, Адольф Гитлер выступил перед Рейхстагом с речью, в которой был заключён его “ответ” на полученное от Рузвельта послание. Несмотря на то, что в принципе речь была заготовлена для немецкой аудитории, ее в прямом эфире транслировали сотни радиостанций по всему миру, в том числе и в Соединенных Штатах. Как отмечал журнал “Ньюсвик”, “миллионы американцев проснулись в 5.45 утра, чтобы послушать выступление фюрера” . Фюрер начал с привычных слов о несправедливости Версальского договора, о лишениях, которые вследствие его условий вынуждены испытывать немцы. После этого он отметил, что территориальные приобретения Германии, произошедшие в последнее время, являлись естественными составляющими процесса, заключавшегося в восстановлении границ и возвращении соотечественников в пределы родного государства. Переключившись затем на Великобританию, Гитлер заявил, что он на протяжении всей своей политической деятельности придерживался идеи о тесной дружбе и сотрудничестве между Берлином и Лондоном. Однако, подчеркнул фюрер, подобные отношения могут существовать только лишь на основе уважения, которого Великобритания никоим образом не проявляет: “Сегодня Англия, как на неофициальном, так и на официальном уровне придерживается взглядов, заключающихся в том, что Германии следует препятствовать всеми средствами, и реализует эти воззрения, проводя уже знакомую нам “политику окружения”. Таким образом, оснований для существования англо-германского морского договора более не существует”[329] - в таких выражениях было заявлено о денонсации соглашения 1935 года[330] [331]. Затем наступила очередь Польши. Гитлер поведал о сделанных этой стране предложениях насчёт разрешения “данцигского вопроса” и предоставления Германии права на постройку экстерриториальных железнодорожных и шоссейных магистралей на территории польского коридора , которые доселе держались в секрете, причем расценил собственные действия как “величайшую уступку во имя мира в Европе, какую только можно вообразить”, после чего довел до сведения членов Рейхстага, что Польша отклонила этот “замечательный вариант”: “Я сожалею о таком непонятном поведении правительства Польши. Самое худшее, что теперь она, как и год назад Чехословакия, под давлением массовой международной кампании полагает, что необходимо провести мобилизацию войск, хотя Германия не призвала ни одного солдата и не вынашивает каких бы то ни было планов против Польши... Потомки в один прекрасный день рассудят, правильно ли было отвергать мое предложение - этот поистине уникальный компромисс, который можно было использовать со взаимной выгодой для обеих стран . В связи с этим Гитлер заявил: “Все сообщения о том, что Германия собирается напасть на Польшу, являются гнусной выдумкой зарубежной прессы”. Происки газетчиков, продолжал фюрер, привели к тому, что Польша заключила соглашение с Англией, которое “при определенных обстоятельствах вынудит ее предпринять военные действия против Германии”. Подобное поведение противоречит пакту о ненападении, нарушая его условия: “В свете данных событий Германия более не является связанной с Польшей никакими обязательствами. Какой толк может быть от заключенного пакта, если одна из сторон уклоняется от его исполнения?”[332] [333] - резюмировал он. Неприкрытая ложь насчёт отсутствия агрессивных планов в отношении Польши сочеталась в словах Гитлера с обвинениями самой Варшавы в стремлении к проведению антигерманской линии. Таким образом, Германия в одностороннем порядке денонсировала два официальных международных договора, тем самым фактически обеспечив себе еще большую “свободу рук” в Старом свете. Уделив внимание положению своей страны, состоянию дел на европейском континенте и сделав важнейшие политические заявления международной направленности, рейхсканцлер непосредственно перешел к полученной от Рузвельта телеграмме. Разделив послание американского президента на несколько пунктов, он стал методично отвергать содержавшиеся в них предложения. Зачитав мнение Рузвельта о том, что миллионы людей живут, испытывая постоянный страх в ожидании новых вооруженных столкновений, Гитлер упомянул, что после подписания Версальского договора произошло 14 войн, ни в одной из которых Германия не принимала участия, а государства Западного полушария, напротив, принимали. Сами же США за это время осуществили 26 “кровавых и насильственных интервенций”, к которым Германия также не имела ни малейшего отношения. Коснувшись “исчезновения трех государств в Европе и одного в Африке”, Гитлер безапелляционно повторил, что в Европе состоялось восстановление исторической справедливости, воссоединение без применения насилия искусственно и преступно разделенных народа и территории. По сути, из слов Гитлера следовало, что произошедшие нарушения постановлений Версаля были логичными и вполне обоснованными явлениями, которые не должны подвергаться критике со стороны других держав. Представление о том, что только “одна страна” в Африке утратила независимость, также ошибочно, поскольку почти все государства Африки лишены свободы, являясь объектами применения силы со стороны других государств: “Марокканцы, берберы, арабы, негры, да и остальные народы пали жертвами меча зарубежной силы, на рукояти которого не было выбито “Сделан в Германии”, а значилось “Выкован в демократических государствах”[334]. Отметив важность стремлений Рузвельта к тому, чтобы международные противоречия решались исключительно мирными средствами и за столом переговоров, Гитлер посетовал: “Я был бы счастлив, если эти проблемы на самом деле могли быть устранены подобным образом. Однако мой скептицизм основан на том, что сама Америка ярко продемонстрировала свое неверие в действенность конференций. Величайшая конференция всех времен - Лига Наций... представляющая все народы мира, была создана по инициативе американского президента, однако первым государством, которое вышло из этой организации, были Соединенные Штаты... Я последовал примеру Америки только после долгих лет бесполезного членства... Свобода самой Северной Америки была завоевана не за столом переговоров, не там решался конфликт между Севером и Югом. Я уже не говорю о многочисленных сражениях, предшествовавших полному покорению Североамериканского континента. Я упомянул обо всем этом лишь для того, господин Рузвельт, чтобы показать, что Ваши взгляды, несомненно заслуживающие уважения, не подтверждаются примерами ни из истории Вашей страны, ни из истории остального мира” . Кроме того, Гитлер подчеркнул, что Германия приняла участие в конференции в Версале, но не для обсуждений, а для того, чтобы выслушать, что ей делать, и именно там представители Германии “подверглись большему унижению, чем когда-то вожди индейцев сиу”. Запрос Рузвельта относительно дальнейших намерений Германии в Европе фюрер расценил как “бестактное незаконное вмешательство во внутренние дела”, добавив при этом, что сами Соединенные Штаты никогда не оповещают никого насчет собственных планов в отношении Центральной и Южной Америки, что вполне соответствовало действительности. После этого Гитлер дошел до просьбы президента дать гарантии ненападения на 31 страну. “Как господин Рузвельт узнал, какие нации видят для себя угрозу в политике Германии, а какие нет? Или, может быть, мистер Рузвельт, несмотря на огромный объем работы, который ему приходится выполнять в своей стране, имеет время вникать во внутренние проблемы других народов и их правительств?”[335] [336] - вопрошал оратор. Далее фюрер слово в слово повторил список стран, упомянутых президентом США, и перешел к самой экспрессивной части своего выступления. “Я потрудился выяснить у перечисленных государств, считают ли они, что для них существует угроза, и был ли запрос американского президента сделан по их просьбе или, по крайней мере, с их согласия. Во всех случаях ответ был отрицательным... Правда, от некоторых государств я не мог получить ответ на свои вопросы, потому что в настоящее время они, как, например, Сирия, оккупированы и, следовательно, лишены независимости армиями демократических государств. Кроме того, все государства, граничащие с Германией, получили с ее стороны обязательства более четкие, чем те, о которых упоминает мистер Рузвельт в своей курьезной телеграмме. Также я вынужден обратить внимание господина Рузвельта на пару исторических ошибок. Он упомянул Ирландию и просит от меня заверения, что Германия не нападет на нее. Так вот, я только что прочитал речь де Валера, ирландского премьер-министра, в которой он выражает мнение, противоречащее высказыванию мистера Рузвельта. Он не обвиняет Германию в притеснении Ирландии, а обвиняет Англию в постоянно совершаемой против его страны агрессии... Точно так же, вероятно, от внимания господина президента ускользнул тот факт, что Палестина в настоящее время оккупирована отнюдь не немецкими, а английскими войсками, и что свобода этой страны попирается жесточайшим образом при помощи оружия”[337] - произнес фюрер. Тем не менее, Гитлер заявил, что готов предоставить гарантии каждой из перечисленных стран, добавив: “Более того, я не хотел бы упускать возможность дать помимо всего прочего президенту Соединенных Штатов заверения по поводу территорий, которые, в конечном счете, должны волновать его больше всего, - я имею в виду сами США и другие государства американского континента. Я клятвенно заявляю, что любые бытующие утверждения, связанные с нападением Германии на Америку или вторжением на ее территорию, являются чудовищной ложью. Я даже не говорю о том, что такие утверждения могут быть лишь плодом больного воображения, если взглянуть на них с военной точки зрения”[338]. Чтобы отвергнуть доводы Рузвельта об идущем полным ходом наращивании военных потенциалов, фюрер скрупулезно перечислил данные, выражавшие количество разного рода вооружений, которых Германия лишилась в результате постановлений Версаля. Коснувшись предложения Рузвельта по совершенствованию и развитию мировой торговли, Гитлер подчеркнул, что Соединенным Штатам в этом плане следовало начинать с себя - с изменения экономической политики, проводимой по отношению к другим государствам, с отмены соответствующих барьеров и препятствий. Заявив, таким образом, о полном отсутствии каких бы то ни было интересов Третьего рейха в Западном полушарии и подвергнув попутной критике меры, предпринимаемые США в финансово-экономической области, Гитлер перешел к заключительной части своей речи. В ней фюрер заострил внимание на том, что за время своего правления он преодолел хаос в Германии, восстановил порядок, увеличил производство во всех отраслях промышленности, ликвидировал безработицу, объединил немецкий народ политически и морально, “уничтожил, страницу за страницей, договор, все 448 статей которого содержали величайшие притеснения, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться человеку”, вернул в состав государства провинции, потерянные в 1919 году, возвратил на родину миллионы соотечественников, которые были от нее оторваны и жили в нищете, восстановил единство немецких территорий[339] [340]. При этом было упомянуто, что перечисленные действия были осуществлены без кровопролития и не принесли ни германскому, ни другим народам ужасов войны. Речь Гитлера завершалась словами о том, что он готов “служить тому, в чем все заинтересованы” - справедливости, процветанию, прогрессу и миру всего человечества . Из слов фюрера следовало, что все внутренние преобразования в Германии направлены исключительно на восстановление разгромленной экономически и униженной политически страны, а изменения на карте Европы, произошедшие вследствие немецких действий, служат исключительно делу стабильности и безопасности, причем осуществляются они мирными методами и не несут никому “хаоса и страха войны”, которые с тревогой упомянул Рузвельт в своем обращении. Речь Гитлера стала важнейшим событием международной политической жизни. Следует отметить ряд моментов, характерных для данного выступления. Во-первых, Рузвельт и мировое сообщество так и не получили ответа на главный вопрос о том, возможны ли агрессии и впредь. Гитлер, сочетая твердую аргументацию своих утверждений с неприкрытой ложью, представил цели и задачи Германии как исключительно мирные, ориентированные на восстановление попранной Версальским договором “исторической справедливости”. Во-вторых, по сути, фюрер высмеял, пусть и сохраняя подчеркнуто серьезный тон повествования, обращение американского президента как таковое, представив его своеобразным “курьезом”. Миротворческие инициативы лидера США, нацеленные на разрядку международной напряженности, оказались отвергнутыми; при этом был сделан акцент на изъянах логики Рузвельта и сущности выдвинутых им предложений. В-третьих, допустимо говорить о том, что Гитлер добился серьезного пропагандистского успеха. Произнесенную им речь слушали миллионы людей в десятках стран, ее переводы распространялись тысячами копий, в том числе и в США (глава немецкой дипломатической миссии Г. Томсен сообщал, что интерес к ней превосходит самые смелые ожидания) [341] . Выступление в Рейхстаге позволило фюреру выставить осуществленные Третьим рейхом агрессивные акты в качестве мотивированных шагов на пути восстановления нарушенной постановлениями Версальского договора целостности германской территории. В Германии восприятие своеобразного “ответа” Гитлера Рузвельту было восторженным. Члены НСДАП приветствовали выступление фюрера и сделанные им заявления. “Volkischer Beobachter” вышла с заголовком: “Целый мир слышал, как Рузвельт был словесно уничтожен!” и повествовала о том, что фюрер произвел “политическую казнь” лидера США [342] [343] ; пропагандист Ф. Шенеман характеризовал выступление Гитлера как “безукоризненную отповедь” . Официальная реакция Соединенных Штатов на выступление рейхсканцлера, что вполне объяснимо, была довольно скупой. Рузвельт, очевидно уязвленный высказываниями Гитлера, воздержался от каких-либо оценок. Пресс- секретарь Белого дома М. МакДермотт направил Г. Томсену конфиденциальную телеграмму, в которой максимально сдержанно выражалось разочарование в том, что “канцлер не принял предложений президента, и, по-видимому, не проникся их духом . На совещании в государственном департаменте было принято решение, что никаких комментариев прессе, за исключением констатации факта, что Гитлер не дал определенного ответа на инициативу Рузвельта, предоставлять не следует[344] [345] [346]. Газеты в основном сошлись на точке зрения, что речь Гитлера никоим образом не разрядила кризисную атмосферу, сложившуюся в течение последнего времени и что война в Европе по-прежнему вполне вероятна. Изоляционистские же издания, в свою очередь, подчеркнули справедливость и правомерность требований Германии относительно Данцига и получения права пользования “коридором” . Мнения представителей американского истеблишмента также разделились, причем сторонники интернационализма оказались в меньшинстве. Так, явно осудил позицию Гитлера лишь спикер Палаты представителей Конгресса У. Бэнкхед, заявивший, что Германия никоим образом не уважает международные договоры и обязательства, и в ближайшем будущем следует ожидать ухудшения и без того сложной обстановки[347] [348]. Что касается ведущих изоляционистов, то они весьма живо отреагировали на произошедшее. Сенатор-республиканец Дж. Най заявил, что “Рузвельт сам напросился на это”, его коллега У. Бора выразил мнение, что наконец-то “у человека из Белого дома произошла встреча с достойным противником”; их однопартиец Х. Джонсон выразился наиболее радикально, обвинив президента в том, что именно он ищет повод к войне, а вовсе не диктаторы: “Рузвельт хочет опрокинуть Гитлера и Муссолини, двух европейских правителей, с той лишь целью, чтобы затем самому более прочно обосноваться здесь, в Америке!” Общий итог данного обмена посланиями можно свести к тому, что он нес весьма выгодный для Третьего рейха идеологический эффект. Речь Гитлера, несмотря на содержавшийся в ней ряд откровенно лживых и популистских утверждений, способствовала тому, что агрессивная внешнеполитическая программа нацизма оказалась представленной в конструктивном ключе, а действия Германии на международной арене, охарактеризованные как сугубо мирные и закономерные, были обоснованы перед многочисленной аудиторией в мировом масштабе. В свою очередь, президент США Ф. Рузвельт, действуя в русле терпевшей крах политики умиротворения, осуществил одну из очередных попыток направить действия нацистской Германии в мирное русло. Он рассчитывал разрядить напряженную обстановку в Европе и мире, попутно заработав себе весомые внутриполитические очки. Однако его намерение осталось нереализованным - ответное выступление Гитлера привело к тому, что президент фактически оказался выставленным по обе стороны Атлантики в качестве несведущего человека, претендовавшего на решение задач глобального порядка, а выдвинутые им инициативы были, по сути, отнесены к разряду недоразумений. Обращенная к фюреру просьба предоставить гарантии безопасности трем десяткам государств, выражение готовности Соединенных Штатов выступить в роли посредника и примирителя, упоминания о миллионах людей, которые, затаив сердца, молятся и ожидают ответа немецкого вождя, не повлияли, да и не могли повлиять на Гитлера, заставив его отказаться от реализации своей внешнеполитической программы. Рузвельт, стремившийся проявить себя в качестве интернационалиста, потерпел ощутимое поражение. Тем не менее, “определенных результатов американский президент все же добился: американская аудитория, пожалуй, впервые стала понимать, что вести конструктивный диалог с гитлеровской Германией невозможно”[349]. Отрицательный ответ фюрера и та форма, в которой он был преподнесен, способствовали тому, что общественное мнение Соединенных Штатов получило недвусмысленный сигнал об актуальности поиска обновленного modus vivendi в отношениях с нацистской державой.