143. Бонапарт и 18 фруствдора
Неотвратимо приближался новый вандемьер, — в том случае, если бы термидорианцы, цареубийцы (и поставщики!!) не пожелали бы взять на себя горькую вину. Если бы смогли, они охотно избежали бы государственного переворота.
Ситуацию хорошо характеризует фраза Трейяра, брошенная им Дюма и говорящая в пользу клишистов, умеренных и роялистов: «Вы только объявите всем, что в январе 1793 г. стали бы голосовать за казнь Людовика!» Сейчас вопрос стоял не только об их власти, но и о жизни.Наполеон, будучи, несомненно, в сильнейшем возбуждении, все же сохранял в себе огромное самообладание, понимая, что заманчивый плод еще не созрел. (Таковы его слова, обращенные к Мио в сражении при Монтебелло). Может быть также, что он совершенно однозначно льстил себя мечтой о походах в немыслимые дали. Он был молод и жил пока еще в соответствии со своими специфическими задатками полководца.
При всем глубочайшем презрении к Директории, он понимал, что в этот момент неизбежно превращается в ее союзника. Однако больше всего его отталкивало роялистское движение, чья победа вывела бы на сцену множество непрогнозируемых личностей, отношений и притязаний. Без сомнения, ему также было противно обхаживать дворы Милана и Турина.
Степень его внутреннего возмущения можно соразмерять с теми реальностями, которые ему пришлось учитывать в своей итальянской ставке: традиция клубов и настроение солдат. Без обращения к крайним средствам он ничего бы здесь не добился. Конечно, не портфель д’Антрега открыл ему глаза на смысл роялизма; скорее, он познакомился с ним из первых рук во время своего пребывания в Париже, а портфель, скорее всего, был отчасти им выдуман.
Если бы Гош спас Директорию, что значит, если бы он совершил за нее государственный переворот, это, пожалуй, устроило бы Наполеона и даже было бы для него по возможности предпочтительней. Уже позже, когда в брюмере дело дошло до свержения Директории, он смог сказать: «Я не был тогда тем, кто спасал вас». Однако, вследствие разногласий между Гошем и Директорией он должен был послать им на помощь своего Ожеро. Так состоялось 18 фруктидора, или 4 сентября 1797 г.
Сразу же после этого — сам он остался как раз за кулисами событий — Наполеон выказал полную независимость от директоров и с очевидным удовлетворением наблюдал за проявлениями той ненависти, которую они к себе пробудили в результате своей победы. Сам же он обрел образ миротворца Кампо-Формио.
Для него самого фруктидор значил очень много, потому что благодаря ему Constitution de I’an ПГ и правление Директории получили смертельный удар. Он мог теперь оставить за ней дальнейшие государственные перевороты и симптомы деградации, и извлекать для себя из ее последующих грабительских войн (против Швейцарии, Рима и других государств) еще некоторые временные финансовые выгоды. Когда он находился в Египте, сложилась вторая коалиция.
Появление же его в образе спасителя заключало в себе теперь возможность прямого господства.